Одиночество

День шестой

Новелла первая

рассказ Евгения об одиночестве, его пользе и вреде, и о том, что для одних это благо, а для других тяжкий крест.

А я, драгоценные мои друзья, начал свой рассказ Евгений,  решил остановиться на теме, составляющей, возможно, самую суть человеческой природы. Об одиночестве думаю я как о противоположности радости, счастья, любви, дружбы, семьи, государства, а в итоге, наверное, и самой жизни. Сегодня я расскажу вам историю одного одиночества и о том, почему имя Джексон преследует меня, и будет преследовать до конца моих дней! Давным-давно, лет двенадцать тому назад, Джексон был красивым и жизнерадостным щенком, только-только вступившим в должность сторожевой собаки на автомобильной парковке. Будка, ошейник и блестящая цепь не только не тяготили его, но, похоже, были источником гордости. Я познакомился с ним совершенно случайно. Его будка стояла в самом углу огромной стоянки, в тени высокой и старой голубой ёлки, а меня всегда привлекала зона отчуждения, возникающая под этим деревом, сумрак, хранящийся под ним в самый солнечный полдень, притягивал, и однажды я изменил маршрут, и, уклонившись на пятьдесят метров, оказался  в волшебном лесу.  Полуденный зной сменился лесным полумраком, из глубины дерева на меня смотрели чьи-то выпученные желтые глаза, а во мху, разложенном вокруг толстенного ствола, торчала семья из трёх крепких подберёзовиков.

События требовали осмысления, и я сел прямо на мох, прислонившись спиной к дереву. Когда кто-то жарко облизал мне щеку, я поначалу оцепенел, но, найдя в себе мужество, всё же повернул голову, преодолевая сопротивление моментально одеревеневшей шеи. Передо мной весело переминался с ноги на ногу жизнерадостный пёс, он вылез через дыру в сетчатом заборе и недвусмысленно предлагал мне свою дружбу. В рюкзаке своевременно оказался бутерброд с колбасой, он и закрепил зародившееся между нами чувство.  Глазевшему на нас из глубины галчонку тоже был предложен кусочек хлеба, но он только плотнее прижался к стволу. О том, что собаку зовут Джексон, я уже потом узнал от сторожей, периодически заделывающих дыру в заборе. Джексон был потомком далматинца по сложению и бассета, от которого унаследовал свой красивый окрас. Встречи наши были не слишком регулярными, иногда, где-то раз в месяц, я радовал приятеля какой-нибудь котлеткой, иногда не вспоминал о нём месяцами, и в какой-то момент, года через три, я забыл о своём друге очень надолго.

Выискивая в своём прошлом причину, по которой я мог о нём забыть, я понимаю, что причины, конечно, были. Безусловно,  человеческая жизнь бывает настолько сложна и жестока, что, несмотря на искреннее стремление всего себя отдавать делу помощи обездоленным ангелам в собачьей шкурке, сил для этого порой не остаётся, но этот случай показал всему миру и мне самому, что я не кто иной как  настоящий мерзавец с чёрной душой, и нет мне никакого оправдания.  С той поры прошло уже очень много времени, и вот, пару лет назад, сторож с моей стоянки сказал, что стоянку, на которой служил мой Джексон, расформировали, и я запоздало вспомнил своего друга, и воспоминание это настигло меня неожиданно и тяжело. По дорого домой я, конечно же, свернул к нашей ели, дыра в заборе была на месте, на месте была и будка, хотя все машины давно убрали, и кроме этой будки на территории не осталось ничего. Неизвестно зачем, обойдя вокруг, через полуприкрытые ворота, я прошел внутрь и направился к будке. Когда я заглянул в неё, моё сердце застучало так, что удары отдавались в кончиках пальцев,  кровь прилила к лицу, и казалось, что сейчас ей станет некуда деваться от такого давления. Мой Джексон сидел в будке. Глаза его были темны и пусты и никак не отреагировали на моё появление. – Джексон, дружище, прошептал я, опустившись на колени перед будкой, как ты, что с тобой? Пёс слушал меня,  повернув голову в мою сторону, было непонятно, видит ли он меня, или просто реагирует на голос. Наконец он зашевелился и начал с трудом выбираться из своего укрытия. Став напротив, он уставился поверх меня пустым страшным взглядом слепого человека. Потеря желания куда-либо смотреть отняла у собаки подвижность зрительных мышц, но через некоторое время его взгляд стал осмысленным, он сфокусировался на моём лице, и пёс заплакал и прижался ко мне, положив голову мне на колени.

– Господи, твоя воля! Слабый дребезжащий голос принадлежал маленькой старушке, тихо подошедшей к нам с двумя большими сумками, – полгода я прихожу к нему, и ни разу не видела, чтобы он вышел из своей конуры, старушка украдкой перекрестилась, – ни разу не притронулся к еде, а тебя, видно, ждал, вишь, как он к тебе…, где же ты раньше был, мил человек. Женщина рассказывала о том, что хозяева покинули парковку, с собак же просто сняли ошейники и отпустили восвояси. Они еще долго прибегали сюда, я ведь их всех подкармливаю, а этот так ни разу из будки не показался. Я слушал рассказ старушки и одновременно чувствовал, как тяжелеет голова Джексона у меня на коленях.  Бедный пёс умер у меня на руках, и я до сих пор не могу понять, то ли на самом деле у собаки не осталось больше сил для того, чтобы продолжать жить с вновь обретённым другом, то ли с его стороны это был позорный для меня акт недоверия, и Джексон предпочёл умереть по семейному, в объятиях друга, не дожидаясь с моей стороны очередного предательства, которого он никак не заслужил…

-Да, севшим голосом задумчиво произнесла Варвара, вытирая слёзы и борясь с комком в горле, я понимаю, Женя, что ты хотел этим сказать, но, думаю, ты несправедлив к нам. Все переглядывались, отмечая на лицах друг у друга следы слёз и покрасневшие глаза.

– О чём ты, Сергей с недоумением простодушия  смотрел на Варвару, отличная история хорошего доброго человека!

– Нет, Серёжа, я хорошо знаю Евгения Александровича, он помогает не только забрасывать подальше от людей эксцентричных бездельников. И если его сегодняшняя история не о том одиночестве, которое он видит в глазах слепоглухонемых детей, то это говорит только об одном. Он не верит  в пользу подобных рассказов, а значит, он не верит в нас. И это уже не про собачек, это про наше бездушие и нашу двуличность.  Для тех, кто не в курсе, почти всё своё состояние Евгений Александрович расходует на финансирование программ поддержки этих детишек, в интернатах, о которых мы с вами предпочитаем не знать, и для меня его рассказ – это просто удар…

-Спокойно, Варя, вы все очень хорошие ребята. Я ведь, по сути, не об одиночестве хотел вам рассказать. Баланс этого одиночества внутри нас это очень причудливая характеристика. Одних она заставляет ехать на край света, чтобы вдали от всех услышать тоненький голос то ли Бога, то ли своего собственного Я, другие, пугаясь этих голосов, рвущихся из глубин подсознания, идут бродить по улицам, чтобы заглушить их, ходят в театры и концертные залы, не брезгуя такими экземплярами, от пения которых еще долго   морщится их чувство прекрасного. А в это время, пока мы что-то там глушим и к чему-то там прислушиваемся, ищем, кому бы еще помочь и на кого бы еще потратить своё внимание и свои последние деньги, совсем рядом сидят, терпеливо ждут  и с обожанием смотрят на нас наши ближние. Я, драгоценные мои друзья, думаю, что пора уже признаться самим себе, – мы с вами побросали всё на свете и уехали чёрте куда не потому, что боимся за свои драгоценные жизни больше, чем за жизни тех, кого мы любим. Любим даже больше, чем самих себя. Мы ведь не побоялись оставить их на попечение противной старухи с её неприятной ржавой косой. Пройдёт ещё пять дней и вы улетите, чтобы рука об руку, всем вместе с достоинством нести все тяготы и лишения, выпавшие вам  волею судьбы. И только один Евгений Александрович останется здесь дожидаться приказа о сворачивании программы эксперимента, о котором я расскажу вам как-нибудь в следующий раз…