На кофейной пустоши

Не могу я безоглядно присоединиться к дамочке, бухнувшей именно во времена нижеописанных событий на весь мир: «У нас в СССР секса нет». Однако, по своему рассказу, не могу вякнуть ничего против. Я просто поведаю потихоньку эту, чуть не до слёз душещипательную историю. Но, если вы хотите услышать что-то о сексе – проходите мимо: тут я с ораторшей поневоле пролетарски солидарен – в нашем случае он вряд ли случился…

Также, прошу не выискивать какого-то политически очернительского контекста ( пусть нынче то и в брэнде), даром, что лирическая героиня и являлась на момент повествования комсомольским работником.

И уж конечно не следует воспринимать произведение, как скрытую рекламу кофейных компаний – от поклонников сего чудодейственного напитка и без меня отбоя нет.

1

Да ведь, и тогда в обожателях кофе недостатка отнюдь не было! При том, что с самим кофе был страшнейший дефицит: не было его и в помине на вконец опустевших магазинных полках. Имелся в продаже кофейный напиток «Арктика», с изображением ледокола во льдах (в которых с настоящим бразильским кофе в трюмах, надо было по этикетке правильно понимать, ледокол наглухо и завяз). Состав, честно прописанный на упаковке, безусловно бодрил: «ячмень – 94%… цикорий – 6 %».  Частенько, со стипендии, мы покупали пачку этого суррогата, но, даже его не оказалось в тумбочке нашей комнаты общежития в тот полный тихого драматизма вечер…

Тихий ветерок жаркого вечера, так не похожий на тот свежий ветер перемен (впрочем, тоже начинающий сдуваться), что напрочь выметал застойные явления из общества и всяческий товар с магазинных полок, выло колыхал занавески в нашей комнате общежития.  Свежеокрашенное в ярчайший канареечный цвет, в эти июльские дни общежитие уже не напоминало муравейник зимней поры, когда в проходах между коек приходилось городить дополнительные спальные места. Уже все группы матросов и мотористов судовых, исключая лишь запоздавшую нашу, окончили обучение. Учащиеся разъехались по всем морским бассейнам страны на плавпрактики, и в полупустой общаге, кроме нас, бездельно слонялось пару забытых несчастливцев, которым никак не удавалось куда-нибудь пристроиться, кроме презираемого всеми нами – без пяти минут моряками – консервного завода в областном захолустье.

Вот и интеллигентный очкарик Валера, с которым в этот субботний вечер смотрели мы телевизор, также пока не убыл на практику – со дня на день ждал вызова то ли с тихоокеанской Камчатки, то ли с Онежского озера.

Но, позвали сейчас с другой стороны.

– Мужики!.. Мужики-и!

Встав с заправленной (в нарушение постылому, почти уже год, как забытому армейскому уставу) койки, я выглянул в окно. Внизу, прикрывая глаза от все еще яркого солнца, с надеждой тянул шею одногруппник Толик. Чуть поодаль, в тени высокого клена скрывалась черноволосая девушка.

Толик был известным ловеласом во всей нашей группе. Импозантен был, конечно, стервец! Бог весть, сколько времени растил шевелюру (был он уже несколько лет «на гражданке»), а потом разорился на химзавивку а-ля Кузьмин.  Модно, конечно, смотрелось! И законные дивиденды девичьего внимания теперь огребал лопатами. Но,  к тому и обаятелен, ловкач в обольщении – пробы ставить негде! На ходу ухватит-обовьет встречную красавицу обворожительно: «Девушка, пойдёмте с нами!». Та конечно отобьется – отлепится, однако – улыбка в пол-лица: глядишь, нас, неудачных спутников Толика рядом не было – еще бы и подумала…

Вот, какую-то простушку он нынче и подцепил. А может, и не простушку вовсе, и не сегодня – помнится, на прошлой неделе рассказывал Толик, что познакомился с такой герлОй достойной: на площади – в райкоме комсомола (держитесь за парты, чтоб не грохнуться!) – работает!

Неужели она?

– Мужики, – увидав меня, понизил голос Толик, – майнайте одеяла, мы сейчас зайдём.

Заходить со своей подругой Толик намеревался не в центральный вход здания, где девушку неминуемо бы «тормознула» бдительная вахтерша, а с другой его стороны. Оттуда, как по проторенной дорожке, поднимали на спущенных со второго этажа одеялах пришлых в гости девиц – когда выдворение оных заранее предусматривалось за полночь, а то и под утро.

До описываемой поры я, хоть и наслышан был немало, в сем занятии подъема ручной силой был совершенный девственник – как-то не приходилось приходить приятелям на выручку: все по тренировкам вечерним, да по работе в ночную смену в порту отлынивал.

– Валера, – обернулся я к интеллигентному товарищу, – пошли, там Толику подружку надо поднять.

– Вдвоём? – взвился со своей кровати приятель.

– Ну, а кого сейчас искать будешь: суббота, вечер – все же разбежались по дискотекам, кинам, да подружкам. Пойдем – надо дружбана выручать!

Что-что, но загнилить в такой ситуации было бы совершенной подлостью.

Недовольно засопев, Валера поднялся и следом потянул свое одеяло.

Мы перешли в первую попавшуюся открытую комнату противоположного крыла. В которой кроме голых пружин кроватей встретить нас было некому. Я открывал окно, Валера принялся связывать углы одеял простым прямым узлом.

– А не развяжутся они? – взволнованно спрашивал я: все-таки, живого человека предстояло поднимать.

– Мы всегда так делали, – зло отзывался Валерий, – половину балтрайона уже так перетаскали!

Я глянул вниз, где парочка стояла уже рука об руку.

А девица была одета ничего себе! В наимоднейшую «варёнку» – джинсовую двойку: юбка и жакет. Причем, фирменную (а не жалко сваренный – закипяченный в щелочи и соде дешевый коттон, в цинковом ведре на электрической плитке нашей комнаты).

Да, судя по одежке, это была та – «из горкома».

Похоже, девушка не совсем понимала, что к чему. И когда мы начали опускать связанные одеяла вниз, вопросительно обернулась к Толику.

– Ну, чего мы – ждать еще будем, – недовольно бухтел Валера, – Прыгай, давай!

Внизу о чем-то наскоро и эмоционально переговорили, и девушка, однако, отважно шагнула к одеялам (хоть и страшновато и неловко, виделось, ей было), и доверчиво уселась в опущенные качели.

– Поехали!

О времена, о нравы!.. Раньше пылкие идальго к возлюбленным в окна второго этажа карабкались, теперь девицы к сомнительным ухажерам поднимаются.

Валера филонил во всю. Я поспевал тянуть со своего края быстрее, в результате чего отважная спутница Толика беспрестанно крутилась, как опытный летчик в кресле-тренажере. Добросовестно, почти без пробелов на своем пути обтирая стену от не прибитого еще дождями и пылью, свежего канареечного колера.

И увидь то не только бабушка- вахтерша, но какой-нибудь новоявленный тонкоусый демократ (впрочем, тогда это слово еще не было ругательным), уж он бы выводы свои сделал!.. Двое рядовых комсомольцев как бурлаки тянут наверх комсомольского функционера, а она и ножки свесила!

Дивный, совершенно бесплатный, как сыр в мышеловке, аттракцион был закончен для девушки на подоконнике. Опершись на мою, вовсе не галантно, по свойски поданную руку, она соскочила на пол.

А деваха была на пять с плюсом! Роскошные черные волосы, большие, серо-голубые глаза… Правда, сплошь желтый теперь наряд.

– Блин, чтоб я еще кого-то таскал! – нисколько не смущаясь присутствием прекрасной незнакомки, в полный голос возмущался, подхватывая ворох одеял, беспардонный Валера.

Я молчал, не находя слов какой-то поддержки. Нет, я ни в коей мере не осуждал её! Почему она не может – в свой выходной день! – прийти в рядовому комсомольцу в общежитие попить чаю?

– Замаралась вся, – со смущенной улыбкой пожаловалась больше мне девушка, от неловкости принявшись тотчас отряхиваться. И пунцовый румянец смущения начал ярко заливать красивое лицо.

К счастью, в этот момент подоспел со стороны двери Толик, без промедления увлекший пассию в свои чертоги.

Мы же безразлично вернулись в комнату, повалившись на койки перед включенным телевизором.

2

Как известно, мужское общежитие от женского отличается тем, что в женском кружки моют сразу после чаепития, а в мужском – непосредственно перед тем.

Ну, а безусловным сходством тех времён было в том, что и чая, и кофе не сыскать было днём с огнём…

Где-то, порядка, минут через сорок Толик поскрёбся в нашу комнату. Потухший взор его отчего-то не горел привычным огнём, да и герой-любовник как-то сгорбился – сдулся. Страдалец бережно нёс перед собой тетрадный листок в клеточку, на котором убого покоились горстка сахара и щепотка стебельков заварки «Сор грузинских дорог».

– Мужики, у вас заваркой не разжиться?

Мы только посмотрели в его сторону.

Трепетно пристроив листочек на тумбочку, Толик присел с нами.

– Все, – с тяжким вздохом кивнул он на жалкие крохи, – что удалось по общаге собрать… Вот, блин, пригласил на чашечку кофе – неделю уламывал!

Мы полностью входили в положение товарища, но помочь не могли даже словом: что тут было сказать?

– Она смеётся: «Это что – мой тыловой паёк?».

Уходить Толик нынче не спешил – и в том мы его понимали прекрасно: тут только под землю провалиться!

– А что, Толян, она тебе там внизу сказала? – для приличия полюбобытствовал я.

– Сказала:”Толя, ну ты и чмо!”.

Велико было отчаяние друга, коль так откровенно и просто поведал он нам о том!

Но, перед смертью не надышишься – сиди, не сиди… И так безчайная церемония затянулась.

– Ладно, надо идти, – как на эшафот поднимался Толик с табурета, –  Говорит: «Я тебе утром скажу, напрасно, или нет я пришла».

То, что сказала девушка поутру, Толик нам умолчал. Да, мы и не пытали тактично. Ясное дело – что там может героического любовник насовершать после таких-то душевных исканий и потрясений! Да и девушка – глянула, как простые комсомольцы живут, так, верно, всякий пыл с энтузиазмом и пропали. А с ними и желание испарилось – как пар над чашкой кофе. Глядишь, кофе в постель могло бы еще дело отчасти выручить – да ведь, и его-то не оказалось. И спасла бы та горстка невесть откуда взявшегося кофе Толика, не спасла бы – чего теперь гадать…

А еще в желтый цвет измены по скорому девушку, не спросясь, перекрасили. Впрочем, то криминалом уже не было: повально сплошь и рядом теперь в разные цвета предательски перекрашивались. И все гадали на кофейной пустоши, каким путём теперь идти правильней: с парадного входа эволюционно, хоть и с перестроечным ускорением,заходить, или альтернативно – через окно без долгих церемоний.

В итоге, ломанулись, как лоси по сухостою, через двери, но с черного – воистину! – хода, заколоченного, казалось, наглухо. Да мимоходом снесли все вместе с дверьми, косяками и перилами(а зачем надо было?). И мало что из той пустой ворожбы сбылось: многое вышло по-иному, а где-то и вовсе наоборот. А за всем тем бесполезны и забыты остались и все надежды нашей молодости, чаяния и ,как говорилось, свершения.

Но молодость та , не сплошь изобилующая героическими моментами, но оттого ничуть не менее прекрасная, осталась, и никуда не уйдет. Ведь это наша молодость – неповторимая и единственная.