“Опять дурацкие вампиры!..”

За всё приходится платить.

Да, за всё – за всё. Особенно за те, особые, силы и способности, которыми мы отличаемся от других. Людей.

А поскольку я теперь не совсем человек, мне пришлось заплатить особенно страшную цену.

Нет, не так.

Это раньше, в той, старой, жизни, я мог бы посчитать эту цену непомерно большой. Или даже – чудовищной. А сейчас я отлично понимаю, что такие условности, как совесть, честь, человеколюбие и прочие красивые термины-прибамбасы, которыми слабаки-моралисты и набожные мамы запугивают детишек с пелёнок – лишь жалкие попытки банальных трусов и клушек-домохозяек обуздать подлинную Суть человека.

А суть эта, собственно говоря, тоже проста: любым способом возвыситься. Чтоб насладиться властью. Над остальными – неудачниками, слабаками, и «совестливыми»…

Однако, как пишут в дешёвых детективах, не будем забегать вперёд.

Обо всём – по порядку.

 

Мама всегда мне говорила, чтобы я уважительно относился к мёртвым: ну, там, плохого им не припоминал, лишнего не болтал, и с чужими о них не трепался – особенно в том смысле, что они слегка, или не-слегка, затрахали… В первую очередь, разумеется – о почивших родственничках. Покой усопших, короче, не тревожил, и не опускал престиж Семьи ниже плинтуса в глазах окружающих.

А мне это всегда казалось довольно глупым: уж если человек был, как говорится, говно, так почему же я должен выставлять его чуть ли не героем?! Может, он тем, что, наконец, извините, сдох, освободил своих ближайших родственников и членов, так сказать, семьи – от тяжёлой обязанности  по уходу за делающим под себя, вонючим старым козлом, да ещё и порядочным брюзгой-маразматиком. Тыкающим всем в нос, что все, дескать, ему обязаны! И молодёжь сейчас – не уважает тех, кто старше… Словом, самовлюблённый старый пень, который за всю жизнь реально никому не сделал ничего хорошего. А только вечно ко всем и ко всему придирался, будил среди ночи дикими криками, да ссал чаще, чем хотел, чтоб ма и сестра стёрли все руки стиркой, и Семья потратилась бы на памперсы для взрослых. А ещё постоянно вспоминал былые годы: как ему тогда было хорошо, как все уважали его, и какие все тогда были воспитанные, вежливые, предупредительные и послушные – не то, что современная молодёжь…

Ага, вы тоже узнали своего противного дядюшку Бена?..

Я-то с четвёртого класса старался пореже бывать дома: записался в тренажёрный зал, а потом и на футбол. Потом, правда, из футбольной команды меня – того. Как выразился тренер, за «чрезмерную немотивированную агрессию». Ха! Будешь тут агрессивный, когда дома сидит эта тварь!..

Словом, максимализм, как его обзывают умные дяди-психиатры, молодости, не позволял мне по достоинству заценить радость семейных уз, «преемственность поколений», и всё такое прочее. И думал я тогда так: какого хрена я должен возиться в дерьме, постоянно дыша этим самым, которым провонял насквозь весь дом от чердака до подвала, и ублажать выжившего из ума старого пердуна, когда вокруг полно, извините, богаделен?! Ну, пусть они сейчас называются и немного покрасивей – суть-то от этого не меняется. Да и уход там… Скажем честно: уж обеспечили бы. За наши-то денежки.

Вот на этой-то почве у меня с родной и горячо любимой мамой и назрел, так сказать, конфликтик. Признаю: это я первым высказал всё, что действительно думал. Ну вот и… Н-да.

Надолго мне эти моменты запомнятся. Особенно проняло то, что мать молчала, только слёзы текли по щекам из-под ладоней в синих прожилках и узлах набрякших вен, а всё высказывала сестра.

Что странно, так как ей доставалось ещё побольше, чем нам с матерью.

Ну, сестре-то я ответил… А с матерью только попрощался. Прощения, однако, попросить не забыл – вот какой тогда был «совестливый». И, уходя, считал себя и правда – свиньёй. Которая бросает родственничков на произвол судьбы. И капризы твари полупаралитичной…

Вначале жил я у друга. Но я же не слепой – я понимал, что и ему я в тягость. А тут ещё и его родители очень… скажем – косо, стали смотреть на это дело.

И я просто уехал. Перебрался из родного и «горячо» любимого Сан-Франциско сразу куда подальше – в Город-Который-Никогда-Не-Спит. Уж на билет-то на самолёт накопил за пару лет.

Наша колония помогла мне с трудоустройством на первых порах: латиносу без связей не так уж легко найти место в Нью-Йорке. Хотя то, что они подобрали мне, нелегко назвать достойной работой…

 

Ну, что могу сказать о том времени – иногда я даже с сожалением вспоминал мирную и по-детски наивную семейную идиллию, видимость которой всю жизнь старалась поддерживать у нас дома моя мамочка. Но дело, конечно, было не в том, что работа мне не нравилась. (Впахивал я тогда, честно говоря, как конь. Или – ишак. Только одна отрада – вечером подкачаешься в провонявшем потом и пылью подвальчике у лысого Мо, посмотришь на себя в зеркало, и!..) И не в том, что мы в нашем квартале постоянно дрались с местными, как они себя теперь гордо именуют, афроамериканцами. И косоглазыми кунфуистами. И понаехавшими в последние годы хреновыми русскими.

Дело было и не в том, что денег вечно ни на что не хватало.

А было это дело в том, что когда я стал реально задумываться над своим будущим, я его, как-то, вроде, и не увидел.

Где эта, как её называют, пресловутая «перспектива», и достойное место в «обществе равных возможностей»? Что же мне, накачанному мачо с тяжёлым подбородком и отвратительно несимпатичной (Будем честны хоть с самим собой!) прыщавой рожей – до конца жизни таскать мешки с мукой на кухню пиццерии, выкидывать на улицу злостных пьяниц-должников, да посуду мыть?! Или – ещё хлеще! – пойти профессиональным вышибалой в какую-нибудь второсортную забегаловку?

Неужели я об этом мечтал, когда пускался, словно парусник, обрубивший причальные канаты, в, так сказать, самостоятельную жизнь?! И пусть дядя, простите за грубость выражения, откинул копыта через месяц после моего отъезда, возвращаться я не хотел. Это значило бы, что я, такой-сякой самоуверенный, прискачу под крылышко Семьи, пообломав крылья, и поджав, как побитая собачка, куцый хвост…

Совета я ни у кого не спрашивал. Сел со всем своим нехитрым барахлишком в междугородний грейхаунд, да и укатил оттуда в выбранном почти наугад направлении, так никому ничего и не сказав.

По дороге вылез в каком-то маленьком городишке, (не хочу врать – названия не помню) пожил там денёк в дешёвом придорожном мотеле… Да и купил себе свой первый костюм.

Выбрал недорогой, но – чтобы был по фигуре, и сидел прилично. Словом – смотрелся.

Это на мне-то, который всю жизнь ходил в футболках, старых джинсах, и рокерской куртке обтрёпанной, с повыпавшими почти отовсюду заклёпками!..

В парикмахерской на главной улице я постригся. Хотя с роскошной шевелюрой расстался скрепя сердце – и из-за неё в том числе меня провожали на улицах завистливыми взглядами даже особы женского пола… Всех возрастов.

Сделал «военную», ёжиком, стрижку. Сбрил свои дурацкие «мачовские» усики. Но больше всего я изменился, наверное, за ту бессонную ночь, когда лежал в дешёвом обшарпанном номере, смотрел в потолок, да на засохшие до окаменелости жёлтые потёки от дождя на стенах, и вздувшиеся на штукатурке пузыри, да чёрные следы от размазанных комаров на потолке, бил этих самых поналетевших на свет комаров.

И думал, думал…

 

Когда я прибыл в Массачусетс, из зеркала в туалете заправочной станции на меня глядел немного неуверенный в себе, но вполне интеллигентный парень. Мне он понравился. И я решил придерживаться этого имиджа.

В Массачусетский технологический я пошёл только на следующий год, поработав санитаром, а затем и охранником в больнице, (этим я соврал, что играл за футбольную сборную своего колледжа) а затем и вахтёром в офисе какой-то фармацевтической фирмы. (Этих устраивали и мои мышцы, они даже не взглянули на рекомендации, которыми я позаботился обзавестись.) Собственно, и там и там платили прилично, и дали почувствовать себя, так сказать, человеком на своём месте – от которого чего-то ждут. Хотя бы приличного исполнения своих обязанностей.

Для меня это было в новинку, но пришлось вспомнить общение с дражайшим дядей Беном, и забулдыгами-халявщиками, собрать волю в железный кулак, и, стиснув зубы, добросовестно работать. Я теперь понимал, что как я себя покажу, такое будет и отношение. Ну а выглядеть равнодушным лентяем-пофигистом я хотел меньше всего.

В университете я, честно говоря, тоже не звёзды хватал с небес – первое время работал лаборантом. На кафедре, значит, прикладной физики. Попал туда, собственно говоря, практически случайно – через знакомого байкера, который, не знаю уж как, оказался в Массачусетсе, и подвизался в том же университете, но по компьютерам: чинил их и «чистил» мозги. И наплёл он им, что я мастер на все руки. А я уж постарался не подкачать.

Вот в этом месте мне действительно понравилось. Нет, не в смысле общения с девушками-интеллектуалками – они туда, в универ, практически не шли, (А тех, которые шли, трудно назвать девушками в прямом смысле: на уме только карьера! Научная.)  – а в смысле работы. Белые накрахмаленные халаты, серьёзная и непонятная (поначалу) аппаратура, кристальная чистота, тишина, «рабочая» обстановка сосредоточенности, порядок во всём… Та даже пахло по-особенному: Наукой с большой буквы!

Конечно, не кухня пиццерии с тесной подсобкой и хроническим запахом чеснока, сыра, и горелого масла…

Вскоре меня повысили – до старшего лаборанта. С соответствующей прибавкой в жаловании. Потому что за полгода я действительно научился работать практически со всеми тамошними приборами: и хроматограф, и масс-спектрометр, и томограф, и красавец электронный микроскоп, и «карманный» ускоритель теперь были для меня как родные. Можете смеяться – я, который и школу-то не закончил, и чинил только байки друзей да швейную машинку мамули, стал понимать, как работают эти приборы, даже получше нашего доктора – ну, в смысле, доктора Никласа Шумейхера, начальника нашей лаборатории.

Он лично имел возможность убедиться в моей, как говорится, компетентности: когда я только с тестером, отвёрткой, плоскогубцами, и паяльником, починил «чёртов», как он выразился, ящик – томограф! – за сорок минут. И это – после того, как приглашённый из фирмы-производителя специалист сказал, что для «восстановления функциональности» нужно увезти эту здоровенную махину, весящую с полтонны, к ним, значит, на завод, и там, значит, работать с ним недели две. И стоить это будет семьдесят восемь тысяч.

Уж не знаю, как объяснить, но я прямо-таки чуял, что там у бедного агрегата сгорело, и что нужно заменить, что подкрутить, а что и… Просто выкинуть. Хотите – называйте это даром, не хотите – не называйте, но суть в том, что аппараты, находившиеся в моём теперь почти бесконтрольном распоряжении, я по ночам разбирал буквально до винтиков, как когда-то мамулину швейную машинку, и те же «Харлеи-Дэвидсоны», и как-то инстинктивно понимал – иногда получше, чем людей. Они мне нравились. Ну, аппараты, то есть. Может, потому, что никогда мне моралей не читали, к сознательности не взывали, и воздух ветрами и «отходами жизнедеятельности» не портили…

Наверное, я уже тогда был немного ненормальный. Или – много. Но что-то я увлёкся воспоминаниями. К делу.

В экспедицию в экваториальную Гватемалу я попал именно благодаря прекрасному навыку «прикладных» работ со всей нашей аппаратурой. Потому что её-то как раз загрузили полный контейнер. А везти в эту дыру целый штат ремонтников… Вот-вот.

Ещё в два контейнера загрузили кучу всяких палаток, походных постелей и прочей складной мебели, снаряжения, посуды, моющих средств, инсектицидов, портативных компов, и всего того, что позволяет нам, американцам, поддерживать достойное существование даже в джунглях. Ведь именно туда-то мы и направлялись.

Не знаю, какое отношение имеет прикладная физика к руинам древне-индейских цивилизаций, но и доктор Шумейхер, и трое его аспирантов – Томми Холлидей, Билл Мюррей (Выглядел он и правда – совсем как артист, но насуплен вечно был, и улыбался куда мрачней!) и Ковен Раджапетри (этот оказался натурализованным индусом) получили такой грант, что могли бы потом гонять балду года два… Конечно, они не отказались.

Ещё с нами была второй повар из нашей (то есть, университетской) столовой, Надя Престон, (Уж не знаю, она-то как согласилась? Может, очень нужны были деньги?) и пятеро здоровенных, словно из команды университетских футболистов, ребят, но – с военной выправкой. Называвшихся, впрочем, подсобными рабочими – или землекопами. Бросив на них единственный взгляд, когда они выстроились шеренгой на лужке перед зданием деканата, я сразу понял: в дебрях нецивилизованной страны не даст пропасть любимая Армия. Ну, или – контрразведка.

И вот мы все, в начале июня, когда ещё даже не закончился семестр, погрузились в самолёт. Визу нам помог оформить университет, причём почему-то через Министерство Обороны. (Узнал я об этом случайно: док, в туалете, думая, что там больше никого нет, брякнул Ковену, а я услыхал. Но продолжал тихо сидеть в кабинке до того момента, когда они вышли. Обдумывал это дело тоже долго.)

Уж это-то могло бы меня насторожить, даже если б не «землекопы».

Но не насторожило – сама экспедиция меня здорово увлекла.

Экзотика. Да ещё в тепле…

Да и кто меня где ждал? Или – не пускал?!..

 

Долетели отлично. Ну, то есть до Гватемалы, их столицы, отлично.

А вот дальше оказалось посложней. Доку пришлось три дня ругаться и бегать, бегать и ругаться – со всеми возможными местными бюрократами, пока он не обратился непосредственно к военному атташе при посольстве Соединённых Штатов. И только тогда всё наше барахло мы смогли забрать с таможни, погрузить на трейлеры, (ещё два дня на оформление этих самых трейлеров – но тут дело решили наличные) и ещё два дня терпеть глотание пыли и чёртову тряску по жутким дорогам до основного Лагеря.

Располагался он и правда, среди самых настоящих руин.

Лагерь принадлежал нашим же, в-смысле, штатовским, археологам.

Устроились они хорошо. Капитально. Для всего у них имелись сборные домики – для жилья, столовой, кухни, лазарета, складов, и прочего. Территория, на которой всё это располагалось, даже была обнесена солидной оградой в виде двухметрового забора из деревянных столбов и десяти рядов колючей проволоки. И даже была своя военизированная охрана: и КПП с часовыми у ворот, которые только танком пробить, если (тьфу-тьфу!) что, и сердитым сержантом – всё, как положено, прямо как на военном объекте. (Собственно, я как-то сразу так и подумал: военный объект.)

Один из наших «землекопов» сразу остался с сержантом, и стал бодро что-то ему докладывать, только что руку к козырьку не вскидывал, (Не было козырька!) а мы въехали со всем нашим барахлишком вовнутрь. Складами, куда сгружали это дело, заведовал настоящий капрал-интендант. Рожа – вредная, и подозрительная. Он на нас и смотрел соответственно. Словно мы – хитро замаскировавшиеся шпионы. Ну, или злостные разбазариватели ценного имущества. Короче, матёрый кадровый военный бюрократ.

В-общем, я понял, что попал.

И точно: в город не сходить, (правда, до ближайшего всё равно было миль пятнадцать) за ограду не вылезти, так как она (Для нашей же, якобы, безопасности!) под током. С местными не общаться. (Приказ!) И спать – по сигналу отбоя. Даже наши аспиранты ворчали… Но и док сделать ничего не смог. «Так положено!»

Сами раскопки представляли собой кучу беспорядочно – ну, это на мой взгляд – разбросанных по территории лагеря разрытых ям, и траншей вокруг пирамиды. Цивилизации – не то майя, не то ацтеков – мне тогда было до лампочки. Которая-то и была огорожена со всех сторон квадратом колючей проволоки: так, чтобы по краям оставалось место футов по двести. Да плюс футов двадцать расчищенной сельвы с той стороны колючки – чтобы, значит, никто незамеченным… Ага, мне тоже смешно было вначале – кто бы эту массу камня упёр! И кому она на … нужна: стояла себе тысячу лет необнаруженной, и ещё столько же простоит – уже обнаруженной!

Для лагеря был тоже расчищен как бы квадрат – футов семьсот на семьсот.

Ну а вокруг – и правда, как в сказке: девственные джунгли  во всей, так сказать, первозданной красе. И дорога только одна – грунтовая, узкая и извилистая, словно сумасшедшая змея, а уж раздолбанная и пыльная – и не говорите. А по ночам из этих самых джунглей доносились такие звуки – не больно-то захочется погулять. И даже с колючкой вокруг лагеря начинаешь как-то мириться, и даже потихоньку ей радоваться… Да и местные к нашему лагерю не больно-то совались. Чему я вначале и не удивился.

Духота и невероятная влажность с непривычки сразу заставила почти всех наших жутко потеть, ругаться, про себя и вслух, и постепенно снимать лишнюю одежду. Ну, это уж потом. А сначала всё было так официально и серьёзно – наши-то нацепили и костюмы, и галстуки, когда мы знакомились со всеми археологами и членами их экспедиции.

Заправлял у них всем Эд (то есть, я хочу сказать, конечно, Эдуард, но никто его так не называл) Лозанян, а помощником у него был, вот отрубите мне руку, если не матёрый старший сержант, но нам его представили как доцента Майкла МакАллистера.

Ещё там были какие-то затюканные и невыразительные аспиранты – Боб и Хуч, фамилий я не запомнил, и даже не знаю, называли ли они их при представлении, но все называли их так, и они ничего – не обижались. Лаборантов Эд привёз аж пятерых, но толку почти от всех было маловато. Врача экспедиции звали Невада Монтана, однако он сказал, чтобы мы, значит, не стеснялись, и звали его просто – Нед. И в этом, наверное, был смысл: в детстве, небось, задразнивали до судорог. А эскулап-то наш, судя по комплекции, не увлекался с детства накачиванием мышц, как, скажем, ваш покорный слуга – вряд ли мог обидчикам адекватно ответить… О чём только думал его папаша, давая отпрыску с такой фамилией ещё и имечко соответствующее!

У полевого состава археологов тоже имелись свои штатные, (помимо официальных охранников) «землекопы» – я так понимаю, в основном для того, чтобы, как говорится, бдить: не утаят ли озабоченные поисками научной истины любимые археологи чего «такого», если, вдруг, случайно, раскопают самостоятельно.

Ну, мне тогда на все эти интриги, и сложные межведомственно-начальственные взаимоотношения было наплевать – чтобы не скучать, значит, душой и телом, я всю дорогу, начиная прямо с самолёта, подбивал клинья к нашей очаровательной поварихе.

Правда, она годилась мне, скорее, в матери, и весила добрых двести фунтов, но что сделаешь: во-первых, она действительно была мила на лицо, и понравилась мне, а во-вторых – и я оказался в этом прав! – на пятнадцать миль в округе других женщин не нашлось. И не то, что белых – вообще никаких.

Вот её, милую и немного наивную, падкую, как оказалось, до пошлых анекдотов, примитивно-лобовых комплиментов, и сплетен про артистов и поп-звёзд, Надю, по прибытии в базовый лагерь и пришлось утешать, и уговаривать – она здорово, как бы это сказать, расстроилась, когда узнала, что штатный повар археологов, Дэйв Олдфилд, умер от какой-то местной болотной лихорадки. И не помог ему ни док Нед, ни госпиталь в столице, куда его перевезли даже частным вертолётом.

Ну, сами понимаете, я старался больше всех, и через пару дней мы уже жили с ней вдвоём, в одном из свободных домиков, выделенных для нас экспедицией Эда – было их, этих весьма уютных коттеджиков, наверное, человек на пятьдесят, хотя всех вместе нас не набралось бы и тридцати.

Теперь-то надёжная защита и опора у Нади имелась круглые сутки. Аспиранты, и наши, и археологов, да и лаборанты, ни звука против не проронили: ещё бы, я-то был потяжелее любого из них фунтов на двадцать, хоть и пониже ростом, а футболом в командах своих университетов, или работой в тренажёрных залах они явно не заморачивались. Стало быть, и подготовочка спортивная, и форма челюсти были не те, чтобы возражать. Как ни странно, но «землекопы» Надю словно бы в упор не видели. Может, у них приказ был, или ещё что такое… А руководство, и наше, и археологическое, и сержант Лесли, главный по охране «объекта», не возражали. Что мы осваиваем удобства своего коттеджа – семейным, так сказать, способом.

 

Первые деньки всё было как бы в новинку – ну, там, и джунгли, и духота, и комары проклятущие с москитами и здоровенными многоножками, вечно норовившими забраться туда, где в них нуждались меньше всего, (Обычно – в ботинок, или за шиворот!) яркие красавицы-птицы, летавшие над нами днём, и орущие в любое время суток. И ужасные вопли и завывания остальных обитателей джунглей, и стрёкот цикад – по ночам. И ещё огромная таинственная пирамида, и мерцающие незнакомые звёзды – я таких больших сроду не видывал! – и здоровенная, словно головка жёлто-зелёного сыра, королева-луна.

Но потом как-то так получилось, что всё вошло в колею, и на всю эту дурацкую экзотику стали обращать внимания не больше, чем на воробьёв, или завывания полицейских сирен – там, дома.

Утром вся наша «профессура» проводила с рабочими группами Боба и Хуча коротенькую планёрку – дескать, где и что копаем сегодня – и с нашей «физической» бригадой: что и где «смотрим». И все расходились по местам: аспиранты и «землекопы» – копать, начальство – руководить и «лично присутствовать», Надя – к кастрюлям и сковородкам, я – в палатку с аппаратурой.

Палатка была здоровенная – наверное, (Впрочем – почему – наверное?!) армейская, человек на тридцать. Да и аппаратуры имелось ничего себе – навалено во всех углах. Буквально повернуться было негде, особенно после того, как мы притащили со склада, буквально выцарапав из лап интенданта, свою.

Ну, это уж потом. Вначале – дай бог, как говорится, было разобраться с добром археологов. С Денни Уотерсом, их «спецом», мы прекрасно поладили, так как он честно и сразу, с очаровательно милой улыбкой признался, что почти ничего в ней не понимает, и довольно трогательно извинился, и попросил меня, не смогу ли я… Настроить, объяснить… Ну и всё такое прочее.

А на своё место он попал, оказывается, по протекции дядьки – какой-то шишки из Министерства Образования, решившей, что мальчику будет полезно посмотреть на мир, а заодно и отдалиться на время от почти ежедневных «тупых» тусовок с «золотой молодёжью», да повзрослеть. В свою очередь, он честно выставил бутылку, и предложил дежурить за меня по ночам – а случалась и такая работа, когда наши Боб и Хуч находили что-то, заслуживающее пристального изучения, или долгого и аккуратного извлечения. Правда, это случалось не часто. Но всё-таки…

 

Ага, первые несколько дней мне пришлось повозиться: вся их аппаратура была не такой, как наша, и пока я прочухал её и настроил, слегка выбился из сил – даже Надя сказала, что она отродясь не видела такого придурочного любителя железок… Впрочем, ей-то было грех жаловаться. Как, собственно, и всем нам – готовила она превосходно, и первые дни и док, и все наши и не-наши, просто млели, и каждый старался сделать ей приятное – ну, выражал, то есть, своё полное наслаждение пищей, и восторг. Даже Лесли.

Я тоже выражал. И доказывал калорийность рациона, так сказать, действием.

Ничего не скажу – мне было тогда хорошо. Наслаждался я по-полной своей «востребованностью» – сами знаете, как это бывает, когда работа спорится, и, вроде нужная она людям… И быт вполне устроен. Я даже подумывал на Наде жениться. В первые-то дни. Может, это воздух тропиков так влиял? Или её готовка?..

Теперь о раскопках. Чтобы вам было понятней, мне, конечно, придётся коротенько рассказать, что за работёнка у археологов, и почему наши, с Кафедры прикладной физики, оказались в одной упряжке с официальными, так сказать, копальщиками гробниц. Если что не совсем так объясню – не обессудьте. Я всё-таки не специалист по археологии, истории, и всяким там мумиям – буду рассказывать так, как видел, и как понимал сам. Ну, понятное дело – после разъяснений наших спецов…

Пирамида, как нам всем в самом начале сказал док Эд, принадлежала, вроде, к ранним майя, но архитектура её (Это он так высказался про эту замшелую и оплывшую груду камня!) была нетипична: и стены круче, и фундамент – чудовищно глубок, и размерения сторон другие, и… Словом, что-то там имелось такое, что гарантировало её уникальность, и делало их исследования важными. Во-всяком случае, настолько, чтоб это дело прилично финансировалось.

Коллега Джонни, какой бы тюфяк не был, всё-таки смог наладить эхографические исследования территории. Это оно только звучит так устрашающе, а на самом деле – заряжают холостой патрон в специальную трубу, стреляют в землю, и потом компьютер показывает неоднородности: камни там всякие, клады, керамику, и прочее такое, что отличается по составу и плотности от основной почвы вокруг.

Методика старая, её даже в «Парке Юрского Периода» показывали. Но вполне надёжна. Правда, площадь, которую просматриваешь за один выстрел, небольшая – всего несколько десятков квадратных ярдов, но вот уж времени и патронов у Джонни имелось предостаточно.

И первую подземную галерею нашёл всё-таки он.

Проходила она от фундамента пирамиды под нашим забором, и вела прямо в джунгли. Ну, ясный пень, наши бравые археологи раскопали её – пролегала эта каменная громада чуть не десяти футов в поперечнике на глубине пяти-шести ярдов.

Копали, конечно, возле самой пирамиды. Чтобы, во-первых, естественно, не лезть за колючку в непролазные джунгли, а во-вторых, чтобы быть поближе к проходу – проходу, само-собой, к сердцу пирамиды – погребальной камере.

Ну, копали, конечно, только их, штатные, так сказать, землекопы – я честно говоря, удивился, когда узнал, что технику, типа миниэкскаватора, или даже дешёвую местную рабочую силу, экспедиция с самого начала не привлекала – и это тоже казалось странным… Как и забор под током. Как и сержант с отделением охраны. И некоторые другие…

Странности.

Ну да и пёс пока с ними.

Вот, они её, то есть, галерею эту, и раскопали.

Долго разбирали капитальную кладку, все камушки нумеровали, да записывали – какой где лежал… И что в итоге? Оказалось, что никакого прохода внутри к центру, или там, к секретной погребальной камере, или чему-то такому, что всегда бывает в таких галереях, не оказалось: сплошной камень и гравий по всей десятифутовой ширине и высоте. Как сказал тогда Эд, они все были буквально в шоке, и волосы рвали на разных местах  – такого никто ещё не встречал. Получалось, галерея – обманка. Возможно, для чересчур ретивых грабителей могил, или (это уж моё личное мнение) археологов.

Все шишки достались злополучному Джонни – почему, мол, не сообщил заранее, что кладка без внутренней полости?! А он и не мог – такая примитивная метода не позволяет этого определить. Вот тогда они на него и наехали: применяй, дескать, что положено. Джонни, не будь дурак, и задвинул, что того, что положено – у них нет. Это, мол, в ведении и распоряжении физиков да геологов, а археологам такую дорогую специализированную пром.аппаратуру не купить и через десять лет. Ни одно начальство потому что такую смету на оборудование не утвердит.

Ага. Вы правильно догадались – тогда-то нас и выписали из Штатов, да со всем нашим барахлом, потому что дорогой и горячо любимый Джонни, которого схватили, как говорится, за жабры, обнаружил ещё четыре каменных галереи, расходившихся крестом, от центра каждой стороны пирамиды, и тоже скрывающихся далеко в джунглях.

Пятая подходила к северному углу пирамиды, и залегала ещё глубже. Копать их пока не стали, потому что определить, где они кончаются, и которая из всех внутри полая, не смогли. Тут старина Эд рассчитывал на наш магнитно-ядерный резонатор, и на портативный томограф. Не говоря уже об УЗИ и МГД-сонаре. А переносной маломощный прибор, позволяющий по изменению сопротивления почвы искать подземные тоннели и полости в теле пирамиды, показывал в лапах Джонни такую чушь, что они решили, что он испорчен.

Он не был испорчен – в этом я убедился. Просто мощности не хватало. Да и от помех отстроиться оказалось непросто. Ладно, сделали. (Ну, вернее – я сделал.)

Поясню, почему археологи так суетились и спешили.

Кончался срок, на который было дано разрешение правительством Гватемалы на раскопки и изучение всего этого добра. А первые полгода работ толку не дали. Центральная погребальная камера в конце сорокафутового коридора, ведущего прямо с верха пирамиды вглубь её толщи, оказалась, конечно, разграблена. Уж не знаю, кем и когда, этого не выяснили и археологи – не то самими же майя, в глубокой древности, не то испанцами-конкистадорами, почти, так сказать, моими «предками», всего каких-то триста-четыреста лет назад.

Однако огромный, толстый и необычно глубокий массивный фундамент – футов на пятьдесят уходящий в почву! – позволял надеяться, что внутри могут иметься ещё полости, в одной из которых и скрыты долгожданные сокровища. То есть, это они для археологов должны были быть сокровищами – а уж какие резоны здесь для армейских, я даже примерно не представлял. Тогда. А потом уже поздно было.

Ну, я, конечно, тоже не всемогущ. Больше, чем на несколько футов в глубину камня, и нашей аппаратурой было не просветить. Ну так: камень – он вам не почва!..

Вот, когда археологи увидали, как сноровисто мы с Джонни распотрошили до винтиков, и опять собрали и отладили всю их аппаратуру, (не такую уж и скромную и дешёвую, честно-то говоря) они, понятно, захотели, чтобы я занялся, наконец, делом.

Ну, я и занялся. Почти всё, что мне, по моим-то, не отягчённым, как говорится, наукообразными теориями, представлениям, было нужно, имелось – и наше, и не наше.

Так что я написал на клочке бумажки список, чего мне ещё понадобится, поговорил спокойно так с Лесли, и «доцентом» МакАллистером, который командовал, как я понял, и заправлял тут всем, даже сердито-подозрительным интендантом склада.

И вы бы видели, как шустро трое Леслевских архаровцев с пачкой наличных денег, и на экспедиционном джипе, рванули в столицу провинции.

Уже на третий день всё привезли, и я «под руководством», как говорится, и неусыпным оком всех наших «учёных», дающих очень «ценные» советы, и молча сопящими в усы военными, смонтировал за пару дней своё барахло на здоровенной телеге, на каких обычно возят багаж в аэропортах, с вырезанной в днище дырой – под излучатель. Вручную мы её даже впятером с лаборантами Эда сдвинуть с места, особенно на мягкой почве, не могли: ещё бы, на ней же торчал и генератор для выработки уймы электричества! А его нужно было ни много ни мало – двадцать пять киловатт.

Приспособились однако возить тележку на прицепе за всё тем же джипом – у Тойоты-лендкрузера движок явно стоял чужой, лошадей на триста. Теперь мы со всем этим добром смело заезжали в джунгли, чтобы проследить, где и чем, наконец, кончаются эти чёртовы галереи, и есть ли внутри них полости.

Правда, и «землекопам» пришлось повозиться: пошли в ход и бензопилы и мачете, и обычные лопаты – а то даже джип не пролазил по жутким кочкам и зарослям. Теперь нам досаждали и мокрицы, которые всё падали с деревьев, норовя обычно попасть в глаз, или за ухо, и змеи, шипящие в гниющих листьях на земле, и прочая вредоносная мерзость. И уж если кто из них исхитрялся кого цапнуть – мало не казалось. Благо, док с флаконом спирта и ватой таскался везде с нами – оберегал, так сказать, похлеще родной мамы… И то сказать – тропики же! Влажно, как в сауне! Малейшая царапинка, или укус, тут же воспалялись, особенно, если расчесать грязными ногтями. Да не проходили буквально месяцами. А таскаться везде с бинтами да с нашлёпками тампонов из медицинских пакетов – удовольствие так себе. Ниже среднего.

Вот когда мне этой самой экзотики «первозданной девственной природы» хватило, как говорится, по самые помидоры. Не скоро захотел бы повторить.

На то, чтобы отследить и «расколоть» три оставшиеся галереи, отходившие от сторон крестообразно, много времени не потребовалось – за неделю мы с ними разобрались.

Никаких «секретных» камер у их входов не было. Похоже, они всё же, как сказал Эд, имели или ритуальное, или вводящее в заблуждение грабителей, значение. Кончались они в трёхстах, или чуть побольше, ярдах от пирамиды, и на глубине всё тех же пяти-шести  ярдов от поверхности. С которой не имели никакой связи. О том, что состояли они из монолитного камня-гравия, можно и не говорить.

Последняя, обнаруженная ещё Джонни, шла куда ниже – на десяти ярдах под поверхностью, выходила на двести пятьдесят ярдов за территорию лагеря, и… Тоже оказалась из монолитной каменной кладки сплошняком – внутренней полости не было!

Наши археологи просто взбеленились: ведь не копать же по периметру всю почву вокруг пирамиды в глубину! Тут и пирамида могла осесть, и времени просто не оставалось. Да и понадобилось бы человек сто…

И тут бы нашей чёртовой экспедиции и, как говорится, кирдык. Если бы не (Не хочу скромничать!) ваш покорный слуга. Хоть мамуля и втемяшивала мне своё, что, дескать, покой усопших лучше не тревожить, а взыграл у меня, так сказать, дух спортивного азарта. И нашёл-таки я им их галерею. И даже бешенный кайф при этом испытывал.

Ничем она (В-смысле, не мамуля моя, а – галерея!) облицована не была, а просто шла под землёй, на глубине добрых сорока футов, от какой-то полости у южного угла пирамиды, далеко в джунгли, и кончалась в четверти мили от неё.

И была она вся практически полностью затоплена грунтовыми водами. Обнаружить её, даже если вы самый ретивый и прожжённый грабитель могил, или, там, археолог, (иногда, особенно, когда они высказывались после очередного облома, или их кто-нибудь особенно болезненно кусал, или ещё что-нибудь такое получалось, мне казалось, что особой-то разницы и нет) было практически невозможно. Ну, то есть, обычными приборами. А уж пройти – ха-ха!.. Разве что в акваланге.

Это я догадался, как и что подрегулировать в излучателе, чтобы его детекторы реагировали на простую воду: я вначале-то настраивал их на воздух, то есть – на воздушные полости или карманы, в поисках галерей-то. Но потом словно завеса спала: я понял, что если галерея лежит поглубже уровня грунтовых вод, она, или они – должны быть затоплены!

И вот, когда здорово обсерженные «землекопы» и скептически настроенная профессура убеждали меня в том, что ничего не должно выявиться, и приборы ТАК эксплуатировать нельзя, я, с благословения «доцента» снова прицепил телегу к Тойоте, и мы объехали, наверное, в двадцатый раз, вокруг нашей горячо любимой пирамиды.

И вот тут-то как раз такой, как я и предсказал, «водный», проход, и обнаружился.

И никаких больше лже-проходов нигде не было.

Снова мы углубились в сельву на добрых триста ярдов, с мачете и бензопилами.

И пришлось Лесли снова отправлять архаровцев в город, на этот раз за насосом, а мне – убрать своё барахло с телеги, оставив там только генератор.

Ещё неделя ушла на раскопки у конца земляной галереи, поиск ближайшего глубокого оврага, и копание канала к нему, разумеется, предварительно как всегда расчистив буйную дикую растительность. Зато, скажу честно, когда мы точно локализовали вход, вскрыли часть пробки, и в земле начали попадаться следы керамики, наконечники стрел, и всякие другие древние «сувениры-артефакты», причём – как раз «того периода», у всех, даже у моих физиков, вместо здорового скепсиса прорезался снова дикий азарт – Ника аж трясло. Хотя до этого я что-то не замечал в нём особого интереса к древностям…

А, может, тут были ещё и моменты, как говорится, Золотой Лихорадки?..

Что, если археологи заранее знали, что пирамида буквально «начинена» золотом? Тогда становится понятной и усиленная охрана, и отсутствие дешёвой рабочей силы, и даже жест, как я себе представляю, отчаяния – вызов нашей «физической» подмоги: время-то… поджимало.

Выход нашей (вернее, всё-таки, археологов) секретной галереи пришлось, конечно, долго раскапывать и укреплять – находился его конец глубоко. Зато уж когда всю пробку вскрыли, и появился проход, и наши убедились, что возраст, вроде, и правда – тот самый, мне на спине наставили чуть ли не синяков – так радовались, что не пришлось убираться домой, как говорится, несолоно хлебавши. И буквально все норовили выразить эту, мать её, радость, дружеским похлопыванием.

Короче, ещё три дня откачивали воду и ждали – чтобы проверить: не обвалились ли, и не обвалятся ли стенки.

А опасаться было чего.

Проход имел, как бы это выразиться, треугольное сечение: острый угол сходился вверху, на высоте футов семи-восьми, и стены, само-собой, состояли из самой обычной, ничем не укреплённой, глины. Конечно, за эти века и годы там, в галерее, кто только не побывал – уж крысиных нор я понавидался в своё время. А тут – и многоножки, и змеи, и кроты, и жуки-вонючки – кто только не отметился, пока всё это хозяйство не затопило, как прикинул Эд, лет эдак восемьсот назад – когда ирригационная система майя была заброшена, и пришла в упадок, и все реки и ручьи снова разлились, как им было предначертано природой.

Словом,  как ни странно, проход всё же сохранился – стенки не оплыли, почву не вспучило… Вот умели люди строить! Одно слово: на века! Даже простую щель в земле!

Ещё дня три наши бравые «землекопы» продолжали то откачивать всё поступающую воду, то выравнивать стены, и обрубать корни, пока наконец кто-то из аспирантов Эда, немного разбиравшийся в гидрогеологии – кажется, это был Хуч – не сказал, что лучше не будет, и если мы хотим попасть туда, куда ведёт-таки этот ход, надо идти сейчас, иначе он, дескать, не гарантирует, что без воды всё это не рухнет нам на головы, или не вспучится вовнутрь…

Оба больших босса – в смысле, оба доктора от науки, согласились с ним. Лесли и «доцент» не возражали рискнуть, проинструктировав землекопов.

И вот мы полезли.

Вернее, в первый-то раз полезли они – мне удалось отвертеться. А вот во второй – нет. Дошли – вернее, доковыляли, раскорячиваясь аки утки – по галерее наши археологи аж до самой пирамиды. Но там вся кладка, в которую ход упёрся, опять выглядела абсолютно монолитной! И они не смогли решить: пробиваться ли напрямую, или хитрущие перестраховщики майя опять их дурят.

Ещё день ушёл на наладку портативного оборудования – ну, это сильно сказано, портативного…Хорошо хоть, «портатил» его не я: двое наших самых здоровых землекопов еле протащили носилки с ним по метровому земляному тоннелю к самому боку пирамиды, а я только шёл за ними по щиколотку (иногда по колено) в воде, и командовал – чтобы, мол, не уронили в воду, или не зацепили о сырую стену. Да и то сказать – если бы намочили, так нечем было бы и «просвечивать» стены весёлой пирамиды с сюрпризами.

Дотащили, однако, благополучно. Просветили – тоже. Наши правильно решили подстраховаться: полость в каменной кладке обнаружилась только в двенадцати футах левее того места, куда вывел туннель, и ещё на добрых пять футов ниже.

Вот бы и пукнули в лужу, если бы стали долбить так, в лоб…

Пришлось срочно вытаскивать моё добро из туннеля, и копать ход вбок и вниз. И снова разбирать очередную прочную каменную пробку. А если учесть, что воду приходилось откачивать чуть ли не каждые два часа, чтобы хоть ходить можно было, а не плавать, вынос разобранного больше походил на каторжный труд шахтёров, как его показывали на картинках, кажется, восемнадцатого века… Хорошо хоть, разбирал и таскал тоже не я – уж разбирать и таскать у нас было кому.

Потом кто-то умный – кажется, это опять был всё тот же Хуч – додумался не мучиться: и верно, мы все согласились, что его план вполне приемлем, и опасности обвала не будет, особенно если сколотить коробку из досок.

Короче, прокопали наши бравые ребята вертикальный колодец вдоль бока пирамиды прямо ко входу, который к тому времени почти расчистили от пробки, а галерею, по которой до этого мы все ходили, если плавание вброд можно так назвать, по возможности засыпали. Сначала заложили обломками камней – благо, этого добра после разборки самой первой сплошной галереи хватало! – и землёй: и с одной, и с другой стороны каменного завала.

Конечно, укрепили всё как следует – иначе эту пробку вышибло бы в два счёта всё теми же грунтовыми водами. Зато спустя ещё пять дней у нас имелся очень удобный, и, главное, расположенный под боком, «вход в неизведанное», как элегантно выразился Эд.

От поверхности до этого самого входа было уж точно никак не меньше сорока пяти футов. И если б не короб из двухдюймовых досок, который мы наращивали сверху, постепенно опуская до самого дна, земляные стены колодца уж точно грохнулись бы нам на головы.

Закончили разборку кладки пробки сам док и оба его помощничка. Поскольку майя работали без скрепляющего раствора, было это не очень сподручно: верхние камни всё норовили обвалиться.

Ну, справились. Укрепили. (Толщина пробки оказалась всего футов пять.) А дальше – шёл длинный, почти квадратный в сечении, и суживающийся, как обычно, кверху, коридор.

И вот руку вам даю на отсечение, если все наши бравые археологи не струхнули туда лезть!

И правильно – зачем нарываться на неприятности, когда можно послать робота – это я подал такую мысль. Инициатива наказуема – с кого, как вы думаете, потребовали этого самого робота?!..

Ладно. Сляпать его оказалось нетрудно.

И колёса пригодились, и сервомоторы на складе нашлись, и излучатель влез.

Вот только генератор с шумным и дымящим движком пришлось оставить снаружи, и соединить с тележкой (сильно зауженной и приплюснутой, чтоб, значит, влезла) с помощью длинного кабеля. Ну и правильно – а не то бы воняло в туннеле так, что и работать стало б невозможно потом, когда робота вынули бы.

Ну, запустили. Робот получился уродливый, но работающий: я прямо гордился им.

И вот вся эта фигня, да со всеми нашими бесценными приборами, и видеокамерами, и сервомоторами, и погибла в первый же день.

На неё обрушилось примерно пять тонн огромных камней, и – всего ярдов через тридцать путешествия по коридору.

Ник здорово разорялся по этому поводу, но «доцент» быстренько заткнул его сообщением, что всё специализированное барахло экспедиции застраховано специальным фондом научных разработок, (Вот уж хотел бы я посмотреть, в каком из кабинетов Пентагона размещается этот «фонд»!) и, разумеется, все затраты и убытки нашей лаборатории будут компенсированы. Да и то сказать – разве было бы лучше, если б погибли люди?..

На это док не нашёлся что возразить.

На разбор завала ушёл целый день. К этому времени и лето стало как-то незаметно так заканчиваться. Но вот уж с чем у нас теперь-то (когда вожделённый проход был перед глазами) никто не считался – так это с трудозатратами. Все двенадцать дюжих молодцов, работая в две смены, уже без этих дебильных записей, где что лежало, раскидали  жуткую груду, и даже не заикнулись, что, мол, дескать, «опасно»!

И это тоже могло бы меня насторожить, если бы я не чувствовал того же, что и все – дикий азарт, и предвкушение чего-то такого… Такого…

Ладно, неважно.

К этому же времени стало мне понятненько и то, что с Надей-то у меня уж точно ничего не получится. Ну, кроме взаимноприятного секса. Скандалов и разборок я и дома достаточно натерпелся. Похоже, привыкла ко мне – стала держать за «своего». За «близкого». Вот и выливала на меня все свои эмоции, да мысли, которые, как известно, у каждой нормальной домохозяйки возникают даже опережая то, что она в данный момент уже говорит… А мне такая «близость» и «общение» и на дух, как говорится…

Тележку, которую я считал чуть ли не своим дитём, восстановить не удалось. Да и не удивительно – там всё сплюснуло в лепёшку. Но у «доцента» и мрачного завсклада был в рукаве конкретный козырной туз – из громадного ящика в углу склада вытащили настоящего робота «Свордс». Я такого только в кино видал, ну, то есть, в документальном сериале про оружие будущего… Правда, пулемёта, или ракетной установки, или чего такого, конечно, на рабочей площадке не стояло, зато видеокамерами он был обвешан от души.

Я, понятно, слегка надулся: имея такую суперскую технику они с умным видом кивали, слушая мою бодягу о самодельном ящике на колёсах, и даже пустили её, с ценнейшими приборами, туда, в логово, так сказать, зверя. Но «доцент» и меня утихомирил, сообщив, что за проявленную «очень ценную» смекалку и инициативу, спасшую жизни людей, мне лично его Фонд уже выписал премиальные.

Ладно, теперь продвижением и осмотром коридора занимались профессионалы – наши охранники. Уж не сомневайтесь – делать это они явно умели. Мы все, то есть штат «учёных», только «болели» за их спинами, любуясь в мониторы на прекрасно освещённое пространство галереи размером пять на восемь футов, наблюдая буквально каждую трещинку и камушек через объективы с прекрасной разрешающей способностью, и тихо радуясь тому, что нам на голову уж точно ничего не грохнется.

Проход причудливо извивался под пирамидой, описывая какую-то сложную спираль под всей её площадью, то круто поднимаясь, то спускаясь к самому дну фундамента. Хорошо хоть, «Свордс» мог ходить и по ступенькам. Но кабель ему всё равно тоже приходилось тащить за собой – камни напрочь глушили сигналы радиоуправления.

Ярдов через шестьдесят после первой ловушки этот дорогущий «стальной воин» провалился в каменный мешок с острыми кольями на дне.

От этого он практически не пострадал, но зато все археологи, да и наши, да и сам Лесли оказались здорово напуганы, и гудели, словно рой потревоженных пчёл: все наперебой вспоминали и Индиану Джонса, и Лару Крофт – мол, такое видали только в кино, а реальные «пирамидные» ловушки обычно – только красивая сказка. Страшилка для зрителей.

А вот нет.

Однако в коридор пришлось-таки лезть: разумеется, вначале нашим землекопам. Чтобы спасти, значит, несчастного робота. Да и мост соорудить для продвижения дальше.

Каркас сделали из стволов, и даже доски настелили, чтобы, значит, никто не грохнулся сдуру или сослепу – Эд страдал, оказывается, куриной слепотой. Странновато для археолога. Зато видеокамеры и приборы ночного видения ей уж точно не страдали – ещё ярдов через пятьдесят они выявили какие-то странные дырки в стенах. Мои предположили, что это – для ядовитых стрел, но Хуч пытался доказать, что это для вентиляции. Не очень-то все ему поверили – чего тут вентилировать-то?!..

Но робот остался невредим, и поехал дальше.

Ещё ярдов через пятьдесят спусков, подъёмов и бесконечных поворотов, блуждая по мрачному лабиринту с развилками и переходами, мы с ним добрались, наконец, (вернее, подъехали) ко входу в погребальную камеру. И – хотите верьте, хотите – нет, но пробка из камней была тут как тут. Ага, майя подстраховались.

Нет, эти основательные индейцы мне определённо нравились…

Всё равно пришлось ждать, пока честно выполнившего свой долг армейского служаку не перенесут обратно через мост у ямы, и не разберут, и не вытащат из колодца у бока каменной громады – а то бы в проход коридора и не пролезть. А ещё пришлось выкопать приямок у этого самого входа, ну, где наша шахта-то была пробита к коридору, и перетащить насос туда – грунтовая вода всё-таки просачивалась: и через пробку, и так. И всё равно: каждые сутки этот приямок был полнехонек – до самого входа в проход. Так что если бы, скажем, насос сдох, вся бригада, отправившаяся за сокровищами, рисковала утонуть. Ну, не сразу, конечно, а суток так через десять. Но боялись-то все археологи не этого, а только того, чтобы, значит, не испортились артефакты, мать их. Потому что никто не сомневался: уж теперь-то!..

Даже Надя стала какая-то взвинченная, и тарахтела, что твоя сорока – чуяла, видать, общий настрой.

Снова лично Эд и оба его аспиранта были в первых рядах. Вскрыли, наконец, то, за чем так долго охотились. Все камни из очередной трехфутовой пробки вытащили наружу. И первым внутри, конечно, побывал мой оставшийся целым газоанализатор, и видеокамеры – обычная, с прожектором, и ночного видения. На длинном шесте.

Ничего подозрительного – в смысле ловушек и ядов. Но и сногсшибательного – в смысле находок.

В центре погребальной камеры размером ярдов шесть на четыре, стоял простой саркофаг из тёмного камня. Был он примерно полтора ярда на полтора, да в длину ярда два с половиной. Над каменной же крышкой, толщиной дюйма в четыре, сверху, как обычно, ступенями, сходился сводчатый потолок. И больше в камере ничего не было.

Если, конечно, не считать высеченных на стенах барельефов и дурацких – это я так сказал – рисунков. Однако никто из археологов не спешил заходить в эту камеру. Они первым делом принялись расшифровывать свеженькие фотографии этих самых надписей и барельефов, и всё время сравнивали их с какими-то, уже бывшими у них. Я так понял, что всё же они знали об этом месте побольше, чем прикидывались. А на вопросы у них было заготовлено что-то вроде «легенды»: дескать, тут покоится родоначальник династии таких-то и сяких-то потомков солнца, и прочая и прочая. Словом, первый подлинный император майя. Который затем почему-то был свергнут своим же сыном, и его имя было, типа, вычеркнуто из всех хроник, и все записи, даже высеченные на камнях, были посрублены…

Ага, я тоже не поверил в эту хрень. Тем более, что по их словам выходило, что всему этому добру почти двадцать шесть веков. Что за чушь – да ведь тогда даже и Иисус Христос ещё не родился! Какие уж тут майя… Ладно, мне-то что с этого!

По поводу успешности нашей миссии распили мы с дружищем Джонни ещё бутылочку, да другую, которую я приберегал как раз на такой случай, пока наши-то корпели над переводом и толкованием. Да и порасспрашивал я его, пока всем было не до нас, а пары алкоголя, как это изящно формулируют поэты, развязали ему язык.

Немного же мне это дало. Старина Джонни, похоже, был тоже не при делах – только и сказал полезного, будто слышал как-то, что император этот был похлеще Гитлера, и поэтому его биография, и роль в истории становления майя, и ценится Эдом столь высоко – он, типа, диссертацию об этом защитил. А теперь ищет подтверждения.

Ну и бред. Или – трёп.

Но вот, на третий день, археологи остались своей расшифровкой, вроде, вполне удовлетворены, и уже никто внутрь-то лезть нам не запрещал. А точнее, меня-то с оставшейся «портативной» аппаратурой даже вежливо так попросили обследовать всё это помещение. Так сказать, лично.

Ну, разумеется. И все наши физики, с милостивого разрешения Эда, тоже припёрлись туда. Хотя особо интересного от этой спартанской простоты уже никто не ожидал.

Скажу вам честно: теснота, полутьма, каменные стены коридоров и проходов, огромная дыра в потолке, там, где произошёл обвал, да и двадцатифутовая яма с обмазанными асфальтом, и словно новенькими, кольями, отнюдь не способствуют спокойствию духа.

Пока моя сладкая парочка «землекопов» потела, протаскивая любимое оборудование в камеру, я имел возможность всё вокруг хорошенько осмотреть.

И, ох, не понравилось оно мне. Опять некстати вспомнились слова мамули о покойниках. Дескать, не надо бы тревожить их покой… Ну, да что уж теперь-то говорить, когда сам, фактически, и привёл всех сюда.

 

В камере археологи взялись за саркофаг. Землекопы помогли им аккуратно приподнять и положить на пол крышку. Смолу, или какую-то асфальтовую мастику, герметизировавшую стык, они расковыряли до этого вручную.

Я, после того, как мои освободились, использовал их по назначению: обошёл весь периметр камеры с излучателем, и монитором. Ребята пыхтели, но таскали беспрекословно. Я только смотрел. Но уже больше никаких полостей, заделанных коридоров, или секретов, не нашлось. Поэтому часа через полтора я сказал, чтобы поставили носилки в угол, и отдыхали, а сам присоединился к нашим. Все они с действительно огромным интересом пялились, как медленно, и даже как-то торжественно, профессионалы вскрывают слои мумифицированных тряпок, и фотографируют то, что открывается после каждого слоя.

А всего их набралось семь – слоёв, в смысле.

Мумия, когда её обнажили, не имела на себе ни украшений, которых так ждали мы, ни богатых одежд, на которые рассчитывали археологи. Вообще – ничего.

Эд был опять в шоке – нагая мумия! Такого никогда не было в его практике. Да и в практике других: уж если парень настолько значителен, что для его, как говорится, упокоения, сооружают такое каменное (!) надгробие в чуть ли не миллион тонн, да защищают такими сложными лабиринтами и ловушками, просто странно, что его самого не снабжают всем тем, что может понадобиться в загробной жизни лицу его ранга и статуса: украшениями, предметами быта и роскоши. Наконец, убитыми рабами… Вот викинги не скупились – хоронили вождя прямо в его корабле, да со всем добром, и жёнами!

Ну да это уж на совести майя.

Сам покойник оказался так себе – небольшой. Мужик как мужик. Голый. Выглядел лет на пятьдесят. Кто-то предложил вынуть его из саркофага – ну, парня этого, то есть, и поискать под ним: может, под саркофагом есть ещё какой проход. Такого я не предвидел, и пришлось ещё раз браться за наш излучатель, и осматривать весь пол.

Нет, ничего в полу не оказалось. А потолок  мы уже осмотрели раньше. Так что все просто толпились, как стадо баранов, по пространству камеры, чесали в затылках, да строили предположения – одно глупее другого. Тут-то меня и цапнуло что-то за шею.

Чисто инстинктивно я по ней хлопнул.

Что-то размазалось.

Когда поднёс руку к лицу, оказалось, что кровь, и что-то чёрненькое: какой-то москит, что ли. Я его при ударе раздавил в труху… Фу, гадость. Руку вытер о штаны.

Эд, когда я чертыхнулся, и он узнал, в чём дело, единственный отнёсся к укусу серьёзно.

Приказал сразу выйти наружу, и в аптечке у дока Неда намочить вату спиртом и протереть укус – а то может воспалиться. Тропический же климат! Тут расчёсанный укус запросто может привести к заражению крови!

А ещё он и кто-то из его коллег вспомнил Говарда Картера и лорда Карнарвона. Поскольку делать мне в гробнице было уже практически нечего, (Как, впрочем, и всем моим физикам!) я воспользовался этим, чтобы вылезти из гнетуще давящей на мозг дыры. Впрочем, сильно действовавшей, как я заметил, не только на меня, но и на как-то притихших и словно сбившихся в кучу, поближе к выходу, землекопов, и действительно пошёл к доку. И примазал всё спиртом.

И пока док ходил к шкафам с медикаментами, примазал и внутрь этого самого спирта. (Вот уж действительно забористая штука!) После этого мне даже было наплевать, что док мне что-то всобачил в руку – какой-то антибиотик, что ли. Сказал я ему, стало быть, спасибо за трогательную заботу, и попёрся в нашу палатку с научным барахлом.

Связь у нас там была через спутник.

Ну, залез я через нашу тарелку в интернет, и чёрт меня дёрнул посмотреть про этих двоих, про которых археологи-то говорили.

Вот блин. Понятное дело, то, что я узнал, меня совсем не обрадовало. И я срочно выпил ещё – уже из своих и Надиных запасов. Продезинфицировался, так сказать. А поскольку я уже выпил, то то, что всё вокруг поплыло, как в кривом зеркале, и в ушах зашумело-зазвенело, меня вначале не насторожило.

Однако на то, что часа через три шея раздулась и покраснела, внимание обратить-то уж пришлось.

Потопал я на заплетающихся снова к доку. И стало меня трясти, как в лихорадке… А тут и Надя, увязавшаяся со мной, стала причитать, да за голову хвататься. Док, смотрю, кинулся к Лесли и «доценту». Ну, думаю, труба дело.

Температура полезла, и задыхаться я начал. Вырвало меня кислятиной какой-то. И сполз я со стула куда-то прямо на пол…

Плохо помню, что было дальше. И Нед, всё что-то мне вкалывающий, да «абсцесс» на шее через «дренаж» пытающийся вывести, ничего сделать не может: ситуация – ну прямо как с бедолагой поваром! Сами понимаете, оптимизма я особого не испытывал. Тогда МакАллистер и вызвал по рации частный вертолёт, и меня с одним из наиболее сознательных охранников, универсальной кредиткой, и пачкой наличных денег отправили прямо в Гватемалу, в их лучший госпиталь. Ничего этого я уже не помню – отключился. В вертолёте, вроде, ещё раз вырвало меня… Или нет?..

Честно: не помню. Провалился в чёрную вату…

 

В себя я пришёл уже только там, в госпитале.

Всё как в тумане плывёт, и все лопочут что-то по-испански, и сестра, и врач, а я лежу, моргаю на них – баран-бараном, а вот родного-то языка так и не выучил. Мамочка всегда общалась с нами только на английском – чтобы, значит, произношение не испортило нам карьеры – не знаю уж, какую карьеру она имела в виду…

Ну, потом пришёл в палату мой заспанный провожатый, рассказал – что да как.

Оказывается, делали мне даже две операции, чтобы удалить абсцесс, и ещё какую-то фигню, которая вылезла после его удаления… Что без сознания я провалялся двое суток. Что была у меня даже клиническая смерть – все уж думали, что я присоединюсь к повару.

Не присоединился. Честно говоря, чувствовал я себя не так уж плохо, только радио всё время мешало – и думать и слушать. А когда я попросил сделать его тише, или выключить, все только переглядывались. Может, подумали, что у меня не всё, типа, в порядке с головой-то, глюки начались. Ну, я и заткнулся. Ладно. Тогда, в первый-то день, я и сам ничего толком не понял. Да и голова сильно кружилась… Почти сразу снова заснул.

Проснулся ночью. Вокруг – тишина. Лежу в палате один, подключён к каким-то  аппаратам. Похоже, искусственного кровообращения. Ладно, шут с ним. Значит, так надо. Помогают они, аппараты эти.

Потому что чувствую я себя – отлично.

Ну, то есть, действительно – отлично. Голова ясная. Дышится легко. И даже есть не хочется, хотя не ел три дня…

Но удивило меня другое. В палате совсем темно, даже окно занавешено, только пара-тройка лампочек светятся на каком-то приборе, а я всё отлично вижу. И когда оглядываюсь – словно у меня глаза сблокированы с фонарём каким: все углы, куда ни посмотришь – ярко освещаются, и видно всё: ну то есть правда – всё: до мельчайших подробностей!

Я закрыл глаза, полежал, подумал. Попробовал ещё раз – и точно: вижу в темноте, наверное, похлеще кошки. И такие детали и мелочи, что видны, наверное, только каким-нибудь беркутам, или, там, грифам…

Я понял, что дело в этом чёртовом укусе – что-то… странное, наверное, этот гад москит мне всё же впрыснул. Оно и чуть не убило меня, и сейчас, судя по работающим аппаратам, ещё действует. Может, когда их отключат, всё и пройдёт?.. Однако я шуметь, или звать кого не стал. Думаю себе, как бы по наивности не брякнуть лишнего – а то замучают исследованиями дурацкими, как какой-нибудь медицинский феномен, или с работы попрут. А мне такой… Хм. Дар – очень даже может пригодиться в работе-то.

Ведь внутрь некоторых наших «ящиков» с фонарём-то не очень пролезешь, а у меня будет свой – встроенный, так сказать!.. Да ведь такая штука может и не только работе помочь… Интересная штука. Словом, я почти полночи тренировался, если можно так сказать про стрельбу глазами, и навострился так регулировать зрение, что нужный мне предмет, или место, как бы подплывало ко мне, и освещалось так, словно в съёмочном павильоне какой-нибудь киностудии! Мне понравилось.

А перед рассветом я ещё поспал. Хотя и не устал совсем – а так, вроде, как про запас. Это оказалось просто: приказал себе заснуть – и заснул!

Утром стало опять донимать радио. Ну, не совсем радио, а как бы это получше объяснить… Было такое ощущение, словно где-то на пределе чувствительности слуха работают сразу несколько радиостанций, или каналов, и по всем передают речь – не то дикторов, не то комментаторов – как от футбола… Ну, разумеется, всё идёт на испанском, и на каких-то индейских диалектах: ни слова не понять. Однако я обнаружил, что усилием воли могу глушить их. Ну, радиостанции то есть. Вот и хорошо. Я от них отстроился.

Стало скучно. Решил ещё поспать – лежать, и чувствовать себя здоровым было приятно.

Проснулся от того, что к моей двери приблизились шаги человека – и я как-то внутри увидел, что это – ко мне. И точно. Зашёл давешний невысокий доктор, и сразу стал что-то говорить. Я смотрю на него в оба глаза, и ничегошеньки в ситуации не прочухиваю: губы-то у него – не шевелятся! Да что же это такое?!..

И ещё меня поразило – испанского-то я так и не знаю, а тут просто, про себя, захотел – узнать, о чём же речь-то идёт, и на тебе: словно кто-то переключатель какой нажал – суть мне понятна. А он мне улыбается, поздоровался – уже вслух! – вежливо так.

Ну, я тоже в ответ улыбаюсь, киваю, как дебил бессловесный, а сам уже прекрасно всё понимаю – он думает.

И я его мысли читаю.

А думает он совсем не то, что пытается мне передать в улыбке и бодром голосом.

Вот, проходит он к самому большому аппарату, и начинает что-то там высматривать, а я себе осмысливаю.

Общий смысл того, что я у него высмотрел, сводился к следующему.

С того света они меня вытащить-то вытащили, а вот теперь никаких гарантий того, что я буду жить, если меня хоть на пару часов отключить от чёртовой искусственной печени и почек, у них нету. Кровь, вроде, всё время получает какой-то – не то яд, не то – наркотик. А локализовать, откуда он идёт, или где в самом организме вырабатывается, никак не удаётся. Как и – главное! – противоядие подобрать.

И если постоянно не пропускать этот мой кровоток через очищающую заместо печени и почек, систему, и не вводить мне всё время новую кровь из их запасов, то… Н-да.

Так что если и есть у них в госпитале заноза, как говорится, в заднице, так это ваш покорный слуга. И наилучший кандидат в покойнички – опять же я. И не одно, зараза такая, местное светило, не может мне помочь, и разобраться, в чём там, у меня в организме, дело. И донорской крови мне вогнали уже литров семь. И – без толку.

И ещё я понял – никакое это не радио у меня в голове. И управлять им я могу так же, как своим новым ночным зрением: избирательно и направленно: это я читаю мысли других людей здесь, рядом со мной – пациентов и медработников. В соседних палатах и даже на других этажах.

Я промолчал. С доктором вежливо только поздоровался. На английском. Потом и спасибо ему сказал. За то, что я жив, и они со мной возятся.

Он, судя по его мыслям-то, вроде, понял, поулыбался. Ушёл, пожелав мне скорейшего, как говорится… Потом пришла медсестра с подносом. Там был завтрак. Она тоже поулыбалась, поздоровалась, ну и я тоже в ответ поулыбался, поздоровался.

Она положила поднос на стол сбоку, попыталась меня приподнять, чтобы я, значит, мог сесть и покушать – покрутила что-то сбоку постели, ну та и встала – как бы углом. Согласен. Есть надо. Сел я. Нормально, вроде. Подставила она мне всё на откидной такой столик, и стал я есть.

Ем это я, а сам прочухиваю потихоньку её мысли.

И были они просты, словно коровье мычание. Пусть не обижается – это не оскорбление, а просто констатация факта.

Больше всего её занимало сейчас, как бы скопить на нижнее бельё, кружевное такое, дорогое, чтобы, значит, выглядеть пособлазнительней. Чтобы, значит, симпатичный медбрат с третьего этажа, Хулио этот поганый, на следующем дежурстве не ушёл в отделение интенсивной терапии к проклятой стерве Изабель, кобель он этакий!..

А ещё…

Воспоминания и ощущения от последнего их свидания.

И должен признаться, скромности мне не хватало никогда – я залез поглубже, и хлебнул этих самых воспоминаний и ощущений по полной.

Чёрт подери…

Не так уж плохо. Женщинам, оказывается, доступно ощущать та-а-акое… Хотя я бы с ними не поменялся всё равно – пусть хоть у чёртова медбрата и девять дюймов. Я ел, а девушка словно бы отключилась от реальности, и как-то замерла, застыла в  странной позе. И я понял – это я виноват. Заставил, не знаю уж как, но, наверное, своим любопытством и желанием, словно бы воспроизвести заново всю сцену их близости.

Вот тогда я и испугался. Немного.

Получается, я могу не только считывать мысли, оставаясь совершенно нечуемым,  но и влиять на эти самые мысли, воспоминания, а возможно, и поступки других людей. Управлять ими, так сказать. А имею ли я право?!..

Мамочка всегда учила, что все должны быть свободны. И давить, бить, или принуждать, или приказывать кому-то сделать что-то плохое другим людям – страшный грех.

Я примерно так и сам считал. На то и свобода.

Но когда я думал…

Я ещё не осознал даже полностью всех своих возможностей, но одно было конкретно ясно: если кто и может влиять теперь на людей, и узнавать всю их подноготную – так это я! И мне, вроде, начинало это – такая моя способность, сила! – нравиться.

Ну, девушку я отпустил, приказав ей забыть о том, что она только что вновь пережила – по моему желанию. Попробовал переключиться на еду.

Завтрак шёл у меня как-то медленно, и словно бы нехотя. Еда была вкусной, свежей – я это чуял. Но никакого удовольствия она мне не приносила. Словно жуёшь и продукты, вроде… А вкус всё равно – как у картона!..

А самое странное – я не ощущал от еды… как бы это правильно сказать.

Насыщения.

Ну, то есть, желудок наполнялся, а вот чувство лёгкого голода как-то не проходило. Ну и ладно, тогда я над этим не задумывался особенно – главное, поел наконец! – хватало и других проблем. Например, трудно было держать все каналы, по которым ко мне приходили мысли других людей, под контролем, чтобы выделить самые… э-э… интересные, что ли… И смотреть сквозь стены.

Да, я обнаружил у себя и такую способность. Я, конечно, не видел по-настоящему того, что там было, но вот присутствие и местонахождение других людей, там, за стенами…

 

Я чувствовал.

И кто где лежит или сидит, и куда двинулся. Ну и, ясное дело, что он при этом думает. Я чувствовал себя… как бы и в их теле – когда хотел этого. И когда я туда… как бы вселялся – я видел всё окружающее их глазами. Через их зрение.

Особенно чётко мне становилось всё видно и понятно, когда я закрывал глаза – тогда их окружающий мир был виден очень отчётливо, а не как сквозь мутное стекло… ну, или, словно, как бывает, когда смотришь сквозь стекло с затемнением – видно и сквозь, и то, что сзади него – частично отражаясь.

Хм. Рассказать, что и как я чувствовал и видел на самом деле, очень трудно – в людском лексиконе и слов-то таких нет, и понятий… Но я знал одно – пока я не должен никому показывать того, на что я стал способен. Так что я сказал своей медсестре, что больше съесть не могу, и попросился снова лечь. Прикинулся, словом, что совсем выбился из сил от сидения и жевания. Ну, она меня и положила. Я вздохнул, облегчённо так, словно подушка для меня – райские кущи, и закрыл глаза. Сделал вид, что заснул. Засопел, расслабил мышцы. Хотел, чтоб никто, стало быть, не мешал думать.

Теперь я мог… как бы это объяснить… гораздо свободней и дальше посылать свои глаза со слухом, и с этой новой моей способностью читать мысли на любом языке, к любому человеку, в любое место этого здания. Может, можно и нужно их – эти новые способности – как-то тренировать?..

Я прошёлся по палатам – не бегло и осторожно, как вначале, а теперь уже основательно и капитально: останавливаясь, если было любопытно. Правда, ничего стоящего не обнаружил: все думали только о болячках, стоимости их лечения, родственниках, и своих собственных проблемах – начиная от «поковырять бы сейчас в зубах, да зубочистки нет», до – «Проклятая шлюха! Выйду – точно убью!». Нашёл, правда, одного старичка, который в тайнике притырил от сынули и его стервы-жены приличную сумму, и теперь думал, как же её, эту сумму, забрать-то, пока не окочурился… Я на всякий случай запомнил место, где лежали деньги. Мало ли…

Затем взялся за врачей. И здесь ничего особо интересного. Вот разве что выяснилось, что как раз меньше всего эти самые Эскулапы с Гиппократом в кармане думают о своих пациентах, или о том, как их вылечить. Половину вообще интересовали только бытовые, так сказать, проблемы – типа, где взять денег на любовницу, или новый автомобиль, или как жене морду набить, чтоб не смотрела телик, ни хрена по дому не делая, пока он на дежурстве!

Короче – здесь и вправду, как в латино-американских сериалах, никого дело и работа не интересовали: все жили словно только для… э-э… чувственных удовольствий. И о будущем почти не задумывались. Словом – одним днём… Сегодняшним!

Ну и ладно, местный менталитет меня не слишком интересовал – постольку-поскольку.

А вот очень меня заинтересовал мозг моего спутника-охранника.

Нашёл я его очень просто – захотел, и сразу словно перенёсся в номер дешёвенькой гостиницы, где он квартировал, пока я, типа, лечился. Пришлось его даже мысленно разбудить, чтобы покопаться в его воспоминаниях получше – а то всё представлялось сплошным каким-то пчелиным ульем: гудит, мечется, и кроме суетливого мельтешения ничего не видно… Само-собой, я теперь был осторожен – почуять меня он не мог.

Ага. Кое-что начало проясняться. Впрочем, разве я чего-то такого и не ждал?!

Чёртов проект, в котором нас всех заставили поучаствовать, назывался «Троюродный дядя». Что ж. Название ничуть не хуже других.

И был он, этот проект, совершенно секретен, отлично оснащён, и санкционирован с самого верха. Ну, то есть, это так представлялось моему капралу (хотя никакой он был не капрал, а старший агент Салливан): откуда- то из соответствующих инстанций был получен соответствующий приказ… Но, естественно, сам агент Салливан этот приказ не читал. А читал его, и был, соответственно, в курсах, Лесли. Который вовсе никакой не сержант, а подполковник из того же Лэнгли.

И остальные все – тоже оттуда, из любимого ЦРУ. И по званиям ниже агентов со стажем, и майоров, никого нет. И с воздуха наши «раскопки» охраняются днём и ночью спутниками, дающими общую картинку. А уж если нужны частности – их дают барражирующие кругами, словно те же грифы над падалью, беспилотники: «Глобал Хок» да «Предэйтор», который в самом крайнем случае готов пальнуть по непрошенным гостям ракетами «Хеллфайер», довольно неприятными в действии.

И картинку эти «стражи неба» передают в режиме реального времени прямо на передвижной КП, базирующийся возле соседней пирамиды. (Вернее, этот КП спрятан в сельве, в паре километров оттуда.) И именно эта, вторая, пирамида, по представлениям местных, ну, то есть, Гватемальских, властей, и является основным археологическим объектом наших экспедиций – ещё бы: именно там, на её «раскопках», толчётся до восьмидесяти человек! И все роют, и измеряют, и на планы наносят, и всё такое…

А на самом деле просто отвлекают внимание почтеннейшей публики от нашей.

Вот у них действительно – человек пятьдесят местной наёмной рабочей силы. Чтобы, значит, перелопатить земли-то побольше. И расстояние от нашего лагеря до этого муравейника – миль восемь.

Ну а по периметру «нашей» пирамиды, на расстоянии до километра, выставлены посты, секреты, и курсируют патрули. Чтобы, значит, с помощью всякой мобильной аппаратуры шугать и отваживать всяких непрошенных гостей. Самыми негуманными способами. Ну, там, микроволновые излучатели всякие, да инфразвуковые станции… Чтобы  стало быть, следов на трупах (Ну, это только для особо тупых и ретивых!) не оставлять.

Вот до чего важны были на самом деле наши результаты.

А я-то, кретин, удивлялся, чего это местные любопытные бездельники, которыми так богаты латино-американские страны, к нам не прут, как здесь принято: словно мухи на г… !

Но остались, конечно, несколько вопросов, на которые Салливан ответить не мог – доступа, стало быть, не хватало. Не его компетенция, так сказать.

Особенно меня, разумеется, интересовало, что же это я такое сдуру помог всё-таки, им найти?!

Или, вроде как… Ничего?!

Стал я думать и прикидывать, выйдя из несчастного старшего агента, как мне дальше быть-то, и что делать. Рассказать нашим о том, что я теперь умею и вижу?

А, может, они чего-то вот такого как раз и ждут?!

Сразу упекут меня в какой-нибудь сверхсекретный исследовательский комплекс где-нибудь в песках пустыни Мохаве, анализы станут делать бесконечные, да тесты разные проводить: а ну-ка, посмотрите теперь сквозь эту стенку… А ну-ка, почитайте теперь в мозгах у этого… мафиозника… или банкира. Или – российского, скажем, дипломата.

Я буду очень ценным. Вплоть до конца своей жизни буду честно служить своей родине. Или – буду… деактивирован, как это изящно у них в отчётах пишется, если вдруг прочту что-то, что мне знать-то не положено.

Вот перспективка… Почти как у главной героини фильма по Кингу «Воспламеняющая взглядом». Не слишком-то радужная судьба. Я-то ещё пожить хотел бы. Сам.

Для себя.

Конечно, я слышал до этого про секретные разработки спецслужб да их лабораторий по развитию всяких там пара-способностей… Вроде проекта МК-ультра – про опыты с психикой: о чтении мыслей, считывании на расстоянии секретных планов о разных объектах военного назначения у основного противника, (Интересно, кто это сейчас – взамен русских-то!) получении нужной информации путём подключения непосредственно к «информационному полю вселенной», зомбировании и кодировании… Ну и прочей такой чепухе.

Да и кто не наслушался разных слухов и сплетен про всякие эдакие штучки, которые, мол, разрабатываются во всяких сильно засекреченных лабораториях!.. Передовых стран. Друг против друга. Да и против своих же – чтоб сделать их покорными баранами.

Опять же фантастика – самая кассовая тема. Снимают про будущее много чего. И – жутковатое оно обычно. Будущее-то.

Но я-то не хочу быть пожизненным подопытным кроликом.

Или, что гораздо вероятней – чьим-то оружием… И, как я себе представляю, довольно серьёзным оружием.

Во всяком случае, секреты у всяких там дипломатов, вражеских агентов, или планы террористов, угил, или манусры какой, (не помню точных названий) я бы выведал без проблем. А завезите меня, к примеру, в Россию, да пододвиньте поближе к их Пентагону, или Кремлю, так не осталось бы ни секретных ракетных баз, ни кодов доступа!

Нет, свои новые силы и способности я уже тогда стал осознавать и оценивать без ложной скромности…

С другой стороны, не может такого быть, чтобы мне, со всем этим новоприобретённым хозяйством, не удалось найти себе, любимому, интересное, и, главное – прибыльное занятие.

Нет, я не имею в виду, там, к примеру, гипнотизировать инкассаторов или управляющих банков, чтобы они, значит, или выносили мне деньги на блюдечке, как говорится, с золотой каёмочкой, или подгоняли домой прямо грузовиками!

Хотя… Обдумывал я и такое, и многое другое.

Но вначале все мои планы были такими…

Простыми, что ли – примитивными и наивными.

Нет, определённо, надо подумать получше: вдруг я, например, смогу управлять мыслями и поступками какого-нибудь Президента: направлять политику целой страны. Вот если заслать меня всё к тем же русским – сколько вреда я смог бы нанести им!..

Впрочем, тут я, наверное, всё же немного опоздал – за меня всё уже сделали Михаил Горбатый и Боря Полуживой. Но вот эта мысль мне понравилась: логично так выходило, что если и есть достойный кандидат на закулисную власть, не то, что над какой-то жалкой отдельной, пусть даже самой могучей, страной, а над всем МИРОМ – так это Я!

И пришла эта мысль так просто и буднично. Словно я всю жизнь её знал.

Поразмыслив логически, я решил, что всё это – Наследие.

Наследие, и, так сказать, Дар – от того самого безымянного парня, что лежал в гробнице. Но вот что пугало: что даже такой Дар отнюдь не спас его от смерти, и ненависти окружающих. Иначе – чего бы им хоронить его так, чтобы не добрались, и без традиционных побрякушек и почестей?!

Значит, что мне сейчас нужно?

Узнать о его жизни и действиях побольше.

И жить после этого так, чтобы не повторить его просчётов и ошибок.

Затаиться пока, чтобы никто ничего обо мне… И ещё: разузнать всё, что можно об этих самых Майя. Ну а почему бы и нет – я теперь могу не ходить в разные там библиотеки и интернеты с Гуглами и Рамблерами, а черпать прямо из мозгов: хотя бы нашего Эда и милого подполковника «Лесли». А если понадобится, так я доберусь и до светил науки, и до начальства, которое заправляет всем здесь. А если уж совсем понадобится – так и до начальства начальства – хоть до самого верха! И вот ведь что интересно: никто меня теперь не остановит! И не запретит лезть своим любопытным носом – в!..

 

Вот примерно такие мысли посетили меня в те далёкие, наивные, первые дни.

И обдумывал я их неторопясь. Прикинуться еле живым было нетрудно. И вёл я себя так, как высматривал в мозгах врачей: если мой лечащий думал, что мне пора бы и почувствовать себя лучше – я и чувствовал. И уколы терпел, и процедуры всякие. (Одних только клистиров мне поставили три штуки. Правда, не пойму, зачем: я же ничего, кроме их больничной пищи, и не ел!) Ежу понятно было, что они в тупике, но методом тыка всё-таки пытаются искать средство «прочистить», и противоядие-то для моей проблемы…

Прошла почти неделя, пока я всё не обдумал, и не решил – хватит.

Я достаточно силён и здоров.

Пора выписываться и начинать работать.

Ну, для начала, хотя бы по старой специальности.

Отключили меня от искусственных почек и печени. Перестали вливать кровь доноров.

Сначала было, вроде как ничего.

Потом – чувствую, что-то не в порядке. Стало мне как-то плохеть.

К утру чуть ли не сознание теряю – силы уходят, а еда не подкрепляет.

Что делать?!

Попросил снова подключить меня к аппаратам. Жалобно так.

Плевать врачам госпиталя было на это дело: у них своих, местных, пациентов на эти аппараты – очередь расписана на месяцы вперёд.

Однако тут вдруг меня выручило наше начальство – согласилось оплатить. А ещё бы они не согласились: они ж не хотели получить ещё один труп! Вот и выложили ещё сто с лишним тысяч полновесных… Уж это-то я подсмотрел в мозгах Салливана.

Меня «подключили». Перелили мне свежей крови и плазмы. И…

Мне полегчало.

Вот когда я понял всё. И уже не на шутку испугался.

Получается, я теперь – один из этих чёртовых дурацких вампиров. И мне всё время будет нужна свежая людская кровь!

Это… Было действительно жутко.

Не могу же я вечно лежать под аппаратом! А если я захочу жить, как все нормальные люди, ну, там, ходить везде, сексом заниматься, и прочее такое, что делают все…

Люди.

Хм… Питающиеся, то есть, обычной пищей.

Получается, что я, значит, должен пить их, людскую, кровь!

Иначе мне кранты. И всем моим наполеоновским планам. Вот: выбор мне предоставлялся. Или – кровосос… Или – вечный подопытный. Раб Пентагона и АНБ!

И можете не сомневаться: решился я не сразу. И мораль моей мамочки была тут не в последних аргументах… С другой стороны, хотела бы она, чтоб её сына до конца его жизни шпеняли тупые вояки?! Вот именно.

Поэтому вначале я твёрдо решил и поклялся себе (Ну а кому ещё бы я теперь клялся?!): выпивать всю кровь у каждого человека-донора до конца не буду. Буду брать её – без ущерба для их здоровья: не больше, скажем, ста грамм с каждого.

И – главное! – кусать людей не буду.

Вдруг мой дар передаётся типа как через заражение?! Вдруг это что-то – именно в слюне?! Мне конкуренты не нужны! Кровь из людей можно добыть и проще и безопасней: вон сколько всяких донорских пунктов да станций для её переливания. Они же людей не кусают, чтоб заполнить холодильники?

Поработал я над одним из медбратьев – нет, не тем мачо, что ушёл-таки к мерзавке Изабель – а над маленьким и незаметным служакой.

Сходил он, никому ничего не говоря, в холодильник госпиталя, и погрузил в мою походную сумку с барахлишком, которое Надя, рыдая, собрала, когда меня впопыхах-то…

Ну вот, пять флаконов со свежайшей кровью оказались надёжно завёрнуты в старую фланелевую рубаху. (А один флакон я выпил сразу!) Внушил я этому парню после этого всё забыть. Он и рад. А доктору моему внушил я, что у меня уже всё в полном порядке, и можно смело выписывать меня, и тоже спихнуть с шеи эту проблему, и обо всём через недельку прекрасно забыть…

Мой друг Салливан был куда как счастлив – обрыдло ему в местной гостинице, стало быть. Да и шлюхи местные – как загляну ему в мозг-то: б-р-р-р!.. Сели мы с ним в самый обычный междугородный автобус, и прибыли в Маргериту – городок в тридцати милях от нашей базы. И можете хоть три года искать его на карте – я не такой наивный, чтобы вписать сюда его настоящее название.

Наши тоже были рады, что я оклемался. Прислали к нашему приезду на автобусную станцию джип с целой делегацией встречающих. Ну – Надя в первых рядах!..

Ага, поздравления, объятия и всё такое прочее… Я даже чуть не прослезился – постарался сыграть поубедительней.

Однако, конечно, тут-то я и оценил по-настоящему свои новые таланты. И заодно понял, кто чего стоит.

Только Надя была рада мне по-настоящему, без всяких задних мыслей – ну, если не считать «задними» мысли о приятном сексе, и отмене головных болей. Лесли был рад, что не придётся писать отчёт о новой жертве «Троюродного дяди», но переживал, что много денег ушло на лечение – не знал, по какой статье их лучше провести, чтобы списать, и потом не оправдываться перед комиссиями там всякими. Даже мой док Ник радовался в основном тому, что теперь уж точно вся аппаратура будет в порядке, и можно даже уже и паковать её.

Аспиранты, оказывается, меня не любили по самой простой причине: попытки подъехать к Наде, чтобы, стало быть, как-то утешить её, окончились полным обломом – она, как ни странно, хоть и была не слишком умна, но верность (Хоть я её и не просил!) хранила упорно, и даже считала себя чем-то обязанной мне. Ну, примерно, как мать всегда обязана заботиться и следить за неразумным дитём. Вот и было ей, немного, вроде, как стыдно – что не уследила. Странно, но увидеть такое в мозгу, вроде, хоть и не совсем чужого, но всё же малознакомого (всего-то пару месяцев) человека, было очень… Приятно, что ли.

Ну а на остальных я теперь мог смотреть просто как на мои орудия.

 

Очередной пакет с кровью я выпил в туалете – другого места не нашлось, чтобы, значит, без свидетелей…

Заодно подтвердилось, сколько мне нужно, когда я на ногах. И как долго я могу обходиться без «подзарядки». Оказалось, маловато – сто грамм хватало еле-еле на полдня… Правда, в нашем лазарете кровь была только мороженная, да и плазма такая же. Они хуже усваивались, и хватало их в лучшем случае часа на четыре… Но всё же на первое-то время мне хватило.

Водворившись после небольшого праздника по поводу «выздоровления жертвы мумий» на любимую койку – в смысле, двуспальную кровать – я не торопясь стал «въезжать» в любимую работу и узнал все новости, которые тут без меня…

Непосредственное начальство моё зачахло, и совсем извелось от безделья: работы им теперь не было. Ну, обошли они с моим «портативным» детектором все стены тоннеля-галереи, пол и потолки просмотрели – нет больше нигде ничего! И наша погребальная камера с неприкаянным нагим парнем без сокровищ – единственная.

Ну, конечно, если не считать фальшивки, вход в которую был наверху пирамиды.

Археологи тоже – того… Остались фактически с носом – больше ничего обнаружить не удалось. Ну, сфотографировали они со всех ракурсов все эти надписи да рисунки, и бедного мужика мумифицированного. Ну, расшифровали, что смогли. И – всё. Тупик. Дальше, как говорится, ехать некуда. Я-то, правда, знал – куда. Но пока помалкивал. Всё слушал Надино щебетанье, да кивал в нужных местах…

А ночью – уж можете мне поверить! – постарался её не разочаровать.

Только утром следующего дня взялся я по-настоящему за Эда, пока он не ушёл снова в камеру с саркофагом. Заодно обнаружил я, что подземелья сильно снижают мою способность залезать в людей. Ну, то есть, на открытых пространствах, да со знакомыми людьми, я натренировался легко влезать в их мозг хоть с мили. А вот с незнакомыми, или там, под землёй и камнем – с трудом. И только с пятидесяти-ста футов. Дальше пока никак не мог дотянуться, даже сильно напрягаясь.

Ничего, с утра я Эда взял, как говорится, тёпленьким.

О! Было чему поудивляться.

Никакой он оказался не Эд, а польский профессор Збышек Вильчак. И сейчас он пытался честно отработать своё новоприобретённое американское гражданство.

Нашёл он информацию об этой пирамиде и всем её содержимым в каком-то из архивов Гданьского музея этнографии. Уж и не знаю, как эта информация там оказалась – этого не знал и Збышек – и он попросту нагло украл её, прикинув потенциальную ценность рукописей.

Великая сила – личные связи и знакомства. По блату его познакомили с местным резидентом ЦРУ в польском посольстве. И он с большим удовольствием, со всем этим добром и собственными потрохами, продался прямо в их лапы – как прикинули спецы из Лэнгли, и те, кто сидят повыше, именно там всему этому барахлу было и место.

Прикольно. А я-то всё удивлялся его акценту. Хотя, в принципе, говорил он неплохо: уж пограмотней некоторых наших лаборантов. Что лишний раз доказывает, что при надлежащем желании можно выучить английский и в Польше. Особенно, если заниматься им с детства. Ну, правда, заслуга тут не столько его, сколько дальновидных родителей…

Что до аспирантов его – так они на самом деле уже доктора исторических наук, специалисты как раз по древнему майянскому периоду. И владеют самыми передовыми методами расшифровки, знают все тонкости обычаев, погребальных обрядов, земледелия, ремесла, и всё такое прочее. Неплохо. Похоже, скоро займусь и ими.

Словом, настоящая суть, из-за которой и появился «Троюродный дядя», как раз и содержалась в древних испанских манускриптах. Скопированы они были ещё с каких-то древностей, и содержали не то легенду, не то заклинания, и способы борьбы с древним сверхъестественным воплощением Вселенского Зла.

Правильней всего ситуацию обрисовал при организации экспедиции всё тот же «Лесли»: к каждому оружию полагается инструкция. Ну, и, конечно, краткое описание с боевыми характеристиками… Вот их-то «Эд» и обнаружил.

А само оружие, или то, что представлялось оружием, мы как раз здесь и искали.

Все материалы Збышека, разумеется, были сразу засекречены. Первые два года он работал, выезжая, если можно так выразиться, не в поле, а к «анналам». По архивам и разным музеям в Штатах, Британии, остальной Европе, и, конечно, Латинской Америке.

Потом три (!) года ушло на точное определение местонахождения именно этой пирамиды. Отношение к Збышеку и его проекту за это время было… неоднозначным. Его однажды чуть было реально не послали куда подальше. За разбазаривание средств налогоплательщиков. Спасло только то, что рано или поздно до пирамиды могли добраться и обычные археологи. И тогда за последствия поручиться было бы невозможно!

И цена, которую пришлось бы заплатить, чтобы нейтрализовать врага, была бы в тысячи раз больше затрат на дотошного учёного и предмет его исследований.

Ну, пан Вильчак оказался реально – из упорных, и с помощью спутников ЦРУ вычислил-таки «нашу» пирамиду. А дальше вы уже знаете: Деннибой, так ловко прикинувшийся полным лохом, на самом-то деле был суперспециалист, и сделал всё, что смог, даже использовал градиометр на беспилотнике «Силвер Фокс» – но вот аппаратура помощней действительно имелась только у нас. То есть, доступна была только наша – в университете Джона Гопкинса как раз такая же сгорела. И купить рабочую аналогичную было уже нельзя: фирма-производитель обанкротилась и канула в не то лету, не то – анус…

Вот так мы и появились на раскопках. Чтобы обойтись, стало быть, без жертв.

Засранец, если можно так выразиться, «Эд», оказывается, знал о ловушках. Правда, их и действительно, было не две, а три, но, к счастью, за две-то с лишним тысячи лет иглы с ядом и их приводной механизм сгнили. (Хе-хе.)

Ладно, не буду вас томить – расскажу всё, что вычитал о майя и их Первом Боге из мозгов пана Вильчака и профессоров-«аспирантов».

Самый первый из манускриптов содержал легенду-инструкцию. Каков был Первый Бог-Солнце, и как от него… Избавиться!

Был он, формулируя одним словом – кровожадный. (Ну, это-то я теперь понять вполне могу!!!) Спустился прямо с небес, на огненной, стало быть, колеснице. (Как же тут не вспомнить чёртовых инопланетян!) Изъяснялся, как ни странно, на языке майя отлично. (Разумеется – особенно, если читал мысли и долго изучал быт и обряды с орбиты!)

Поступил он точно в духе местных традиций: сразу вызвал местного царька, который имел несчастье на этот момент управлять самым большим племенем, на поединок. И победил его, как единодушно признали все, в честном (Два «Ха-ха» – ага, «честном», особенно если видеть противника насквозь!) поединке. В назидание, ну, или для острастки возможным конкурентам, он вынул на жертвенном камне сердце врага, и… съел его!

Сказать, что для майя это было в новинку – значит ничего не  сказать. Они были шокированы. Однако повторить судьбы экс-вождя никто как-то не захотел. Так что стоя на верхушке первой – крошечной – пирамиды, новый Бог ознаменовал вступление в должность жутким и громким (Таким, что и правда – уши закладывало!) победным кличем…

 

Вот и пошло-поехало.

Войны с соседями длились почти непрерывно двадцать лет. И новый Бог не отлынивал: всегда был в первых рядах, и разил врагов беспощадной и меткой рукой… И покорил новый Бог-Солнце все соседние племена, и захватил их земли и ресурсы. И собирал с побеждённых кровавую дань – пленных казнили буквально десятками. Выпускали их кровь, и он её пил… И собирал ещё другую дань – лучшими девушками.

Выяснилось, что общения с человеческими женщинами Бог не чурается, и даже даёт от них потомство – в-основном мужского пола. И все его отпрыски-мальчики отличаются завидной силой, выносливостью, и воинственностью. А девочки – здоровьем и плодовитостью. А остальных людей из побеждённых племён превращали в самых обычных бесправных рабов.

Правда, несправедливо говорить только о бедах побеждённых – своему-то народу новый вождь и Бог принёс много и пользы. Это он научил их, как правильно выращивать злаки и маис, как улучшать почву, внося удобрения, как делать севооборот, чтобы растения не вырождались. Соорудил первые чинампы – это уже потом другие культуры и племена их заимствовали. Строительство и ремесло поднялось на такую высоту, как никогда. Изделия мастеров отличались изысканным вкусом и великолепием. Новые орудия и материалы тоже были придуманы, или даны им же. Ирригацию он тоже поднял на новый, качественный уровень, применяя невиданные прежде инструменты (по описанию, типа нивелира) и привлекая для строительства плотин и каналов десятки тысяч рабов, и не-рабов.

Словом, при нём майя были богатейшим, сильнейшим, и… несчастнейшим народом.

Эксплуатировал потому что он их, как говорится, и в хвост и в гриву – по десять-двенадцать часов в день. (А рабов – и того хлеще!) И сачковать не давал: сразу указывал охране на нерадивых, и, чтобы их соответственно вине и наказали – выпороли, или… разложили на жертвеннике.

Империя майя – по другому её теперь никто не называл – стала величайшим государством на континенте. Это признавали даже враги: все стремились или откупиться, или подчиниться: воевать уже боялись. Да оно и понятно. Как воевать с неуязвимым и неудержимым Вождём-Богом?..

Дальше в манускриптах шло как раз описание его сверхчеловеческих способностей и невероятной силы. Не брало его ни копьё, ни стрела. (Тут, я так понимаю, он подстраховался – наверняка пришельцы-то уж изобрели чего почище кевлара для нижних рубах.) Шлем с перьями всегда закрывал голову – по нему его узнавали в битвах… Видел он в темноте, и любого человека тоже видел – насквозь. (Без комментариев!) Управлял битвой, иногда даже не выходя из палатки, и всё равно его армия сражалась так, словно он управлял ею и без слов – все словно слышали его приказы!.. Ну, а уж если брался кричать, так его голос было слышно миль за пять. (Ну, до этого мне ещё тренироваться и тренироваться.) Один, совершенно без посторонней помощи, мог поднять и бросить камень в добрую тонну. (А вот этого я вряд ли захочу.) Стрела, посланная им из лука, всегда разила врага точно в сердце. (Ещё бы, если врага заставить замереть… Ну, или встать чуть левее.)

И старело это чудовище очень медленно: за тридцать пять лет нахождения на троне, выглядел Бог-Солнце всё ещё лет на тридцать. Хотя каждую ночь регулярно спал с двумя-тремя женщинами, (для вящего улучшения, я так понимаю, местного генофонда) бодрствовал по двадцать часов в сутки, когда был в походе, и по восемнадцать – в обычные дни, и своё заднее место на троне отнюдь не просиживал: постоянно куда-то перемещался, и за строительными работами государственного масштаба присматривал лично.

От работы по усилению и укреплению Империи тоже не отлынивал – посвящал ей не меньше пяти-шести часов каждый день. Это при нём проложили почти везде сносные дороги, и организовали эстафету курьеров для доставки приказов для резидентов – местных управителей в столицах провинций. И до изобретения телеграфа самой скоростной почтой была его система сменных подстав. Да и личным присутствием на всех свежезавоеванных окраинах Империи, и мероприятиях и церемониях, Бог отнюдь не пренебрегал.

Словом, настоящий мужчина и незаурядный правитель: спуску не давал ни себе, ни людям. Даже странно – «Эду» нигде не встречалось ни одного упоминания о каких-нибудь предметах роскоши, типа украшений из золота, или ковров, или благовоний, или ещё каких атрибутов в его одежде или дворце, привычных для всех правителей. Похоже, Бог-Солнце презирал такие излишества. Всё у него шло в толк, в дело. Да, странно…

Ну вот, такими неусыпными трудами его Государство и стала сильнейшим на Юкатанском полуострове. И это, повторюсь, (А в манускриптах об этом – море повторений!) признавали даже явные его недруги, писавшие эти самые манускрипты. И ещё упоминалась там такая тема: когда придёт его час – а он предвидел этот час – Бог выберет достойнейшего кандидата, и передаст ему свои силы, знания и способности… А тот – передаст это наследие дальше. И так будет в веках, вплоть до покорения всего Мира и его, как говорится, окрестностей.

Но вот конкретно – как он это сделает, обнаружить не удалось.

Это место было аккуратно удалено из тех источников, с которых велась перепись.

Но я почему-то сразу понял – через укус. Если с кровью смешать слюну Бога, наследник получит все силы и способности Отца. Но передавать такое посторонним император явно не собирался – а уж наследников хватало… Вот только как это вяжется с теорией о генах? Ведь со спермой-то явно ничего не передавалось – иначе было бы море отпрысков-конкурентов? Тут и я ничего не мог понять.

Оставалось только радоваться, что к тому, что было в укусе этого москита, наши, вернее, местные, медики не успели подобрать противоядие. (Интересно, смогут ли это сделать более продвинутые американские, и не придётся ли мне их из-за этого поубивать!)

Была и ещё одна заморочка – выжить должен этот наследничек-то. После передачи ему «дара».

А такое явно дано не каждому… Может, поэтому он и плодил так много отпрысков – для гарантии, что уж кто-нибудь из этих тысяч и тысяч?..

Или наследник мог быть и обычным человеком?

Словом, хоть об этих проблемах наследования в памяти Збышека не имелось ни слова, мне с этой частью воспоминаний всё оказалось более-менее понятно.

Вражеская экспансия, так сказать, на нашу планету!..

Но то, что возможно, во мне теперь течёт не то кровь, не то – слюна пришельца со звёзд, я воспринял на удивление спокойно. Ну, течёт и течёт. Отличные способности. И возможности. Я рад. Вот ещё от яда, который вырабатывается постоянно в организме, отделаться бы, и я буду вообще счастлив.

Однако заниматься этим вопросом с местными врачами я пока не собирался. Да и с нашими, Штатовскими тоже: может – и даже наверняка! – мои способности и связаны как раз с тем, что циркулирует теперь в моей крови… А остаться беззащитным, вколов противоядие, не хотелось бы. Так что потерпим пока. Ну, то есть, пока я буду выяснять все, как говорится, обстоятельства.

Вот, например, на ближайшее будущее запланировано у меня наведаться в мозг к «Лесли»: может, он знает что-то такое, что даже дорогой Збышек не охватывает: в силу гражданской, так сказать, специфики… А потом и у начальства этого самого Лесли поковырять в мозгах. А если уж совсем припрёт – то и в Пентагоне, и на самых верхах, покопаться. А если не они, как говорится, всем заправляют – найду, кто, и где…

Ну, это позже. Вернёмся пока к манускриптам «Эда».

В следующей, самовосхваляющейся, части, рассказывалось, как часть жрецов, (Эту касту Бог сохранил, кажется, только для соблюдения традиций и проведения красочных шоу-обрядов. Поскольку уж в их-то поддержке он точно не нуждался. Особенно, по части того, чтобы доказать своё Божественное происхождение!) долгое время скрывавшихся в каких-то бесплодных горах, вдали от мест, которые любил посещать Правитель, выносили и привели в действие коварный план его свержения и убийства. И это я тоже понять могу: личные, так сказать, интересы. Кому приятно быть оторванным от удобной кормушки, что давала возможность всю жизнь валять дурака на всём готовом: за счёт того сомнительного с точки зрения банальной морали влияния, которое религия оказывает на народ?! Новый-то Бог явно относился к ним, как к хромировке на деталях байка: бесполезно, но – красиво! (В глазах окружающих!) Конечно, красиво: помпезные головные уборы из перьев, татуированные обнажённые торсы, лохматые юбочки вокруг чресел, сумасшедшие завывыния и прыжочки по пыли площадок для ритуалов-богослужений, и всё такое… Народ-то смотрел… Но вот чтобы теперь прислушиваться к их советам!.. Ха!

Неудивительно, что он был им как бельмо в глазу.

Вот тут мне зевать не приходилось: нужно точно узнать, что они придумали! Чтобы и меня не подловили на чём-нибудь подобном. Уж эта-то информация сверхважна: предупреждён – значит, вооружён!

И вот как действовали эти жрецы-отшельники.

Зная, что Бог почти не ест обычной пищи, а питается только кровью приносимых ему в жертву, они, ни с кем почти не общаясь, долгие годы изучали растения, росшие по всему континенту. И нашли-таки лет эдак через тридцать пять то, что надо.

Сок одного из молочаев наводил на людей сонливость. Однако ходить и соображать такие сомнамбулы могли. Осторожная проверка показала, что выпив даже немного крови такой жертвы, властитель спал не четыре-пять часов за ночь, как обычно, когда не был занят «улучшением генофонда», а в два раза больше! И проснувшись, не мог понять, что с ним произошло, и почему он проспал дольше обычного – ведь жертва не знала, что её накормили перед принесением в жертву (извините за тавталогию) специально приготовленным и приправленным блюдом… А тот, кто это блюдо готовил, из царской кухни очень быстро убежал – ещё до принесения, в, так сказать, пищу, его подопытного. Ведь если бы Бог увидал его мысли – конец всем коварным планам жрецов. Да и им самим!

Словом, выбрав подходящий момент, когда в стране было тихо и мирно, а «осчастливленные» подданные не уставали славить своего мудрого правителя-бога, целую партию очередных рабов, присланную в знак нижайшей преданности одним из вассальных царьков, накормили, чем положено. Посыльный-ребёнок, (вот уж действительно, невинный ангелочек) ничего, разумеется, не знавший о «бомбе», спрятанной в телах тоже ничего не подозревавших пленников, доложил притаившимся в горах жрецам. О дне и часе, когда пленников торжественно принесут в жертву на вновь отстроенной церемониальной пирамиде огромного ритуального комплекса нового Бога.

После этого оставалось только дождаться, пока наступит ночь, и по подземным туннелям и тайным проходам пробраться во дворец.

Охрану поубивали отравленными иглами из духовых трубок.

С Богом поступили просто: отрубили голову.

Утром же объявили народу, что кровавое ярмо с шеи народа наконец сброшено, и все свободны от многолетнего рабства. Словом, монстра-тирана больше нет!..

Однако если опальные жрецы надеялись на благодарность, они сильно ошиблись: начальник войска приказал всех схватить и казнить, а тела сжечь – за кощунство. И посягательство на святая святых – Император, дескать, Отец народа, и умереть должен только своей смертью, в свой час! Передав бразды правления, так сказать, законно. Наследнику.

А дальше начался чистый фарс: этот-то начальник и стал наследником, и первым императором майя. Сохранив все ритуалы и традиции, заведённые Богом-Солнце.

Он даже кровь пил. Хотя вряд ли она была ему нужна. И вот что интересно – бежавший после первого, пробного, отравления повар императорской кухни оказался его родным братом.

Догадываетесь, кого назначили главным жрецом?!

Ну а дальше, с подачи Нового Босса, пошла чистая профанация: до самого конца цивилизации майя почти все их ритуалы и праздники проходили так, как в самом начале, при Боге-Солнце, которого провозгласили Великим Кетцаль Коатлем. Или – змеедухом, и  покровителем всех майя… Который, как и наш Христос, рано или поздно вернётся. (А вот это – интересно. Для меня. Был ли христианский Мессия – всего лишь одним из моих конкурентов по части завоевания Мира? Причём – мирным путём? Или… Ладно, с этим вопросом можно разобраться и позже.)

А первого Бога новый Император упокоил в самой огромной пирамиде, сооружённой аж за пятнадцать лет лучшими строителями. И – так, чтобы до его мумии уж точно никто никогда не добрался. И тут я его вполне понимаю – мало ли…

Найдись какой-нибудь «счастливчик» типа меня – и, считай, плакала верховная власть. С такими способностями и возможностями даже идиот может легко свергнуть любого правителя, из обычных-то людей… Хотя бы потому, что насмотревшись, и навпитывавшись знаний из мозгов других-то, тех, кто поумней, и сам будет, как говорится, себе на уме. Плюс, конечно, физическое здоровье.

Позже, лет эдак через двадцать, убедившись, что новый культ пустил прочные корни, новый Первый майя перенёс свою столицу на совершенно новое место, а старая пришла в запустение – там даже запрещено было селиться. И уж пирамидищу себе на новом месте отгрохал – будьте спокойны! Самую большую.

Остальные нарытые в разных местах Збышеком источники только более-менее подтверждали сведения этих двух основных манускриптов. Я…

Призадумался.

Кое-что здесь явно не состыковалось с действительностью. Прямо-таки невероятное продолжение серии загадок и тайн этой старинной детективно-авантюрной истории.

Саркофаг с мумией вскрыли при мне. И была она совершенно целая: и голова на месте, и ран, или каких других видимых повреждений – не было.

Значит, или не хотели эти древние узурпаторы, убившие первого Бога, чтобы люди узнали, как на самом деле был убит Бог, или… Тело принадлежало не ему.

Или же на самом деле вся эта история про жрецов – просто красивая сказка. Чтоб не дать, случись такая оказия, новому Богу намёка, как его можно… Ну и гады.

Словом, у меня было над чем подумать весь этот долгий день, пока наши продолжали возиться в камере с саркофагом, а Лесли некстати уехал – якобы за  продуктами, но на деле, как я прочёл – на очередную планёрку: повёз отчёт о моём выздоровлении, и о том, что больше результатов у археологов пока нет.

Ну, приступил я потихоньку к нашим запасам донорской крови, и выдавал мне её лично док Нед, конечно же, сразу обо всём забывший. Однако я не забывал и Надину стряпню – и в обед, и на ужин. И хвалил: особенно, дескать, приятно после казённо-пресной еды дурацкой больницы. Ей, я видел, это было приятно, а мне труда не составляло.

Ночью я уж постарался, чтобы ей было ещё приятней.

Словом, когда я, выполнил, так сказать, «супружеский долг», и слушал, как сопит довольная и вымотанная Надя, мне было что обмозговать. Поскольку спал я теперь не больше пяти-шести часов за ночь, время на это дело имелось… И больше всего меня волновала проблема нестыковки легенды Збышека и непонятного трупа в гробнице.

Крутил я версию из манускриптов и так и так, но без конкретных фактов ничего путного не выходило.

С мыслями об этом я и заснул.

Ну, вернее, это я потом понял, что это был сон.

То, что мне открылось, или привиделось, было очень… странно.

И – красочно, словно в настоящем 7-Д кино. Картины и сцены, которые мне явились, были и понятные, и не очень, и прекрасные, и омерзительные, и видел я всё не как человек – ну, то есть, обычный человек. А мне были видны и мельчайшие детали, и снова я читал в чужих головах, и видел чужими глазами…

Я видел такое, что вряд ли кто-нибудь когда-нибудь увидит. И всё это я великолепно помнил – мог вызвать из памяти любой момент – ну, как компьютер! Если бы я был археолог, или, лучше, историк, я бы мог не одну книгу выпустить! Документальнейшую! Интереснейшую! Куда там – Ларе Крофт на пару с Индианой Джонсом…

Хотя вряд ли кто мне поверил бы.

Но к тому, о чём я думал перед тем как заснуть, относилось только последнее видение. И оказалось оно самым ярким – наверное, чтобы предупредить меня.

Стою я на вершине огромной пирамиды. Вот этой самой, которую мы раскопали. Вокруг – расчищенная от джунглей, довольно большая, площадь. И на ней – тьма народа. Моего народа. Полуобнажённые, лоснящиеся от пота, смуглые тела. Вернее – спины: все они склонились предо мной, пали ниц. А я чувствую во рту вкус последней жертвы, тёплую солоноватую кровь. И вкус этот… Упоителен!

Как и мои мироощущения!

Да, вот именно – я наслаждался по полной!

Никогда – ни до, ни после! – не ощущал я (Я!) столь… сокрушительного упоения вот этим самым моментом! Потому что знал, верил: таких моментов у меня – море! Что позади, что впереди! Потому что ВСЁ вокруг принадлежит, и подвластно – МНЕ!!!

Когда поднял вверх руки и, закинув голову к небу, испустил победный клич, даже эхо послушно понесло его отголоски до самых окраин МОЕЙ Империи…

А затем я увидел красивый, как никогда, закат. Солнце, мой тотем, словно подчиняясь моей воле, зашло там, где мои жрецы поставили особый каменный столп. Ночь накрыла, словно душным одеялом – и свет на площади теперь давали лишь чадящие факелы по периметру… Плевать – я и так отлично все эти раболепные спины вижу!..

Снова втянув шевелящимися ноздрями упоительные ароматы свежепролитой крови и людского страха, я приказал себе успокоиться. Разрешил всем подданным разойтись. Чувствуя, как струится по венам сила и возбуждение, отправился в свою опочивальню.

Огромная постель из обычных брёвен, покрытая толстым слоем шкур, уже не пуста – первая женщина ждала, стыдливо натягивая на обнажённое тело покрывало из шерсти ламы. Она была прекрасна – может, черты лица казались и грубоваты, но тело, когда я сдёрнул покрывало, выглядело просто великолепно: тонкая талия, упругая, не слишком большая грудь, крутые бёдра, маленькие изящные ступни… И она совсем не так боялась меня, как пыталась показать – я отчётливо видел желание и любопытство в её мозгу.

Да, женщинам, как моего, так и всех покорённых племён, меня можно было не бояться – и они знали это, и передавали друг другу более-менее приукрашенные сплетни и рассказы о том, как я дарю простым смертным свою Божественную ласку и любовь.

Не хотелось их разочаровывать, но для меня это была – просто обычная работа. По улучшению их породы, вливанию свежей и здоровой наследственности в их вырождающиеся и разрозненные до этого кланы, ослабленные близкородственным кровосмесительством, плохим однообразным питанием, и вечными войнами друг с другом. Несмотря на отсутствие так называемых чувств, делал я её, как и всё остальное, на совесть – ведь для себя, и своих наследников старался.

Затем пришла вторая, немного более высокая и худая дева – зато лицо у неё оказалось миловидным. Она даже позволила себе расцарапать мне спину!.. И вскоре разошлась в порывах страсти, рыдая и содрогаясь в экстазе, и вправду – не на шутку. Даже позволил себе заглянуть ей в сознание: всегда мне было интересно, как происходят множественные оргазмы… Так что я не сердился. Женщина может делать в постели всё, что хочет, лишь бы это не вредило оплодотворению.

Я был доволен, и отослал всех, собираясь спать.

Сон, который мне в ту последнюю ночь снился, приятным не назовёшь.

Снова я был в звездолёте, и снова он продирался сквозь метеорный поток, и снова мой скафандр был пропорот в трёх местах, и я задыхался, задыхался!.. Сознание, несмотря на все мои сверхспособности, постепенно гасло, и я кричал и рычал от осознания беспомощности, пытаясь наклеить пластыри…

И опять, зная, что это всё тот же проклятый сон, не мог проснуться.

А когда вдруг проснулся, почувствовал, что задыхаюсь на самом деле!

Открыв глаза, я сразу понял, что голова моя отрублена, и катится по полу, оставляя за собой кровавый след! А вокруг скалят белые зубы незнакомцы в чёрных одеждах.

И прочёл я в их душонках только страх – это они меня боялись! – и ненависть. Лютую. И ещё – радость. От того, что удалось! И сошло им с рук.

Их коварное предательство…

Такой ситуации я не предвидел. Вернее, конечно, я чувствовал, что что-то такое может случиться – странные течения, разносившие мыслепоток по стране, что-то мне смертельно опасное нашёптывали уже давно. Однако я не предполагал, что уже есть конкретный план, и покушение подготовлено. Проработаны детали. Готовы исполнители.

Но пронеслись все эти мысли как-то вскользь, на пределе сознания.

А на первом плане я страстно искал носителя…

И – о чудо! – ВОТ ОН!

Я захватил сознание, если его можно так назвать, матёрого москита за окном. Изменил приказ – раньше я запрещал проникать в спальню и кусать меня. Теперь же он влетел, словно маленькая молния, и впился прямо мне в язык, который я высунул!..

Остальное было не так трудно – объяснить ему, что он теперь бессмертен, и должен ждать в усыпальнице моей пирамиды подходящего кандидата, хоть тысячу лет. Хотя я надеялся, что ждать так долго не придётся: грабители могил наверняка растащат всё добро из усыпальницы намного раньше. Уж что-что, а алчность не вывести из человеческой натуры никакими средствами!

Затем сознание стало меркнуть, но… Всё же кое-что было ещё какое-то время видно. Пламя огромного костра. И моя голова приближается к нему. Влетает в него.

Жуткая боль и запах горелой плоти. Моей плоти!..

Всё. Изображение исчезло.

Я с рычанием проснулся.

Сволочи! Значит, это правда! Они отрубили мне голову, прокравшись, словно стая трусливых гиен, ко мне в спальню, и опоив меня сонным зельем в крови жертв!.. А затем мою голову, и, скорее всего, и тело – сожгли в огромном погребальном костре.

Жаль, конечно, что я не знаю всех подробностей, но и того, что видел, достаточно.

Не всё ли мне теперь равно, кого там упокоили вместо меня в моей усыпальнице, если мой маленький друг сумел туда залететь, и терпеливо ждал все эти годы, чтобы выполнить свою «Божественную» миссию?!

И вот что странно. Кое-что я видел и глазами… москита. Как я (то есть, он) влетаю в подземелье. Пристраиваюсь на потолке усыпальницы. Как втаскивают саркофаг, крышку. Кладут туда мумию, накрывают, заделывают щели мастикой… И закладывают проход в камеру, так и не внеся туда никаких сокровищ.

А предусмотрительно. Так вот, значит, почему никто туда за эти века…

Так странно было видеть это глазами насекомого – словно сотни маленьких картинок! И, словно на плохом телевизоре – одна нерезкая, но большая. И вот саркофаг с незнакомым мёртвым мужчиной, и я на потолке так и оказались в изоляции. И прервалась моя (Ну, вернее, москита!) мысленная связь с окружающим пространством на долгие века… И я ждал. Герметично запечатанный в затхлом воздухе сырого подземелья.

И мысль о мести билась в моём, таком крошечном, мозге!..

Вот. Теперь всё стало более-менее понятно. И с пирамидой, и с нищей мумией.

Но это теперь – не моя проблема. Вся эта шелуха – для грабителей могил, или для археологов. Мне же важно одно – я снова здесь. И в молодом теле. И оно согласно служить мне, поскольку его хозяин и сам разделяет мои мысли о Мировом господстве. И основной миссии Высшей расы. И мы с ним теперь – одно целое. Я могу пользоваться его знаниями, его мозгом, а он – моим, моими воспоминаниями. Даже не знаю, как про нас с этого момента говорить – МЫ?!..

Да, так, конечно, правильнее.

Но привычней, всё же – Я!

От моего не то крика, не то – стона при пробуждении, заворочалась Надя.

Но не проснулась, только повернулась на другой бок – похоже, это я успел приказать ей не просыпаться… Я долго смотрел на неё невидящим взглядом, и думал о своём.

Значит, теперь я могу повелевать и приказывать и насекомым. Например, насылать стаи саранчи – типа казней египетских. Или – стаи птиц. Толпы крокодилов. Стада слонов. Да любых животных.

Хотя, конечно, самым страшным и опасным животным является человек.

Это я ясно видел – и его умом и своим, современным. Можете, конечно, и не верить, но мне теперь эта странная способность – думать как бы вдвоём – казалась естественной. И, словно бы так и надо, что я могу видеть сквозь века, и память у меня на генетическом уровне. А там – десятки поколений бессмертных Бого-людей! И расселение их по сотням миров. Вроде – как бывает при  роении пчёл, или муравьёв. Ну, здесь, на земле.

А люди покорённой планеты – не люди, а только пешки в моих руках: хочу – возвышу, хочу – казню, или буду использовать, как сочту нужным – хотя бы как подставку для ног… Хотя, как я понял, главным всё же для Богов-пришельцев было создание сильной империи, одной – на целую планету. Иначе – не отразить нашествия юных Богов-конкурентов от очередного «роения», и их расселения по уже освоенным, и новым миркам. Населённым рабами-людьми.

И это – тоже как естественный отбор: победит сильнейший Бог, и будет править!

Да, ЕГО мировоззрение, его память заставили меня понять такое, что простым смертным и не снилось. И мыслить так, как до меня никто не мыслил.

Глобальными задачами.

Огромным объёмом работы, которую предстояло проделать.

И как-то совсем не угнетала меня – ни эта трудная предстоящая работа, ни идея владения всем миром. Впрочем, возможно такое есть в каждом человеке? И оно просто спит, дремлет в ожидании своего часа, подавленное… Или уж – стремится реализоваться во что бы то ни стало, любой ценой, когда совпадает с внутренним самонастроем человека, или каким-то внешним толчком, пробудившем амбициозные стремления… Ну, скажем, как у Александра Великого, или Наполеона?..

Словом, не чувствовал я в себе укоров совести, представляя, сколько подлых и гнусных (с точки зрения людской морали) поступков мне придётся совершить в будущем, чтобы добиться поставленной цели. Можете считать, если вам что-то не нравится, что это только у меня спящие в древних глубинах личности самые низкие и злобные животные инстинкты, прорвались, наконец, сквозь наносную шелуху «гуманного» воспитания и «цивилизованности», наружу…

Ладно, оставим абстрактную философию. Я ведь не собираюсь оправдываться.

Просто пытаюсь описать то, что испытывал и думал – так, чтобы вам были понятней мои дальнейшие действия.

На следующий день я работал, как обычно, и чинил, и запускал оборудование, и разговаривал… А сам всё присматривался ко всем, и читал, что у кого на уме, и то, что может оказаться мне полезным в будущем. Учился, как ни странно, грамотно говорить. И писать. Копался в знаниях.

И, что удивительно, даже самое сложное из всяких там, например, понятий о вселенной, или физике ядра – оказалось мне теперь очень даже понятно! Ведь те, чьи это были мысли, сами хорошо представляли, о чём идёт речь, и, соответственно, и я всё понимал – словами так никогда не объяснить! А самое главное – я теперь, и правда, ничего не забывал. И иногда спрашивал себя – что же может такого содержаться в этих микрограммах крови-слюны, что даёт мне всё то, чем я теперь обладаю? И как же оно работает?!

Ведь этого не знал и мой, если можно так выразиться, крёстный – Знание о составе и принципах действия волшебного эликсира было утрачено и его расой!

Сила, конечно, в нём жуткая. Правда, она, разумеется, требует и расплаты – нужны…

Жертвы!

И это должны быть простые люди – с обычной кровью.

И чем больше таких людей будет в распоряжении Бога – тем лучше. И чем сильней созданная им Империя – тем прочней гарантия от вторжения конкурентов-богов.

Вот и получалось, что Человечеству в Космосе ничего не светит: все, ну, или все известные Богам, вселенные и планеты с жизнью уже разобраны! И самостоятельно так называемая «Цивилизация» людей может развиваться только вот так – как в моём случае.

То есть, Бог был убит коварно, сплётшими заговор рабами. Перехитрившими его.

Ну, или он по каким-то иным причинам не смог передать эстафету власти дальше.

Если проводить аналогии с понятными вам вещами, то это тоже – типа, естественный отбор среди нас, Богов: не справился, позволил себя прикончить – на твоё место придёт более осторожный и умелый. И поведёт бесконечную игру на выживание дальше…

Поэтому наше «роение» оправдано: рабы не должны оставаться без «присмотра». И, главное – нельзя давать этой самой «человеческой», как вы все себя называете, цивилизации, развиться до такой степени, чтобы она вышла в космос: ведь если у такой продвинутой расы простых смертных будет ядерное оружие, и она случайно, или неслучайно, найдёт ту, единственную, Первую планету… И будет уничтожен наш Дом…

То есть, место, где происходит зарождение нового Роя, и где работает тот, единственный в своём роде, аппарат…

О-о!

Впрочем, надеюсь, вернее – почти уверен, до этого не дойдёт.

Шансов на такое у обычных людей практически нет. Пишу это не для того, чтобы убить вашу надежду, а для того, чтобы объяснить – есть вещи, которые хоть и положили начало нашей, Божественной, цивилизации, но неизвестны и нам – КТО и КОГДА дал нам тот, уникальный и единственный в своём роде, аппарат, вырабатывающий Наш Эликсир.

И, сказать вам честно, никто из нас, Богов, никогда особенно-то и не стремился понять, как он работает. Кто его сделал. И почему отдал нам.

Или – для чего…

Не для того же, в самом деле, чтоб мы были вечными надсмотрщиками?!..

И не пускали вас – во Вселенную!

 

Ещё два дня я вёл себя в меру обычно, понимая, что изучают меня. Ловят малейшие признаки того, что я теперь – не я. Ну и сам заодно присматривался, и производил разведку, питаясь запасами, которые были у дока в холодильнике. Всё, что интересовало меня у Лесли про его начальство и их КП, я вычитал легко – ещё бы, ведь ни полиграф, ни сыворотка правды не дают прямого проникновения в мозг!

Повторяю: можете не верить – но мироощущение и мировоззрение у меня и вправду коренным образом изменились. Приказать любому смертному что-то сделать для меня – даже в ущерб собственным интересам, или здоровью! – мне теперь казалось так же естественно, как и дышать. Скромничать не буду: я реально чувствовал себя как высшее и достойнейшее существо.

Так, на второй день, зайдя на склад к «злющему» интенданту, я испытывал только раздражение, глядя, как неловко он пытается  попасть толстой иглой себе в локтевую вену. В конце концов я сам наложил ему жгут, и попал иглой куда надо.

Ста граммов с него хватило – он с непривычки и так валился с ног, и позеленел весь. Ну, чтобы избежать ненужного мне заражения, я сам обработал его рану спиртом из доковского флакона. Ах, да – забыл сказать, что сам я теперь в алкоголе для дезинфекции, или чего другого, не нуждался – царапины и раны, стоило только пожелать, заживали сами – как на кошке…

Ну а капрал, конечно, про всё сразу забыл.

А ещё я старательно тренировался – увеличивал свои ментальные способности. И расстояние, на которых мог бы действовать ими. Хм. Это было нетрудно.

 

В воскресенье настал мой час.

Вначале поработал я с удалённой охраной…

Лесли и его «землекопам» внушил я приказ: разобрать затычку, которую построили для сдерживания грунтовых вод из земляной галереи. Всем этим бедолагам я внушил, что то, что они копают и вытаскивают – нужно. Для пользы всей экспедиции.

Затем, пока они работали, и вода ещё не хлынула под пирамиду, в наш ход к усыпальнице, внушил я всем моим учёным собратьям, что они должны ещё раз, и очень тщательно, скопировать и прочесть все надписи и иероглифы, начертанные на стенах погребальной камеры. И главное – выяснить, как всё это будет выглядеть под водой. А когда вода дойдёт до потолка камеры, смело начинать… Дышать ею – это, дескать, вполне в порядке вещей при изучении нашей пирамиды. И все археологи и физики отправились туда, и все лаборанты тоже, и никто и не подумал усомниться.

И вода, разумеется, вскоре хлынула могучей Ниагарой, и стала стремительно затапливать тоннель и камеру. А поскольку эта камера должна была оказаться куда ниже уровня грунтовых вод, об этой части экспедиции я мог больше не беспокоиться.

Затем Лесли я внушил, чтобы он срочно собрал всех своих – охрану и агентов, и тех же землекопов, словом, даже интенданта, и провёл очень важный внеплановый инструктаж в связи с успешным завершением экспедиции. О важности, так сказать, неразглашения. И проводил его вплоть до моего распоряжения о прекращении этого дела.

Надю я уложил в постель с якобы мигренью, и попросту усыпил.

Убедившись, что все заняты делом, и никто не отлынивает, я двинулся через никем больше не охраняемые ворота вглубь сельвы.

Приятно было наблюдать, как лианы, хоть и медленно, но сами – отодвигались с моего пути, а папоротники пригибались к земле. Многоножки и прочая ползучая мелочь расползалась с дороги, шелестя лиственно-моховой подстилкой. Словом, как я обнаружил, я мог воздействовать на всё, что, как говорится, живо: растения, мох, насекомых. Ну, и, конечно, на всё мыслящее – с даже примитивной нервной системой. Хотя, разумеется, лучше всего я был приспособлен воздействовать на человека. А вот на камень, металл, стекло, или любой неживой объект – нет.

Через милю я добрался до уже ждавших меня морских пехотинцев из патруля, охранявшего периметр нашего лагеря. Поскольку они вряд ли были специалисты, я сам перетянул руки над уже закатанными рукавами, ввёл иглу, и выкачал по сто грамм в пластиковый стакан и с одного, и со второго. Помазал спиртом и их. Отправил дальше патрулировать, забыв обо мне, и коридоре, который тянулся, неторопливо смыкаясь, за мной, и открывался – передо мной. (Интересно – а как Моисей справлялся с водами моря?!)

Через пару часов добрался я до того места, откуда мог уверенно управлять людьми на КП. Находилось оно почти за полторы мили до базового лагеря начальства Лесли. Осмотрелся там не торопясь. Отлично – всё, как я и увидел в памяти подполковника.

Забрался я в мозг одного из операторов беспилотника. Того, что побольше – «Глобал Хока». Скажу честно: его глазами я с большим интересом и глубоким удовлетворением проследил, как эта огромная – в размахе крыльев чуть ли не больше, чем у Боинга – и начинённая под завязку здорово горючим топливом, дура, грохнулась в крутом пике прямо в барак, где Лесли всё проводил и проводил свой бесконечный инструктаж…

Оператор этот меня и не почувствовал, и так до конца и не понял – что же с его аппаратом вдруг случилось?.. У него и всех окружающих и мысли не возникло, что что-то пошло не так.

Заставить их всех пока помалкивать, игнорировать включившиеся и сразу выключенные ими же сирены и мигающие контрольные лампочки, и вести дальше обычную работу тоже было нетрудно – мне ещё нужно было добраться, так сказать, «домой», и всё там «подчистить».

Через два часа я снова оказался у ограды нашего лагеря, а сельва за моей спиной снова плотно сомкнулась, приняв первозданный девственно-непролазный облик.

А особенно подчищать и не понадобилось: все, кто был внутри пирамиды, уже оказались мертвы – никакой мозговой активности… Тех немногих раненных, выживших при падении беспилотника, что оказались в сознании, я заставил заснуть навек. Это было даже гуманно – они ведь так страдали. Их ощущения были очень… болезненны. А тех, кто лежал без сознания – я просто… выключил. Как выключают, например, лампочку. Для меня их смерть прошла так, словно я просто… Сделал положенную работу.

После этого я отступил обратно в джунгли, в шалаш, который сам и построил, и где у меня имелись припасы и всё необходимое. И стал с интересом ждать: что же будет.

 

И оно не замедлило быть.

Когда оператор беспилотника «вдруг» (как раз через два часа) понял, что объект его управления исчез с горизонта, вероятнее всего упал и взорвался, и сообщил о крушении руководству, то оно сразу запросило спутник – и вот нате вам: они увидели то, что до этого я запрещал им видеть на контрольных мониторах!..

Немедленно к нам направились три джипа с целым взводом морских пехотинцев и кучей начальства. Гнали они так, что один из внедорожников – и моей заслуги тут вовсе нет! – даже врезался в какое-то толстенное дерево. Впрочем, все выжили.

Приехали они, разумеется, слишком поздно.

Почти всё, что могло гореть – уже сгорело. Но дым над руинами бараков ещё поднимался, застилая солнце липкой чёрной пеленой. Смотрел я на всё их расширившимися от увиденного, глазами. Обонял их ноздрями запах горелой плоти. Двоих особо нервных даже вырвало – когда они увидели, что осталось от свидетелей…

Часть крови из холодильника Неда ещё была при мне, так что голодать не приходилось. Одеяло со склада мне выдал сам интендант. Так что, лёжа с удобствами, я поочерёдно смотрел на всё. Глазами всех, кто прибыл в спасательной партии. Чтобы чего не пропустить. Ничего опасного для меня в их впечатлениях и мыслях не оказалось.

Так как я запретил москитам, клещам и прочему гнусу докучать мне, устроился я в своей берлоге совсем неплохо. И с интересом проследил, как идёт процесс опознания трупов. Тут я не забыл подстраховаться: один из самых обгоревших трупов принадлежал…

Мне.

Сюрприз? Вовсе нет – подходящего индейца я ещё утром обработал и привёл из его селения. И Лесли впустил его, и заставил слушать инструктаж, нисколько не сомневаясь, что это – я. И тот ведь – слушал. Хотя ни слова и не понимал.

С жертвами «Глобал Хока» проблем не возникло – вскоре, на следующее утро, опознали, или считали, что опознали, почти всех «своих». Сложнее оказалось с утонувшими в тоннеле – пришлось привезти акваланги, и кучу специфического оборудования, и посылать военных ныряльщиков.

Но к вечеру достали всех и оттуда. Теперь ожидал я только одного – когда старший офицер главного лагеря и базы (полковник Росс Хиггинс) сформулирует своё мнение для итогового отчёта, и я его (Вернее – их. И полковника, и его отчёт.) соответственным образом подкорректирую. Всё должно быть шито-крыто. Следов моего выживания и присутствия того, чего, как я выяснил из памяти Лесли, все Пентагоновские и Лэнглевские работнички больше всего и опасались – то есть, Супергероя с неземными способностями и амбициями! – обнаружить никто не должен.

Прошло, если можно так сказать, штатно.

Единственную проблему представляла моя Надя.

Поскольку она единственная выжила, да ещё и спала, когда вершились такие дела, её совсем затаскали по инстанциям. И допросами затрахали.

Ну, тут уж я ничего не мог сделать – всё должно было выглядеть естественно.

Поэтому пришлось ей пройти и через детектор лжи, и через сыворотку правды, и давление и угрозы… Ничего, её психика отличалась простотой устройства, и всё выдержала с честью. Я стал всерьёз подумывать, что она может мне пригодиться. И не только как сексуальная партнёрша, но и как добровольная союзница.

И безупречный исполнитель.

 

Вплотную заняться Надей я смог только дня через три, когда отчёт был составлен, и составлен так, как было нужно мне. И отослан.

Все события в нём полковник представил, как цепь нелепых случайностей и технических ошибок. Сложнее всего было не с людьми – и тут мы с руководством операции «Троюродный дядя» были вполне солидарны: они тоже смотрели на простых смертных как на расходнуемый материал, и легенда об их трагической гибели – уже ушла по местам работы и в семьи.

Проблема была со злополучным беспилотником.

Его странная, чтоб не сказать больше, потеря, сильно раздражала самые верха: в основном из-за его чудовищной стоимости, и сложности заполучить новый взамен потерянного. Поскольку это – агрегат буквально штучного изготовления. И новый взамен утраченного будет готов лишь через полгода.

Несчастного оператора затаскали похлеще Нади, и даже мучили, как и её, под гипнозом. (Ха-ха. Не настолько я непредусмотрителен…) И почему-то никого не удивлял тот странный факт, что больше часа никто из персонала, а не только злосчастный оператор, не замечал того, что передавал спутник, и пропажу изображения с камер этого чуда техники…

Ничего их старания не дали – разве что поставили бедолагу-технаря на грань нервного срыва. Я предусмотрел все их возможные действия, и – уж можете поверить! – мозг оператора был к ним готов. Да и мозг остальных из дежурной смены…

На четвёртую ночь я отправился в лагерь дружища Хиггинса.

Смело подошёл прямо к их пропускному пункту. А что мне сделается – небольшое усилие, и лейтенант с подчинёнными сами открыли мне ворота из жердей, обтянутых колючей проволокой, сами за мной закрыли, и думать забыли, что кто-то входил. Остальным часовым на вышках по периметру КП я просто приказал отвернуться, и бдить себе в джунгли. Так что они меня и правда – не видели.

Прошёл я к дежурному, приказал взять ключи от карцера, где держали мою… Походную жену.

Он меня и ввёл, и оставил нас наедине.

Надю я вначале долго рассматривал.

Симпатичная она всё же женщина. Особенно, когда спит и молчит: черты лица приятные: добрые, расслабленные… Ну ни дать ни взять – невинный ребёнок.

И тело – в моём вкусе. Мягкая, тёплая, большая. И излишним интеллектом не обезображена. А в постели так вообще – просто умница… Ну а заставить её теперь прекратить устраивать мне сцены, планировать наше совместное будущее, и ворчать – вообще не проблема.

Разбудил я её осторожно, попросив не шуметь. Сознания пока не трогал – хотел посмотреть, смогу ли я ей доверять, когда она узнает, что да как.

Первые три минуты, правда – никак, слёзы, море эмоций, и невнятные причитания, зато мне она была неподдельно рада. Ну, в-смысле, тому – что жив.

Посадил я её обратно на кровать, чтобы не рухнула. Рассказал про себя – как понял, что теперь сверхчеловек, про свои новые силы и возможности, да как собираюсь теперь стать властелином Мира… И что для этого сделал, и собираюсь сделать. Минут десять рассказывал. В конце предложил быть моей… женой и помощницей.

Только я уже видел, как оно будет.

Пока я рассказывал, я наблюдал, как меняется её «внутримозговое» и «душевное» отношение ко мне, и к тому, что я говорю.

Вначале, конечно – недоверие.

Потом, когда я мысленным приказом заставил дежурного снова войти и закатать рукав, и перетянул ему руку, и воткнул иглу… И выпил то, что набралось в стакан… А затем отослал беднягу. И заглянул в женщину уже по полной.

Увидел я такую брезгливость, и презрение!..

Словно я – тухлая смердящая падаль, которую она обошла бы за милю. Мыслей, сопутствующих этим эмоциям, было много. Некоторые касались религии, некоторые – морали. Причём критерии оказались почти как у моей драгоценной мамули…

Основная, однако, мысль была – «опять дурацкие вампиры!..»

Насмотрелась она дома сериала «Сумерки»… А там вампиры – красивые и гуманные высоконравственные борцы за справедливость… И ещё вспоминала сцены из сериала-боевичка про Блэйда. Тут уж ребята вроде меня – жуткие монстры, подлые твари, и нравственные уроды…

Бред. Стереотипы. Но при её примитивном мышлении – неисправимые.

Словом, ничего хорошего для себя я в её мыслях не увидел. Особенно после того, как она въехала, что это я всех наших утопил и взорвал… И никому не позволил выжить.

А, собственно, чего я ожидал от простой американки, всё ещё верящей в фигню типа совести, демократии, человеколюбия, и доброго боженьки?!..

Ясно стало мне, причём так кристально, что правильно действовал древний Бог – один он был! И я должен быть один. Доверять и доверяться никому нельзя – предадут, как раз плюнуть. Идеология у меня теперь коренным образом расходится с, так сказать, общечеловеческой. А мне, пока не создал свою империю, нужно хотя бы часа три-четыре в сутки где-то спокойно спать. И регулярно питаться. И знать обо мне никто не должен.

Потому что не хочется быть обезглавленным.

Ничего я Наде тогда не сказал. Просто, когда до самого последнего закоулка изучил её мозг, и не увидел для себя, обновлено-свободного от предрассудков, ни единого шанса, приказал ей про мой приход полностью забыть, и спать себе дальше.

Всем бодрствующим часовым и прочим служакам полковника я тоже, само-собой, приказал меня или снова «не видеть», или напрочь забыть, равно как и о странностях ночного дежурства.

Ворота за мной закрылись.

И представлялось мне тогда – глупо, конечно! – что это за мной навсегда закрылись ворота той, старой, жизни… Что ухожу я от Человечества. Что не человек я больше, а – Монстр. Чудовище без совести и принципов. Без Господа в сердце.

Где-то в самой глубине души казалось мне, что, может, можно ещё всё как-то поправить, вернуть… Может, удастся дома, в Штатах, сделать мне какую-нибудь там операцию, или переливание… Расшифровать этот яд, и найти-таки противоядие к нему – чтобы вернуть меня, МЕНЯ, чтобы мог я снова жить, и быть как все… Простые люди, то есть.

Потом понял я.

Так чётко, причём, понял – не-ет.

Нет мне возврата. Добровольно мы – то есть, я – и тот, древний, и теперешний, от всего ЭТОГО – не откажусь.

Никогда. Ни за что.                                                                                                                       Да и ни один человек, да и любое мыслящее существо, от этого не в состоянии отказаться – не то что Пришелец со Звёзд, или наивно-закомплексованный парень из низов.

Посмотреть хоть на царей там всяких, или Генсеков – уж и песок сыплется, и мозги не работают, и водят-то под ручки: ну, угомонись ты, да воспитывай внуков: нахапал на всю жизнь, и даже больше…

Нет. До самой неё, костлявой, будут сидеть, и место у кормушки удерживать – чтоб, значит, другим не досталось!..

Уж такая, видать, это штука – власть над людьми. Вкусивший – не отдаст!

Ладно, оставим вам, людишкам, дурацкую философию и дешёвое морализаторство. Тем более, что всё это у вас отработано, и так же как и религия, учит одному: ПОКОРНОСТИ!

 

Что делать дальше, я давно решил. Просто теперь буду без постоянной женщины.

Да и хорошо – заодно и генофонд улучшу, и новых ощущений получу. И в делах мне, собственно, помощники и не нужны – добровольные. Всё, что касается запланированного – буду делать один. Одному – проще. То есть, реально – всё проще.

Вот пришёл я на рассвете в одну из деревень. На пороге одного из домов уже встречают, заводят внутрь, подобострастно кланяясь, двое подходящих индейцев – сын и отец. Сами рукава закатывают, сами жгут друг другу накладывают. Я только иглу вставляю – потому как руку уже набил, поначитавшись того, что имелось по части врачевания в голове дока Неда.

Когда набралось в стакан сколько надо, сами подают его, снова с поклоном: с почтением, и неподдельным. Им-то мысль о моей Божественной сущности внушали с детства. Но – оставлять её там нельзя: неровен час, брякнут кому-нибудь, что почтили… и принесли жертву. Мне.

Это – следы.

А их я оставлять не собираюсь.

Вот они и забыли всё, и пошли себе в мастерскую. Где сувениры-то свои поддельные клепали для лохов-туристов. И торчали там всё время, клепая себе помаленьку, пока я со старшей дочерью не закончил… Улучшение генофонда.

Ну, что могу сказать. Былого удовольствия, конечно, я от секса теперь не получал. Но и того, что чувствовал – мне хватало. А вот девушка, как ни странно, прямо таяла, и сгорала от наслаждения – уж я-то видел. Прямо жалко было стирать такие воспоминания: вдруг они – лучшее, что было с ней за её полунищенскую серую сельскую жизнь…

У кого в деревне есть подходящий автотранспорт? Ага, нащупался, если можно так сказать, сам – действительно, я словно и не искал. Послал мысленный… как бы запрос – и нужный мне человек сам откликнулся, и пошёл заправить его, и подать прямо ко входу в лачугу. Это оказался лавочник. И лавку я ему приказал оставить на жену, и объяснил, что сказать ей и остальным. Разумеется, как я вышел и сел в его развалюху, и мы укатили, никто не видел. Даже он про меня ничего не знал – в упор не видел.

До столичного аэропорта добрались мы к обеду. Отпускаю беднягу на рынок за товаром – он как бы туда и собирался. Ну а я захожу в ресторан.

Вот. Подходящий по росту и размеру солидный господин. Заходим с ним в туалет, и он меняется со мной одеждой. Собственно, мы могли проделать всё это и на одном из обеденных столиков огромного зала: меня и его теперь в упор никто не видит. И ничего обо мне не помнит!

Порядок. Выхожу, поскольку еда меня уже не интересует.

Подходящего путешественника в Штаты я тоже выбрал легко. Никто его там не встречает, а дела можно будет сделать и в следующий уикенд – это я ему легко объяснил, забрал его билет и паспорт, и отправил бизнесмена-фруктозаготовщика домой, наслаждаться отдыхом и сном. А багаж ему теперь и не нужен. И забыл он уже обо всём.

На пропускной стойке никто даже и не заметил, что фото не моё – уж я постарался лицо подправить. Не-ет, не в паспорте – это было бы слишком просто, и уже не интересно. Я сделал лицо – себе. Соответствующее его фотографии и образу, который запомнил.

Не знаю, увидят ли его видеокамеры, но стюарды Пан-Америкэн и таможенники Гватемалы точно не заметили. Я теперь Федерико Альварес Перейра. Лицо у него поприятней, конечно, чем моё – вот и надо, пока не подберу другого кандидата, сохранять его на себе.

В самолёте хорошо. Комфортно лететь первым классом. Я смело поспал: благо –  когда уже попал внутрь, и взлетел, беспокоиться не о чем. Но голову – на всякий случай! – прикрыл  носовым платком. Лучше выглядеть чудаком, чем меняющим лицо колдуном: а так могло подумать большинство этих, вроде, солидных, людей, на самом деле жутко суеверных и трусливых в глубине души – уж это-то я видел.

Я же пока сомневался – смогу ли лицо удерживать во сне…

 

Проснулся уже на подлёте к стране-в-которой-я-родился.

Красиво выглядят все эти небоскрёбы Манхеттена с воздуха, особенно со всей своей ночной иллюминацией. Этакие рукотворные таинственно-многообещающие джунгли…

Ладно. Не хочу пока никого пугать. Высовываться и привлекать внимание не в моих интересах. Планы на будущее у меня, конечно, есть.

Для начала наведаюсь-ка я в Лэнгли, да посмотрю там как следует у высшего руководства: что кому известно про операцию «Троюродный дядя» такого, о чём Збышек и Лесли с Хиггинсом были «вне допуска».

Подправлю там у кого надо в мозгу-то: так, чтобы всё оставалось спокойно для меня.

Потом можно и пожить в удовольствие. Попутешествовать по свету – оглядеть, так сказать, будущие необозримые владения… Прикинуть – кем как лучше управлять: оставить ИХ существующее правительство, или посадить новое – удобное для меня. Но – вернуться потом в родные Штаты придётся. Всё же они пока – постольку, поскольку о других ещё ничего не выяснил достоверно – намбер уан в мире!..

И если не найду пресловутых глобализаторов-евреев, контролирующих Швейцарские и прочие капиталы и банки, управлять всем буду, наверное, отсюда. Из родных, как говорится, пенатов. Всё привычней. И со своими миллионерами – попроще.

Да и не хочу я мозолить людям глаза: затаиться дома тоже сподручнее: когда знаешь все ходы и выходы.

Вот и буду строить, в меру своих нескромных сил, Будущее Планеты. Да и не через Президента, само-собой. Он лишь жалкая публичная пешка. А – через Капитал.

Поначитался я в мозгах образованных наших, а они, слава богу, кругозором не обижены. Да и сам, вроде, не совсем тупой. Вычислить, кто из богатейших семейств в какой степени рулит, МНЕ труда не составит! А там и посмотрим…

Но главное, конечно – относительно конкурентов-Богов…

Не подпущу!

Поскольку я практически ничего не забываю, а доступ имею в любые, даже самые образованные и умнейшие мозги, похоже, скоро я стану реально самым умным и хитрым нечеловеком на планете. Да, собственно, разве может быть по-другому?!

Ведь когда крёстный-то мой прилетел сюда, две-то с половиной тысячи лет назад, вокруг были одни примитивные племена с каменными (Ну, это в Европе – с медными!) топорами. А сейчас – прогресс всё-таки. Мне, да и ему (Нам!) найдётся чему поучиться.

И если мы с ним – ну, то есть, Я – хочу обезопаситься от вторжения конкурента после очередного роения, надо подумать, как сделать эту цивилизацию сильнее и сплоченней. И, главное, как этого агрессора-претендента сразу обнаружить!

И ещё предстоит работёнка – выяснить, нет ли здесь уже чужаков. Не из нашего Роя, так из каких-нибудь других Рас межзвёздных бродяг и паразитов, типа того же «Христа», или Будды.

Очистить планету от них – задачка посложней.

Но – ненамного.

Ладно, сейчас спущусь из самолёта, и двинусь. Для начала – на кормёжку. Что-то я проголодался, пока спал.

Потом – жильё.

А потом – и делами займусь. А если там, в Пентагоне, или Лэнгли, что интересное найду – тоже опишу, и размещу здесь, в интернете. Читайте. Думайте, что это фантастика.

Мне вы всё равно помешать не в силах.

А если вдруг однажды проснётесь, ощущая дикую слабость, головокружение, потерю воспоминаний о вчерашнем вечере, и обнаружите след от укола на локтевом сгибе…

То сразу же обо всём забудете!

Потому что Я так приказал!