Октябрь

Он видел её почти каждый день: по средам, пятницам и субботам; иногда навещал в четверг. Когда начинало рано темнеть и бродить по пустынным улицам спального района становилось небезопасно, тогда он провожал её до самой парадной, но никогда не переступал бетонного порога.

Он любил навещать её ранним утром в понедельник и будить ледяными каплями дождя, громко ударяющими о подоконник, когда она, уставшая оттого, что едва только проснулась, зевала и что-то невнятно бормотала про несправедливый и жестокий мир.

Когда она опаздывала в школу, он всегда поддувал ей в спину нежным октябрьским ветерком с ароматом прохлады, помогая идти. А потом покорно ждал конца занятий, спрятавшись под одиноким кроваво-красным боярышником, перебирая в ладони горсточку мелких ализариновых ягод, и каждая ягодка была его загаданным желанием.

В другие дни — он собирал букеты из листьев. Больше всего ему нравились композиции из чёрной ольхи и рябины.

Он выстилал ей солнечными лучами дорожки от угрюмого красно-кирпичного учебного заведения и до самого порога и раскладывал колючие каштаны вдоль тропинки через парк. Ему казалось, так дорога домой становилась чем-то похожей на небосклон, а плоды — на зарождающиеся звёзды.

Временами, когда девушка грустила, он посылал ей небольшие подарки: жёлуди, орехи; или приносил с собой из далёких лесов насыщенный запах хвои и первого инея.

Она была его лесной королевой, такой юной и искренне невинной, что ему было трудно поверить в её существование. Хотя, казалось бы, его собственное — куда нереалистичнее.

Среди восьми миллиардов людей он сумел найти ту, что была прекраснее всех нимф и греческих богинь Древнего мира, с которыми ему только приходилось встречаться.

От неё всегда пахло имбирём и ванилью, а бездонно-карие глаза светились какой-то необъяснимой теплотой и лаской — они всегда излучали любовь, чистую и светлую, такую далёкую… Она распространялась на всё, кроме него.

И он отступился, впервые за всё своё многотысячелетнее существование, он мечтал разделить с ней жизнь и венок из жёлтых кленовых листьев. Пусть даже она не могла знать о его существовании, он полюбил её.

Полюбил так, как когда-то потерял рассудок от кленового сиропа, как сладкий, тягучий мёд и нежную ваниль. Он ощущал себя пчёлкой, которую лишили самого душистого на поле цветка.

Когда-то, с десяток лет тому назад, он мельком прочитал в одной детской сказке о русалке, обратившейся морской пеной из-за несбывшегося чуда любви и теперь тоже мечтал растаять в мрачных красках пасмурного неба, лишь бы только заслужить хотя бы один её взгляд.

Он страдал, но всё равно был счастлив.

Начинало холодать. И Октябрь всё чаще кутался в своё горчичное пальто, пряча руки в глубокие карманы.

Близился Ноябрь, серьёзный подросток в коротком чёрном плаще и с бесконечным творческим беспорядком на голове.

Уже давно выпал первый снег, и трава теперь каждое утро была покрыта тонким слоем сияющего серебряным блеском инея, предвестника холодов. Лужи постепенно сковывала тонкая корка льда; птицы покидали насиженные места и улетали в поисках тёплого места для зимования.

Но до зимы было ещё далеко… Однако Октябрь уже физически ощущал, что время его подошло к концу. Слабость в конечностях приобрела постоянный характер, и он больше почти не передвигался.

Его ореховая лохматая шевелюра начала постепенно седеть, волосок за волоском, пока окончательно не перекрасилась в сияющий жемчужный. Кленовый венок уже давно завял, листья засохли и скукожились, а кожа, обычно оттенка персиковой карамели, начала покрываться белёсыми пятнами.

Он медленно исчезал, уступая место другому, и больше не мог уже видеть её.

Сидя на промёрзшем асфальте, совсем недалеко от заветной парадной, куда он с трудом добрался, еле переставляя онемевшие ноги, месяц с трудом заставлял себя дышать. Его веки будто налились свинцом, но он знал, что стоит закрыть глаза, как всё это закончится. Оно всегда так заканчивалось — одинаково.

Но в этот раз ему не хотелось уходить. Не в этот раз. Он был просто не готов уйти, не попрощавшись, не увидев её в последний раз.

Облокотившись плечом о бетонную лавочку — удивительный предмет местного декора, Октябрь тяжело вздохнул: в его янтарных глазах одна за другой появлялись крупинки холодной стали — это зрение начинало давать сбой.

«В самом деле, — подумал он. — Как тяжело уходить, когда так хочется остаться. Особенно, если у тебя нет выбора.»

— Вот, держите, — мелодичный голос прозвучал совсем рядом, сверху, над ухом, и на вздрогнувшие от удивления острые плечи опустилось тёплое и колющееся покрывало, это был клетчатый плед, от которого исходил тот самый аромат, три десятка дней кружащий его голову.

Октябрь робко поднял взгляд, и на мгновение в нём будто бы что-то изменилось, в глазах промелькнула приторно-горькая смесь из надежды и её отсутствия. Казалось, он вот-вот заплачет.

Мелькнул размытым пятном силуэт — послышались быстрые тихие шаги. Они удалялись, но слабый запах ванили и имбиря, волосы цвета жёлтого клёна и греющий взгляд цвета чая будто бы на мгновение задержались в воздухе.

Задержались и растаяли так же незаметно, как и появились.

Октябрь плакал, и было в этом что-то волшебное… Он таял на глазах, задыхаясь и беспомощно хватаясь за воздух. Октябрь словно умирал и воскресал по несколько раз за секунду. Он не знал, что с ним случилось, и даже не мог осознать, счастлив ли, что смог взглянуть на неё перед уходом. Но неужели она заметила его? Когда? Как давно? Неужели она тоже могла его видеть? Неужели она в действительности знала о его существовании, тогда как он даже не надеялся на это? Сколько «неужели»…

Месяц взволнованно вздохнул, с сияющими глазами, и исчез, как исчезает внезапно подувший ветер, оставив после себя лишь слабый аромат фундука, робкого дождя и туманного утра.

Пчёлка умерла раньше срока, приняв слишком большую дозу мёда.

Конец.

Примечание автора
Упомянутые в тексте деревья имеют символическое значение и дополнительно характеризуют как сам Месяц, так и его влюблённость. Одно из старинных народных названий боярышника — «дерево невинности», а в античном мире венок, сплетённый из веточек этого дерева, символизировал чистоту и целомудрие новобрачной. В контексте рассказа роль «новобрачной» играет любовь, так как является внезапным и непривычным главному герою чувством, с которым он никогда не сталкивался. Отдельного внимания заслуживает любимый букет Октября, состоящий из рябины и чёрной ольхи. Рябина считается деревом, в том числе преданной, любви. Чёрная ольха же ассоциируется, с одной стороны, со смертью; с другой стороны, у кельтов она считалась символом воскресения и обожествления. Таким образом Месяц пытается показать девушке, что его чувства неизменны, но как и они, так и он сам скоро покинет этот мир, или умрёт.