–Ну и сволочь же ты Перцев… Я дура, на тебя пятнадцать лет потратила своей самой лучшей своей молодой жизни. Что я видела за эти годы, твою пьяную и небритую рожу? Одних гарнизонов штук десять с тобой поменяла. Я ночами не спала, тебя с командировок и учений ждала, а ты – ты, что мне в этой жизни дал? Ты осыпал меня алмазами? Ты купил мне жемчуга? Ты Перцев настоящий неудачник.
–Маш, было девять гарнизонов…
–Что Маш? Что Маш – надоел ты мне Перцев, как горькая редька. Сил моих больше нет. Все. Ухожу–ухожу от тебя к маме. Оставайся ты со своими чокнутыми дружками– алкашами.
–Маш… А что я без тебя делать буду?– спросил Перцев, смахивая со щеки слезу.
–Водку дальше пить вместе со своими бомжами…
Машка, пустив последнюю слезу, взяла чемоданы и хлопнув дверями, ушла. Ушла навсегда. Несколько минут отставной прапорщик Перцев стоял и смотрел на закрытую дверь. Он ждал, что вот сейчас она откроется, и на пороге вновь появится жена Маша, которая и накормит, и напоит, и обласкает его одинокую душу. Почесав затылок, Перцев продефилировал на кухню, и, достав из пепельницы «дежурный» окурок, прикурил. С жадностью несколько раз он затянулся, и, поглядев на икону, которую им подарила теща на десятилетие их с Машей брака, горько заплакал. Плакал он толи от того, что попал ему дым глаза, то ли от того, что пятнадцать лет служению отчизне, обернулись для него безработицей, и полным душевным опустошением. Вытащив из загашника последние двести рублей, Перцев оделся, и по проторенному за годы пути, поковылял в сторону магазина. Он знал, что именно здесь он может опохмелиться даже без денег. Друзья по несчастью каждый день дежурили возле «Пятерочки», и побирались у знакомых мелочью. Когда сумма «пожертвований» достигала стоимости бутылки водки, компания занимала место на лавочке на детской площадке, и начинала залечивать кровоточащие душевные раны.
Сегодня Перцев решил пить один. С уходом жены жизнь остановилась, и жить дальше для него больше не имело никакого смысла. Перцев окончательно решил покончить собой. Чтобы в последнюю секунду не отказаться от задуманного, он решил напиться, чтобы уже после этого, привести приговор своего душевного суда в исполнение.
Купив бутылку водки, Перцев спрятал ее под куртку, и вышел из магазина, кусая свежий батон для дезинформации собутыльников, ожидавших его появления.
–Эй, Перец, ты куда,– спросил Митяй, постоянно дежуривший под входом в магазин.
–Машка за батоном посылала…
–Выпить хочешь?
–Я завязал – ответил Перцев соврав, выискивая в кармане завалявшуюся мелочь.
–Дай рублей десять,– спросил Митяй, протягивая ладонь.
Перцев достал мелочь, и высыпал в руку Митяю.
–На, вот – держи, выпьешь за мое здоровье…
–Базара нет – ответил довольный Митька, и принялся пересчитывать подаренные отставным прапорщиком деньги.
–Вау – есть,– завопил Митяй, радуясь нужной сумме.
Вернувшись, домой, Перцев разделся, и поставив на стол литровую бутылку «Немирова», достал из холодильника «дежурный» соленый огурец, который он прятал в целлофановом пакете от Машки, чтобы она не порезала его в оливье. Пить в одиночестве Перцев не любил, и считал это занятие признаком дурного тона и алкоголизма. Сам себя он алкоголиком не считал, поэтому взобравшись на стол, он снял икону «Христа Спасителя» и поставил ее напротив. Налив себе и Иисусу по стакану водки Перцев произнес тост.
–Прости меня господи! Прости… Выпить хочу с тобой… Хочу, чтобы ты Бог, меня сразу же определил в ад. В раю мне места нет… А ад для меня привычней…
Перцев запрокинул стакан, и осушил его до самого дна одним махом. Занюхав соленым огурцом жгучее послевкусие, он слегка надкусил его, косясь одним глазом на остаток водки, как бы оценивая, хватит ли огурца или нет.
Закурив, Перцев почувствовал, как молекулы спирта побежали по крови, добираясь до его мозга. Вот они уже проникли в его голову, наливая ее приятным опьянением. Через какое–то мгновение, лик господа стоящий напротив, как–то просветлел, и даже залился ласковым светом. Луч солнца сквозь щель между занавесок попал как раз на икону, и она, словно ожила.
–Вот скажи мне – ты действительно Бог?– спросил он икону,– или ты просто чья–то мазня?
Икона молчала.
–Если ты Бог, почему ты каждому рабу своему, даешь разную судьбу? Вот, к примеру, почему один живет хорошо, а другой еле концы с концами сводит? У кого бабы, как бабы, а у других настоящие ведьмы…
Перцев налил себе еще треть стакана, и, чокнувшись со стаканом, залил водку в глотку. Горячая волна побежала по пищеводу и плюхнулась в желудок, разнося тепло по всему организму. Перцев откусил огурчик, и, смакуя его разжевал, наслаждаясь солоноватым вкусом овощной плоти.
–А ты знаешь Бог, что от меня сегодня ушла жена? А ты знаешь, я люблю её, и мне без неё не хочется даже жить. Вот молчишь… Тебе сказать нечего, а у меня вот сердце разрывается… Вот возьму сейчас и застрелюсь. Хочешь застрелюсь на твоих глазах, чтобы ты знал, что прапорщику Перцеву умереть, как два пальца об асфальт…
Покачиваясь, Перцев встал из–за стола, и, придерживаясь за стену, вошел в ванную комнату. Там под ванной, в промасленной тряпке, был спрятан пистолет «Макарова». Еще в первую командировку в Чечню, пистолет достался Перцеву тогда, когда его полк громил арсеналы генерала Дудаева. По сути пистолет ему был не нужен. Перцев не имел криминальных наклонностей, но в эпоху развитого бандитизма, он считал, что огнестрел в квартире должен быть – ради безопасности семьи. В хозяйстве и «Макаров» мог пригодиться, если в карманах грецкие орехи, а под рукой нет молотка.
Пошарив рукой под ванной, он нашел жестяную банку из–под конфет, и усевшись на прохладный кафельный пол, достал из нее завернутое в тряпку оружие. Развернув, Перцев по привычке потер пистолет о рукав рубашки, и, сняв с предохранителя, передернул затвор.
–Красавчик, каков,– сказал он, обращаясь к пистолету. Он нежно поцеловал его, как стародавнего друга и вернулся на кухню. Там Перцев положил пистолет на стол, и налил себе еще треть стакана. Выпив водку, он закусил.
–Вот видишь Бог, у меня пистолет есть… Я вот так сейчас приставлю его к голове и нажму на курок. Мои мозги сразу покинут мою голову… Нет, погоди – пойду квартиру открою… Меня должны найти до того, как я тут протухну в этой хрущебе,– сказал Перцев сам себе.
Он встал и шатаясь, направился в прихожую. Щелкнув замком, бывший прапорщик приоткрыл двери, и выглянув на площадку, громко сказал:
–У–у спите спокойно люди города Багдада. Прапорщик Перцев умирать идет – крикнул он, и вернулся на кухню за стол.
Налив себе еще немного водки Перцев опять выпил. Доев огурец, он взял пистолет в руку.
–Вот смотри, что я сейчас с собой сделаю,– обратился он к иконе.– Я сейчас нажму на курок, и все – принимай Родина героя, а архангелы душу…
Тут Перцеву стало так себя жалко, что слеза покатилась по его щеке. В эту минуту он вспомнил, про Машу. Вспомнил, как ухаживал за красивой девушкой, когда приезжал в деревню на побывку. Вспомнил, как потом женился на ней, и все село гуляло на его свадьбе. А потом – потом были простые армейские будни, которые она делила с ним целых пятнадцать лет. Служебная квартира с тараканами, да осыпавшейся штукатуркой была тем пристанищем, которое стало им семейным гнездом. Не смотря даже на эти бытовые неурядицы, они с Машей были все эти годы счастливы, пока Родина не решила отказаться от услуг сапера прапорщика Перцева, на счету которого было более двадцати тысяч обезвреженных боеприпасов.
–А, а, а – заорал Перцев, и, приставив к виску пистолет, нажал на спусковой крючок. Курок стукнул по бойку и …
–«Осечка», –подумал Перцев, и передернув затворную раму, дослал в ствол другой патрон. Вновь приставив «Макаров» к виску, он опять нажал на спуск. Вновь щелчок.
–Интересно, а что это за хрень такая?– сказал он сам себе, и вновь передернув затвор, продолжил игру со смертью. Вновь нажав на спуск, он услышал до боли знакомый звук удара курка о боек. В какой–то странной истерике Перцев начал самовзводом нажимать на спусковой крючок раз за разом, пока боек не пробил капсюль насквозь. Передернув затвор, он извлек патрон из ствола, и пьяным взглядом уперся в пробитый капсюль.
–Черт,– крикнул он, – Машка зараза патроны, сварила… Вот видишь Бог,– бабам верить нельзя… Вот она ушла, и меня бросила один на один с ворами и бандитами. А чтобы я дольше мучился, она испоганила мне боеприпас. Ну, раз «Макаров» не хочет стрелять, я тогда возьму и повешусь…
Перцев встал из–за стола, и ковыляя, удалился в комнату, в надежде, что он сможет найти веревку, или какой шнур, чтобы соорудить петлю.
В это время, пока Перцев рылся в поисках орудия самоубийства, в квартиру вошел Васька. Васька был самобытным художником и жил в подвальном помещении, где у него была художественная мастерская. Картины Васьки ни кто не покупал, видя в его работах отход от истинных норм концептуализма. Художник иногда захаживал к Перцеву. Он словно, радар сквозь толщи стен видел у Перцева водку, и как породистая овчарка, шел на её запах, как по следу. Войдя в открытые двери, Васька первым делом заглянул на кухню. Увидев икону, налитую водку и пистолет «Макарова», он понял, что Перцеву решительно было очень плохо. Положив икону на холодильник, он занял место за столом. Взяв налитый стакан, он осушил его содержимое и занюхал рукавом.
Через минуту вернулся на кухню Перцев, примеряя шнур удлинителя к своей шее. Увидев Ваську, он, приняв его за сошедшего с иконы Христа, сказал:
–Вот видишь Бог, как в нашем мире легко свести счеты с жизнью… Не стреляет пистолет, можно повеситься…
Собрав зрение в кучу, Перцев разлил по стаканам водку, и, чокнувшись с Васько, выпил.
–Видишь Бог, и таким святым, как ты – людское не чуждо… Ты бери огурчик –закусывай, – сказал Перцев.
–Вот сейчас привяжу кабель к крючку на потолке и повешусь, и буду болтаться здесь, как соленый лещ на веревочке…
–Не повесишься,– сказал Василий спокойно.
–О, да ты живой, – удивился Перцев. –А я думал я с иконой пью… А ты снизошел ко мне, чтобы скрасить мое одиночество…
Васька, как самобытный художник передвижник, носил бородку в стиле аля старик Хотабыч. Его длинные до плеч волосы были подвязаны пояском из бересты, словно терновым венцом. Он считал, что связь с природой через бересту, дает ему необычайное вдохновение. С пьяных глаз Ваську вполне можно было принять за Иисуса Христа. Ввалившиеся от постоянного похмелья глаза, придавали его облику эдакий страдальческий вид, который был козырной картой в поисках денег на очередной опохмел.
–Не повесишься – оборвется шнур,– сказал художник, и долил водку в освободившуюся посуду.
–А забьем, что повешусь,– сказал Перцев, и стал карабкаться на стол.
Василий с интересом наблюдал за действиями бывшего прапорщика, который привязал шнур к крючку для люстры и подергал петлю для определения ее прочности.
– О, выдержит…
–Нет, не выдержит,– сказал собутыльник, подзадоривая Перцева.
Перцев надел на шею петлю, и протянув руку, сказал:
–Налей–ка мне боже для храбрости… Вмажу перед уходом, авось мне легче помирать будет?
Васька, подчиняясь пожеланию суицидника, налил водку, и подал Перцеву стакан. Тот поднял руку, и с выражением сказал:
–Во имя отца, сына и святого духа – аминь…
Перцев пить не стал. Он подогнул колени. Петля на его шее затянулась. Шнур от удлинителя натянулся, словно струна. Крючок в потолке затрещал и …
Люстра на три лампочки, оторвавшись от потолка, устремилась навстречу с головой Перцева. Выломанный кусок штукатурки падая, поднял облако пыли, и рухнул вслед за люстрой.
–Ой, бляха медная, как мне больно,– завопил Перцев, трогая «железные рога» плафонов, которые прописались на его голове.
–Ты Перцев, неудачник,– сказал Васька. – Ты Чечню прошел, разрядил тысячи снарядов и мин. В течении трех лет спивался, хотел застрелиться, повеситься, и все у тебя никак не получается. А знаешь почему?
–Скажи господи, почему я такой невезучий…
–Да потому, что ты ни в раю, ни в аду не нужен. На хрена мне Перцев, такой неудачник как ты?
–А что мне тогда делать– господи?– спросил Перцев, растирая по щекам пыль вперемешку со слезами. –Денег у меня нет… Работы тоже нет… Машка меня бросила… В этой жизни меня уже ни что не держит…
Васька разлил остатки водки, разрезал остаток огурца и подал Перцеву, который сидел на полу с петлей на шее, и горько плакал, проклиная свою непутевую жизнь.
–Давай Перцев, выпьем на посошок… Мне идти пора, дела разные вершить.
Перцев протянул руку и взял стакан. Гулко выдохнув воздух из легких, он перевернул стакан и влил водку в рот.
–Ох, хорошо, как пошла…
–Ну раз хорошо пошла, на хрена тебе кончать жизнь самоубийством – сказал Васька. –Живи Перцев, радуйся жизни. У тебя столько друзей и столько возможностей.
–Ты так считаешь Боже?
–Век мне воли не видать,– сказал Васька. –Пойду я Перцев, мне пора. На свете еще столько дураков. Надо спасти всех…
Васька исчез. Отставной прапорщик Перцев, закрыв глаза, заснул и провалился в черный омут сна. А во сне к нему приходила Маша и сказала:
–«Ну, что идиот проклятый, ты настоящий неудачник. Ты ни жить, ни умереть толком не можешь».
Проснулся Перцев уже утром. Голова болела от встречи с люстрой, и большая шишка красовалась на самом темечке. Всю кухню покрыл толстый слой пыли, в которой валялся пистолет «Макарова», и три патрона с пробитыми капсюлями. Включив мозг, Перцев стал вспоминать, что случилось накануне.
–А–а бандиты Бога похитили, я отстреливался от них… А потом они меня схватили и хотели повесить, да видно не выдержал шнур… Нет, Бог на месте,– сказал он сам себе, увидев на холодильнике икону. А, я же пил вчера с Богом водку… Во, же дурак…
Перцев встал, снял с головы остатки люстры. После приняв душ, он навел в доме порядок, и завернув пистолет в тряпку, бросил его в помойное ведро, как уже ненужный предмет. Посмотрев в календарь, Перцев вспомнил, что сегодня день пенсии. Надев костюм, приготовленный им для своего упокоения, он взбрызнул себя одеколоном «ВОСС» и в хорошем расположении духа направился на почту. Получив положенную государством пенсию Перцев, хотел было купить опять водки, но вспомнив свою вечеринку с Богом, он завернул за угол вино – водочного магазина и вошел в храм, чтобы поставить свечку.
А уже через пол – года после неудачного суицида Перцев стал успешным бизнесменом. Продав картины своего собутыльника Васьки в Канаду зарубежному миллионеру, он заработал от сделки столько денег, что смог не только открыть свое художественное Арт ателье, купить квартиру, и обеспечить своего друга заказами на долгие годы вперед.
Василий, увидев своими глазами попытку суицида, тоже бросил пить, и с головой погрузился в творческий процесс, который стал приносить ему больше удовлетворений чем алкоголь.
А уже через несколько месяцев к Перцеву вернулась и Маша. Внезапно в новостях из телевизора узнала об успехах своего непутевого мужа, который разъезжал по городу на новом «Лексусе».
Автор публикации
