На парадной лестницы Минкульта встречаются два бывших однокурсника по консерватории. В руках Бориса, полного краснощекого мужчины, одетого в строгий костюм-тройку, увесистый портфель с явно министерскими документами. В руках Артемия, длинноволосого высокого парня с горящими глазами и выразительными кистями рук, одетого в худи со скрипичным ключом на груди, папка с торчащими из нее листами партитуры какого-то концерта. Оба искренне рады видеть друг друга, особенно Борис, который беспрестанно здоровается с проходящими мимо чиновниками, демонстрируя, что он не последний человек в этом учреждении. После очередного рукопожатия Борис говорит, что следит за карьерой однокурсника и знает о его успехах. Ведь он уже поднялся до ассистента дирижера, и это совсем неплохо при такой плотности людей их профессии. Артемий благодарит за внимание к своей скромной персоне и сообщает, что это устаревшая информация. Его только что утвердили дирижером второго плана, хотя был шанс стать и главным дирижером, но его оппонентом оказался совсем заслуженный деятель культуры преклонного возраста, и он отказался в его пользу. Борис прекращает здороваться и возмущается, заявляя, что искусство – это борьба. Артемий выражает тихое согласие бороться, но только не с помощью локтей. Борис радуется, что к его мнению прислушиваются, и с удовольствие вспоминает, что они были единственными, кто закончили консерваторию с красными дипломами. Только он любил делать все сидя, а Артемий стоя. Вот и разошлись творческие пути. Артемий удивляется, как он не скучает по музыке. Борис смеются и говорит, что он по долгу службы бывает на стольких концертах и поднимается на такое количество сцен, что любой дирижер позавидует. Вопрос про дирижерскую палочку также не смущает его. Он оглядывается и на секунду достает из портфеля потертую дирижерскую палочку, поясняя, что это его талисман, и без неё никак. Он даже верит, что она помогает ему идти по карьерной лестнице. Так, на прошлой неделе он стал третьим помощником второго советника заместителя министра культуры. Артемий радуется за него и выражает надежду, что тоже сможет со временем подняться еще на одну ступень, став главным режиссером. Однокурсники начинают прощаться, обещая как-нибудь созвониться по какому-нибудь поводу.
Неожиданно на ступеньке выше них останавливает и заговаривает с Борисом красивая и безупречно одетая молодая женщина, голос и фигуру которой Артемий осмеливается сравнить со скрипкой Страдивари. Он понимает, что встретил музу, и от смущения спускается на ступеньку ниже. «Муза» сообщает Борису, который моментально оказывается в очках, что проектом «Классика в малых городах» очень заинтересовался некто «сам», но есть проблема, как он знает, с одним из этих городков, без которого коэффициент покрытия классикой сильно уменьшится, что скажется и на заработной плате, и на увеличении ступенек в карьерной лестнице. Борис встает рядом с «Музой», достает из портфеля мятый листок и объясняет, показывая его, что в доме культуры этого городка еще не закончен ремонт, там небо видно со сцены. «Муза» возвращает Бориса на его ступеньку и напоминает о временах, когда симфонические оркестры играли в парках и на площадях. Музыке не нужны стены и потолок. Музыке нужны люди, а согласно их проекту, это должны быть люди, живущие в малых городах. Борис соглашается, но делает при этом робкую попытку объяснить, что не сможет найти дирижера и музыкантов, согласных выступать в таких условиях. «Муза» поднимается еще на ступеньку выше и выражает уверенность, что талантливых музыкантов можно найти везде, где есть рестораны, а в этом городке их целых шесть, она узнавала. По два музыканта с точки, вот тебе и классика, вот тебе и Моцарт. «Муза» переводит взгляд на Артемия и говорит, что видела, как он добровольно отдал свое место «главного дирижера», согласившись на должность «дирижер второго плана», но все еще можно исправить. Стране нужны молодые и энергичные дирижеры, готовые нести искусство людям, особенно тем, кто живет в малых городах. Взгляд «Музы», становятся томными и бездонными. Артемий понимает, что такая женщина может нести все что она хочет любому и каждому. Он не успевает согласиться на выступление с ресторанными музыкантами в доме культуры, где со сцены видно небо, как «Муза» покидает их, начиная подниматься по ступенькам все выше и выше, до самого кабинет министра культуры. Борис не замечает волнения однокурсника и спускается вначале к нему на ступеньку, а затем на ступеньку ниже, и начинает уговаривать принять участие в проекте «Классика в малых города», объясняя, что от этого может зависеть его продвижение по карьерной лестнице. Артемий бросает взгляд на ступеньки, по которым поднималась Муза, смущено улыбается и тихо соглашается. Борис бросается благодарить его и робко напоминает, что там идет ремонт.
Артемий выходит из «Пазика» и удивляется, как красиво и мощно выглядит фасад дома культуры. Подоспевший директор, интеллигентного вида мужчина в поношенном, но хорошо сохранившемся костюме, радостно встречает его и поясняет, что на восстановление фасада денег только и хватило, потом у администрации появились какие-то свои нужды, на которые правоохранительные органы обратили внимание, после чего закон восторжествовал, но денег так и не нашли. Но есть и положительный момент. Местные предприниматели озаботились культурным досугом горожан и открыли несколько вполне приличных ресторанов и кафе. Даже караоке-клуб есть, хозяин которого обещал ему включить в репертуар популярные и не очень сложные оперные арии. С минусами в классике дела обстоят непросто, поэтому решили обойтись своими силами. Местные музыканты уже записали “Хабанеру” из оперы Бизе “Кармен”, правда, в своей интерпретации. Под неё многие даже приспособились танцевать. А сейчас работают над арией Ленского, но столкнулись с очень большим запросом на арию Татьяны. Так что посильная работа по внедрению культуры в массы идет полным ходом, заключил директор.
Такая приятная лекция сопровождает Артемия до самой гримерной, которая сильно контрастирует с фасадом и подтверждает слова директора, что у прежней администрации реально были свои нужды. Девушка администратор приносит сушки с минеральной водой и просит сделать селфи. К её неудовольствию директор тоже проявляет заинтересованность. Артемий с тревогой в голосе интересуется, придут ли люди. Директор просит не беспокоится, так как рестораны по договоренности работать не будут, потому что их владельцы изъявили желание также прийти на концерт. И вообще, у них в городке очень строго с культурной дисциплиной, особенно после прошлогодних «посадок». Артемий не очень понимает последнюю фразу, но просит отвести его к музыкантам, чтобы познакомиться и обсудить кое-какие нюансы, поясняя, что у него есть свой взгляд на эту симфонию. Директор глубоко вздыхает и смущенно говорит, что с этим есть проблема. Музыканты уже давно в оркестровой яме, где самостоятельно репетируют свои партии, но из-за ремонта вытащить их оттуда представляется очень проблематичным, так как подъемный механизм еще не успели восстановить, и вся конструкция держится на честном слове двух заслуженных работников сцены, которые служат здесь с момента открытия ДК и знают его лучше, чем мать родную. Артемий удивляется, почему оркестр посадили в оркестровую яму, а не разместили на сцене, как полагается при сольных выступлениях. Директор поясняет, что над сценой большое открытое небо, а прогноз на сегодня не очень. Видя расстроенный вид Артемия, он говорит, что есть и хорошие новости: удалось собрать почти полный состав: флейта, два гобоя, два кларнета, фагот, правда, один и одна валторна, но зато скрипки в полном составе, а еще виолончель и контрабас. Есть даже ударные: тимпани и треугольник. Человек специально приехал из соседнего района. Артемий загибает пальцы, считая музыкантов, и сокрушается, что это не симфонический оркестр, а какой-то кружок. Он достает мобильный и хочет позвонить Борису, который подписал его на эту авантюру, но вспоминает бездонные глаза Музы, стоящей на две ступеньки выше, и передумывает. Директор ни без гордости говорит, что сохранился даже дирижерский пульт, который он привез с дачи. Правда, внуки немного поработали над ним в стиле «зеленого мира», но с небом над сценой он будет смотреться даже лучше, чем академический. Молчание Артемия он принимает за согласие и радуется, что адаптация дирижера ко всем трудностям прошла успешно, после чего доверительно сообщает, что этот концерт очень важен для их городка, так как есть надежда, что если он пройдет успешно и получит хорошие отклики в прессе, то финансирование может возобновится, и культура вновь заживет в тепле и уюте в стенах этого ДК. Кроме того, на концерте будет присутствовать его хорошая знакомая, дочка которой работает где-то на верхних этажах Минкульта, а может, и сама дочка заглянет. Тогда и пресса не нужна. Артемию передается благодушное настроение директора. Он смотрит на настенные часы, на которых тоже отразились нужды бывшей администрации, и начинает разминать плечи, руки и кисти. Директор с уважением смотрит на него и говорит, что идет давать первый свисток, но потом с некоторой робостью просит разрешения дать сразу третий, чтобы не томить публику, так ждущую встречи с классикой, да и погода может выкинуть фортель в любой момент, а целлофана на всю сцену у них не хватит. Артемий согласно кивает, после чего достает из портфеля партитуру и встряхивает головой, как конь перед забегом. Директор поспешно уходит, обещая прислать двух заслуженных работников сцены.
Артемий не без труда и только с помощью сопровождающих преодолевает весь строительный хлам и добирается до закулисья. Сцена ярко залита светом пяти строительных прожекторов, в отличие от зрительного зала, напоминающего холодную космическую черную дыру. Он замечает на сцене неубранную стремянку и прикрепленные к кирпичной стене строительные леса. Работники сцены, видя его удивление, делают попытку закрыть тяжелый, потерявший цвет, занавес. Механизм отзывается вибрацией и рыком, после чего занавес нехотя отходит от стены на метр и застывает, сбрасывая с себя крупные хлопья пыли, как деревья осенние листья. «Космос» зрительного зала оживает. Раздается несколько хлопков зрителей, решивших, что перфоманс начинается.
Артемий «пускает волну» по всему телу, становясь похожим на артиста балета, и выходит на центр сцены. Свет строительных прожекторов слепит глаза, и он не сразу понимает, что пюпитр отсутствует и некуда положить партитуру. Работники сцены моментально реагируют на заминку и торопливо выносят на сцену небольшую трибунку ярко-зеленого цвета с нарисованными по бокам двумя березками. Только теперь Артемий понимает, что о пюпитре можно забыть, и о каком «зеленом мире» говорил директор. Душа начинает уходить в пятки, но останавливается, когда он поднимает голову, и к нему приходит гармония при виде темно-синего неба над головой и ярко-зеленой трибунки, на которой лежит партитура великого творения.
Едва заметным кивком головы и полуулыбкой он приветствует сидящих в оркестровой яме мужчин рокерского вида и смиренных женщин в люрексе. Возникает пауза. Артемий смотрит за кулисы и пытается жестами объяснить, что кто-то должен выйти и объявить начало концерта. Из мимико-хореографического ответа работников сцены и директора он понимает, что конферансье, будучи в положении, уже ушла в декрет на время реставрационных работ, и лучше него этого никто не сделает. Когда из зала доносится реплика «Баха давай», за которой следуют вкрадчивые шиканья с вкраплениями нецензурной лексики в адрес любителя Баха и плотные аплодисменты истинных любителей классики, Артемий понимает, что судьба уготовила ему роль Прометея, и отступать некуда. Он делает шаг в сторону и произносит максимально басовитым голосом: «Моцарт. Симфония № 40. Соль минор в четырех частях. Часть первая Allegro molto. Произведение было завершено 31 июля 1788 года, три недели спустя после симфонии №39». Артемий не понимает, зачем он добавил справочную информацию про симфонию, но, заметив боковым зрением одобрительные кивки директора, успокаивается и возвращается на дирижерское место. Он вновь пропускает легкую волну по телу, делает глубокий вдох, поднимает руки, закрывает глаза в предвкушении встречи с великим и взмахивает палочкой. Идет секунда, вторая, третья, но оркестровая яма хранит гробовое молчание. Грудь наполняется легким холодком и страхом перед неизвестным.
Артемий открывает глаза и понимает, что «музыки не будет». Платформа с испуганными музыкантами медленно опускается вниз, а на её месте появляется пол с ярким линолеумом. До Артемия доносится, как изощренно некультурно директор ругает работников сцены, которые пытаются отбиться от обвинений. Кто-то из них задевает за провод прикрепленного под потолком прожектора, и он медленно разворачивается в сторону зала. Боже, какие лица предстают перед Артемием, – это лица со старых икон, израненных временем и неподобающим хранением. Он бы мог все исправить и порадовать этих людей, если бы на сцене был рояль, или ему принесли бы аккордеон, да гитару на худой конец. Но у него есть только ноты, дирижерская палочка и трибунка.
Неожиданно Артемий вспоминает, как однажды он оказался на занятии студентов театрального училища, где преподаватель давал им задания перевоплотиться в какой-либо предмет. Он был в восторге и с трудом сдерживал смех, пытаясь понять, почему перевоплощение в неживое так веселит и забавляет его. Он еще подумал, неужто Микеланджело тоже смеялся, когда ваял Давида. Ведь это тоже было своеобразным перевоплощением. Но особенно его потряс студент, который решил изобразить скрипку. Артемию даже показалось, что он слышит музыку.
Воспоминания исчезают при первых звуках шуршания конфетных оберток, что свидетельствует об окончательной готовности зрителей к концерту. И в этот момент он понимает, что спасти его от позора может только перевоплощение, но не в скрипку, а в целый камерный оркестр. Он мечтал о том, чтобы стать главным дирижером. А за мечту надо бороться.
Артемий выходит из-за трибунки и обращается к залу с необычным предложением: попробовать представить музыку, уверяя, что это может стать увлекательным путешествием в фантастический мир, где у каждого будет своя партия и своя мелодия. Зрители в недоумении переглядываются друг с другом, но не решаются возражать именитому, как им сказали, дирижеру. Артемий, как когда-то директор, воспринимает молчание за согласие, и с пришедшим к нему вдохновением начинает рассказывать музыку…
Он предлагает каждого почувствовать, как неожиданно и взволнованно из полной тишины врывается волшебная мелодия скрипок. Артемий начинает напевать и одновременно изображать скрипача. Его голос становится все более уверенным и громким, а движения тела все более энергичными. Он почти с угрозой бросает со сцены, что скрипки не родственники и не друзья, и им не надо приглашений, потому что они пришли с великой миссией – дарить людям радость. Он просит зал расслабиться, включить воображение и услышать, как звуки скрипок сливаются в единую ритмичную мелодию и заполняют все пространство вокруг них. Он призывает зрителей посмотреть на небо над сценой, на звезды и почувствовать, как музыка зовет всех в светлое будущее и как помогает каждому из них бороться с мраком, указывая путь в вечность. Сделав неожиданно для самого себя пируэт, Артемий с новой энергией начинает напевать, изображать инструменты и быстро перемещаться по сцене, после чего возвращается к общению со зрителями, обращая внимание на то, какая выразительная и искренняя, как будто молящая о чем-то, мелодия сейчас наполняет душу каждого из пришедших в этот израненный дом культуры. Он вновь переходит на вокал и просит зрителей постараться почувствовать эту гармонию звуков. И некоторые подчиняются, извлекая из себя подобие схожей мелодии. Артемий выбрасывает вперед руку с дирижерской палочкой, заставляя многих вздрогнуть, и говорит, что какой бы красивой ни была основная тема скрипок, но другие инструменты тоже имеют право заявить о себе. Это тоже их сцена. Это тоже их мир, и они хотят быть услышаны. А вот и они – гобой и кларнет. Артемий выражает надежду, что все узнали, как их самих, так и исполняемую ими побочную тему, наполненную тихой грустью, лиризмом, мечтательностью. Артемий поочередно изображает инструменты и напевает их партию, после чего кричит в зал: «Но разве для этого мы здесь собрались? Разве для этого нам дана жизнь, чтобы быть покорными?» Зал ахает от выпущенной в него энергии, а Артемий продолжает осваивать сценическое пространство, пританцовывая, напевая и рассказывая о партии и судьбе каждого инструмента в этом произведении. Особенно он останавливается на трагедии виолончели, которой, в отличие от скрипки, редко достаются сольные партии. А ведь на самом деле теплый, мягкий, богатый низкими частотами звук делает её уникальным инструментом для поддержки гармоний. Это как любимая женщина, как мать в многодетной семье. А тут еще такое унизительное имя, означающее в переводе «контрабасик», которое ей дали итальянцы в 19 веке. Рассказ о виолончели трогает многих, особенно женщин, у которых появляются вопросы, но Артемий вновь делает взмах дирижерской палочкой и начинает карабкаться на строительные леса. Только теперь он понимает, как был неправ относительно них. Сейчас они представляются ему нотным станом. Он чувствует, что чем выше он поднимается, тем радостней становятся зрители, к которым приходит понимание величия классической музыкой, и уже родного и любимого ими Моцарта. Оказавшись на верхнем помосте под самой крышей, он, как огромная птица взмахивает руками, как бы собираясь в полет, отчего зал вновь ахает несколько раз в ритм его партии флейты, после чего Артемий начинает петь необычно громким и сильным голосом, удивляя себя и зрителей, и переходит на фрагменты партий виолончели и контрабаса, говоря, что не обязательно быть всегда первой скрипкой, чтобы жить счастливой и наполненной смыслом жизнью.
Воображение Артемия так воспаляется от опасной высоты и перевоплощений, что он оказывается в кругу парящих в воздухе людей, которые пульсируют, перемещаются в пространстве и звучат, как различные инструменты. Среди них оказывается и удививший его когда-то студент. Только теперь он не скрипка, а неряшливо сколоченный из фанеры контрабас. Люди-инструменты беспрекословно подчиняются движениям его рук. Ему начинает казаться, что мозг каждого зрителя входят с ним в резонанс, и они тоже все видят и слышат.
Поднимается очередная «музыкальная» буря, рождающая смерч, который втягивает в себя людей-инструменты и уносить их в проломанную крышу дома культуры. Артемий пытается спросить, куда они. Но ответа нет. И только одна видавшая виды скрипка пискляво и немного фальшиво откликается звуками, из которых складывается слово «вечность». Артемий знает, что приближается финал первой части, и быстро спускается на сцену под звуки слабеющего смерча, вновь становясь человеком-оркестром в едином лице и посланником композитора. Он, желая выразить всю красоту музыки Моцарта, из последних сил посылает в зал импульсы страданий, любви и надежды. Восемьдесят шесть секунд до финала. Когда инструменты переходят почти на шёпот, раздается громкий отвратительный скрежет, и в следующий момент авансцена приходит в движение. Исчезает яркий линолеум и из пучины времени, как остров счастья и надежды, начинает свое движение вверх оркестровая яма с музыкантами, по-прежнему готовыми дарить людям радость общения с прекрасным. После небольшого заедания и тряски платформа достигает уровня сцены. Артемий прекращает свою декламацию и выходит из роли человека-оркестра, теряясь на секунду от горящих огнем глаз музыкантов, но уже в следующий момент берет себя в руки и делает взмах дирижерской палочкой. Сомнения позади. Впереди очищающая шестидесятисекундная буря. Музыканты мгновенно реагируют, и вот уже скрипки, флейта, гобои, кларнеты, фагот, валторна, большие и маленькие контрабасы, забыв о своих обидах на итальянцев, заполняют пространство звуками, из которых рождается волшебная музыка, объединяющая зрителей в зале, звездное небо над сценой, треснувшие стены ДК, строительные леса и даже ярко-зеленую трибунку с березками по бокам. Тридцать секунд до окончания первой части. Величие музыки передается зрителям. Это уже другие лица. Это уже другие люди с другими желаниями. Это уже не провинция. Звучит последний аккорд. Но музыка не исчезает. Она переходит в громкие овации и восторженные крики, которые сотрясают старенькое здание ДК. Со стен надает штукатурка, с потолка – мелкая лепнина, а старый занавес неожиданно приходит в движение и закрывает строительные леса. И только со звездным небом над сценой ничего не происходит, потому что оно – часть вселенной, как и музыка. Артемий выходит на поклон и благодарит оркестр. Директор и два работника сцены не могут удержаться от желания искупаться в овациях и также появляются на сцене, получая свою часть внимания, которого сегодня хватит на всех. Ведь это великая музыка. Ведь это великий Моцарт.
По парадной лестнице Минкульта поднимается Артемий, одетый в свою любимую худи со скрипичным ключом на груди, держащий подмышкой новую кожаную папку, из которой по-прежнему торчат неаккуратно уложенные листы партитуры какого-то очередного концерта. Его догоняет и останавливается на ступеньке ниже Борис с еще более увесистым портфелем, чем при первой встрече, ношение которого явно доставляет ему дискомфорт, так как он постоянно перекладывает его из руки в руку, а потом вообще закидывает за спину. Борис говорит, что наслышан о его триумфальном выступлении без оркестра, и намекает, что Артемий теперь его должник. Ведь это он свел его с Музой и добился его участия в проекте «Классика в малых городах», после чего его карьера может пойти вверх, если он замолвит за него словечко. Артемий соглашается и благодарит, но замечает, что двадцать концертов в месяц, это «пахота», а не карьерный рост, хотя ему нравится общение с простыми людьми и новая вербально-музыкальная форма концерта. Неожиданно для обоих к ним подходит Муза и останавливается рядом с Артемием, который замечает, что её взгляд, устремленный на него вновь, становится томным, как и в первый раз, но уже не таким бездонными. Борис в момент надевает очки, берет портфель в руку и говорит, что он обсуждал интересное, но спорное выступление своего однокурсника. Муза мило улыбается, становясь почти доступной и понятной женщиной, и говорит, что спорить не о чем. Её маме все очень понравилось. Она даже всплакнула в зале, когда дирижер оказался под самой крышей в окружении парящих инструментов. А придя домой, она не могла заснуть и всю ночь перебирала фотографии своей жизни. Муза говорит, что как-нибудь обязательно покажет Артемию свои детские фотографии в неслужебной обстановке. Там много забавного. Артемий чувствует, что его волосы начинаю вставать дыбом, и он быстро поднимает капюшон, что заставляет Музу усмехнуться и покачать головой, как если бы это было детство, а он был бы шалуном. Она кивает головой, прощаясь, и поднимается вверх на две ступеньки, но потом резко останавливается и строго обращается на этот раз к Борису, говоря, что ему надо еще охватить три города, если он не хочет провалить проект. Над верхней губой Бориса появляются капельки пота. Он пытается что-то казать про Заполярье, про начало зимы, про невозможность играть в перчатках и про необходимость перенести все на весну, но потом сникает и вновь начинает перекладывать портфель из руки в руку. Муза объясняет, что перенос невозможен, так как на лето министерство разрабатывает новый проект – «Классика в селах», но там уже есть желающие, пожилые музыканты, которым обещают звания перед выходом на пенсию. Борис с мольбой смотрит на Артемия, который уже собирается спуститься к нему на ступеньку, но Муза останавливает его, говоря, что это тоже невозможно. Выждав паузу и дав время однокурсникам прийти в себя, она спускает на ступеньку к Артемию и говорит, что есть мнение назначить его не главным дирижером, а сразу музыкальным руководителем. Борис окончательно сникает и робко удивляется, говоря, что ничего об этом не слышал. Муза поднимается на ступеньку выше и говорит, что в этом нет ничего удивительного, так как информация до третьего помощника второго советника заместителя министра культуры, коим он является, доходит позже. Она делает знак Артемию подойти и предлагает сразу, пока его не затащили в какой-нибудь очередной проект культурного «охвата», подняться в кабинет «самого» для представления. Артемий быстро перевоплощается в музыкальный треугольник, самый бесправный инструмент в оркестре, и извиняется перед Борисом, говоря, что будет следить за его карьерой, а, по возможности, и помогать с его различными проектами. Перевоплощение удается, и Борис вновь начинает отвечать на приветствия коллег.
Артемий догоняет Музу, и они вместе идут по ступенькам все выше и выше до самого кабинет министра культуры. Когда Борис в очередной раз перекладывает тяжелый портфель в другую руку, к нему подбегает девушка и сообщает, что скоро начнется заседание по утверждению должностей, и его начальник, который неожиданно приболел, просит заменить его. Борис вытирает пот с лица, делает глубокий вдох и с улыбкой начинает спускаться вниз, желая начальнику выздоровления, но не скорого. Вся его фигура выражает достоинство человека, работающего на ниве культуры ради охвата всего населения страны.
КОНЕЦ
Автор публикации
