Легкий ропот мельтешащих машин. Желтые фары, хищнически выискивающие потерявшихся жертв человечества. Криминальный городок в доброжелательно разрекламированном мире.
Леденящий воздух покалывает слух, и все сторонние шумы кажутся потусторонними, нереальными. Дереализация. Тело отделяется от разума, от сознания, лишь бы не слышать его: нарастающий звук одинокой скрипки.
Эта скрипучая тоска разогревает связки только в моей голове. Хорошо, прохожие не слышат. Все люди проходят мимо в полном равнодушии. А если бы они услышали? Они бы подумали, что играет новичок – много фальшивых нот. Как типичные Homo Sapiens, они, не разобравшись, начали бы меня критиковать и поспешили бы с выводами. Но у меня прекрасный слух, с детства! Ах, если бы они знали!…
Сосульки. Холодные и острые. Они тоже издают свои уникальные звуки – звенят ледяной неприступностью. Их мелодий боятся, ведь концом зимней песни может стать звонкий хруст и прощальный удар для невнимательного прохожего.
Сквозь замерзающие слезинки, раскрашу-ка детской шалостью «теплую», «добрую» обыденность.
Я разбиваю сосульку об голову, и внутри все начинает звенеть. Наверное, просто от того, что слишком сильно приложилась… Правда и скрипка, выброшенная в оставшуюся позади мусорку, все еще фальшивит в моей голове. Да уж, от себя ничего не скроешь. Мне и вправду далеко до мастера. Ой, нет, что это я. Нет, все прекрасно. Зачем я себе накручиваю?
Иду дальше, и с каждым шагом два надоедливых шума перепутываются и нарастают всё больше и больше. Голова начинает болеть, и я присаживаюсь. Мимо проходит #яжемать с коляской. Детский плач пробивается сквозь мой головной оркестр. Помимо него, еще одна, более ритмичная и обрывистая мелодия – ругань молодой мамочки. Она почему-то на меня оборачивается, морщится, и сильнее впихивает в уши наушники. Будто что-то раздражает её слух. Но я молчу! как и тогда, в детстве. Тем временем, разумный ребенок в коляске, будто бы невзначай, подкидывает мне погремушку.
Трясу погремушку. Раз-два-три-два-четыре… Флешбеки в детство с каждым встряхиванием… Ладно, пора с этим поканичвать. Всё равно темп здесь не уловить, слишком уж он хаотичен. Три-два-четыре и стоп!
Вдруг понимаю, что рука моя лежит в бездействии, а шумы продолжают взбалтываться в моей голове, подобно сотне крошечных шариков в брошенной детской игрушке. Почему все эти непроработанные звуки так прочно и громко укрепляются в моей голове?
Пока шла к метро, мой внутренний оркестр расцвёл в разнообразии: жалостное кошачье мяуканье тянулось где-то между нот, и безумно-раздражительный скрежет шурупа о стекло (я же говорю, криминальный городок!) гудел так, будто им проводили по самому сердцу. Разбавляло канонаду прихрустывание снега, напоминающее ломающиеся кости. Пара человек почему-то обернулась на меня, но мне было не до этого. Все равно никто ничего не слышал.
И вот я уже стою у кассы. Скорее бы домой, избавиться от этого ада в моей голове! Я пытаюсь не замечать пёстрые оттенки незвучных проблем, но чем больше я их игнорирую, тем громче они кричат.
ХЛОПОК!
И вдруг! звуки прекращаются? Да! Наконец-то! Что-что? Не верю своим ушам! Тишина и спокойствие после всего, что мне пришлось пережить?
Скорее бы домой! Уже еду на эскалаторе. Колени всё ещё трясутся, а пальцы нервно теребят кусочек шарфа. Но на душе уже гораздо больше опустошения облегчения.
Вернувшись из своей временной мысленной отключки, начинаю замечать, что люди меня, почему-то, обходят, огибают и избегают. Наверное, им просто неприятно, что я елозю душный шарф. Ладно, не буду. А вообще, такое ощущение, будто все понимают что-то важное, кроме меня…
Неожиданно, меня кто-то хватает за плечо. Это какая-то ночная бабушка, что есть редкость (обычно бабушки орудуют в метрополитене часов в пять-шесть утра, а сейчас уже поздний вечер).
– Музыку нужно слушать в наушниках, а не через колонку! Тем более такую отвратительную и незвучную, как у тебя!
– Какую еще музыку? У меня не играет никакой музыки…
– Ужас! Девка-то сама оглохла от такой музыки! Тьфу-ты. Как можно слушать такую музыку, отвратительную и невзрачную, как у тебя? Сама не выдержала да оглохла! Нет, ну точно! Конечно, раз такая музыка, отвра… – повторяющиеся слова, как у типичных ворчливых бабушек, всё больше утихают и уходят под сморщенный нос.
Однако сейчас я благодарна этому ворчанию, этому бесконечному «оглохла»: около меня витает близкая, но непонятная мысль. Я ее подлавливаю и зажимаю в кулаке. Так не хочется раскрывать ладонь, но невольное, неудержимое осознание всё-таки разжимает напряженную кисть.
И вот, впервые за долгое время, ясная и четкая мысль пролезает, просачивается в мой разум: я слышу всё, кроме себя.
Неужели стало всё так плохо громко, что это заметили даже окружающие? А я оглушила саму себя? Мне было так больно, что я сама себя заставила оглохнуть? А что ж теперь делать?
Неужели, неужели придётся собраться с силами и тоже всё это заметить? Придётся вернуться к адским звукам в моей голове?
Мне не хотелось вовремя разбирать по нотам каждую мелодию, и теперь придётся распутывать этот предлинный (но не бесконечный!) комок немелодичных проблем?
***
Прихожу домой, и всё еще ничего не слышу. И эта нервозная тишина, самая пустейшая пустота, пугает гораздо больше, чем хоть какой-то оркестр мыслей. Пускай, пускай, праздничные фанфары с новой яростью начинают ночной музыкальный перфоманс!
От себя не убежишь.
Автор публикации
