Тамара медленно перелистывала очередную страницу своей жизни, словно вслушивалась в шелест судьбы. С затаённым трепетом она въезжала в неизвестность — ту самую, к которой ещё только предстояло привыкнуть.
Она и не сразу осознала, что с ней что-то происходит. Лишь спустя время начали проявляться странные ощущения, таинственные, как тонкий дым от свечи. Всё началось с фантасмагорических снов.
В них приходило что-то… тёмное. Один и тот же образ — фигура в чёрном пальто, в которой сквозила не то угроза, не то мольба. По пробуждении Тамара тщетно пыталась вспомнить детали, собрать фрагменты, как черепки разбитого стекла, но всё развеивалось, оставляя лишь туманную тревогу. Сон, как весенний густой туман, окутывал её разум, не давая продохнуть. Где-то за окном гремел приближающийся ливень, и всё внутри Тамары отзывалось эхом беспокойства.
В этих снах ей являлся человек. Он был сделан будто из песка и глины, полупрозрачный, с телом, лишённым чётких границ. Черты лица стирались, расплывались, как отражение в мутной воде. Мужчина — если это был мужчина — звал её, появляясь из вихрей песка, шепча на незнакомом, несуществующем языке. И каждый раз, стоило ей приблизиться, он начинал осыпаться, рассыпаясь в пыль и оставляя после себя зияющую пустоту.
Она просыпалась, будто провалившись сквозь мир. Пыталась записывать обрывки фраз, но всё было напрасно — слова улетучивались, как сон на рассвете. Этот образ, эфемерный и пугающе родной, возвращался снова и снова, всё ярче стирая границу между сном и явью. Порой ей казалось, что он существует — не где-то там, в ином мире, а здесь, рядом, внутри её.
Сны, звук колёс проезжающих поездов, чирканье первых ласточек, шелест цветущих гиацинтов — всё смешалось в её голове. Мысли спутались, как нити в старой пряже. Внутри росло тягучее чувство безысходности. Её тело знобило, как будто сама жизнь предъявила ей счёт, экзамен, на который не существовало правильных ответов.
Она ничего не могла с этим поделать, кроме как принять новый день — как приговор, как дар.
За окном звенело радостное птичье чириканье. Весна вступала в свои права. Тамара, вслушиваясь в эти звуки, вдруг поймала себя на вопросах, которые прежде никогда не задавала: Почему весну так ждут? Почему она так остро касается души? Каждому — своя весна. Своя радость. Своя надежда.
Она вышла на улицу и вдохнула апрельский воздух — влажный, пряный, пробуждающий. Перед ней раскинулось атласное небо, усыпанное облаками цвета розового жемчуга. Они казались арабесками на бескрайнем полотне мироздания.
Солнце медленно растушёвывало мрачные мысли, как художник — густые мазки тьмы. Тамара запрокинула голову, вглядываясь в высь, точно надеясь разглядеть там силуэт того самого незнакомца из снов. Её взгляд — ястребиный, внимательный — остановился на первых апрельских пташках, весело распевавших утреннюю оду весне.
И вдруг что-то внутри неё щёлкнуло. Исступлённая радость озарила её лицо, будто внезапно рассеялся туман, и все невысказанные тревоги испарились в апрельском воздухе. Эфемерные тени отступили. Тамара замерла.
В эту самую секунду она поняла: что-то внутри неё неуловимо изменилось.
Она уже не та, что была до этих снов, до этих мыслей, до этой весны. Словно перешла незримый порог и вступила в иное состояние — зыбкое, но удивительно настоящее. С восторгом, пронизывающим до дрожи, она сделала первый шаг навстречу самой себе — обновлённой, обнажённой, живой.