Нам раздали листочки с номерами – 1, 2 или 3. Это были номера наших команд. Мы кинули вещи по домикам и пошли по командам.
Погода была прекрасная, солнечный светлый день… С погодой весь кэмп нам везло. Мы собрались на большой поляне, каждая команда в своем углу и должны были придумать название, кричалку и гимн нашей команде.
В командах перемешали русских и американцев, и в каждой группе каждый день выбирали нового лидера. Команды разделили по признаку «открытости», по темпераменту. Я попала в группу закрытых флегматиков. Тех, кто внешне казался холодным, но внутри у них «горел огонь». Потому что если перемешивать холериков, сангвиников и меланхоликов, то холерики забивали флегматиков и меланхоликов и не давали им раскрыться. Что только в таких командах, «темпераментных», флегматики и меланхолики могут проявить себя.
Я оказалась в группе с Шерил, Анной, двумя Сашами, Аней Петрилиной, Джейком и Мариной…
Джессика оказалась в команде черепашек сангвиников-холериков вместе с Сулвин, Леной Ситоковой, Сашей Янченко, Машей Бонтюк и Райли, а Морген в команде меланхоликов. Эдам не примкнул ни к какой команде, он был везде, руководил, все готовил и организовывал.
Остановлюсь поподробнее на своих «одногруппниках».
Американка Анна – ее я запомнила хуже всех, хотя тогда мы с ней больше всего сдружились и она мне больше всех понравилась, была невысокого роста и худой. У нее были карие глаза, тонкий рот и нос, немного закрученный на кончике, «крючком», с темно-русыми волосами по плечи всегда в хвостике и лысеющим лбом, в ее внешности было что-то хищное, орлиное. У мужчин лысина начиналась с макушки, у женщины – со лба. А у некоторых мужчин и с макушки, и со лба. Представляю, как ей неудобно было пользоваться феном, приклеенные волосы отклеиваются, клей размягчается. Анна говорила, что обручена с очень высоким американцем, не помню его имени… Американцы говорили, что маленькая Анна и ее высокий жених со стороны были комичной парой. … Говорили, что сейчас жених Анны был с религиозной миссией в Европе, и они планировали в этом году свадьбу. Тело Анны с впалой грудной клеткой мне чем-то напомнило тело Шерил. На всех фото Шерил с Анной держались за руки и выглядели, как сестры.
Аня Петрилина, уже моя знакомая, говорили, что мама Ани переспала в университете со своим преподавателем то ли за зачет, то ли за экзамен. И Аня была то ли его дочерью, то ли зачатой, когда ее мать спала двумя мужчинами, будущим мужем и преподавателем. Бабы размножаться в университет ходят. Говорили, что у Ани сцепленные гены, ее мама зачала от двух мужчин сразу. Семьдесят процентов от своего профессора и тридцать – от мужа. Если считать, что профессор был Ане больше отец, чем муж ее мамы, то Анина мама зачала от профессора и подсунула мужу этого ребенка. И всю жизнь выдавала дочку профессора за дочь мужа. И даже ее мама сомневалась, кто Анин настоящий отец – то ли преподаватель, то ли муж – Аня была похожа на обоих. Анина мать делала тест ДНК. Но не была уверена в результате, результаты приходили разными, с разными печатками на них, прикрытыми «плащами». Этот преподаватель, Анин семидесятипроцентный отец, иногда приходил смотреть на Аню, садился на скамейке у ее многоэтажного дома в одном из спальных районов и ждал часами… Он говорил, что Аня похожа на его мать, просто копия. Говорят, что свою податливую студентку, Анину мать, он даже любил… Поэтому все соседи считали Аню именно его дочерью. Сколько у него еще было детей, никто не знал, кроме него самого. Так теперь размножался преподавательский состав – почкованием. Аня была «гибридом, от двух отцов, оба отца не читали ее своей, отец-муж матери «продал» ее за продвижение по службе и Аня после окончания должна была умереть от рака. Но «второй» отец, семидесятипроцентный, препод вуза выбил ей жизнь за границей. Можно было уехать и не умирать, поэтому Аня и поступила на лингвистику изучать английский. Говорили, что ее второй отец, преподаватель универа, тоже за работу сделал случайного мальчика рабом… Пока Анин раб еще жил хорошо: он был еще маленький.
Семидесятипроцентный отец Ани Петрилиной, профессор вуза, тоже был баптистом, читал Библию и исповедовал веру в Христа, а Аня, даже не зная его, была на него похожа. Жажда другой религии ей передалась по наследству, вместе с генами и чертами характера.
В нашей группе номер три была два Саши, и мы решили их как-то отличать. Отличали по росту – Сашу «маленького» и «большого».
Сашу «маленького» называли козленочком или мухомором, мне он напоминал гриб-боровичок. Позже я узнала, что его фамилия Горбатов. Я подумала, не тот ли это горбун, который должен был приехать. Но нет, тот должен быть американцем. Саше был двадцать один. Он был из многодетной семьи баптистов. Он был невысокого роста, ниже меня, коренастый, темноволосый, с тонким лбом и низким уровнем роста волос, из шлюх, думали все, глядя на него. Он был подстрижен под машинку и похож на ежика. Он был старшим сыном в многодетной семье, у него была старшая сводная сестра Оля и три младших сестры. Я уже была знакома с Олей – она ходила на американские встречи. И мне еще предстояло познакомиться с самой младшей сестрой Тоней, ей было шестнадцать и она встречалась с парнем, они планировали свадьбу. Отец его «любил» и никогда не заставлял много работать… Когда решали, кому из детей пить таблетку с раковой опухолью для финансового улучшения жизни их семьи, он с четырьмя сестрами тянул спичку. Саша вытянул короткую. Так выбор был сделан. По другой версии короткую спичку вытянула Оля, а Саша, как джентльмен, занял ее место на «родительском заклане»… Эту версию никто не опровергал, но и не поддерживал… Саша собирался в лагере порезать вены и не доставлять лишних хлопот семье, быстрее умереть, но передумал. Зачем портить всем отдых?
Семейный оракл говорил, что Саша – сутенер, сделает сестер проститутками. Так говорили в семье, чтобы его легче было убить. «Маленького» Сашу «маленького» называли Иисусом, он своей смертью спасал семью от бедности.
Уровень языка маленького Саши показался мне достаточно слабым. Не то, чтобы advanced, но даже не pre-intermediate.
Саша маленький мало говорил, в основном улыбался. Его языка для общения на английском явно не хватало. Требования к языку для лагеря не были одинаковыми для всех.
Саша «большой» был, соответственно высоким и толстокостным, полноватым. У него было плоское круглое лицо и большие светлые глаза с синяками под ними. В лагере он ходил в голубых джинсах, красно-черной мастерке с белыми полоскам на рукавах и голубенькой кепочке. Он работал программистом в небольшой фирме. Про него говорили, что он продал «сердце матери» за продвижение по службе. Его мать должна была скоро умереть, он растворил ей в чае таблетку, вызывающую рост раковой опухоли. Опухоли становились все популярнее, все умирали от рака. За это «большой» Саша должен был стать начальником средней руки и хорошо жениться… Его матери давали лет десять. Мать воспитывала его одна, без мужа, отец бросил Сашу совсем маленького, и Саша очень переживал… Говорили, что он никогда себя за это не простит… Эдам говорил, что из-за того, что продал мать Саша потом сопьется…
Шерил я уже подробно описала в предыдущих главах, поэтому не буду повторяться…
Марина – темноволосая, двадцатидвухлетняя, с волнистыми волосами в каре, с мелкими правильными чертами лица. Ее каре загибалось около ушей, отдаленно напоминая шапочку гриба. Она училась в университете на филологии и была из семьи потомственных полицейских – полицейскими были ее старший брат и отец. В наше сложное время полицейскими быть было сложно. Особенно в компании Эдама Хейсона. Полицейские тоже продавали детей… Кто боролся с работорговцами сильнее других, самые борзые, убивал своих детей раковыми таблетками чаще. Марина ходила в джинсах, фиолетовой майке и светло-серой объемной толстовке, похожей на мужскую. Часто носила с собой повешенный на шею на длинном шнурке серебристый фотоаппарат. Марина была негласным лидером нашей команды. Ее иногда почему-то называли Наташей, но имя Марина ей больше шло. И ее имя мне очень нравилось. Как ее звали на самом деле, я не знаю. Она назвалась, как Марина Шайн и намекала на будущую контрабанду Калашниковых. Ее старший брат был полицейским, лейтенантом. Кто-то из прародителей уже подписал, что Марина может пойти в проституцию, поэтому она и пила рак. Лучше умереть в борьбе с организованной преступностью, чем стать проституткой. Она уже выпила или скоро пила раковую опухоль, поэтому ее взяли в лагерь Эдама. Смотрела за контрабандистами и собиралась докладывать отцу и брату, писать заявления в полицию. Поэтому в лагере ее постоянно «водили», пугали, говорили в спину и в лицо обидные слова, маты. Она встречалась с парнем, они планировали свадьбу в следующем году, их отношения вызывали зависть всех девчонок, мою в том числе, всех, кто не знал, что она скоро умрет – все решили напоследок сделать ее счастливой. Все равно потом умирать. По стилю ее одежды она мне напоминала русских баптистов, таких как «маленький» Саша – стиль был очень простой, джинсы, кофты, толстовки, никакой вычурности, косметики или ярких украшений, неяркая простая одежда, скромное поведение. Она говорила тихо и по существу. Мне она нравилась, казалась взрослой, взрослее меня. Она была не на всех наших командных мероприятиях, часто отсутствовала. Ей это в укор никто не ставил… В лагере ее постоянно пугали…
И, наконец, Джейк – внешне был ничем не примечательный американец, высокий, ростом с «большого» Сашу, тонкокостный, но мускулистый, достаточно проворный, очень смуглый и худой. В его роду точно были латиноамериканцы – цвет его кожи был темно-оливковый, но волосы темно-русые, мягкие, а не жесткие, как у негров или азиатов. Черты лица были правильные – небольшие карие глаза широко расставленные, нос широкий, с большим прогибом, выраженной складкой на переносице, некрупный рот, узкий лысеющий лоб и низкая линия роста волос. Его лицо было как будто выгнуто изнутри на уровне носа и переносицы. Лицо у него было немного приплюснутое в центре лицо со вдавленной переносицей, «зверь». Его подбородок был с ярко выраженной складкой, как будто кожу, свисающую с подбородка кто-то поднял и зашил хирургически. У него сильно выдавалась вперед нижняя челюсть как у льва или тигра, и улыбка напоминала оскал дикого зверя, как обычно в таких случаях. Он скорее не улыбался, а скалился… В нем всем было что-то хищное. Джейк любил корчить рожицы и гримасы. Он напоминал то ли очеловечевшегося зверя или озверевшего человека? Но в нем было что-то звериное. Он не скрывал этого, а наоборот, скорее всячески подчеркивал. В лагере он носил темную мастерку с капюшоном и болотные шорты по колено. Джейк почти никогда не снимал солнечные очки – они как будто приросли к его голове.
Такой тип мужчин совершал инцест с матерями или сестрами, об этом говорили складка на переносице. Их могли убить раковыми опухолями родители за безбедную жизнь и продвижение по службе…
Я сразу обратила внимание на его странный постав спины – голова выдавалась вперед и как бы висела отдельно от позвоночного столба. Такую спину я видела впервые.
Это он водил в горы группы, занимался скалолазанием и был «горным» инструктором. Именно на его снаряжении мы собирались в воскресенье лазать по горам. Или, говорили, что он надел маску инструктора по альпинизму. Американцы одевали маски и на какое-то время перенимали привычки и образ жизни тех, чьи маски носили. Хотели почувствовать себя в шкуре другого человека, может быть, кому завидовали.
У Джейка в Америке осталась девушка. Она была старше его на пять лет. Ей двадцать шесть. Говорили, что она его и «поймала» на то, что пишет книгу. Он сразу заинтересовался молодой писательницей в соседнем общежитии и пошел знакомиться. Там и остался. Так он до нее девственником был. Она его и соблазнила. Ей нужен был секс. У нее до Джейка уже был парень. Эдам был недоволен, что до нее он был мальчиком, что она его испортила.1
Автор публикации
