1.
Шёл четвёртый год войны. Boйны без пуль и взрывов, но от этого не менее тяжёлой, мучительной, а главное – бессмысленной. Я – предводитель той армии, что добровольно ввязалась в боевые действия, я же и единственный её представитель. Противник у меня тоже только один. Итак, наступает выход главной героини лирического повествования!
Ирина, как и я, недавно разменяла двести сорок третий месяц жизни. Это девушка… Нет, не моей мечты, ибо последней у меня никогда не имелось. Она не блещет красотой, но в толпе однокурсниц выглядит словно ландыш, скромный, тихий, но необыкновенно милый среди огромного букета шикарных, дорогих роз, самодовольных пионов, красивых, но неароматных гвоздик и пустых, ветреных одуванчиков.
Её длинные нежно-русые волосы собраны то в шишку, то в косу, но легко представить, как роскошно они струятся, ниспадая ей на высокую грудь, когда Ирина расчёсывает их утром или вечером!
Её карие глаза, усиленные сверху узкими точёными бровями, смотрят на мир через очки, отчего немного грустны; зато на ресницах она удерживает по четыре спички.
А фигура?.. У неё золотые пропорции и безукоризненная осанка – насколько одежда позволяет о них судить. Женственность, изящество, скромность и эрудиция чётко выделяют Ирину из среды голубоглазых длинноногих блондинок, зеленоглазых брюнеток и прочих, по их мнению, красавиц, хотя макушкой своей она едва достаёт мне до подбородка.
Пожалуй, зря я взялся за словесный портрет, ибо ни кистью, ни словом рисовать не умею. Но можно предположить, сколь скучнее и однообразнее станет жизнь, если все начнут делать лишь то, что умеют.
Mы познакомились на первом курсе, в колхозе. Судьба свела нас не только на одном факультете, в одной группе, но и на одной улице. Свет её окон на первом этаже я отчётливо мог видеть из своей общаги. А на втором месяце знакомства и началась война. Boйна с Ириниными страхами.
Обзор читательских писем в каком-нибудь «душеспасительном» журнальчике обязательно покажет, что разногласия между влюблёнными – не редкость. Причины тому находятся разнообразные: дурные манеры, измена, просто разочарование. В нашем случае причиной стала чрезмерная благовоспитанность. Настолько чрезмерная, что любые публичные проявления моего внимания постоянно натыкаются на бронированный занавес из одной фразы, тихо произносимой дрожащим голосом: «Mне страшно: вдруг кто-нибудь это неправильно поймёт?».
Именно из-за этого Ирина в колхозе сначала сама пыталась таскать вёдра с картошкой, пока я не предложил (если не сказать, навязал) помощь. Именно из-за этого она не хотела в столовой садиться со мной за один стол и уж тем более боялась пойти вечером в клуб на кинофильм.
Правда, в этой войне иногда случались и победы. Но они оказывались незначительными и столь редкими, что никогда не оправдывали затраченных сил, терпения, доброты и понимания. Ещё в колхозе мы сходили-таки в кино, и на лекциях нынче всё же сидим рядом. На втором году знакомства, будучи дома, я получил, наконец, ответ на свои письма («Но если бы отец узнал, что Я пишу ТЕБЕ, он бы не упустил возможности снова напомнить, что порядочные девушки парням писем не пишут…»).
На третьем году из моих уст прозвучала та извечная фраза, которая англичанами произносится как «Ай лав ю». В тот же момент те же слова еле слышно слетели с побледневших губ Ирины, готовой брякнуться в обморок от страха. Тогда же, по закону композиции, произошёл и первый поцелуй. Тем вечером я крупно ошибся в планах: просто не ожидал, что ответное признание последует так скоро. Но не ошибся в другом: целоваться нам ох, как понравилось! И позднее, когда заканчивалась шестая пара, мы стали задерживаться в аудитории, чтобы на несколько мгновений утонуть в объятиях друг друга и, слившись в поцелуе, ещё раз повторить те три слова.
К сожалению, времени всегда было в обрез: вечером Ирину в холле института встречал отец, иначе ей пришлось бы одной идти впотьмах триста метров до дома. Несчастная девушkа и в мыслях не допускала, чтоб я её проводил – ей не даёт покоя весь ужас, о каком подумают соседи, если увидят Ирочку С ПАРНЕM!
Потому-то война и длится столько лет. Потому-то всю большую перемену Ирина просиживает в аудитории («Порядочной девушке нечего делать в общежитии»). Потому-то мы не видимся во внеучебное время: каждый семестр её родители узнают расписание и строго следят за часом прихода и ухода дочери. Я не могу просто позвонить ей вечером и, тем более, зайти в гости, на чашку чая: родители не подозревают о моём существовании. И главное – как потом убедить соседей в нерушимости Ирочкиного целомудрия?!.
Я понимаю: на ней свет клином не сошёлся, и никто другой на моём месте не стал бы терпеть столь долго ради неизвестно чего. Но сердцу не прикажешь, и добавить тут нечего.
2.
Но есть у моей армии два союзника – два друга-соседа по комнате. Оба они относятся к числу тех людей, которые, к примеру, где-нибудь в Каракумах, при пятидесятиградусной жаре и вдали от жилья, когда ты умираешь от жажды и зноя, вдруг окажутся рядом и скажут так ненавязчиво: «Тебе, случайно, ведро воды не нужно? А то нёс, думал, сгодится».
– Ну как, Паш, сегодня тебе – дали? – встречает меня вопрос при входе в комнату.
– Что – дали? – угрюмо спрашиваю в ответ.
– Известно, что – проводить домой, – съязвил Стелькин.
– Ох, Вась, не сыпь соль! Нет настроения шутить!
– А ты разбей рукой бутылку или отожмись разиков сто, – предложил Вася.
– Точняк! – вступил Boлодя Поваров. – Мóзги хорошо прочищает и гормоны выводит. Их у тебя сейчас мно-ого!
Эх, братцы, знали б вы, как надоело страдать! Четвёртый год вместе, а она даже предкам не сказала. Мне твердит, любит и жить не может. Чего ж ты, говорю, с родителями не хочешь познакомить? Так она чуть не плачет: как я им скажу, так вот прямо подойду и заявлю? Живут, поди, как враги: всё от всех в секрете, и не дай бог, кто что плохо подумает! Такое редкостное воспитание получила Ирочка! Это батёк её расстарался – он же директор школы…
– Ученичьё б своё дебильное так воспитывал! – удручённый безрадостными думами, я не заметил, как начал мыслить вслух.
– Паш, не переживай так сильно! Попей-ка лучше пивка, – Стелькин извлёк из-под стола аж пять пузырей «Жигулёвского».
Безграничная доброта – единственное качество, объединяющее всех моих друзей, независимо от времени и места нашей первой встречи. Только очень добрые люди могут ужиться с моим несносным характером, оставаясь при этом друзьями.
– Ну, Паш, чтоб у тебя всё там наладилось, – Поваров поднял стакан.
– Нет, Boлодь, не надо. Она не стóит нашего первого тоста. Первый – как всегда: слава нам! – и над серединой стола глухо звякнули от столкновения три стакана, позаимствованные в своё время в ближайшей столовой.
После опорожнения полутора бутылок мозг глубоко погрузился в какой-то гипнотический дурманящий раствор. И, как обычно в подобном состоянии, все проблемы и заботы стали мелкими и не достойными переживаний.
– В конце концов! – я с силой стукнул дном бутылки по столу. – Если гора не идёт к Магомету…
– Пра-ально, Паш, – вставил Вовик. – То Магомет гору обойдёт!
– То Магомет к горе пойдёт! – поправил Стелькин. – Ты выпил-то один стакан, а уже ерунду порешь.
– Братцы, это я к тому, что если она не зовёт меня в гости, значит, надо самому явиться.
– Точно, Паш, ты сам зайди к ней. Она там, небось, ждё-от, тоску-ует, по ночам в поду-ушку плачет. Заодно и с ма-амой познакомишься, и с па-апой.
– Ага, – отвечаю. – А после этого буду лете-еть аж до сáмой обща-аги…
– Зачем же лететь? Мы тебя подстрахуем, – смеясь, проговорил Стелькин.
– Погоди, погоди… Точно! Надо сделать так, чтобы родители сами узнали обо мне! Братцы, поможете?
– Помнится, мы как-то на Петров день шухарили у себя на посёлке, – начал Вовик.
– Ну-ка, ну-ка, расскажи скорее…
3.
Завтра была среда – первое апреля. Первый прикол подкинула природа: глядя на увесистые сугробы и прыщавое небо, можно было счесть, что наступило первое декабря.
В институте царило нездоровое оживление. У преподавателей оказывались белыми спины, студентов отчисляли, награждали, вызывали в ректорат, отправляли в колхоз и т.п. Даже после занятий на доске объявлений ещё висело несколько листиков.
Поздравляем Кожерова М.В. с защитой докторской диссертации!
Остроумно! Миша окончил институт только в том году, в аспирантуру провалился, зато гонору – на десятерых хватит.
Всем студентам срочно сдать по пять рублей на реставрацию памятника Циолковскому.
Это старó, вывешивается ежегодно в течение последних лет тридцати.
Желающим привью любовь к учёбе. Телефон приёмной ректора…..
Смело кто-то прикололся.
Внимание! С сегодняшнего дня вводится плата за посещение туалетов в корпусах и общежитиях.
А это – в духе времени…
– Кому деньги сдавать, Паш, не знаешь? – Ирина подошла с кошельком в руках. Бедненькая! Ей генетически не дано понимать шутки!
– Ирочка, – я обнял её за талию. – Ты дату видишь? Сегодня ж день-то какой?
– Какой? – бровки сдвинулись в задумчивости. – Паш, Паш, не надо, здесь же ходят, – на щёчках выступил румянец.
– Первый апрель – никому не верь, Ирочка, поэтому пусть ходят, я не запрещаю, – мои губы легонько коснулись розовой щёчки, которая моментально залилась ещё гуще.
– Пашк… – Ирина словно резко прикусила язык. – Разве так шутить можно? – её недовольный взгляд снова устремился на объявления.
– Как? Тáк, что ли? – я опять поцеловал девушку. – Никто не шутит!
– Нý тебя, бесстыдник! – она попыталась надуть губки.
Засопев, я отвернулся и громко зашептал:
– Ой, сердитые мы сегодня, всё. Всё, мы сегодня разозлились. Не троньте нас, а то по шее схлопочете… Здрассте, Дмитрий Сергеич! – это я поздоровался с вышедшим преподом и продолжил: – Ходят тут всякие деды старые, только сердиться мешают. У-ух!
– Па-ашка… – проговорила Ирина, беря меня под руку. Представляю, как крепко в мыслях она сейчас меня обнимает!
– Ир, сегодня праздник, – я начал примирительным тоном. – В общаге дискотека будет. Пойдём?
– Па-аша, ты же знаешь: меня не отпустят, – она шмыгнула носом так жалобно, что я обязательно раздумал бы расстраиваться, случись это хотя бы в триста сорок третий раз. Но сегодня был уже 1179-ый дубль этого идиотского спектакля!
– А ты спрашивала? – сказал я, не надеясь на успех очередной атаки.
– Пустая трата времени…
Она оказалась права: время, действительно, тратилось впустую. Глазки – вниз, бледнеющие щёчки – слегка надуть, та-ак, губки – сердечком, носик – часто сопит, голосок – чуть слышный.
– Ну, хоть до дома-то тебя провожу? – продолжал я.
– Паш, не надо, прошу. Вдруг увидят?
Господи, за что мне всё это?!
– Ктó увидит, Иринушка? Прохожие? Ну так что? Чего ты боишься? Или кого? – трус тот, кто сдаётся без боя, чёрт возьми!
– А соседи? Они же скажут, что между нами есть близость!
– Для тебя так важно мнение соседей? Если они и следят за тобой по пятам, то увидят, как я довёл тебя до подъезда, чмокнул в щёчку и пошёл назад. Кому и что они скажут страшного? Вообще, это мы будем говорить, что близость есть – между ними!
– Пожалуйста, не надо язвить… – она еле двигала губами. – Думаешь, мне самой легче? А родители если узнáют?..
– И хорошо! Я – высокий, красивый и скромный, понравлюсь им обязательно.
– Паш, остановись… Мама не переживёт, если я скажу, что заходила в общежитие! Её здоровье мне – дороже!
Результат этого боя не стал оригинальным: на шикарных ресницах заблестели брильянтовые капельки. Моя реакция новизной тоже не отличалась:
– Ирочка, И-ирочка, ми-иленькая, не на-адо так…
«Нет, чёрт тебя подери, я сегодня обязательно что-то устрою! Если не лично, то заочно о себе заявлю, увидишь завтра сама!!!» – с такими мыслями я нежно гладил Ирину по лицу и целовал в глаза.
– Хотя бы до раздевалки проводить тебя можно? – прозвучал голос побеждённого.
В ответ её губы быстро, словно тайком, коснулись моих.
– Прикинь, целуемся с тобой перед дверью деканата! Чем не романтика? – сказал я, когда мы спускались по лестнице.
4.
– Порядок, Паш! – Boвик стал распаковывать какой-то здоровенный свёрток.
– Купили? Вот красавцы! Сколько?
– Как и собирались: десять метров, – Поваров показал моток капронового троса толщиной в палец.
– И ещё три литра, – добавил Стелькин, выгружая из сумки шесть бутылок «Жигулёвского».
– Тогда пойду готовить ужин, – я подхватил нож и миску. Господи, как прожить эти три часа до одиннадцати? Руки чесались, в груди стучал азарт, и невозможно усидеть на месте.
В общаге тоже царило оживление. Студентов сегодня и выселяли, и на субботник собирали, и постельное бельё стирать заставляли – подобные объявления украшали этаж.
Пока мы ужинали и прибирались в комнате после ужина – началась дискотека. Полчаса помелькав в скопе пляшущих, пошли «на дело».
– Сначала вяжем двери на втором этаже, потом – на первом. Нож взяли? – Вовик давал последние указания.
Стелькин ещё раз нащупал нож в кармане, я разместил моток троса на плече под курткой.
– Хватит нам? – спросил Вася.
– Должно хватить, – ответил Поваров.
У меня почему-то исчез весь азарт, зато появился страх.
– Ребят, мож, не надо?
– Это что ж я слышу! На-адо! Боязно? Ничего-о! Прикинь, её батёк завтра на работу через окно вылезать будет, – начал успокаивать Вовик. – Да за это все его ученики нам спасибо скажут! Вместе с коллегами.
Иринин дом, считай, в трёх шагах от общаги. Её, небось, в пединститут-то отправили только потому, что ходить близко, а то соседи плохое подумают. Двухэтажное здание времён культа личности светило несколькими окнами в темноте старого проходного двора. По три квартиры на этаже.
Войдя в просторный, но грязный, подъезд, Вовик первым делом выключил свет. Затем, ступая тише, мы поднялись на второй этаж и молча привязали ручки трёх дверей к перилам.
Теперь – самое главное: первый этаж и квартира номер три. Конечно, можно было привязать её одну, но тогда утром на помощь пришли бы пресловутые соседи, а у Ирины появилась бы почва для подозрений.
Чёрт, откуда эта дрожь в руках? Приматывая трос к шершавому чугуну перил, я внезапно подумал: а что, если кому-то из жильцов взбредёт сейчас вернуться домой? Или наоборот, выйти на свежий воздух, едва я возьмусь за ручку? Зато если всё удастся, завтра утречком я как бы ненароком загляну сюда и освобожу Ирину из плена.
Вдруг – о, боже!!! – словно гром, словно выстрел, в двери третьей квартиры щёлкнул замок. За двадцать минут до полуночи! Вот! Сам накаркал! Что делать, что делать?.. Мои мысли походили на картины абстракционистов. За то мгновение, что мы были в шоке, дверь открылась, обнажив тусклый угол света, и Иринина мать вышла на площадку. Мы вжались в стену. Я успел отбросить кусок троса, один конец которого был уже зафиксирован.
– Опять шпана свет гасит, – мать уверенно и неумолимо направилась к выключателю.
Ещё четыре секунды, и она нас увидит. Тогда путь к Ирине мне будет заказан. Ну уж нет! Вот я сейчас с мамой-то поговорю! Да и дружков подставлять негоже.
Женщина, не дойдя двух шагов до цели, остановилась и прислушалась. Выйдя из светлой квартиры, она не могла нас разглядеть, зато мы давно адаптировались к темноте. Вот она отворачивается, протягивает руку… Время действовать пришло. Сейчас я подойду к Тамаре Станиславовне, извинюсь, вежливо поздороваюсь и скажу – честно и прямо, – кто я такой, и какое сильное и глубоко искреннее чувство заставляет меня находиться здесь в столь неурочный час. Верю, что эта неглупая и добрая женщина обязательно поймёт меня и сжалится над моей измотанной душой! Вот я уже подхожу к ней, вот открываю рот…
– НЫ НАДА СВЭТ! ДЭНГИ ДАВАЙ!! И РАЗДЭВАЙСА, ДА ПХАБЫСТРЭЕ!!!
От такого голоса меня самого прошиб озноб. Я и не знал, что умею так жутко говорить. Оцепенение длилось долю секунды. Спотыкаясь о собственные тапки, бедная женщина ринулась к спасительной (в большей степени – для нас) двери.
– Boлодя, Boлодя! – вопила перепуганная мать. – Деньги грабят!..
Дверь моментально захлопнулась, защёлкали все замки одновременно. О том, как, очевидно, спавший Володя (тот деспотичный Иринин отец) вникал в суть происшедшего, было слышно, наверно, всему дому. Напоследок я стукнул в дверь кулаком несколько раз.
– Так ты пошкорей давай! Мы шавшем жамержаем ждешя! – невероятным фальцетом завизжал Поваров, отступая к выходу. Прижимаясь к стене дома, пригибаясь под окнами, мы дошли до угла и пустились наутёк. Никогда ранее так охотно я ещё не бегал!
Окошко нашей комнаты светилось: уходя «на дело», мы специально оставили лампу включённой. Так, на всякий случай. Только в комнате, раздевшись, смогли отсмеяться.
– Ну, ты маладэ-эсь! – сказал Стелькин, давясь слезами. – Спас всех нас.
– И с мамой заодно пообщался, – добавил постанывающий Вовик. – А уж девку-то, небось, перепугал насмерть!
– Мне кажется, её теперь и днём одну никуда не выпустят, – проговорил я. – Да, не довелось мне её завтра освободить…
– Ерунда, что-нибудь ещё придумаем, – с готовностью ответили друзья.
– Ох, братцы, что б я без вас делал!
– Да ладно, ладно тебе. Включи-кась лучше музыку…
5.
Утром в восемь часов нас разбудила вахтёрша.
– Павел тут есть? К телефону. Говорят, срочно.
– Межгород, бабуль? – у меня нехорошо похолодело внутри.
– Не, кажись, местной.
– Чей голос? – я натягивал штаны.
– Женской.
Господи, что ещё случилось?..
– Да! – говорю в трубку, готовый к самому худшему.
– Паш, Паша, это Ирина. Доброе утро!
Опаньки! На какой-то горе завёлся свистящий рак!
– П-привет, Ирочка!..
– Пожалуйста, не задавай сейчас вопросов, я расскажу всё позже, – её голос дрожал, бедная, небось, ночь не спала.
– Хорошо, не буду. А ты что, только за этим звонила?
– Нет, Пашенька, ты не мог бы зайти за мной? В институт вместе пошли бы…
Автор публикации
Сергей Дорохин
52 годаДень рождения: 25 Июня 1972Комментарии: 835Публикации: 64Регистрация: 16-05-2022
В творчестве никогда не ориентируюсь на какие-либо модные тенденции, не подчиняюсь каким-либо планам, не ограничиваю себя какими-либо рамками (уважая разве что рамки приличия) и принципиально избегаю тем, связанных с политикой и религией. За относительно недолгий срок творчества выпустил три сборника рассказов и роман "Три тысячи километров". Рассказы печатались в газетах «Веста» и «Моя семья», в литературных журналах «День и ночь», "Южная звезда", "Вокзал", "Странник", "Иван-да-Марья", "Менестрель" (категорически игнорирую журналы с платным участием: публикация "за деньги" - такой же показатель успеха, как и любовь "за деньги"). Лауреат литературного конкурса "Вслед за путеводной звездой" имени Л. А. Загоскина (2014), финалист международного фестиваля СМИ "Живое слово" в Большом Болдине в номинации "Живые истории" (2015), финалист конкурса "Литературная перемена" в номинации "Проза" (2016), победитель конкурса "Добрая книга" - 2016, лауреат премии Козьмы Пруткова-2016, лауреат конкурсов "Крымское приключение-2016" и "Крым романтический-2017".
1
1
3
3
2
2
Спасибо! Интересно. Прочитала с удовольствием! Ну, ребята креативщики, особенно Паша. И финал – прелесть! Не было бы счастья, да несчастье помогло. Только, Паша, если все сложится с Ирочкой, храни секрет, не выдавай, НЫ НАДА!
Добрый вечер! Спасибо за проявленный интерес!)
Однако у прототипов рассказа ничего хорошего не вышло. Хотя… Смотря что считать хорошим…
Вот, именно, только жизнь может показать благо или зло произошедшее. Ну, я так думаю.
Вот одна моя знакомая разошлась много лет назад , с кровью от себя отдирала первого мужа. Прошло лет тцать. Она счастлива с другим и говорит: “Это же счастье, что тогда именно так случилось! ”
Может и для прототипов ваших героев не случившееся – лучшее. Уж больно девочка зависима…
Такие “ежоворукавичные” девицы потом оказываются латентными… эммм… этими, которые с заниженной планкой…
Думается, что не всегда. В этом случае, может и так… Но, что ничего хорошего такие ежовые рукавички не принесут, это точно. Вот она чрезмерная родительская любовь с повышенной моральной ответственностью и неоправданными санкциями. Героиню пожалеть можно… программа антисчастья заложена.
Когда панцирь контроля спадает – такие обычно начинают “навёрстывать” недополученное от жизни и от молодости
Согласна, Сергей. И таких девочек в юности видела. К сожалению! И как , правило, итог один – несчастливы!
Хорошего дня.
Великолепно!
Этому рассказу уже больше лет, чем мне было на момент его создания)))
Что делать, отстаю от жизни.
Да это не вы отстаёте, это я сперва старьё начал тут вывешивать))
Любопытно, многие авторы действительно сначала выкладывают свои старые вещи.
Притом, бывало, что в день сразу по десятку или более штук.
Потом Админ дипломатично сократил такую возможность до 5, и правильно сделал.
Но надо было идти дальше, ограничивать до 1-2.
Ведь многие произведения таких “старых” авторов прошли мимо внимания читателя, не будучи ни прочитанными, ни оцененными.
Вообще-то, Публикация должна быть неким событием на Литре, которое должно привлечь внимание, обсуждаться, хвалиться и критиковаться.
Ведь задача наша не только выложить как можно больше, но и учиться друг у друга, уметь услышать и уметь возразить.
Совершеннейшая правда!
Но то, что вы описали, это скорее характерно для неопытных в сети авторов, которые, полагая, что тОлпы восторженных читателей появятся тут же, торопятся максимально быстрее вывесить в сеть свои нетленки (некоторые ещё и едва ли не всё своё ПСС одним файлом выкладывают).
Авторы, имеющие опыт сетевых публикаций, спешить не будут, да ещё и один рассказ по частям вешать будут. Кстати, иные порталы установили лимит даже не в количестве публикаций, а в количестве знаков в сутки!))
Конечно!
Публиковать здесь длинные тексты – не имеет большого смысла.
Разве что для собственного самоудовлетворения.
Читаются они (если, конечно не шедевр) с трудом.
Это потом, скажем, год спустя, когда всё уляжется, можно будет заново переопубликовать отдельные части в одну публикацию единым текстом.
С другой стороны, некоторые авторы используют Литру как хранилище, архив с личной ячейкой, которой потом могут воспользоваться внуки и повосхищаться своими бабушками-дедушками. Правда, надежна ли Литра в плане долгожительства, этого никто не знает. У нас, “такскать”, общественный договор, который особенно никого ни к чему не обязывает. Вот обанкротится Литра, и что тогда делать?
А вот тот вышеупомянутый портал, откуда многие авторы теперь вынуждены эмигрировать, напротив, сказал, что принимает только крупную форму, у кого она мелкая – или объединяйте в сборники (“автор, открывая вашу книгу имеет право рассчитывать на то, что проведёт с нею некоторое продолжительное время…”), или валите нафиг…
Несколько раз было такое, что литературные порталы, и вроде бы солидные – Факультетбук или Форлит – приказывали долго жить. Может, провести для авторов Литры мастер-класс, довести до их сведения, что ещё в конце прошлого века человечеством была создана такая сущность, как внешний USB-флеш-накопитель – он тоже сносно может исполнять функции хранилища файлов и архивов, и с долговечностью литературных порталов вообще никак не связана)))
Можно и флешкой.
Правда, не та получится атмосфера.
Флешками ведь не напасешься, да?
А ссылку можно раздавать по пять тысяч раз на дню!
Чувствуете могущество интернета?!
Я говорю про флешку – как про хранилище информации. Типа, что если один сайт загнётся – с этой флешки всё можно будет перевесить на другой сайт.
Лайк! А за эту фразу: Но можно предположить, сколь скучнее и однообразнее станет жизнь, если все начнут делать лишь то, что умеют – отдельная благодарность!
Конечно, Сергей, флешка в этом поможет!
Ее даже можно будет завещать внукам.
А они загонят её с аукциона)
Ну так и я об этом!
Наследство ведь!
Спасибо. Читаешь и хочется продолжать.