Оригами

«Бумага властвует над формой».

Лао-цзы

 

Адмиралтейская. Ирис

 

– Молодой человек, будьте пожалуйста аккуратнее. Ваш рюкзак чуть не сломал девушке очки. – пожилая дама поправила собственные очки в модной широкой оправе, можно сказать, солидарность. Ее голос – строгий и низкий, отчеканивающий все слова четко, будто клавишами старой печатной машинки. Таким муштровали благородных девиц в Смольном степенные и аккуратные до последней ниточки мадам. Ни одного восклицательного знака и при этом сразу хочется выпрямить спину и подчинить любой команде. –Аля, будь добра, проверь еще раз время на билетах.

Девочка лет десяти в серебристом платье и блестками на лице быстро начала набирать что-то на смартфоне. Да что там Аля, само время должно было замедлиться, чтобы дама ни в коем случае опоздала. Иначе, с его стороны это будет ужасно дурным тоном.

Тот самый молодой человек снял рюкзак и отодвинулся от стоящей рядом с дамой (нет, леди, он решил про себя называть ее так) девушкой с виновато-потерянным видом.

–Простите, не хотел вам мешать. А хотите леденец? Мятный. Я вот обожаю мятные леденцы.

Девушка еще сильнее вжала голову в плечи и покраснела. Прошелестела что-то совершенно неразборчивое, безуспешно пытаясь найти путь к отступлению. Автобус был наполнен людьми до предела, осторожно ползя улиткой по Большой Морской. В узкие щели приоткрытых окон била жара, от которой петербуржцы недовольно хмурились и еще сильнее укутывались в плащи и бадлоны.

– Сейчас-сейчас. Таак…– он начал одно за другим открывать многочисленные отделения своего огромного потрепанного рюкзака. На нем россыпью блестели значки всех цветов и размеров. –Не здесь, хм. Может тут? Аа, значит точно там. Нашел!

На протянутой совсем бледной ладони конфета в помятом фантике.

Девушка смущается: на нем до безобразия рваные старые джинсы и розовая рубашка с принтом в виде разноцветных котят, на ногах выцветшие черные кеды, но улыбка незнакомца вместе со взглядом теплых серых глаз разрушает сомнения. Она берет конфету и сует в карман. Молодой человек поправляет рукой слипшиеся от жары золотистые волосы, почти достающие до плеч. Улыбается еще шире.

Тем временем пожилая Леди нетерпеливо смотрит в окно. Девочка пытается ее утешить. Остальные пассажиры стоят вплотную друг к другу и терпеливо переносят июньскую пробку – очередной отклеившийся от проводов ус троллейбуса или авария где-то на Невском. Их головы опущены, а в руках сверкают смартфоны: чаты, письма, интернет-магазины, книги и комиксы. Пока снаружи проносятся виды центра, а туристы восхищенно глазеют на каждый квадратный сантиметр.

В покрытых налетом июньской пыли окнах автобуса шумит сварочный аппарат: в летний вечер рождается новая модная кофейня, обрастая вывесками и указателями. Каждый день они появляются пачками: новые магазинчики, бары, кафе, ларьки с шавермой и крупной надписью “аксессуары”, будто бы вытесняя историю. Их неоновые или глянцевые вывески маячат то тут, то там, раздражая и размеренных старых горожан, и приезжих туристов. Но молодой человек в розовой рубашке смотрел на летящие от сварки искры восхищенно. Он знал, что история не исчезает – сейчас в этот самый момент пишется новая.

 

Его улыбка заставляла пассажиров изредка понимать взгляд от телефона, а пару туристов на задних сиденьях даже перешептываться, удивленно глядя в его сторону.

-Ой, это же Питер, тут и не такое увидишь.

Человек все это слышал и продолжал спокойно улыбаться, глядя в окно и разворачивая фантик от выуженной из очередного кармана конфеты.

***

    На часах верхней панели красной строкой проносились цифры. Восемнадцать ноль пять.

А за ближайшие пять минут автобус доехал только до поворота на Малую Морскую и сейчас медленно разворачивался, будто толстая ленивая гусеница.

Леди, сидевшая около окна, нетерпеливо теребила подол платья. Зеленого вечернего платья с длинными рукавами-фонариками и воротником до самого подбородка. На морщинистом лице ни капли косметики кроме ярко-красной помады на тонких поджатых губах. Будто бы она едет на собственную премьеру.

–Аля, в следующий раз собирайся пожалуйста немного быстрее. Это последний спектакль в этом году, Виктор Семенович еле достал билеты. «Как же стыдно опаздывать!» —последнюю фразу она сказала с таким трагизмом, будто Виктор Семенович умрет, если узнает об этом ужасном факте. Наверное, первое восклицательное предложение в ее жизни.

–Бабушка, да не волнуйся ты. Пробка огромная, целых пять баллов, смотри! Подумаешь, я вчера в школу на полчаса опоздала и ничего.  Они и начнут, наверное, позже.

Аля болтала ногами и в упор смотрела в окно, пытаясь разглядеть колонну автомобилей.

Автобус успел развернуться.

–Остановка – станция метро “Адмиралтейская”.

Шипение, толчок и автобус замер, выпуская людей. Большинство решило покинуть утопающий в пробке корабль. Уютная улица создавала иллюзию тишины.  На входе в метро было подозрительно мало народу.

–Может дойдем пешком? Как твоя нога? – Аля вскочила с сиденья.

–Исключено, моя дорогая. Исключено. –Леди мигом погрустнела, и вся как-то увяла, ссутулившись. –Ничего, опоздаем немного.

Девочка замолчала и опустилась обратно в кресло. Полупустой автобус двинулся дальше, но тут же остановился, измученно пыхтя. Молодой человек в странной одежде продолжал стоять у окна и даже полушептал что-то под нос.  Подпевал наушникам, скрытыми за прядями светлых волос?

Он вдруг отвлекся и посмотрел прямо на Алю и ее бабушку, сжавшую губы в ниточку и уже переставшую смотреть на часы. Подошел.

–Вы куда-то спешите? Дайте угадаю, в театр, да? Тут ведь совсем недалеко Александринка.

Леди оглянулась, снова выпрямила спину.

–Молодой человек, мы опаздываем. – по тону было видно, что разговаривать ей совсем не хотелось.

– Осталось всего десять минут! – девочка смотрела с любопытством. –У вас красивая рубашка!

–Аля, не стоит разговаривать с незнакомцами. Мы скоро выходим.

Человек улыбнулся. Заправил прядь за уши.

– Простите, что отвлекаю. Но вы так чудесно выглядите! Я уверен, вы точно успеете! Ой, а я вам сейчас кое-что подарю. Таак… – он присел напротив и снял с плеч свой огромный рюкзак, опять начал в нем рыться, попутно вытаскивая всякие вещи. Платок, блокнот, затертая закладка, упаковка жвачки. –Ох, ну все не то, где же оно?

Аля хихикнула, увидев выражение лица бабушки. Та даже покраснела от подобной наглости и просто потеряла дар речи.

Молодой человек в это время достал мятый лист бумаги.

–Ну точно сумасшедший.  – прошептала Аля на ухо Леди. Бабушка приподнялась и взяла девочку за руку. Они пересели на соседние места. Парень даже не обратил внимания, слишком поглощенный процессом.

Аккуратные черты лица, бледная, с просвечивающими сосудами кожа. Будто бы совершенно не выходит из дома. Очень красивый, если не смотреть на одежду.  Хотя было в его образе что-то такое, будто бы даже стильное. Разумеется, в своей, сумасшедшей манере.

В тонких пальцах бумага будто порхает. Он разгладил лист, приложив к стенке автобуса. Привычным движение сложил по диагонали, оторвав нижнюю полоску, чтобы получился квадрат.

    По диагонали, еще раз.

Гладкие стены, узкие высокие окна. На нижних этажах все увешано вывесками. Доносится запах выпечки и кофе.

    Пополам, вертикально. Другая сторона.

Почти повернули на Невский. Люди спешат, болтают, смеются, идут молча или просто стоят и кого-то ждут. Прямоугольные стенды с рекламой – своей, особенно петербуржской рекламой: музеев и выставок, концертов в филармонии и спектаклей. Плакаты о том, как говорить правильно соседствуют при этом с афишами рок-концертов. Старинные здания образуют каменный коридор, закрывая от жары переулок.  Небо почему-то кажется таким низким, будто бы до него сразу можно достать и желательно закрыть тучами солнце.

Несколько совершенно воздушных движений и из листа с несколькими складками получается тонкий ромб.

В толпе мелькают зебры, Петры первые  и шреки, от жары наверное уже приросшие к своим неповоротливым костюмам.  У всех в руках горы листовок. И они все пытаются от них избавиться, чтобы освободиться от рабства и вернуть прежний облик. Обычная городская сказка. Немного грустная, по-другому в этом городе вечных дождей никак.

    Еще несколько взмахов тонких кистей. Свернуть-развернуть, вогнуть внутрь.

Автобус начинает свой неповоротливый поворот. Светофор пищит. Гомон Невского обрушивается водопадом.

Готово! У него в руках Ирис.

    Теперь он подходит к Леди и торжественно вручает ей цветок. Подмигивает девочке, уже забывшей про телефон.

Леди удивленно принимает подарок.

–Спасибо. – но он уже бежит к водителю.

–Откройте пожалуйста дверь! Забыл, что мне нужно выйти, представляете? Вот я дурак!     Совершенный-совершенный дурак! – его звонкий смех прокатывается по салону мягкой волной.

Дверь с шипением открывается под ворчание водителя. Молодой человек легко выпархивает наружу, несмотря на тяжелый рюкзак.

Леди вертит в руках цветок. Аля смотрит в окно во все глаза.

Незнакомец почти скрылся в толпе. И все же краем глаза она замечает, как он складывает ладони вместе. Тонкие пальцы снова изящно взлетают и опускаются.

По диагонали, еще раз.

Адмиралтейство становится ближе к Медному всаднику. Казанский немного сдвигается в сторону Гостиного двора.

Пополам, вертикально.

Пространство хрупкое и тонкое, даже тоньше бумаги. Так и стремится порваться. Но в его привычных жестах столько осторожности, что оно подчиняется. Александринка уже подвинулась к Адмиралтейской.

Свернуть-развернуть, вогнуть внутрь.

    Немного стянуть, чтобы автобус прошел быстрее.Получилось! Он выдохнул.

 

***

    Аля моргнула и уставилась в окно.

–Бабушка! Смотри, мы приехали! –Леди удивленно поднимает голову. Вздыхает с облегчением.

–Надо же, а я и не заметила. Кажется, успеваем до третьего звонка. Поправь юбку.

Они выходят и медленно двигаются в сторону театра. Аля все еще не может прийти в себя.

«Волшебник! Офигеть».

 

Вечер.

Придя домой, он меняет старые кеды на новые тапочки в форме мультяшных кошачьих мордочек. Он живет на мансарде, в старой квартире с высокими потолками и широкими подоконниками. Балкон выходит на Мойку, а часть обоев отклеилась и заменена газетами.

Он открывает ноутбук и начинает кодить. Ночью нужно работать, чтобы продолжать бродить по городу днем.

Он выполняет несложные заказы в маленькой фирме по продаже бытовой техники. Вокруг повсюду валяется бумага, а на стенах скотчем приклеены сотни бумажных фигурок.

На столе давно выцветшая книжка – “Тысяча и одна модель оригами”.

 

Девяткино. Бабочка

    Сегодня он в желтой рубашке с утятами, снова тащит рюкзак, забитый всякой ерундой. Идет, шаркая кедами. Вчера заштопал правый ботинок и заклеил шов новым значком – пластиковым пиксельным сердечком, купленным в переходе на Петроградке.

Волосы собраны в хвост канцелярской резинкой, но почти все уже выбились из него и лезут в глаза, которые на солнце кажутся янтарными. Пряди блестят золотым. Проходит мимо киоска, покупает пачку мятных леденцов под неодобрительные взгляды продавщицы.

Выходит из метро, вываливаясь наружу вместе с течением – огромным потоком людей, одной из его ветвей. Они идут так быстро, что почти постоянно спотыкаются об него и чертыхаются.

–Куда прешь?!

–Смотреть нужно куда идешь!

–!#?

Он искренне старается им не мешать, но он не любит спешить. Он любит чувствовать каждый момент, смотреть, наблюдать. Жить вместе с каждым мгновением. Он всего лишь часть этой огромной толпы ­– винтик в гудящем механизме этого города, его отдельный кусочек паззла.

Солнце бьет в глаза. Пахнет дешевым фастфудом и паленым асфальтом. А впереди настоящий муравейник. Высокий каменный муравейник с тысячами окон, проходов, мечущихся туда-сюда жителей. Свет бликует на его декорированным плиткой стенах, кричат дети.

Уже восемь вечера, а до сих пор светло. Белые ночи делают город почти идеальным курортом – жарко целыми днями, вся Петропавловка и Парк Трехсотлетия забиты любителями позагорать. Еще бы море вместо залива, а лучше целый океан. Чтобы мосты продолжались бесконечно и можно было ходить и ходить по ним и смотреть на волны…

Он проходит метров триста – идет вглубь каменных джунглей, хочет в них влиться. Почувствовать их материю, новую форму старого пространства – оно прогибается и натягивается вокруг многоэтажек, и он незаметно, мягкими движениями поправляет складки, чтобы оно не порвалось. Чтобы время не остановилось где-то там между пятнадцатым и шестнадцатым этажами.

 

Тут небо будто бы выше, луна лениво выглядывает из-под единственного облачка, тоже прячется от солнца.

Он останавливается и бросает рюкзак на Землю. Садится прямо на газон, скрестив ноги по-турецки. Закрывает глаза. Слева Ветеранов, чуть правее Дыбенко. Линиями станций все исчерчено на части, он будто ощущает, как они бегут и извиваются под землей.

Раскаленный воздух пронзают всхлипы. Тихий плач врывается в его мысли, он открывает глаза, щурится. Собирает волосы в хвост заново, встает и оглядывается.

В детской беседке, обхватив колени руками сидит синеволосая девушка. Руки усеяны татуировками, в ушах широкие кольца, в носу одно маленькое. Виски выбриты.

Ее тело вздрагивает. И ему вдруг кажется, что эти вздрагивания повторяют пульс города, каждый его вдох и выдох.

Он снова роется в рюкзаке. Достает недавно купленные леденцы.

 

***

    Тин живет в съемной квартире уже полтора года. Она приехала сюда, бросив все – взяв только маленький глянцевый чемоданчик и тубус с любимыми скетчами. В Белгороде оставила еще и тяжелое дурацкое имя – Валентина. Ей всегда сразу представлялась полная продавщица в «Продукты 24» напротив старой хрущевки – ее прошлого дома.

Но здесь все было иначе: новые лица, новые возможности. И это небо, которое совсем рядом. Будто уже отрываешься от Земли и становишься ближе к звездам.

Тин рисовала на новом графическом планшете, купленным на первую зарплату консультанта цифрового супермаркета. Здесь и рисунки выходили другими – свежими, странными, сюрреалистичными. Она гуляла вечерами по Невскому, сидела на бортике набережной на Ваське, кружилась в воздушных юбках на дворцовой. По выходным сидела на лавочках возле мраморных статуй в Летнем саду, на ее планшете эти статуи оживали и грустно смотрели вдаль, когда из их рук вырастали багровые розы.

Тин вставала каждый день в шесть утра, чтобы успеть доехать до Московской. Ее восхищали высокие потолки станций метро, цветные линии веток и стук колес поезда о рельсы, надпись «Не прислоняться!», чудаковатые бабушки в шляпах будто из девятнадцатого века и не менее чудаковатые парни и девушки в косплейных костюмах, тяжелых косухах или выкрашенных в радужный волосами. Она скетчила их на бумаге, в блокноте, а рисунки развешивала по квартире, чтобы было не видно скучных и дешевых белых обоев.

Квартира-студия была крошечная, но очень уютная. Девятнадцатый этаж. Близко-близко к небу, еще ближе, чем можно быть в Питере обычно.

Она ходила на выставки и мастер-классы, завела много знакомых и сделала почти столько же татуировок. Покрасила волосы в красный, потом желтый, потом синий.

Ей нравилось, что на нее смотрят как на естественную часть города, его продолжение – будто она родилась здесь, будто она была здесь всегда.

Все труднее было находить время на прогулки, когда начали появляться первые заказы на ее работы. Тогда было совсем сложно все успевать, но она этого будто не замечала. Она жила во сне.

Тин была счастлива. Это продолжалась больше года.  Пока она не начала задыхаться.

Стены муравейника начинали давить, замки из бетона – тяжелые и кишащие людьми настолько сильно, что не хватало одиночества. Вечное плавание, будто в горной реке – и всегда сносит течением. Бесконечное продолжение Невы – толпы на входах и выходах из метро, водовороты давки в вагонах в час-пик, ответвления из бушующих потоков Невского на переулки. А на набережной будто в клетке – так и хочется нырнуть вниз или прыгнуть вверх, чтобы вдохнуть, чтобы почувствовать свободу. Но она уже застряла навсегда в этом сумасшедшем течении и с каждой неделей оно становилось все быстрее. Даже на сон оставалось несколько часов.

Знакомые проносились в этом течении мимо нее также быстро, как и незнакомцы. Задержатся в жизни ненадолго и уступят место новым. И снова это странное чувство, что в бесконечной толпе ты абсолютно одинок. И Тин снова становилось душно.

Новым летом привычная туманность и дожди сменились жарой, и дышать стало еще труднее. Любимые ей белые ночи уже осточертели, как книги Достоевского и засмотренный до дыр «Питер FM».

Тин потерялась. И теперь сидела в детской беседке посреди каменных джунглей и плакала. Потому что в этом большом городе людей настолько много, что слез все равно никто не заметит и не запомнит.

***

    – Не плачьте! Вот, возьмите лучше леденец. У вас такие чудесные волосы и очень крутые татуировки, правда! – он сел на лавочку напротив и протянул ладонь с конфетой. – Смотрите, луна полная! Ну не плачьте, пожалуйста. – он посмотрел на нее умоляюще.

Такой детский взгляд. На вид около двадцати – двадцати трех. Джинсы настолько драные, что все состоят будто из ниток. Было бы эпатажно, если бы давно не вышло из моды. Познакомится что-ли хочет? Слишком странный даже для нее. Да какая уже разница.

Она взяла конфету и сунула в рот. Прохладная мята обожгла горло.

–Спасибо. Вкусно…

Она неловко замолчала. Жутко неудобно, вроде бы нужно уйти, кто знает, что на уме у этого психа. В голову сразу полезли детские страшилки про дядей с конфетками, хотя она сама была и старше и явно мощнее незнакомца. Уходить не хотелось, жутко хотелось выговориться.

– Что-то случилось? У меня вот сегодня тоже день не задался, никуда не успеваю. Ну и ладнаа…– растягивает слова, а голос такой, сразу хочется рассказать все и еще слушать, чтобы он говорил дальше. Тихий и звенящий, слова будто вылетают изо рта бабочками. Вот бы его поскетчить. Отличный бы портрет вышел.

Она молчала. Потом вытерла слезы, достала сигарету и закурила. Незнакомец закашлялся, но ничуть не смутился. Продолжал смотреть и улыбался.

– Сама не верю, что все это говорю. Дурацкая ситуация.  Знаете, бывает вот такое, вроде бы так сильно что-то любил, верил что-ли во что-то… А оказалось…Оказалось, что все это ерунда. – она выдохнула облачко пара от дешевых сигарет с приторно-сладким запахом.  – Надоело. И зачем я вообще сюда приехала? Зачем? Все это дурацкие сопливые мечты! – еще раз всхлипнула. – Ненавижу…так хочется воздуха. – она посмотрела вверх, встала на скамейку, покачиваясь и подняла средний палец. – Ненавижу!

Потом бессильно рухнула обратно.

–Прости, теперь точно, как дура. Можно еще леденец? Вроде успокаивает.

– Держи. – выудил еще один из другого кармана. – У всех когда-то бывают похожие мысли, но ведь ты сама все решила. Потому что ты можешь делать не то, что нужно, а то что хочешь. Ну вроде … ты можешь встать на скамейку в детской беседке и показать средний палец небу. Тоже здорово, в своем, конечно, роде, но здорово, правда?

Ну и улыбка. Князь Мышкин просто.

– Да уж. Ну и абсурд.

Снова затянулась. И засмеялась. Какой же бред. Это и вправду возможно только здесь.  А на рубашке у него утята – как в ванне.

Он снова потянулся к своему громадному рюкзаку. Достал еще один мятый лист.

Фиолетовый, немного облезший на сгибах.

Похож на бомжа, а пальцы такие тонкие и аккуратные, ногти подстрижены с микроскопической точностью ­ – ровные-ровные овалы.

Снова резко оторвать полоску снизу.

    Пряди, хоть и слипшиеся от грязи, так красиво падают на лицо. Руки так и чешутся взять карандаш.

По диагонали. Еще раз. Вогнуть внутрь края. Треугольник.

    А взгляд, какой взгляд! Каждое движение настолько отточено и делается на автомате, но он смотрит внимательно и с какой-то особой любовью. А еще печально, но совсем чуть-чуть. Как смотрят на удаляющийся берег моря, когда снова садятся в плацкартный вагон.

Уголок вправо. Свернуть вниз, отвернуть влево. Расправить.  Бабочка.

–Вот, возьмите!

–Это какая-то метафора?

–Вроде того. Летать ведь можно и не в реальности, вам ли не знать? – он подмигнул и кивнул на лежащий в стороне скетчбук.

–Э-э-э. Спасибо?

Она взяла легкий кусочек бумаги. Почему-то стало немного легче.

–Знаете я пойду, спасибо вам! Или…Ой, а можно ваш телефон, я бы вас нарисовала. Это бесплатно. – тишина.

Она оглянулась и увидела только развевающиеся волосы и желтую спину вдалеке. Побежала за ним.

–Как тебя хотя бы зовут? – голос прозвучал даже слишком громко.

Он обернулся. Рассмеялся.

–Артур.

По диагонали. Еще раз. Вогнуть внутрь края. Треугольник.

    Девяткино сдвигается к Политехнической. Оттуда осторожно подвигается к Лесной.

Уголок вправо. Свернуть вниз, отвернуть влево. Расправить

    Ух, это оказалось немного сложнее. Теперь от Лесного проспекта изгибом к Чернышевской. И там крошечная складка, сразу к набережной – не такой заполненной, как на Ваське, отлично подходит. Лучше места подумать вечером в одиночестве и не придумаешь.

Из пальца капнула кровь. Порезался. Он облизнул ранку и накинул рюкзак. Потом, подумав, снова сел на траву. Развернул фантик и засунул в рот леденец.

Погрузился в воспоминания.

 

***

    Ноги будто сами принесли Тин на набережную. Она совсем не помнила, как здесь оказалось. Такое бывало с ней, когда она обдумывала идею нового проекта – время будто останавливалось. Но о чем она думала сейчас?

Ах, да. Тот фрик. Она подумала о нем с теплотой. Жаль, что уже никак не найти. Такой бы скетч вышел!

На город уже опустились сумерки. Полотно Невы покрылось рябью. Гранитная набережная была теплой. Навстречу шла старушка с крошечным терьером.

Тихо. Совсем тихо. И небо будто продолжение воды. Почему-то вдруг стало так легко дышать.

 

Детство

    Он родился здесь, в этом городе. Вот только мать умерла совсем рано от рака, который тогда совершенно не умели лечить. Ему было два, и он ничего не понимал. И до сих пор не чувствует грусти, потому что совершенно ее не помнит. Только иногда пустоту от того, что такого важного человека совсем не было в его жизни.

Грустить Артур не привык в принципе. С самого детства мальчишка с золотыми кудрями улыбался и пытался изучить и попробовать все вокруг. Воспитывал его в основном дедушка – университетский преподаватель физики. Отец – инженер постоянно пропадал на работе.  Друзей у него было мало, сверстники относились к нему с осторожностью, важный отец с хмурым лицом всегда их пугал, а сам Артур с чудными задачками от дедушки ужасал еще больше.

Город тогда тоже был совсем другой. Не было неоновых вывесок и модных кофеен, электросамокатов и толп туристов. Было спокойнее, медленнее. Пышечная на Конюшенной, походы в ТЮЗ, катание на теплоходе. Тогда еще современный и прямо-таки инновационный физфак. Сидение на задней парте на лекциях, восторженный взгляд на эксперименты.

А еще было много-много книг. Они были не такие яркие, как сейчас. У всех почти одинаковые обложки, да и достать их было куда труднее. Но на мансарде, в квартире их семьи был огромный, забитый книгами до отвала шкаф. Там были зеленые томики Ландау-Лифшица, собрание сочинений Тургенева, целая полка фантастики, любимые дедушкины Стругацкие. И головоломки – много-много всяких книг, вроде “Занимательных задач по математике” или “Шахматных головоломок”.

Как-то раз, дожидаясь заваривавшего чай дедушку с кухни, Артур увидел совсем новую книгу, с непонятными символами на обложке. Открыл. Там было множество схем, пунктирных полосок, сплошных линий. А сколько там было всяких фигурок из бумаги, Артур тут же сел, взял какой-то лист из ящика дедушкиного стола и стал пробовать. Поначалу бумага плохо ему подчинялась, но он быстро вошел во вкус и свернул своего первого журавлика.

Позже вошел дедушка и улыбнулся, правда улыбка быстро сползла с его лица, когда он понял, что журавлик был свернут из его свежей статьи.

***

    Так Артур начал придавать форму бумаге. Он не мог терпеть прямых листов и даже в школьных тетрадках подгибал края, за что часто получал выговоры от учителей. Пионерский галстук он и то попытался сложить в водяную лилию, но гладкая ткань не слушалась.

Он постоянно сворачивал фигурки. Помогал украшать класс, дарил друзьям и просто прохожим. Ему нравилось, как люди улыбаются, увидев всего лишь сложенный кусочек бумаги. Для них это было волшебством.  А Артур улыбался и жевал мятные леденцы, без них ему тоже было трудно.

Книжки оригами, пакета мятных леденцов и бумаги ему вообще было достаточно для полного счастья. А еще дедушки с его задачками и хитрыми головоломками. Он уже научился сворачивать почти треть из представленных в книжке моделей, когда произошла самая главная в его жизни вещь.

Как-то, засыпая в своей маленькой спальне, переделанной из гардеробной, он, находясь в полузабытьи, когда сон почти смешался с реальностью, снова загибая уголки одеяла. Но вот сквозь шум дождя за окном, он услышал шелест бумаги.  Самый знакомый ему звук. Артур нехотя поднялся и подошел к окну в гостиной. На подоконнике лежал клочок бумаги, рама приоткрытого окна скрипнула.  Белые ночи еще не закончились и текст можно было легко прочитать. Печатные, детской рукой выведенные буквы, как будто писал сам Артур лет пять назад.

«Во благо».

Артур долго смотрел на странную записку, потом сунул ее в карман и лег спать.

А утром все и началось. Сев на краешек стула за дедушкином столом и   достав очередной ненужный приказ, он привычным движением свернул лист пополам. И почувствовал пространство. Его плавные линии, натянутость вокруг зданий и вмятины вокруг озер. А еще, что его тоже можно сгибать.

Петергоф. Ракета

    Здание физфака возвышалось зловеще над пустырем. Белые ночи кончились. Началась осень. Темнота пока была зыбкой, силуэты легко прорезали ее и даже можно было рассмотреть что-то на пару метров вперед. Зимой темнота будет совсем другая – обволакивающая все, отыгрывающаяся за то, что в городе ей нет места.

Артур смотрел на серые здания Институтов и жевал мятную жвачку. Рубашка вся в формулах – от закона Ньютона до волнового уравнения.

Воспоминания проносились перед глазами и ему было немного страшно. А еще немного стыдно. Он делает все не так. Как и всегда.

Артур снял рюкзак и осторожно, маленькими шагами приблизился к зданию. Несколько припаркованных машин. Пожелтевшая трава, бросает щупальцами тени. Все то же, что и тридцать лет назад. А он до сих пор ничего не понял, даже не попытался понять.

Сейчас бы снова сесть за выкладки, потягивая крепкий черный кофе из жестяной кружки в лаборатории. Истлевшая записка до сих пор всегда в кармане джинсов и словно прожигает кожу. Он ничего не просил, и до сих пор ему кажется, что он занимает чужое место. Физфак всегда был для него только попыткой узнать ответы, но не получив их, он не стал и пытаться. Ошибка? Скорее всего. Но он давно все решил.

Последнее окно погасло, дверь распахнулась и оттуда выбежал парень, на ходу натягивая ветровку и застегивая рюкзак.

–Последняя электричка через пять минут. Бежим! Давай, давай! – он толкнул Артура и тот побежал. Просто на автомате. Потому что будто бы вернулся назад во времени. Даже голос этого парня был знакомым. Как у Алексея.

Волосы били в глаза, и он завязал их на бегу в пучок. Пряди все равно выбивались и хлестали по лицу. Ветер свистел в ушах, рюкзак подпрыгивал и гремел. Кеды пару раз хлюпнули по лужам. Он почти обогнал паренька.

–Ты откуда? С третьего?

–Из магистратуры. Лаборатория Чистякова. – выпалил Артур, слегка задыхаясь и улыбнулся, как обычно.

–А-а-а. А я вот с четвертого. Пока у Левицкого. Но тоже думаю к Алексею Николаичу пойти. Отличный мужик! Аккуратнее, поворачиваем. – они завернули за угол. Побежали через лесополосу, очутившись тут, ни за что не подумаешь, что в ста метрах находится физфак Университета. Частые жалобы первокурсников, которых при слове Петергоф вспоминают фонтаны и позолоченных голых мужчин.

Дальше бежали молча. Выбежали на прямую дорогу с забегаловкой рядом, там горели гирлянды и слышались пьяные смешки.  Около невесть откуда взявшаяся старая табличка «Стоматология».

Артур слегка притормозил, оглядываясь на веранду забегаловки – людей, очень уж сильный диссонанс с лабораториями чуть поодаль. Паренек оглянулся, подбадривая:

–Еще немного!

Из-за деревьев уже виднелась станция, когда он вдруг споткнулся о какую-то палку и растянулся на земле.

–Черт!

–Давай помогу! – Артур прокричал это как-то слишком весело для ситуации. Подал руку и быстро помог парню подняться. Посмотрел на часы на смартфоне. – Еще успеем!

Они, не сговариваясь, снова побежали. Для Артура это была своего рода игра. Как в детстве. Впрочем, для него игрой была и вся жизнь. По-другому он не умел.

Длинный гудок. Электричка пронеслась прямо перед их носом. Парень выругался и топнул ногой. Артур вздохнул – громко, пытаясь восстановить дыхание.

–Вот везет же общажным, а? А нам тут теперь кукуй до утра. Еще мать убьет. Курить будешь?

Артур меланхолично скрестил руки на груди.

–Нет, но спасибо! А это точно последняя?

–Последнее не бывает. Я ж не первый раз. Надо было спектры доснять, а то статью скоро сдавать, научрук рвет и мечет.

Он закурил и уселся на перрон, предварительно сняв ветровку и подстелив на плитку.

–Садись.

Артур сел. Посмотрел на парня внимательнее. В свете сигареты и еле горящих фонарей на его лице больше всего выделялись синяки под глазами. Да и все лицо было осунувшееся, наверное, не спал больше суток.

Вот и сейчас вместо того, чтобы придумать что-то, вызвать такси или позвонить друзьям, он уселся и достал из рюкзака блокнот. Начал писать уравнения, подсвечивая фонариком. Точная копия Алексея.

***

     Андрей привычным жестом поджал ноги, чтобы тетрадь лежала удобнее. Его совсем не смущал странный парень рядом. Андрею даже понравилась его рубашка. И сам он такой, аутентичный что-ли. Андрей любил законченных адептов физики, потому что и сам таким был. Остальных студентов он просто не воспринимал, максимум мог перекинуться парой фраз.

Он отхлебнул из термоса кофе, предложил новому знакомому. Тот тоже сделал пару глотков. Только выкладок не писал и не читал ничего, просто смотрел куда-то в лес и улыбался.

«Обдумывает наверное что-то» – Андрей одобрительно хмыкнул. Он не любил много говорить, но и один быть не любил тоже. Поэтому ему очень нравилось в лаборатории, постоянно рядом люди и все из них заняты своим делом.

Он очень устал, но работу нужно было доделать до завтра, а раз в электричке дорешать не удастся, можно сделать это и на станции. На одном месте он запнулся и задумался, грызя карандаш и смотря невидящим взглядом вдаль. Краем глаза увидел, что сосед увлеченно сворачивает лист бумаги.

 

***

    Полоску отрывать не нужно. Эта фигура делается из прямоугольника. Туда-сюда по диагонали и вертикали.

    Электричка плывет вдалеке, но пространство еще изгибается по ее следу. Деревья проносятся в окнах, пассажиры скорее всего спят.

Сложить пополам. Еще раз. Вогнуть внутрь.

    Парень рядом смотрит на руки Артура, будто пытается просчитать каждое движение. До боли знакомый взгляд. Вокруг тишина. Слышно только журчание сверчков и изредка крики из забегаловки позади. Мерцают звезды, но физикам это неинтересно. Их звезды у них в голове, вращаются по законам Ньютона и излучают по Стефану-Больцману.

Еще раз вогнуть. Перевернуть. Сложить края к центру. Гармошка. Расправить. Ракета

   –Держи! Оригами, кстати, здорово помогает собрать мысли в кучу. – Артур передал парню ракету. Тот недоверчиво повертел в руках, потом засунул в рюкзак.

–Спасибо. Попробую повторить, а можно ведь и матмодель сделать! – он воодушевился, но, посмотрев на закорючки в тетради, добавил.  – Когда-нибудь.

 

***

    Андрей снова задумался над решением. А еще одновременно пытался в голове свернуть лист бумаги в ракету. Он и не заметил, как провалился в сон, продолжая заниматься тем же самым.

 

***

    Сложить пополам. Еще раз. Вогнуть внутрь.

Станция “Университет” приближается к Автово. Внутри теряется Петергофское шоссе.

Еще раз вогнуть. Перевернуть. Сложить края к центру. Гармошка. Расправить. Ракета.

    Артур резко бьет парня по плечу.

–Смотри!

Тот быстро вскакивает и делает шаг.

***

     Андрей сонно оглядывается. Автово.

Он спускается на эскалаторе, прогоняя остатки сна. Садится в вагон и продолжает решать.

 

Во благо.

    Записку Артур не выбросил. Он хранил ее в портфеле, в самом маленьком кармашке.

Ему было интересно кто ее написал, зачем, почему именно ему.  Но важнее было то, чему он научился. Это было таким же естественным знанием, как вдруг обнаружить, что ты умеешь плавать. И теперь вода становится не страшной, а притягательной. И можно рассекать водную гладь руками и чувствовать будто паришь.

Пространство. Пространство-время. Он знал, что оно может искривляться, дедушка рассказывал ему о парадоксе близнецов, показывал на одеяле и апельсинах тяготение звезд.

Но мог ли он предположить, что можно складывать его, как оригами? Ни за что.

Он пробовал и пробовал. Попадал в школу за минуту. Перемещался с Дворцовой на Петроградку. Как-то раз даже оказался в Выборге и потом долго добирался домой, так как свернуть пространство также еще раз у него не вышло.

Но он быстро учился. И никому ничего не говорил. Как-то раз лишь пытался показать дедушке, но тот только посмеялся, даже попав в магазин из дома с одного шага. Он настолько часто витал в собственных мыслях, что для него и обычные путешествия проходили вне времени.

К концу школы он один раз даже бывал в Москве. Это была долгая комбинация осторожных складок и последовательный перемещений. Земля – шар, ее пространство – сфера и сворачивать его просто пополам и диагонали на больших расстояниях было невозможно, иначе в итог произойдет что-то явно не слишком хорошее. Но он чувствовал, что при должной практике можно оказаться и у пояса Астероидов.

И все же города ему хватало. Для Артура после приобретения нового дара он стал абсолютно живым. Он чувствовал каждый его уголок, каждый проспект, каждый переулок. Он мог с закрытыми глазами дойти от Спортивной до Политехнической, несмотря на дороги и светофоры. Он ощущал каждое движение в нем, потому что Петербург (Ленинград) для него был не просто скоплением зданий и памятников, для него он был организмом, реки и залив были его кровью, мосты костями, а люди клетками, составляющими живую материю его плоти. Артур же стал его сердцем, его чувствами.

Использовать во благо? Он долго думал над этими словами и продолжил делать то же, что и делал в детстве – дарить фигурки из бумаги, просто теперь к обычным сгибам и поворотам прибавились манипуляции с пространством.

 

***

    Поступил он, разумеется, на физфак. Экзамены сдал блестяще. Теперь Артур хотел понять, как устроена его способность, но уравнения не давали ответов, они только описывали то, что уже существовало.

Перед ним стоял сложный выбор – он совсем не знал чего хочет, а фигурки из бумаги не могли стать делом его жизни и нужно было выбирать. И что-то делать с даром.

Первым порывом было рассказать все на кафедре, он за этим-то и пошел на физфак, но, обдумав все получше бессонными ночами, он понял, что ему противна мысль о том, как его обвешают датчиками и будут использовать для полетов на Марс.

А ведь именно это будет во благо. Внутренний голос шептал слова из записки почти ежедневно. Артур хотел поддаться, но не стал. Только продолжал сворачивать фигурки и грустно вздыхать, а еще носить модные джинсы и цветные рубашки, жуя мятные леденцы.

Еще есть время, молодость он может прожить для себя. Прогрессу не помешает притормозить еще на десять лет – пятнадцать лет. Все равно в космос уже полетели.

Кудри, кстати говоря, выпрямились.  Ну и пусть.

 

***

    В группе его любили, за открытость, бумажные фигурки и деда-профессора. Учеба давалась легко, он знал почти весь университетский курс еще со школы, проводя все время с дедушкой. Ему пророчили славу великого физика. Даже прозвали – Король Артур.

Но было одно «но». И это «но» звали Алексей.

***

    Алексей ненавидел, когда его называли Лешей. А Артур мало того, что был внуком профессора и талантливым физиком, так еще и как-то раз на всю аудиторию назвал его Лешей, будто извиняясь. И хотя впоследствии, узнав Артура ближе, он понял, что тот совершенно не в состоянии обидеть кого бы то ни было, этот случай он припоминал ему довольно долго.

Алексей был полной противоположностью Артура. У него были черные как смоль волосы и такие же черные глаза. Тонкий прямой нос и вечная складка на лбу, привычка грызть ручки и засовывать их за уши.  Он был нелюдим и срывался из-за каждой неудачи.

Чтобы стать лучшим, он торчал в библиотеке все свободное время, но и это было не все – еще он безумно любил физику.  Буквально до умопомрачения. Он мечтал изучать Вселенную.  Артуру казалось, что даже Эйнштейн прикладывал меньше усилий.

Алексей приехал из маленького поселка в Хабаровской области. Но для него будто не было разницы между поселком и Петербургом. Все окружающее для него было только антуражем, главное было в учебниках.

Как соперничество переросло в дружбу он даже и не заметил. Но поспособствовал этому дедушка Артура, поставив их работать в пару на лабораторных. Тогда Алексей перестал видеть в вечно улыбающемся парне соперника и начал больше доверять людям, а Артур заразился целеустремленностью друга и его любовью к физике. А главное, начал видеть смысл, которого ему так не хватало.

***

    Неудивительно, что первым человеком (и пока что единственным), которому Артур доверил свой секрет стал его лучший друг. Он был достаточно сумасшедшим, чтобы поверить в подобные вещи.

Показывать пришлось несколько раз, и каждый раз Алексей внимательно следил за движениями друга и даже что-то записывал, потом сомневался и Артур показывал снова.

Потом он наконец выдохнул:

–Чертов волшебник! – и несколько дней совершенно молчал.

И только потом, сопоставив все факты, поверил.

Следом Артур показал ему записку.

– Все ясно. Это пришельцы. Или люди из будущего. Одно либо другое.  Или оба. А может быть даже это ты сам, представляешь? Или я, хотя нет, я бы тебе такой талант не доверил. Ну не обижайся!
Артуру нравились эти версии, он только теперь почувствовал себя значительный, а Алексей буквально видел в нем нового мессию от мира науки. Он упросил друга никому не рассказывать и тот согласился. Но в глубине души Артур понимал, что ему   просто хотелось сначала разгадать эту загадку самому и это его слегка печалило.

***

     После пар они сидели в лаборатории, изучали иностранные книжки и статьи. По выходным ранним утром проводили эксперименты. Алексей писал алгоритмы и делал расчеты, Артур помогал ему и подчинялся. Но с каждым новым экспериментом и новым заявлением друга о глобальном научном прорыве ему становилось все грустнее. Он хотел дальше дарить прохожим фигурки и гулять по городу, изучая каждую новую точку на его карте: от киоска до новостройки. А по вечерам как раньше сидеть в библиотеке с Алексеем и дедушкой и делать выкладки, обсуждая последние достижения ядерной физики и космологии.

С каждым днем Артур все больше понимал, что не хочет быть великим физиком и сворачивать в трубочку червоточины для полета к звездам или хотя бы Марсу. Это казалось ему неестественным, будто подсмотреть ответ в задачнике вместо того, чтобы решить самому. Одержимость Алексея его пугала. Он замкнулся в себе и вечера проводил на набережной, прохаживаясь по бортикам гранитных перил и заглядывая в глаза сфинксам. Потом садился прямо на набережную, доставал помятую книжку и пытался свернуть новую фигурку.

Но ведь все должно быть во благо?

А что, если ему хочется другого? Если бумажные фигурки и быстрая дорога до дома поможет человечеству не меньше?

***

   Разговор состоялся. Он должен был состояться.

Алексей был в бешенстве. К тому времени они были уже аспирантами, дедушка умер, лаборатория была полностью в их владениях. На подоконнике были свалены в кучу научные журналы и одиноко вжался в горшок маленький кактус. Артур сидел рядом с ним.

Когда друг перестал злиться и лишь устало потер виски, он вдруг произнес.

–Ну допустим, давай забудем о науке и звездах, о новых возможностях для каждого, о новых фундаментальных теориях. Я не уйду из физики, я буду узнавать все сам, без чит-кода, как ты говоришь. Может быть это и правильно. Но ты, что будешь делать ты? Как ты будешь жить с осознанием того, что такую огромную силу ты просто потратил впустую? Что больше шанса у человечества возможно не будет, а ты просто болтаешься в кедах по городу и даришь всем дурацкие фигурки? Как?

–Я буду заниматься физикой, так же как ты. Ну, конечно, менее успешно и не так часто. Но зарплаты преподавателя мне вполне хватит для того, чтобы и дальше болтаться по городу. А еще я так и не свернул оставшиеся сто пять моделей. – он улыбнулся, тихий звенящий смех разлился по комнате.

–Во благо человечества?

–Не знаю.  Может быть. Ведь бумажные фигурки ­— это тоже здорово, и попасть домой вовремя здорово. Разве это плохо?

–Ты потратишь всю свою жизнь на ерунду?

– Мне это нравится. Ну и должен же кто-то радовать окружающих. Возьми леденец.

Алексей взял конфету из его ладони и вышел из лаборатории.

Больше они не разговаривали, Артур безуспешно пытался помириться, но для Алексея это было невозможно. Тогда для него оборвалось что-то даже более глубокое, чем связь с единственным другом, он потерял веру в мечту. Теперь он никогда не успеет разгадать загадку Вселенной, наука слишком медлительна, это не оригами.

 

***

    Артур бросил аспирантуру и успел изучить только зарождавшееся в то время программирование. Строчки кода легко вылетали из головы ночами, а вот физика перестала даваться совершенно. Всегда в голове звучали слова из той злополучной записки. Ее он так и не выбросил.

Только по прошествии еще пятнадцати лет, Артур понял, что остается вечным ребенком не только в душе. Он не постарел ни на год. Так и продолжал болтаться по городу и продолжит болтаться и дальше. Годы? Десятилетия? Вечность?

Он не знал. Но продолжал дарить прохожим фигурки, носить те же джинсы, что и в Институте, не заводил никаких связей.  Он порхал по городу, как ангел, превратившись в городскую легенду.

Иногда, он приходил к серому зданию физфака и подолгу смотрел в крайнее слева окно на третьем этаже, так и не решаясь зайти.

 

Василеостровская. Летящий журавлик, Стриж

 

Шестая и седьмая линии В. О.  пестрели ресторанчиками и кофейнями. Все веранды были заполнены до отказа, а на каждом углу, лениво прислонившись к прислонившись к холодильнику, продавали остатки мороженого тетеньки в фартуках. Пекло сильно, но легкий бриз с набережной делал жару менее невыносимой.

Мостовая была горячей, город будто бы нежился на солнце, излечивая вечную дождливую простуду.

Артур купил эскимо и следовал к набережной, позвякивая рюкзаком. Синяя рубашка с морскими волнами и плавающими в них мопсами.

Новых мест здесь не появилось, и он спокойно дошел до набережной, слегка пошаркивая кедами. На голове сидела новенькая панама, придавая ему какой-то совсем курортный вид.

Он пошел в сторону Дворцового моста, любуясь бликам на волнах Невы и глядя вслед проезжающим автобусам. И вот чуть поодаль остановки он заметил плачущую девушку. Уже четвертую за неделю. На этой было выпускное платье и плакала она очень драматично. Почти Ассоль.

 

***

    У Алины все было просто. Ну, то есть сложно. Большая и очень несчастная любовь, которая обрушилась на нее прямо в выпускном классе. Прогулки под луной, парные статусы и совместные фото, осторожные поцелуи и касания рук. Все это было для нее новой мечтой, она чувствовала себя Ассолью, дождавшейся своего Грэя. А впереди были Алые паруса.

Можно ли придумать историю любви романтичнее? Возможно.  Но для Алины ее история была лучшей.

Но Артем решил, что Вита из параллельного класса подходит ему лучше. Оказывается, он и любил все это время только ее, но не надеялся на взаимность. Ему повезло. А вот Алине нет.

И теперь она смотрела на Неву и проклинала Артема, любовь, а еще Грина вместе с его “Алыми парусами”. А слезы падали и становились частью реки, уносясь вдаль. Эта мысль тоже показалась Алине очень романтичной, когда она увидела молодого и абсолютно сумасшедше выглядевшего парня с огромным рюкзаком.

 

***

    Артур предложил ей последний леденец. Для него это был целый подвиг, но девушке явно было нужнее.

Девушка, поначалу подозрительно уставившаяся на него, чуть помедлив, взяла конфету. Все-таки незнакомец для Алины тоже выглядел достаточно романтичным. Почти как сказочник из феерии Грина.

Куда нужно был девушке Артур не знал. Поэтому решил просто подарить ей фигурку. Он свернул обычного летящего журавлика – символ счастья, осторожно расправил ему крылья и вручил девушке. Ее глаза загорелись.

***

    Алина уже построила в мечтах их поцелуй, но сумасшедший красавец исчез так же внезапно, как и появился. Еще раз вздохнув, Алина отправилась готовиться к экзаменам. Кому нужна эта дурацкая любовь?

***

    Аля бежала изо всех сил. Она вышла за мороженым, и пройдя пару кварталов, увидела Волшебника. И теперь неслась во весь опор. Пыль летела под босоножки, линии Васьки мелькали перед глазами, но она никак не могла его догнать. А все из-за того, что потеряла огромный рюкзак из виду на переходе.

Когда он остановился на набережной рядом с какой-то девушкой, Аля наконец перевела дух. И пока Волшебник сворачивал журавлика, ей все же удалось добежать до него.

***

    Артур с грустью смотрел на пустую упаковку из-под леденцов, когда его окликнула девочка в летнем сарафане, несущаяся вдоль набережной.

–Волшебник! Подождите! Волшебник!

Артур остановился и улыбнулся. Он узнал ее – внучка пожилой Леди, которой он помог около пары недель назад.

–Фух… Я… Вы… Сейчас, подождите, нужно отдышаться. –Артур снял рюкзак с плеч и на удивление быстро вытащил неоткупоренную бутылку с минералкой. Протянул девочке.

Она быстро ее открыла, вода брызнула во все стороны. Артур рассмеялся своим завораживающим звенящим смехом.
Девочка выпила несколько глотков, отдышалась еще несколько секунд и выпалила:

–Вы волшебник, ну знаете, как в том аниме – “Ходячий замок”. Я сразу это поняла, это ведь вы переместили нас с бабушкой поближе к театру, а потом еще исчезли. Здорово!

–Спасибо, но это не волшебство…-Артур достал новый лист бумаги.

Девочка, недослушав, продолжила.

–Я долго вас искала, знаете, может быть, вам нужны ученики? Ну, или там прислуга? Я готова даже убираться. Только можно мне с вами.

–Для этого сначала придется вырасти. Возрастное ограничение для приключений, понимаешь? Как в кино. – Артура забавляла эта ситуация.

Девочка не расстроилась.

–Хорошо. Да-да, я это предполагала. Я подожду, пока успею посмотреть все сериалы, чтобы точно знать, с чем можно столкнуться. А что вы умеете?

– Ну, я могу сворачивать пространство как бумагу. Так можно попасть из одной точки в другую намного быстрее. – ему вдруг захотелось рассказать все этой девочке.

Вряд ли, когда вырастит, она вообще это вспомнит. А может и вспомнит, и это будет ее личным волшебством – чем-то покруче старых аниме и новых сериалов.

–То есть можно попасть даже на Луну? Ну, захватив скафандр?

–Ну, теоретически, да.

–Вы что, никогда не пробовали?

–Не-а.

­    –А в Африку или на Северный полюс вы путешествовали?

–Не-ет.

–Какой-то вы неправильный волшебник. У вас ведь такая классная магия.

–Это не магия. – он щелкнул ее по носу. – Это наука. Пришельцы. Или люди из будущего. Одно либо другое. Или оба. А может быть даже это я сам передал себе технологию из будущего, хотя я бы никогда такого не сделал. – Артур посмотрел вдаль.

–А-а-а, понятно, как-то это скучно. То есть, вы типа не маг?

–Любая достаточно развитая технология неотличима от магии. – ее лицо выражало полное разочарование. – Ну конечно же, я волшебник. Как еще такое может быть возможно?­–он рассмеялся.

По диагонали. Еще раз.

    –Это вы все для конспирации про науку, я сразу поняла.

Вывернуть наизнанку. Вогнуть.

    –А я вот всегда верила во всякое такое. Не может же быть столько мультиков и фильмов на пустом месте, ну и сказок еще.

    Сложить углы к центру. Перевернуть. Отогнуть вправо. Готово! Стриж.

– Расскажите, можно такому научиться? Я буду стараться, правда-правда.

Артур протянул девочке стрижа. Она взяла его и сосредоточенно рассматривала.

По диагонали. Еще раз.

Остров немного сузился так, чтобы линии стали ближе друг к другу. Он в очередной раз почувствовал этот город и даже вспомнил, как видел старый зеленый дом и выходящую оттуда Леди с зонтиком под мышкой.

Вывернуть наизнанку. Вогнуть.

– Давай руку! – она протянула ему руку, распахнув глаза и придерживая другой рукой подол платья. Сделала шаг.

***

    Перед носом Али оказался подъезд и недовольное лицо бабушки.

***

    Артур еще раз улыбнулся и пошел дальше. Рюкзак продолжал позвякивать.