– Глянь, дядька Женька уже пьяный с утра. Сегодня курантов не дождется, – Серега останавливается и показывает мне на соседа с первого этажа, добродушного выпивоху с ногой-протезом, дядьку Женьку. Когда тот бывает в настроении, мы просим показать его пристегивающуюся конструкцию. Дядька поднимает штанину, вызывая у нас оторопь и уважение. Я обхожу соседа сзади и говорю:
– Серега, смотри, он к лавочке почти примерз, давай его хоть в подъезд затащим, заболеет же…
Морщась от смеси перегара и мочи, мы тащим в подъезд упирающегося дядьку с прилипшей к губе папиросой. Дверь его квартиры-берлоги, никогда не закрывающаяся, сегодня закрыта. Жена, похоже, давно ушла куда-то праздновать. Дядька с нашей помощью долго ищет ключ, но так и не находит. Мы усаживаем бедолагу возле теплого радиатора. Он оттаивает, веселеет и начинает петь про скалистые горы. Послушав концерт и потрогав протез, мы взлетаем по лестнице к себе домой. Серега на пятый, а я на второй.
Предчувствие долгожданного и лучшего в году события наполняет все внутри радостной дрожью. Этот Новый год обещает быть особенным. Серегин отец принес с работы самодельную гирлянду. В те, скудные на подарки, шестидесятые это было сказочным событием. Вечером мама достает добытые и запасенные дефициты: горошек, майонез, кролика и апельсины. В кухне умопомрачительно пахнет тортом. Я взбегаю по присыпанной елочной хвоей лестнице на пятый этаж. Мы с Серегой выключаем свет в комнате и развешиваем гирлянду на елке. Чудо электротехники сверкает четырьмя цветами обычных лампочек из карманного фонарика. Но как! В маленькой коробочке, обмотанной изолентой, что-то тихо щелкает и цвета меняются попеременно. Вся комната заливается разными бликами, расцвечивая хвою и игрушки так чудесно, как сверкают только городские елки на Советской и Красной возле Дома техники.
– Законно! Галка, иди скорее сюда! – Серега зовет свою старшую сестру Галку. Надув губы и пряча восхищение, та противно пищит:
– Ну и что, вот я видела у Петрова из соседнего подъезда елка еще и вертится. Там внизу моторчик приделан, а это что, всего лишь гирлянда…
Мы прогоняем вредную Галку. Тут у меня в голове появляется шикарная мысль, и я говорю:
– Серега, слушай, а давай ты размотаешь изоленту и срисуешь схему. Мне отец принесет детали с работы и я спаяю такую же себе. Кайф!
Мама с улыбкой ставила иногда мне в пример Серегу: “Видишь, он и чинит все, и велик с моторчиком сам собрал, руки у мальчика золотые, к технике способный…” Не знала она, как мама Сереги журила его за то, что он мало читает: “Посмотри на Олега, он отличник круглый. А ты? Только с железяками и возишься целыми днями… Что с тебя будет?..” Обычная история для всех мам, желающих видеть нас лучшими во всем. Теплое чувство и знание, что все равно для них мы самые лучшие на свете, прошло сквозь годы и осталось навсегда.
В тот предновогодний вечер мне ужасно захотелось сделать самому такую же гирлянду. Тем более, что отец действительно мог принести с работы любые детали, – транзисторы, сопротивления, всякие реле и лампочки. Паяльник и олово у меня были и я надеялся на папину помощь.
Серега соглашается не сразу. Конечно, он опасается, что разборка может что-то нарушить в ценной коробочке, но вида не подает. Во-первых, потому, что я могу засомневаться в его способностях, а во-вторых, и это самое страшное, – я могу заподозрить друга в том, что он зажилил схему.
И вот, коробочка разобрана и начата срисовка схемы, но тут “электронщика” зовут за праздничный стол. Собравшиеся гости желают видеть Серегу, и даже послушать заготовленный стишок на радость родителям и под хихиканье вредной Галки. До курантов остается около часа, но нам уже давно разрешено не спать допоздна в такой праздник. Я тоже отправляюсь домой к родителям, телевизору, оливье, кролику в сметане и мандаринам. Оглядываю свою простенькую елку и представляю ее в мигающей гирлянде, которую сам сделаю. Отказываюсь от вкуснейшего маминого торта и ситро, и опять взлетаю на пятый к Сереге. Гости там уже что-то поют хором. Все шумят, стреляют хлопушки. Галка терзает пианино, кто-то танцует. Радостное предвкушение самого главного момента нарастает с каждой минутой. Я шепчу другу:
– Серега, схему срисовал? Тащи, я завтра отцу отдам.
– Ой, я не закончил, эти гости пристали… Расскажи им стишок. Я быстро…
Он дорисовывает несложную схему, вручает ее мне, потом заматывает новой изолентой ценную коробочку и вставляет вилку в розетку. В мгновенно обступившей нас темноте смолкают на полуслове песни и треньканье пианино. Становится слышно, как на улице скрипит снег под ногами прохожих. Эту тишину в его темной комнате я помню до сих пор. До курантов остается полчаса. Через секунду мы вызваны к родителям, все выяснено и выданы удручающие характеристики нашим электромонтажным способностям. Только цейтнот приближающегося Нового года спасает нас от какого-то наказания.
Почти весь подъезд со свечками в руках собирается на лестнице. Из открытых дверей пахнет салатным, водочным, и апельсиново-конфетно-хвойным коктейлем. Всем сразу становится известно, кто виновен в предстоящей возможности встретить праздник без поздравления Генерального секретаря ЦК КПСС и боя курантов. Но ругают нас пополам с шутками, незлобно, так как уже выпиты первые и последующие тосты. Только Розалия Францевна, как ответственная по подъезду, начинает, было, визжать что-то о своей ответственности, но ее никто не слушает. Кто-то вскрикивает:
– Смотрите!
Спустившиеся на первый этаж соседи зовут остальных. Знакомая дверь уже открыта, жена дядьки все-таки приходила. У силового щитка на табурете стоит дядька Женька в трусах и тельняшке. Покачиваясь и прощаясь в любимой песне со скалистыми горами, он осматривает раскаленные из-за короткого замыкания провода. В темноте коридора они отсвечивают алыми ниточками. Гул разговоров затихает. Только свечи потрескивают в руках. Дядька Женька бормочет, обращаясь к своему протезу:
– Щас все будет, не боись…
Это единственное, что все слышат от дядьки Женьки перед тем, как он начинает скручивать провода при помощи старых плоскогубцев. – Хорошо, что они в изоляции, – думаю я. Вслед за фейерверком искр, вырвавшимся из щитка, дядька Женька падает вместе с табуретом в проем лестницы, теряя на лету протез… Свет вспыхивает празднично, и как-то по-особенному ярко. Соседи и родители бросаются по квартирам, поздравляя на бегу друг друга с наступающим. Кто-то отправляется за чекушкой для спасителя. Мы с Серегой поднимаем дядьку Женьку, помогаем пристегнуть протез и тянем его к дивану. Тут уже принесена чекушка и какие-то угощения, которых дядька, наверняка, уже давно не едал. Серега осматривает квартиру.
– Олег, зырь, а у него и телека-то нет…
Мне становится так жалко этого добродушного пьянчугу с его протезом и одиноким праздником, без телека, в грязной пустой квартире, что я чуть не плачу. Мы с Серегой уговариваем дядьку идти к нам смотреть Голубой огонек, но тот, употребив за минуту чекушку, не хочет покидать свое убежище. Оказывается, у него имеется баян, с которым он неплохо управляется. Затянув “Черного ворона” дядька бухается с инструментом на диван и быстро засыпает, блаженно улыбаясь.
Задохнувшись от снежной морозной ночи, мы выбегаем из подъезда. Во дворе пушистые сугробы, похожие на безе, оранжевые в свете фонаря. Они щедро насыпаны для нас по самую грудь. Мы что-то орем, но из-за скрипа шагов не слышим друг друга. Забыв о происшествии с гирляндой, о дядьке Женьке, обо всем на свете, мы бросаемся оранжевыми снежками и ныряем с разбега в пирожные-сугробы. А из родных окон тихо звенят куранты нашего двенадцатого Нового года.
Автор публикации
