Годы молодые с забубенной славой,
Отравил я сам вас горькою отравой.
Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,
Были синие глаза, да теперь поблекли . (c) Сергей Есенин
Нет, он не бейсджампер и не сноубордист. Но, уверяю, экстрим у него в крови, что всегда отражается на лице: нос переломан в нескольких местах и смахивает на картофелину, а глаз – то левый, то правый – украшает свежая «слива». От него пахнет кровью, потом и мармеладными мишками, и этот запах возвращает меня в детство, назад к разбитым коленям.
Таков мой друг. Вечно пьян, отчаян и смел. И этой смелостью заражаются все, кому удается его встретить. Взять, к примеру, меня. Однажды развыпендривалась и на спор повисла вниз головой с вышеупомянутого моста. А буквально на днях подала документы на британскую визу. Но почему бы и нет, если доверяешь тому, кто тебя подстрекнул.
На улицах Д. знает каждая псина. В его окружении – черные баскетболисты со двора, спившиеся одноклассники, возрастные работяги, футбольные хулиганы и творческие интеллигенты. Людей он подкупает великодушием – то есть позволяет маленьким человечкам почувствовать себя чуть больше – и непосредственностью, зачастую граничащей с хамством.
И порой может вести себя очень развязно, даже некорректно, что ему всегда сходит с рук. Когда он не в духе, его безобидные шуточки вроде той, что я «крысий хвост», становятся оскорбительными, но когда весел – одним взглядом может осыпать блестками с головы до ног так, что все остальное мгновенно превратится в пыль.
Стоит ему произнести «душа моя», и отказать уже не получится. Я помогаю отстирать с одежды кровавые пятна, которыми тот боится шокировать мать. Барабан приходится забить до упора — чтобы моя тоже ничего не заподозрила. Он считает себя «вечным» и неизменно скрывает подробности драк. Мы спорим о насилии в философском контексте.
Мой друг говорит: «Аполитичный человек – не человек» и «Адепты толерантности – те же террористы». Что ж, на момент своих измышлений Д. опережает время. Наши идеологические разногласия уравновешивают долгие дилетантские беседы о музыке и литературе, и мы единодушны во мнении, что Вертер – «нытик». Он подрезал у меня Бодлера, Данте и Хантера Томпсона – и до сих пор не отдает.
Дома он хранит инфантильные артефакты, вроде куклы с лицом Чарли из «Злобного мальчика»; любит животных и запах гербер; и запоминает даже самые незначительные подарки. Он искренне верит в Бога, и мы почти никогда не поднимаем религиозный вопрос. Видели бы вы его лицо, когда он обнаружил на моей полке магическую теорию Алистера Кроули.
Иногда Д. катает меня на плечах. У него расслабленная, даже развязная, но при этом твердая и уверенная походка: ощущение такое, будто земля сама «отпружинивает» его как батут – мне страшно и комфортно в одно и то же время. Хотя… однажды я чуть не рухнула наземь, когда мы в такой связке «допрыгались» на рейве. Время от времени мы спим, но тогда ни за что не засыпаем вместе — и наоборот. Вот такой парадокс…
Но это мой Друг. Он помогает мне развиваться и учит сострадать. Я ревную и завидую ему одновременно. И у нас есть общая мечта: однажды мы переедем в Лондон, запишем пластинку в жанре грайм и прославимся на весь мир. Я же напишу об этом роман, но… все еще впереди.
А пока, сегодня, мы стоим на этом Мосту. Холодный ветер обдувает его румяные щеки. И когда он своим сиплым голосом задает вопрос «Ты любишь меня?», я не могу выдавить из себя ни слова и тупо таращусь в асфальт. Мы молчим еще несколько минут, пока его лицо приобретает ненавистное мне глумливое выражение, после чего Д. по-приятельски хлопает меня по плечу и уходит. Я же, по иронии судьбы, остаюсь одна… чтобы бесповоротно влюбиться.
Таким был мой друг. Смелым, бескомпромиссным, категоричным.
И за свою короткую жизнь многих успел одарить возможностью хотя бы на миг ощутить свою значимость.