Краснодар с лёгкой руки писателя Виктора Ивановича Лихоносова ласково именуют маленьким Парижем. И это правда! Ведь с тем, большим, много общего. Судите сами. Оба города расположены на одной и той же сорок пятой параллели.
Их Елисейские поля и местная красавица, улица Красная одинаковой протяжённости — пять километров. А наши Чистяковская роща, парк имени Горького и Солнечный остров, на мой взгляд, ничуть не хуже тамошнего Булонского леса.
***
А в этой самой, роще имеется сакральное место. Знают о нём все горожане, умеющие читать. Это краснодарский аналог великого французского букинистического базара, расположившегося на берегу далёкой реки Сены.
Но мне хочется поведать вам, не о цивильных павильончиках, в которых, можно отыскать прижизненные издания великих классиков, а о стеллаже старьёвщика на котором увидел пожелтевшую фотографию.
***
Гумилёв познакомился с молодой поэтессой Елизаветой Дмитриевой в начале двадцатого века, в Париже. Для закрепления знакомства тут же купил у цветочницы букет для приглянувшейся девушки. Затем уговорил её послушать стихи, собственного сочинения. Поэзия Николая, в купе с шикарными цветами, ей понравилась, и сохранилась в памяти надолго.
Спустя пару лет судьба вновь свела их, но уже в Петербурге. Между, родственными душами, увлечёнными литературой, возникло то, что объяснять не требуется. До ночи молодые люди читали друг другу только что написанные стихи, а затем, на рассвете, взявшись за руки, бродили по просыпающемуся городу. Как правило, подобные прогулки заканчиваются торжественным походом к алтарю, но не на этот раз. Лиза на предложение руки и сердца, ответила отказом, сославшись на то, что уже сосватана. Но избранник, человек достойный, волею судеб ныне пребывает вдалеке от столицы. Однако составить компанию пылкому ухажёру съездить в Крым, Дмитриева, согласилась.
***
Всю дорогу простояли у окна вагона, придумывали смешные прозвища друг для друга. Девушка называла его «Гумми». Ей не нравилось банальное «Гумилёв», а он нежно именовала спутницу «Лёля», утверждал, что именно оно более всего подходит Дмитриевой, так как напоминает звук, издаваемый флейтой.
***
Остановились в гостеприимном и хлебосольном доме известнейшего поэта Волошина. Лето, море, фрукты, творческие посиделки и, конечно же, госпожа Муза! После этого не влюбиться было просто невозможно. И она влюбилась! Впервые в жизни. Бесповоротно, без оглядки!
***
Спустя некоторое время перед Лизой встал выбор. Вернуться назад с воздыхателем или остаться, с не менее влюблённым в неё, хозяином дома?
Мучительно размышляла: «Гумми — это весна. Мы же с ним ровесники. Он для меня, как младший брат. Волошин — мужская глыба! Быть рядом — мечта любой женщины? И разве не счастье, что он обратил взор на маленькую и застенчивую поэтессу.»
***
В холодный и дождливый город начинающий поэт возвращался один. Дамы, с именем похожим на звук флейты, рядом не было.
***
— Ну, пойми, наконец! Женскую лирику в нашей стране не издают, а посему и не знают! Кто заплатит свои кровные за томик стихов поэтессы с фамилией Дмитриева?
Девушка слушала молча, соглашаясь с каждым словом любимого.
— Мы придумаем тебе звучный псевдоним! А заодно и душещипательную легенду! Отныне ты будешь знойной и загадочной средиземноморкой!
***
Спустя некоторое время на столе известного петербургского издателя Сергея Маковского оказалось письмо. В конверте, кроме стихов, обведённых траурной рамкой, лежали засохшие бутоны розы. Было ясно, что прислала его женщина. Однако вместо подписи в конце послания была красиво выведена одна буква «Ч».
***
Прошла неделя. Сергей стал уже забывать о странном послании, сосредоточившись на подготовке к изданию нового журнала. На сей раз вместо очередного письма в кабинете раздался телефонный звонок.
Голос поэтессы показался издателю ангельским. В душе Маковского мгновенно образовалось нечто, напоминающее любовный трепет. На деликатные, и не очень, просьбы сообщить имя, собеседница отвечала отказом. Но в конце концов сдалась.-Зовите меня просто Черубина де Габриак.
Издатель был человеком весьма влиятельным и использовал имеющиеся связи, чтобы, как можно быстрее, раздобыть адрес незнакомки.
В Санкт-Петербурге любая сочинительница, соответствующего возраста, была прекрасно осведомлена, что публикация текстов в его альманахах могла состояться только через постель.
Но на этот раз поиски ловеласа оказались тщетными. Лицо с такой фамилией в столице не проживало.
Игра в звонки продолжалась ещё некоторое время и приводила издателя в полное неистовство. Он готов был пойти на любые жертвы, лишь бы увидеть незнакомку.
Только заглянувший в кабинет издателя пожилой писатель смог вернуть невменяемого Маковского на грешную землю.
— Сам посуди. Любая из подопечных всенепременно нашла бы способ очутиться в объятьях такого благодетеля, как ты. Зная женскую натуру, согласись, что я прав. А эта дамочка только звонит и в самых ярких красках описывает собственную шикарную внешность. Здесь дело нечисто.
— Пусть так. Но я всё равно должен её увидеть. Хотя бы один раз! Только одним глазочком. С таким чарующим голосом женщина никак не может быть уродиной. И меня не переубедить!
***
Прошло ещё несколько дней, и, наконец, о чудо!
Горничная проводила в кабинет издателя гостью. В комнату вошла, сильно прихрамывая, та, которую он желал все прошедшие месяцы.
Невысокого роста, плотного телосложения, с копной тёмных волос.
— Если вы на это способны, то сделайте милость, пожалуйста, простите меня. Кажется, я причинила вам некоторые страдания,— вымолвила посетительница, и из её глаз хлынул поток слез.
Но голос! Тот, к которому он привык! Теперь его уши улавливали едва различимый шёпот.
***
Более судьба их не сводила. Очередной номер поэтического альманаха вышел с подборкой стихотворений Черубины де Габриак. Просматривая шаблон нового издания, Сергей хотел вычеркнуть её творения, но рука, сжимающая перо, безвольно опустилась на стол. В голове олигарха всё ещё звучал навязчивый голос загадочной южанки, – такой завораживающий и манящий.
***
В творческих кругах столицы из уст в уста передавали сплетни о том, что Гумилёв с Лёлей! В общем, у них что-то было. Некоторые утверждали, что автор этих слухов — сам Гумми. Жених девушки всё ещё отбывал воинскую повинность и не мог вступиться за честь наречённой. Тогда с его разрешения наглеца вызвал на дуэль приехавший в Санкт-Петербург Волошин. В мастерской Мариинского театра, в присутствии не малого количества свидетелей, отвесил клеветнику увесистую затрещину!
— Это дуэль? – спросил поэт, потирая ушибленное место.
— На старинных пистолетах! — последовал ответ.
***
Сутки понадобились секундантам на согласование деталей. Никто не знал дуэльного кодекса и прочих, обязательных условностей.
Гумилёв требовал, чтобы стрелялись с самого близкого расстояния! И палили столько раз, сколько, потребуется, до смерти одного из участников!
Но секунданту Волошина, графу Алексею Толстому удалось убедить всех, что менее чем в пятнадцати шагах дуэли не проводятся, так как меньшее расстояние — чистое убийство!
Вопрос о месте поединка не стоял. Где могут стреляться творческие люди? Только на Чёрной речке, и никак иначе!
***
Погода в день дуэли выдалась скверная. Ветер с моря, снег! Выбираться из дома для того, чтобы кого-то убить или самому быть убитым, — безобразие!
Автомобиль Гумилёва забуксовал в снегу. Дуэлянт, одетый, как и подобает случаю, в шубу и старинный цилиндр, стоял в стороне, безучастно наблюдая за тем, как друзья толкают машину.
Волошин, нанявший извозчика, тоже застрял в сугробе. Вышел из кареты и пошёл пешком. Однако потерял по дороге калошу. Назвал её талисманом! И без данного предмета к барьеру идти отказался! Присутствующие кинулись искать пропажу. Нашли. Надели.
***
— Ну и шаги у Вас, граф! Вы таких ранее не делали! Извольте отсчитывать полагающееся расстояние нормальным размером! — крикнул Николай, Толстому. — В противном случае нам придётся всё согласовывать заново!
Наконец, он, демонстративно бросив шубу в снег, поправив смокинг, стал на указанное место.
Волошин остался в шубе и в калошах, но шапку снял и аккуратно положил рядом с собой.
***
Как правильно заряжать старинные дуэльные пистолеты, никто из присутствующих не знал. Выяснилось, что нужны пыжи, кои впопыхах приобрести забыли.
Выход из положения нашёл Алексей. Вытащил из кармана носовой платок, разорвал пополам и протянул дуэлянтам.
— Господа, стреляем на счёт три, – дрожащим голосом произнёс он и отвернулся.
Гумилёв промахивается.
А пистолет Волошина дал осечку.
— Я категорически требую, чтобы этот господин сделал свой выстрел! Пусть перезаряжает! — Потребовал Гумилёв. — я подожду. Мне спешить некуда!
Волошин дрожащей рукой выстрелил в воздух. Опять осечка.
Толстой подбежал к нему, отобрал пистолет и выстрелил в землю. Торжественно поднял вверх несостоявшееся оружие убийства.
— Господа! Видите сами! Имели место две осечки подряд. Стрелять в третий раз категорически не по правилам. Считаю, что данный поединок закончен!
***
Городские власти, узнавшие о случившемся, наказали дуэлянтов штрафом… в десять рублей ассигнациями!
***
А виновница всего этого собрала вещи и покинула столицу. Не мешкая, вышла замуж, не забыв изменить фамилию. Отныне она именовалась госпожой Васильевой. Под этой фамилией её и запомнили в моём родном городе.
Десять лет спустя
— Я так чую, что от гражданочки белогвардейщиной аж за версту прёт, потому как ты есть контра не добитая! И будь моя воля, шлёпнул тебя, вместе с муженьком, аккурат возле того заборчика. — орал чекист показал маузером на окно, за которым виднелась трёхметровая стена.
Васильева поморщилась. Её регулярно вызывали в ЧК. Грозились арестовать, или сразу расстрелять, как чуждый трудовому народу элемент. Но Бог миловал. Пронесёт и на этот раз.
— Мужика свого благодари. Башковитый он у тебя. Мелиоратор, мать вашу так! Нужон, понимашь, молодой республике! Короче, ставь заковыку на бумаге и вали отседова! В ссылку! В этот, как его, всё забываю. В Екатеринодар! И тамошним товарищам передай! Пусть быстренько город переименовывают! Негоже царицу-эксплуататоршу во всех фициальных бумагах поминать. Непорядок это! Пережиток прошлого! Проваливай! У меня контры полный подвал скопилось, а я тут с тобой лясы точу.
Чекист схватил со стола лист бумаги и швырнул его в лицо женщины.
***
В южном городе Елизавета с трудом нашла себе работу в переплётной мастерской. По вечерам пыталась писать стихи. Своих детей у них с мужем не было. Может быть именно поэтому ей хотелось сделать что-то полезное для чужих. Так появилась идея создания спектаклей для маленьких детей.
Эта тема волновала ещё одного горожанина — Самуила Маршака. В августе двадцатого года в город вернулись красные. Уже окончательно! Открыли университет. Там Маршак выступил с докладом о театре для юных горожан. Пригласил Васильеву, и дело пошло. Спустя некоторое время была поставлена инсценировка. Затем в помещении Городского театра имени товарища Луначарского состоялась премьера пьесы о летающем предмете. Газеты взахлёб писали, что в провинциальном городе родилось первое в советской стране большое детское учреждение! И даже придумали для него название -Детский Городок. Предтеча будущих Дворцов пионеров.
***
В соседнем Крыму встретились бывшие дуэлянты.
Это уже были другие люди, жившие в совершенно иной стране.
— Неужели вы тогда поверили причитаниям этой сумасшедшей дамы?-спросил Гумилёв. — Впрочем, если что, то я сударь, к вашим услугам.
— Не будем ворошить прошлое. Ни к чему это.
На этом и закончился короткий диалог двух великих людей.
***
Николая Гумилёва несколько лет спустя расстреляли по сфабрикованному ОГПУ делу.
***
Волошин добрый десяток лет жил в своём Коктебеле. К нему покупаться в море, приезжали полностью ставшие советскими, литераторы. В начале тридцатых годов его настиг инсульт, от которого поэт уже не оправился до конца дней.
***
Молва о Краснодарском детском театре дошла до Москвы. Нарком просвещения пригласил Маршака в столицу.
А Васильеву в очередной раз вызвали в ОГПУ.
В доме, где она жила, провели тщательный обыск. Забрали дневники и стихотворения. Женщину упекли в тюрьму. Через некоторое время освободили, но ненадолго. В конце концов, следователи вывезли всё, что можно конфисковать, а бывшую хозяйку высылали из Краснодара в Ташкент.
***
Новый друг, знаток китайского и переводчик, предложил Васильевой создать очередную литературную мистификацию. Написать цикл стихов от имени китайского философа Ли Сян Цзы. «Домик под фруктовым деревом».
Однако женщина к тому времени уже тяжело болела и скоро умерла в городской больнице.
***
Держу в руках старую фотографию. Всматриваюсь в удивительное лицо. Вспоминаю, как живя в Ташкенте, пытался найти её могилу, но тщетно.
***
Вот и выходит, что творческая судьба этой женщины началась с мистификации, прошла через дуэль двух великих поэтов и мистификацией же закончилась.
Автор публикации
