Невидимки

В жизни газетчика есть все, чем прекрасна жизнь любого достойного мужчины.

Искренность? Газетчик искренне говорит не то, что думает.

Творчество? Газетчик без конца творит, выдавая желаемое за действительное.

Любовь? Газетчик нежно любит то, что не стоит любви.

С.Д. Довлатов, «Компромисс»

Серебристый минивэн, осторожно объезжая ямы на грунтовой дороге, пробирался сквозь чащу пойменного леса. Слева в первых лучах солнца сверкала водная гладь реки. Справа – в роще разгорался осенний пожар. В буйстве пылающих красок неровный извилистый путь вел машину вглубь Волго-Ахтубинской поймы, где в высокой, тёмной дубраве таился хутор. Его название словно специально придумали для наркоманов. В обычной городской реальности его обитатели живут социальными изгоями. Невидимками. Многим ли обывателям нужны они со своими грязными проблемами? Да и то, что происходит с человеком во время восстановления после зависимости от опасных снадобий, процесс для случайного глаза невидимый. Мне же предстояло там провести целый день. Далеко не рядовой случай в журналистской карьере…

***

Под угрозой увольнения из редакции я оказывался трижды. Первый раз, когда спустя неделю после моего трудоустройства в газете «Волгоградские новости» полностью сменилось руководство. По решению учредителя, подведомственного муниципальному органу власти.

Тогда, в начале 2010-х Волгоград лихорадило от перемен и многочисленных реформ. Менялись с завидной регулярностью градоначальники, что так или иначе отражалось и на газете.

Летом 2011-го новой редколлегии поставили задачу – обновить формат издания и, как бы грубо это ни звучало, отсортировать авторский коллектив, убрав, конечно же, лишнее. Первыми под удар в таких случаях, как правило, попадают новички.

Надо сказать, что это был мой первый и серьёзный заплыв в море большой журналистики. Многих подводных камней я не знал. Не видел в силу неопытности.

Впрочем, новое руководство газеты оказалось гуманным. Мне удалось избежать репрессий – я остался. Но к моим текстам относились со всей пристрастностью. На планёрках жёстко критиковали. Перед выходом в печать редактировали до неузнаваемости.

А однажды на одной из планёрок разгневанные члены редколлегии предали мою заметку про конкурс «Мисс Академия МВД – 2011» анафеме. Точнее его заголовок отчитывали «Пилотку сменили на корону». Чиновники, открыв газету, рассмотрели в этом названии если не прямое, то уж точно косвенное оскорбление людей в погонах. Тут же позвонили главному редактору и потребовали объяснений за уничижительное отношение газетчиков к кузнице правоохранительных кадров.

Скандал с заголовком едва не стоил мне карьеры. Увольнение заменили штрафом, сделав при этом последнее предупреждение.

Июльским вечером, когда после четырёх вояжей по городским мероприятиям я безотрывно стучал по клавишам, отписывая материалы срочно в номер, главный редактор Сливкин вызвал меня к себе в кабинет. Я робко зашёл, приготовившись к очередной головомойке. Сливкин вальяжно сидел в кресле, откинувшись на высокую спинку. Неподвижностью позы, торсом и бицепсами он напоминал Атланта, вроде тех, что украшают доходные дома конца прошлого века. Даже офисный трон под его могучим телом казался всего лишь стулом.

Он сидел, склонив свою чёрную голову над свёрстанным макетом газетной полосы.

− Что планируешь давать в «толстушку»? – спросил Сливкин, уткнувшись в чёрно−белый лист бумаги.

− Открывается персональная выставка известного художника из Москвы, ‑ говорю, ‑ думал сходить и написать заметку. Или ‑ очерк о мастере.

Сливкин поморщил лоб, глубоко вздохнул и провел красной ручкой линию на макете, зачеркнув ряд слов в чьём-то тексте.

− Баловство. Надо что-то посерьёзнее. Захватывающие истории, например. Живые эмоции людей.

Я вскинул бровь и удивлёнными глазами посмотрел на главреда.

− Демьян Петрович, мы теперь хотим занять нишу «жёлтой» прессы? У нас же обычная муниципальная газета.

Сливкин поднял голову и посмотрел на меня. Лицо его было мрачным. Он отложил макет в сторону, выпрямился в своем кресле, слегка поёрзав, сложил руки перед собой на столе, приняв деловую позу, и заговорил уверенно и внятно:

− Перед нами поставлена задача – сделать газету максимально интересной. Чтобы она была насыщена не только отчетами о проделанной работе власти. Нужны яркие материалы, чтобы газета нравилась людям. Чтобы ее расхватывали как горячие пирожки на привокзальной площади.

− Хотите уйти от пропаганды? – потирая подбородок, произнёс я эти слова.

− От неё не уйти. Но и в чистом виде он потребляться никем не будет. Просто стрелять по людям пропагандой, как по мишеням из оружия, бессмысленно. Народ только озлобляется. Он смотрит в газету и не видит себя. Потому что контент фиговый. Не хватает бытовых историй.

− Каких?

− Настоящих. Правдивых.

− Что-то я не совсем понимаю.

− Чего непонятного? Ищешь интересную тему – эксклюзив. Пусть это будут маргиналы, скатившееся на самое дно из-за какой-то гнусной истории. Или многодетная мать−одиночка, которая судится с ЖЭКом. Или успешный в прошлом человек, попавший в аварию и ставший инвалидом, но, − редактор многозначительно поднял указательный палец вверх, − не опустивший руки и возродившийся как Феникс из пепла… Даже можно будет поиграть с заголовком: «Человек, восставший из пепла!».

Эта нелепая фраза настолько понравилась Сливкину, что он дважды повторил её, проводя рукой по воздуху с вознесенным кверху лицом.

− Хорошо, к следующей «толстушке» сделаю…

− В этот номер! – отрезал Сливкин.

− В этот мне никак не успеть, − объясняю, − завтра у меня четыре мероприятия в разных частях города. Ещё не отписанных материалов с заседаний и совещаний в мэрии – целая гора…

− Послушай, – помрачнел Сливкин, − у нас и так вся газета в этих «текучках», их ставить некуда. Мне нужен репортаж в стиле «лайф»!

− Что же получается? Мне больше не ходить на мероприятии по заданию вашего заместителя? То есть, если он в следующий раз будет отправлять меня по нашему «бегунку» на мероприятия мэрии или гордумы, я смело могу сказать, что главный разрешил на них не ходить?!

− Это твоя вольная интерпретация того, что я сказал, − махнул в мою сторону Сливкин.

− То, чем вы хотите, чтобы я занимался, требует времени.

− Совмещай, − сказал Сливкин, − старайся всё успевать.

Работа сверх нормы, подумал я.

− А что насчет гонорара? – интересуюсь у главного.

− Оплачиваются по двойному тарифу, − ответил он.

Как рассчитываются гонорары нам никто не говорил. Назывались примерные суммы, но от чего они складывались начальство держало в тайне.

Пока я пытался прикинуть сумму гонорара за эксклюзивный репортаж, Сливкин принялся сыпать нравоучениями:

− Вести беседы о гонорарах начинающему журналисту совсем не к лицу. Тебе всего двадцать два – ты еще очень молод, − по его гладко выбритому, уже немолодому лицу проскользнула странная улыбка, как если бы ему сейчас сказали, что он выиграл крупную сумму денег, но, чтобы её получить, нужно внести залог. − Вы, молодые, вообще должны быть благодарны, что вас берут в штат редакции без опыта. От вас ждут уйму идей. А не массу проблем. Вы должны работать за идею. Много работать. На своё имя. И тогда имя спустя время будет работать на вас.

− Конечно, творческие хлопоты ради опыта – это прекрасно, − говорю, − но они не спасут от голода.

− Представь, что ты художник, который должен быть голодным…

− …и вечно сонный, потому что не высыпается по ночам. Тексты же горят, − развел я руками на этой фразе.

− Хватит демагогии! – рассердился Сливкин. – Тебе дано задание – действуй! Завтра к вечеру чтобы материал был готов. Считай, это твой последний шанс остаться в редакции.

В кабинет я вернулся озадаченный. В голове ни одной идеи, ни одного захватывающего сюжета, а в мыслях продолжал напирать жёсткий дедлайн главного редактора.

Вечером я решил всё же отправиться на выставку московского художника.

Июльский зной раскалённой саблей обрушился на голову. Косыми лучами заходящего солнца был залит город. Оно оставило после себя духоту, в которой дышать было трудно. В расплавленном асфальте как в пластилине зияли следы каблуков. Вдоль стен высоких серых зданий без передышки стекали потоки горячего воздуха. В эти минуты на улицах сошлись пыль, рокот людских голосов и гул магистралей, стоявших в вечерних заторах.

Сама выставка проходила в зале музея изобразительных искусств, что в тридцати минутах ходьбы от редакции. Попытки поймать маршрутное такси или сесть в троллейбус показались безумно затеей. На встречу с искусством я отправился пешком, минуя пробки.

В стесненном, полностью лишённом естественного света помещении было многолюдно. Публика собралась разношёрстная: представители областной и муниципальной власти, бизнесмены и их дамы в вечерних платьях, общественные деятели из числа ценителей настоящего искусства и такие же знающие толк в картинах искусствоведы местного розлива. Возле достопочтенной публики крутились телевизионщики.

В толпе я увидел знакомую фигуру. С художником, приехавшим экспонировать свои картины из столицы, беседовала моя однокурсница Таня Кичайкина. Её тонкий, почти как у фарфоровой куклы, силуэт угадывался издалека.

Таня работала в региональном информационно-аналитическом центре. В начале «десятых» электронные СМИ только всходили на медийный Олимп, вытесняя архаичную печатную прессу. Таня, в числе дальновидных коллег, сделала ставку на цифровую журналистику. И, как потом окажется позже, не прогадала. Среди всех сокурсников она отличалась особым талантом. В нашем периферийном городке Таня умудрялась находить такой эксклюзив, заголовки к которому мгновенно становились, как сейчас принято говорить, кликбейтами^[1].

− О, какими судьбами?! – удивилась она моему появлению. – Ты же никогда не посещал великосветских мероприятий…

− Времена меняются, − говорю, − понемногу окультуриваюсь.

Она подозрительно сощурилась и ухмыльнулась.

− Слышала, у вас в газете большие перемены…

− Полный апгрейд. Новый главред ставит газету на новые рельсы.

− И меняется жанровая политика…

− В том числе. Главред поручил дать эксклюзив послезавтра в «толстушку». Так что, я в творческом поиске.

− Слушай, − решительно объявила Таня, − я могу тебе помочь. У меня есть один герой. Сам, по-моему, не местный. Организовал у нас тут где-то в области центр, где лечат бывших наркозависимых.

− А чем лечат?

Таня пожала плечами:

− Подробностей не знаю. Сама хотела с ним пообщаться и написать материал, но времени нет.

− Это не про то, как шайка «чёрных» целителей, которые приковывают больных наручниками к кроватям и выколачивают «дурь»? – уточнил я на всякий случай.

− С этим товарищем и его центром ребята из наркоконтроля сотрудничают, − Таня открыла смартфон и задиктовала номер спикера. − Позвони – узнаешь.

Отыскав в зале тихое местечко, я тут же набрал номер.

− Алло? – раздался в трубке низкий голос.

− Здравствуйте! Василий?

− Да. Чем обязан?

− Беспокоит журналист газеты «Волгоградские новости» Даниил Аксёнов. Хотел бы встретиться с вами, поговорить о вашем центре, написать материал.

− Хорошо, − неожиданно согласился Василий, − могу завтра.

Хм, надо же – даже уговаривать не пришлось!

С Василием мы договорились провести интервью в редакции. Всегда лучше играть на своей территории.

Он пришёл к чётко обозначенному времени. Невысокий, крупный шатен средних лет с едва заметной щетиной на округлившемся лице был немного застенчив. Мы расположились в конференц-зале. На стене тихо шипел кондиционер.

− Долго ехали? – спросил я.

− Почти сорок минут, − ответил гость.

– Воды?

− Не откажусь, − сказал Василий, вытирая платком пот со лба.

Я тут же сбегал в приемную, где раздобыл стакан и графин с охлаждённой водой.

− В это время у нас обычно всегда такая жара, − принялся я виновато оправдываться перед Василием, вернувшись в конференц-зал. Налил ему воды. Пересохшим губам он коснулся края стакана и жадно отпил.

− Я привык к жаркому климату. Родился и вырос в Астрахани. Только последние девять лет живу в Волгограде. Чувствую себя здесь как дома.

− Почему переехали?

− Хотел испытать себя.

Я понял, что мой собеседник настроен философски.

− В смысле – побороть свои страхи? – уточняю. – Или начать новую жизнь?

− И то, и другое. Тут я нашёл себя.

− В чём?

− В своём предназначении. Миссии, если хотите. Теперь я помогаю тем, кто принимал наркотики, избавиться от последствий. Я ведь и сам когда-то долго сидел на игле…

Моё лицо приняло удивлённый вид.

− Да, да, перед вами – бывший наркоман. И я бы хотел рассказать ни сколько о нашем центре – хотя там тоже историй хватает. Сколько о том, с чем мне пришлось столкнуться и через что пройти самому.

Я внимательно слушал Василия. Не отводя от него глаз, я включил диктофон, открыл ежедневник, взял шариковую ручку и мягко проговорил:

− Рассказывайте – я готов.

***

Начало 90−х. В том году, когда Василию было восемнадцать, день города в Астрахани проходил совсем не так, как отмечался обычно. Жители молодого государства, только поднимавшегося на руинах распавшегося советского, постепенно приходили в себя от внезапно захлестнувших их событий. Не до роскошных пиршеств – чего уж там.

Свою роль в тот день сыграла и погода. Тогда в конце сентября она резко переменилась: на смену запоздалой жаре неожиданно пришла осенняя прохлада, принёсшая дожди с каспийских берегов. Не переставая свистел ветер. Город шуршал болоньевыми куртками и улицы, словно грибные поляны, утопали в зонтиках.

В тот день даже фейерверк, окрасивший небо над Астраханским кремлём, не доставлял уже былой радости, с которой принято было отмечать общегородские мероприятия.

Вася и его друзья решили отпраздновать день города необычным способом. Кто-то из ребят сказал: зачем напиваться, когда можно по-настоящему кайфануть.

Если бы Вася в ту ночь был пьян, наверное, это многое объяснило бы — ну подумаешь, перебрал с алкоголем, смешал одно с другим, в конце концов… Но юношеское баловство, которое произошло той ночью, привело позже к драматичным последствиям. Абсолютно трезвый и отдающий отчёт в своих действиях, Вася согласился на эксперимент, о котором не раз потом пожалел.

Достаточно сказать, что Вася был таким же, как и все. Но есть люди, которые не знают этого. Или люди, которые сумели сжиться с этой мыслью. А есть те, которые стремятся вырваться из мира бренного существования. Вася был одним из них.

Он не принадлежал к разряду беспокойных. Науки ему давались легко. Делал большие успехи в плавании. Не знал бедности. Но эта жизнь казалась ему пресной.

Вася не хотел быть белой вороной, и думал, что если попробует, то от одного раза ничего не будет. Но как только холодная игла шприца коснулась его кожи, жизнь для юноши перестала быть прежней.

Сперва он почувствовал, как необычайная легкость нежной пеленой завладела его телом, и он готов был ей полностью отдаться без сожаления. Васе казалось, что он необычайно счастлив, а все вокруг живут какой-то неполноценной жизнью, у них нет и половины того, что теперь есть у него.

С рассветом эти удивительные ощущения развеялись как утренний туман. Праздник закончился. Предстояло вернуться к будням, которые своей серостью и обыденностью приносили грусть и уныние.

Уже через несколько дней Вася понял, что хочет вновь испытать то сладкое чувство лёгкости, подарившее в ту ночь ощущение абсолютного счастья. Через час в руках Васи оказалось зелье, способное его вернуть в мир призрачных грёз и обманчивого удовольствия. Снова укол, пронзивший кожу. По стальной игле струилась тёмно-коричневая жидкость, мгновенно разносимая кровью по всему телу. Она летела по венам и сосудам с неистовой скоростью, заполняя организм новой порцией иллюзии и мнимого блаженства.

Эти сеансы у Васи стали повторяться всё чаще и чаще. Он не сразу заметил, как удовольствия постепенно притупились и блаженство сменилось необходимостью. Такая тонкая грань, совсем незаметная. Через пару месяцев он понял, что начался момент зависимости. Парень стал чувствовать ломки и моральные, и физические. Без дозы он уже не мог ощущать себя нормальным полноценным человеком. Стал раздражительным, вспыльчивым, а в семье рушилась та идиллия, которую за долгие годы и с большим трудом сумели сотворить его любящие родители.

Появилась острая потребность в деньгах на наркоту. Вася с товарищем организовал своё дело – стали зарабатывать на автомастерской. В гараже товарища чинили и красили машины. Это парням приносило хорошую прибыль. Но почти все деньги они спускали на наркотики. Когда своих денег уже не оставалось, компаньоны стали употреблять за счёт оборотных средств. В конечном итоге дело, которым они занимались, развалилось − оба погрязли в опиумном болоте по уши.

О том, что происходит с Васей, его родители первые три года даже не догадывались. Сильных ломок тогда ещё не было, потому что на дозу всегда были деньги. Но когда Вася вызвал свою мать на откровенный разговор и признался ей во всём, она немедленно отреагировала. Вместе они обратились к наркологу.

Доктор назначил курс терапии, которая на время притупляла боль. Но это ничего не решало: все начиналось заново. Васю, по сути, пичкали снотворным, чтобы он высыпался. Вскоре парень подсел и на него, стал принимать в больших дозах.

В какой-то момент ему безумно стало жаль родителей. Они мучились вместе с ним. Казалось, что от этого недуга больше страдают они, чем сам Вася.

Как водится, в таких случаях, из дома стали пропадать вещи. Вася дважды был судим: за кражу и за хранение наркотиков. Пару раз пытался покончить с собой. Таким способом, запутавшийся в своей жизни парень, хотел избавить отца и мать от мук. В обоих случаях его буквально вынимали из петли.

Однажды, устав от бесконечных мытарств, родители Васи захлопнули дверь перед сыном. Так он оказался на улице. Полгода он скитался по знакомым. Впрочем, и у тех он долго не задерживался, ибо никто, даже из самых надёжных, был не готов терпеть наркоманские выходки у себя дома. Вася снова очутился на улице. Идти было некуда. Он стал жить в подвалах вместе с бомжами. Парень спускался в подземелье, где стоял густой запах затхлой сырости и гнили, находил тёплое место, где лежали сонные и жутко смердящие тела бродяг. Словно бесчувственные вещи, Вася раздвигал их и ложился спать на трубы, по которым звонко бежала горячая вода.

В одну из тех ночей подвальной жизни Вася понял, что надо подниматься со дна.

Трудно в это поверить, но руку помощи Васе протянул как раз тот человек, который и подсадил его на наркоту. Он подсказал, что есть выход. В христианской общине. Туда можно уехать на длительное время, пройти курс реабилитации и вернуться совершенно другим человеком. Именно этим другим человеком тогда предстал товарищ Васи. Поэтому сомнений не было – надо ехать.

Вскоре после этой встречи Вася проходил реабилитацию. Ему понадобилось около года кропотливой и тяжёлой работы над собой, чтобы восстановиться.

***

− Мы читали Библию, усердно молились, много трудились физически. Раньше к религии я относился прохладно. Понятие Бог для меня было не более чем три буквы. Но потом я на себе ощутил Его силу, − закончив фразу, Василий еще с полминуты продолжал смотреть на окна конференц-зала. В них бил дневной свет и заполнял собою помещение.

Я смотрел на собеседника. И то, что я увидел, надолго оставило отпечаток в памяти раскалённым клеймом – в его глазах отражалось глубокое чувство вины, а на самом лице лежала маска печали.

На дисплее диктофона цифры показывали два часа тридцать три минуты. Именно столько длился рассказ Василия. Но этого времени из нас никто не заметил. В ежедневнике исписана была лишь только одна страница, ибо в какой-то момент я предпочёл слушать, пытаясь не упустить ни единого слова.

− Единственное, что для меня важно – это быть полноценным человеком, − признался Василий. – Я женат. У нас дети. Я хочу стать хорошим примером для них.

К вечеру того же дня текст интервью с Василием был готов.

− Это что? – спросил главный редактор, увидев распечатанные странички, которые я гордо принёс ему на вычитку.

− Эксклюзив, − говорю, − как вы и просили.

− О чем?

− О нелегкой судьбе человека, восставшего из пепла.

− Ты издеваешься?

− Отнюдь, − сказал я и покинул кабинет.

В вордовском файле рождались новые строки о прошедших публичных слушаниях по благоустройству парка, когда в дверях моей скромной «коморки» появился Сливкин.

− Не понял, − сказал он, яростно сжимая в руке листы с текстом про Василия. − Ты что мне подсунул? Я же просил нормального текста с адекватной историей.

− Да что не так?

− Аксёнов, я тебя уволю – доиграешься.

− За что?

− За попытки саботировать мои указания.

− Что вам не нравится? Нормальный, живой материал. Настоящая жизненная история…

− Да оставь ты в покое своего обдолбанного наркомана! Учредитель его не пропустит.

− Ладно, − говорю, − это ведь только предложение…

− Всё же подумай хорошенько над альтернативной темой, − сказал миролюбивым тоном Сливкин и ушёл.

Утром следующего дня со стола ресепшена, где обычно лежали стопки газеты, я схватил свежую «толстушку». Раскрыв её, на одной из страниц увидел интервью с Василием.

− Через полчаса летучка, − объявила ответственный секретарь Белла Давыдова.

Журналисты и члены редколлегии собрались в конференц−зале.

− Учредитель хвалил наш выпуск, − начал совещание Сливкин. − Особенно им понравилось интервью, которое написал наш молодой сотрудник, − отсалютовал взглядом в мою сторону.

− Мы заверстали твой материал на свой страх и риск. Ставить было нечего. И на удивление… нам его согласовали.

Вопреки этой новости ликовать я не спешил.

− Теперь я жду от тебя репортаж из этого центра, − сказал Сливкин. – И чем скорее он будет, тем лучше.

− Хорошо, − говорю, − тогда мне нужна машина: этот реабилитационный центр далеко от города, в Волго−Ахтубинской пойме.

Главред поджал губы.

− Решим вопрос. А ты пока договаривайся насчёт выезда в этот центр, − велел мне редактор, и перешёл к обсуждению остальных вопросов повестки.

После совещания я позвонил Василию.

− Мы поедем завтра утром из Спартановки^[2] через плотину, − сказал он. – Вы своим ходом?

− Да… Наверное…

− Тогда встретимся в этом районе.

− Хорошо.

Закончив разговор, я отправился к Сливкину.

− Машины нет, − отрезал он, − гендиректору нужна завтра, поэтому на целый день выделить не может.

− Да она же целыми днями сидит в кабинете, никуда не выезжает, − бормотал я с каким-то идиотским простодушием.

− Отказала. Так что, попробуй договориться с этим… как его, Владимиром? Может быть, он захватит тебя.

Полный разочарования и злости я вернулся в кабинет. Схватил телефон и вновь позвонил Василию.

− Простите, − виновато заговорил я, − машину не дали, так что я без колёс.

В телефонный трубке раздался смех. Меня тут же осенило, что за глупость я сказал.

− Извините, я хотел сказать… точнее, попросить…

− Ничего, − дружелюбно произнёс Василий. – Где вас забрать?

− На площади Дзержинского. Удобно?

− Да, конечно.

− Спасибо.

− До завтра.

***

Под лучами утреннего солнца справа от перрона блестели голые рельсы. Между ними по бетонным шпалам, словно проводники в серых костюмах, важно разгуливали вороны, собирая дождевых червей из−под опавшей листвы. Свист приближавшегося к платформе электропоезда спугнул птиц. Вороны разлетелись в разные стороны, освободив путь шестивагонной синей гусенице. Она медленно подкрадывалась к платформе тупиковой станции.

Пришлось проделать немалый путь с юга на север, чтобы добраться до места встречи. В окне покачивающегося вагона показалось одноэтажное здание старого вокзала.

Электричка затормозила, издав пронзительный скрежет чугунных колёс. С грохотом распахнулись тяжёлые двери, из которых высыпали на пустой перрон пассажиры. Вместе с ними вышел и я, направившись в сторону памятника легендарной «тридцатьчетвёрки». Возле него меня ждал серебристый минивэн.

Двери иномарки распахнулись, из неё вышел Василий. Следом − ещё один мужчина лет сорока на вид. Из−за острых скул его лицо казалось ромбовидным, шея сморщенная и тонкая как куриная нога, а на голове проступала лысина.

− Саша, − представил мне его Василий, − сегодня он наш штурман.

− Рад знакомству, − пожал я руку Саше, тот улыбнулся в ответ.

Открыв заднюю дверь, я увидел на пассажирском сиденье ещё одного пассажира. Черноволосый коренастый парень с опухшим лицом. В глаза мне бросилась лиловая отметина под его левым глазом. Скорее всего, она была оставлена чьим-то кулаком в недавней драке. Взгляд незнакомца был испуганным, он улыбнулся какой-то растерянной улыбкой и тут же отвернулся к окну. Сев рядом с ним, я захлопнул дверь. Саша завел машину, и мы покинули площадь.

Машина бежала по извилистым просёлочными дорогам. С одной стороны тонкой саблей под солнцем блестела Ахтуба, с другой – осенним пожаром полыхали рощи. Вдалеке чернела поросшая кустарниками гора. Обогнув её, мы выехали на дорогу, которая вскоре привела в дубраву. За окном мелькнул указатель «Невидимки».

Под раскидистыми кронами вековых деревьев прятались хуторские дома. Деревянные, в основном двухэтажные. Особое очарование некоторым строениям придавали миниатюрные балкончики. Дома окружали заборы из частокола. У некоторых изгороди настолько были старыми, что заваливались во двор.

Мы остановились у высокого железного забора, из-за которого выглядывала часть большого дома из серого кирпича. Ему от силы было года три.

Когда мы оказались внутри этого дома, я отметил царящие вокруг чистоту и порядок. На кухне две молодые особы варили суп с лапшой на курином бульоне. Самый обычный, без изысков. Главная задача — сытно и качественно накормить выздоравливающий контингент, благо рацион в Невидимках, учитывая собственное хозяйство, далеко не больничный.

Приехавшего с нами за последней надеждой парня, который по понятным причинам был скован, приняли подчеркнуто радушно: наш дом — твой дом. Старожилам известно, как важно первое впечатление.

− Если не хватает теплой одежды, средств гигиены, чего-то ещё, без поддержки не останешься, − объяснила ему молодая светловолосая женщина. Её зелёные глаза сияли изумрудом, излучая доброту, от которой становилось тепло. – Как тебя зовут?

− Андрей, − прохрипел он.

− Наташа, − представилась она. − Для всех я тут − старшая сестра, отвечаю за хозяйство.

Андрей кивнул в ответ и присел на скамью.

− Справки привёз? – спросила у него Наташа.

Парень порылся в своей сумке, достал кипу бумаг и протянул старшей сестре. Та принялась их внимательно изучать.

− Что за справки? – шепнул я Василию.

− Мы, в первую очередь, лечебница, и только потом коммуна, − объяснял он. − Каждый, кто поступает к нам, как солдат-новобранец, обязательно предъявляет справку о прохождении медкомиссии. Наркомания — недуг страшный, часто сопряженный с ВИЧ, гепатитом С. Поэтому мы проявляем особое внимание к здоровью подопечных.

У Андрея оказалось все в порядке. Наташа записала его в журнале под четыреста восьмым номером. За девять лет четыреста восьмой посетитель центра! И это, не считая первого времени, когда регистрация ещё не велась.

На кухне появился Саша.

− Где Денис? – спросил он.

− Сейчас придёт, − ответила ему Наташа, не отрываясь от журнала. – Отправила его покормить птиц.

В коридоре послышались чьи-то шаги. Наташа подняла голову:

− А вот и он.

В дверях показался высокий светловолосый парнишка лет двадцати семи в шортах и белой рубахе свободного кроя. Щурясь немного, он смотрел на гостей.

− Здравствуйте, − проговорил блондин невнятно: у него не хватало несколько передних зубов.

− Денис, − обратился к нему Саша, − бабушка передала тебе вещи и продукты.

Он протянул блондину увесистый пакет. Тот раскрыл его и заглянул, после чего расплылся беззубой улыбкой.

− Как она?

− Очень скучает, − ответил Саша, − говорит, что сын твой стал совсем большим и все время спрашивает: где папа?

Улыбка с лица Дениса мгновенно спала. Он помрачнел. Его глаза заблестели от накативших слёз. В комнате повисла тишина.

− Наш новенький, − прервал её Василий, представив Андрея, − поможешь ему освоиться?

− Конечно, − оживился Денис. Он отложил пакет, подошёл к Андрею и пожал ему руку: − Пойдём, я тебя познакомлю со всеми и всё покажу.

Андрей отправился вслед за Денисом.

− У каждого нового жителя обязательно есть наставник, − объяснил Василий. − Что-то вроде персонального ангела-хранителя, которому можно и душу излить, и совета попросить.

− Почему Денис? – спросил я.

− А у него мотивации больше вернуться домой: его дома ждет маленький сын, которого он очень любит…, − Саша вздохнул, словно хотел что-то еще добавить, но вместо этого сказал, − впрочем, пусть он лучше сам тебе всё расскажет.

Я почувствовал на себе чей−то тяжелый взгляд. Повернув голову в Наташину сторону, я увидел, как она с интересом разглядывала меня. Я улыбнулся ей.

− Наташа, познакомься, это – журналист Даниил, − представил он меня.

− Догадалась уже, − произнесла Наташа и, не сводя с меня глаз, добавила, − рада знакомству.

− Скажите, если Наташа – старшая сестра в общине, то кто тогда старший брат? – спросил я.

Саша в ответ поднял руку.

− Для чего такая иерархия?

− Мы все равны перед Богом, − объяснял Саша. – Мы все его дети. А значит – братья и сёстры друг другу.

− Это не просто центр, − добавила Наташа, − здесь обитель, где каждый из нас находит свой приют и спасение.

− Наташа, − спрашиваю её, − как вы сюда попали?

− В центр то? Приехала сюда ещё в конце «нулевых» из Котово. Работала там на заводе. Сразу после вуза. К наркотикам, как часто это бывает у нас, у женщин, пришла через большую любовь. Познакомилась с парнем, начали жить гражданским браком — красиво, обеспеченно, свободно. Бойфренд стал курить траву, ради интереса попробовала и я… Ну и пошло−поехало: вскоре от лёгких наркотиков перешли к тяжелым.

Пройдя курс реабилитации, рассказала Наташа, осталась в общине.

— Честно скажу, что в прежний мир не тянет, возвращаться по большому счету некуда.

— А как же родные?

Наташа помрачнела.

— К матери только езжу, чтобы проведать её да продуктов отвезти. Постоянно с ней на связи. А больше у меня никого и нет. Это, — она обвела глазами помещение кухни, — и есть мой дома, а ребята, которые здесь живут – моя семья.

Пока делал пометки в записной книжке, Наташа подвела к столу молоденькую девушку, которая всё это время варила суп и стояла к нам спиной. Она была совсем юной, худенькой и маленькой. В ней было что-то от цыганки — красивое, притягательное, роковое. Смуглая кожа, чёрные как смоль волосы. Под густыми бровями сверкали глаза−угольки, а на щеках проступали ямочки. При виде незнакомого человека девчушка засмущалась.

— Тебя как звать? – спрашиваю.

Та присела на край скамьи.

— Алёна, — ответила девчушка.

— Она здесь самая младшая, — уточнила Наташа, — ей всего девятнадцать.

— Откуда ты?

— Та с Волгодонска я, — отвечала Алёна с донским акцентом.

— И что же с тобой приключилось? Как сюда попала?

Алёна вздохнула. Искоса посмотрела на Наташу – та одобрительно кивнула.

— Тююю, — начала она с певучей присказки, — та история банальная. Училась в институте, там и попробовала. Сначала всё это воспринимала как баловство, игру, а уже к третьему курсу плотненько так сидела на игле, — произнесла она это слово с характерным для юга «гхэканьем». — Карманных денег не хватало начала клянчить у друзей. Как только лимит доверия был исчерпан, принялась тащить из дома всякое барохло. В скупку. Сюда маман привезла, когда совсем всё стало плохо.

— А тут чем занимаешься?

— Та по хозяйству сестрёнкам помогаю. По грибы да по ягоды в балку ходим. Вот, — Алёна показала на плиту, — шулюмчику сварганю иной раз. А недавно чувяки начала мастерить.

— Чего, прости? — спросил я, услышав незнакомое слово.

— Тююю, ну тапки, — Алёна показала на вязанные башмаки на ногах, — сначала себе связала, теперь и ребят снабжаю. А чего – в них очень удобно и по студёному полу ходить можно.

После беседы с Алёной Саша решил мне показать владения центра. Сперва мы заглянули на стройку, где возводились новые дома для постояльцев. Старший брат и по совместительству главный служитель по хозяйству Саша показал грядки, на которых братья и сёстры выращивали овощи. В дощетчатых сарайчиках жили свиньи, коровы и другая живность. Саша деловито продемонстрировал гордость фермы — инкубатор. За две недели до моего визита тут вылупились цыплята. Богат и сам птичий двор: куры, утки, индюки.

Для большинства обитателей реабилитационного центра сельская наука была в диковину — народ-то городской. Вот и Саша научился ремеслу животновода именно здесь.

Реабилитанты ходят в лес за грибами, собирают хворост, заготавливают дрова к зиме.

Так, однажды, во время очередного похода они обнаружили одинокую палатку на берегу речки, в которой укрывался старик.

— Когда-то он работал учителем в школе, — рассказывал Саша, — но потом запил. Жена из дома выгнала. А он отправился к реке. Часто приезжал сюда на рыбалку и давно заприметил это место. Так вот, когда сюда приехал после того, как выгнала его жена, соорудил на берегу палатку и стал в ней жить. Ребятам он так и сказал: приехал сюда умирать. Жаль его стало — забрали к нам.

— И где он теперь?

— А вот он, — Саша махнул в сторону дуба, под которым сидел пожилой, осунувшийся мужчина с бородой и держал в руках лист бумаги.

— Друг ему письмо написал, − добавил Саша. — Письма – это единственный способ связи с внешним миром для них. Так мы стараемся максимально уберечь людей, приехавших с проблемой, от стресса.

— Но мобильная же связь тут есть?

— Есть. У меня и Наташи. В случае необходимости мы звоним Васе или их близким.

— А ты сам то как тут оказался? — спросил я своего экскурсовода.

— К наркотикам я пристрастился лет двадцать назад, — начал свой рассказ Саша, — воровал, несколько раз сидел, пытался лечиться, но не помогало. Когда узнал про центр, дёрнул сюда. Терять было уже нечего. Вот уже восьмой год тут.

Мы вернулись в дом, где нас уже ждал Денис. Он сидел за столом на кухне.

— Как Андрей? – спросил его Саша.

— Осваивается, — отвечал Денис, – помогает ребятам на стройке.

Я сел напротив парня, положил перед собой диктофон и блокнот с ручкой.

— Допрашивать будете? – усмехнулся Денис.

— Нет, просто поговорим. Сделаю пару заметок в блокноте, а диктофон нужен для того, чтобы ничего не упустить из рассказа.

— Валяй.

— Как давно тут?

— Полгода.

— Долго, — говорю, — наверное, страшно по родным соскучился…

— По бабушке и сынишке.

— А жена?

— Мы расстались давно, еще до рождения Андрюшки. Она как узнала, что меня посадили, тут же на развод подала. Сыну только год исполнился, а меня на краже взяли.

— Жена знала, что ты употребляешь?

— Когда только начали встречаться, не знала. Потом только. Она уже беременная была. Вместе жили. Бабушка помогала – денег давала. А я их на наркоту спускал. Когда перестала материально помогать, я брал дозу в долг. Платить чем-то надо было – стал воровать. Так и загремел на нары. Жена, конечно, предупреждала, что уйдёт от меня, если не остановлюсь. Но я уже не мог жить без наркоты. В колонии узнал, что у меня ВИЧ…

Я растерянно поглядел на своего собеседника.

— Чужая игла?

— Наверное, — предположил Денис. – Скорее всего. У жены ведь нет его, да и Андрюшка здоров.

Из глаз Дениса брызнули слезы. Он закрыл лицо ладонями и заплакал.

***

В Волгоград мы вернулись к вечеру. Саша и Василий привезли меня к площади, откуда забирали. Я попрощался с ними и побрёл на скоростной трамвай.

Красно-жёлтые вагоны чехословацкой «Татры» бодро бежали по чугунным рельсам, останавливаясь на станциях и выплёвывая пассажиров. Люди разбегались в разные стороны. Вместо них в салон заходили новые и состав следовал дальше вдоль проспекта, минуя дома, заводы, парки, стадионы и монументы.

Прислонив голову к окну, я уныло смотрел на меняющийся пейзаж, размышляя о том, что на первый взгляд реабилитационный центр в Невидимках – вполне себе обычный молодежный коллектив. Но на его территории я не услышал мата, там нет перекуров, ни посиделок с пивом. Только доброжелательность и общий труд с утра до вечера. А перед сном после вечерней молитвы тамошние жители обязательно просят друг у друга прощения. Ведь без него выжить никак нельзя.

У самого центра города трамвайная пара нырнула в тоннель и вагоны понеслись с удвоенной скоростью во мраке подземелья. В салоне запахло дёгтем и подвальной сыростью. На потолке зажёгся тусклый свет плафонов.

Текст репортажа из Невидимок редакции понравился. На очередной летучке его даже хвалили.

— Аксёнов показал, что умеет находить интересные темы, —говорил Сливкин, — даже где-то находит красивые эпитеты…

— И броские заголовки, — добавил кто−то из коллег. – «Люди Невидимок» — звучит не плохо, но… я бы докрутил…

Сливкин, соглашаясь с замечанием, кивнул.

— Учредитель статью, конечно, похвалил, — сказал редактор, — но поручил сосредоточиться на отработке главных тем муниципальной повестки. В декабре – выборы.

Вскоре о репортажах, эксклюзивах и свободном творчестве в редакции забыли.

 

 

Волгоград, ноябрь, 2017

[1] Кликбейт (от англ. click – щёлкать, щелчок, bait – наживка) — это контент, создаваемый с целью привлечения внимания к содержанию и повышения количества кликов.

[2] Спартановка — спальный район на севере Волгограда.