Добавлено в закладки: 0
Тератологическая история
(Фантазии на тему повести М.А.Булгакова «Собачье сердце»)
— Я вам, сударыня, вставляю яичники обезьяны, — объявил он и посмотрел строго.
-Ах, профессор, неужели обезьяны?
М. А. Булгаков. « Собачье сердце»
«Яйца» — слово из профессионального сленга врачей гинекологов. Оно обозначает яичники (ovarium inferum), — парные женские половые железы. (Авт.)
— Чи-чи-чи-чи-чиии! Сдохну я скоро в этом вонючем зооцирке! Жара такая, что шерсть плавится на загривке и ошейник растер до крови места комариных укусов. Арик, — сволочь смотрительская, воду не несет уже второй день! В открытую пасть все время норовят влететь две зеленые мухи. А этой гниде, которая зверинцы придумала, я бы в ноздри железное кольцо вставила и целыми днями по клетке таскала всю его оставшуюся жизнь! Люди добрые, но как же я в детстве танцевала сальсу в шапито! Гастроли, гастроли, мне сам начгоскомцирк большое будущее пророчил, да из-за кризиса все и развалилось на части! Плакать осталось! Шея болит нестерпимо, и будущее мое представляется мне совершенно отчетливо: завтра появятся не шее язвы, и, спрашивается, чем я их буду лечить? Зимой хотя-бы переведут в теплый обезьянник, подохнут кусючие мухи, — и можно, зарывшись в теплую солому, переждать воспаление.
А теперь куда пойдешь? Били меня?.. По голому заду от Арика получали? Достаточно. Все испытала, с судьбой своей мирюсь, и если плачу сейчас, то только от физической боли и зноя, потому что дух мой еще не угас… Живуч обезьяний дух. Но вот тельце мое изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно. Ведь главное что, — как затянул ошейник, гад, — на последнюю дырочку. Под шерстью растерло, и защиты, стало быть, для шкуры нет никакой. Я очень легко могу получить заражение крови, а, получив его, я, товарищи, подохну в муках. С сепсисом полагается лежать в ветлечебнице и антибиотики получать четыре раза в день, а кто же меня, одинокую макаку, будет досматривать, Арик, что — ли? Начнутся осложнения, поползу я, ослабею, и любой ветеринар усыпит меня насмерть. А смотрители из зооцирка ухватят меня за ноги и выкинут на телегу…
Смотрители из всех трудящихся — самая гнусная мразь. Человечьи очистки, самая низшая категория. Ветеринар попадается разный. Например — покойный Стас с Шулявки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время болезни перехватить кус. И вот, бывало, говорят старые макаки, принесет Стас с рынка связку, а на ней до трех бананов. Царство ему небесное за то, что был настоящая личность, частный ветеринар, а не коновал из Районного ветприемника. Что они там вытворяют в Райвете — уму обезьяньему непостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из гнилых бананов суп варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают. Иная шимпанзенка попадет по случаю в дом, к какому — нибудь олигарху, ну, правда, наш «новый русский» ее в чистую отдельную комнату посадит. Да ведь сколько за это жилье ей издевательств надо вынести. Ведь он ее не каким-нибудь обыкновенным способом содержать хочет, а подвергает детской «любви». Эти его дети, между нами говоря… Хоть и живут богато, и все с дорогими игрушками. Да… Прибежит шимпанзенка, а они соберутся гурьбой, и давай в нее мандаринами швырять. Больно! А мандарины у обезьяны, как известно, — единственное утешение в жизни. Дрожит, визжит, а лопает… Но ей разве такое обхождение не обидно? У нее и гордость, какая — никакая имеется, вот она, вот она… Бежит, спасается к себе в комнатушку. Лапы в синяках, в животе дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а жилетку она зимой носит холодную, одна кружевная видимость. Гордый бизнесмен смотрит на своих деток – разбойников, лыбится, и думает, — пришло мое времечко! Я теперь депутат, и сколько ни накраду — все на женское тело, на Куршавель, на вискарь. Захочу, — крокодила заведу! Потому что наработался я в молодости инженером достаточно, — пусть хоть детки мои повеселятся. Будет с меня, а загробной жизни не существует. Жаль мне ее, жаль! Но саму себя мне еще больше жаль. Не из эгоизма говорю, о нет, а потому что мы действительно не в равных условиях. Ей-то хоть дома сытно, ну а мне, а мне… Куда пойду? Чи-чи-чи-чи-чиии!..
— Фить! Фить! Чича,Чича! Иди ко мне! Иди сюда, маленькая, — напротив клетки возвышается гламурного вида почтенная мадам. Она засовывает сочный персик в дыру сетки — рабицы. Сзади нее шатается уже с утра «синий» Арик с двумя «Немировскими». Он кивает и икает одновременно. Мадам очень подходит дорогой костюм от Жан Даниель, а вокруг статной фигуры витает сладковатый кокон из сандала, пачули и еще чего-то больничного. Они сегодня завтракали бисквитами, они — величина мирового значения благодаря яичникам – женским половым железам. Ближе — яснее — госпожа. А вы думаете, я сужу по костюму? Вздор. Брючный костюм теперь очень многие мадам носят. Правда, качество не такое, об этом и говорить нечего, но все же издали можно спутать. А вот по глазам – тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза значительная вещь. Вроде барометра. Все видно у кого большая грязь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть кулаком в зубы, а кто сам всякого боится. Вот последнего холуя именно и приятно бывает схватить за волосы. Боишься — получай. Раз боишься — значит стоишь… Чи — чи…
«Чича» она назвала ее… Какая она к черту «Чича»? Чича – это значит веселая, упитанная, авокадо жрет, в шапито выступает, а она лохматая, тощая и паршивая, во рту пересохло, — заключенная макака. Впрочем, спасибо на добром слове. Зачем, спрашивается, принесло ее в этот виварий? И что это она там держит в другой руке? Клю-чи-и!! Чи-чи-и!!! Ключи от моей клетки! Мада-а-ам, — ножки ваши вечно буду целовать, я все поняла! Вы пришли забрать меня к себе, подкупили смотрителя,- я на все почти согласна, — только вытащите мое макакачье тельце из этого концлагеря!
И сбылось! Через минуту Чича вгрызается в божественный персик на коже заднего сиденья «Мерседеса», дрожа от удовольствия, предчувствия и прохлады кондиционера. Скоро они останавливаются возле стеклянного подъезда, над которым красуется золотом: «МЕГАСТАР — РЕЗУСШОУ & ГИНОМЕДИКАЛ» И ниже — «Клиника доктора медицинских наук, профессора В.В. Воздвиженской» На фоне рисунка райских кущей сияет слоган – «Мы знаем, как взять у природы и подарить женщине новую молодость!»
Дверь открывает молодой человек с красивыми глазами в лазурном медицинском костюме, и с блестящим фонендоскопом на шее.
— Здравствуйте, Виктория Викторовна! На вас такой шикарный костюмчик сегодня… О Боже, а что это за несчастье шерстяное? Да у нее опухоль на шее, — какая гадость!
— Никакая это не опухоль, Василий Францевич. Это — воспаление от ошейника. Бедняга натерпелась в зооцирке. Обработайте, пожалуйста, бетадином и в прохладную комнату ее.
— Как это вам удалось, Виктория Викторовна, заполучить такую смирную и дистрофическую макаку, — она что, из цирка сбежала? — спросил Василий, намыливая Чиче холку и благоухая накрахмаленной шапочкой веселенькой расцветки в синих попугаях.
— Водкой! Да! Единственным способом, возможным в обращении с существом, которое должно было ее кормить и чистить клетку. Уговором ничего поделать нельзя с такими людьми, на какой бы ступени развития они ни стояли. Это я утверждала, утверждаю и буду утверждать. Большинство доброхотов напрасно думают, что уговор им поможет. Нет, уговор совершенно парализует нервную систему с похмелья.
(Продолжение следует)
Автор публикации
