Один из моих знакомых, проживающих в Москве, как-то сказал, что в подземке пассажиров разглядывают только приезжие. Мол, местного от неместного жителя отличить можно по любопытным глазам, детально осматривающим и само лицо с фигурой, и одежду, и даже то, что другие люди читают, покачиваясь и утрамбоваваясь в такт движению и остановкам поезда метро.
Может, конечно, так и есть, но моё любопытство основано исключительно на изучении человеческих душ.
Вот, например, женщина лет за шестьдесят напротив сидит. Лицо вроде бы беззаботное, в чем-то приятное, однако при включении динамика для объявления следующей станции, маска на миг слетает, нос морщится, во взгляде лед появляется, и вдруг становится видно, что на работу – а в это время больше и некуда – едет без удовольствия, с напряжением и ожиданием, что уволят в любую секунду, ведь уже пенсионерка и никому она там по большому счету не нужна. Вот и придумала себе эту самую маску любезности и лебезения, которую на выходе из дома надевает – мол, буду ходить по кабинетам коллег и улыбаться, хвалить, юлить и так далее. И ничего, что в этом-то возрасте, скорее всего, продолжают Любашей звать – авось не выгонят…
А вот эта женщина средних лет в столицу, видать, недавно переехала – исходя из негласного правила на окружающих старается не смотреть, в своё отражение в темном окне напротив глазами уперлась. И взгляд серьезный такой, начальственный. Ну да, возможно, недавно должность получила – скорее всего, там, где особо много не платят, где-нибудь, например, в газете, потому что денег пока только на новую шубку накопить удалось. И то – на искусственную. Маникюр тоже так себе, возможно, без помощи мастера сделанный. Все её подчиненные, разумеется, в опасной “зоне вылета” находятся. Потому что руководить эта женщина пока по-настоящему, профессионально, не способна, исходит из принципа: “чей язык длиньше”. Поэтому и мысли не рабочим процессом заняты, а тем, как впечатление произвести. Или, может, ещё чем. Вот и получается, что вместо слова “Евросоюз” какой-то “еврососюз” в статье выходит. Но это ничего, читатели авось не заметят…
И так далее, и так далее…
Иногда даже жалко, что до работы мне так мало ехать, всего четыре станции. Моя бы воля, я бы целый день в метро катался, людей рассматривал.
Конечно, не только там я характеры изучаю, но и на работе. Тем более, что тружусь учителем в средней школе. Географию преподаю. Так сказать, глобус человеческой души изучаю. И детям наглядно на этом примере о мироустройстве рассказываю. Ну а что, ведь так и есть – каждая страна, каждый материк или океан, свой, человеческий или звериный аналог имеют. Чего далеко ходить, вот хотя бы Россию взять. У неё душа умного, но простого мужика. Того самого, который, если что, богатырем в любую секунду готов стать. Ум-то, по большому счёту, от хитрости и смекалки происходит. Еще у мужика этого какая-то медвежья лень есть – долго дразнить не желательно, задерет на хрен.
Англия на змею похожа: всё чего-то шипит, извивается в своем болотном тумане, жалит изподтишка.
Америка – кайот самый настоящий. За чужой счёт, на чужом горбе рая ищет. Но всё никак не найдет. Потому что души в ней нет – потерялась на пути в Содом из Гоморры.
В общем-то, каждый человек при желании такие аналогии провести может. Больше всех, как мне кажется, в этой своеобразной игре наш школьный дворник дядя Матвей приуспел – с хода образы приклеивает. При чем всё равно – человек это, его одежда или облако на небе. Наши педагоги, да и сама директриса – чего уж греха таить! – его за это побаиваются и уважают. Потому что все у дяди Матвея в точку получается, в самое яблочко.
– Доброго утречка, Игорь! – ещё издалека увидев меня, сказал дворник, оперевшись локтем на черенок метлы, собранной из березовых веточек. – Соловушкой хохлатым ты сегодня – глаза поют и расчесаться с утра забыл, наверное.
– Доброго, дядя Матвей! – ответил я, ладонью волосы приглаживая. – Да вот в парикмахерскую не соберусь никак, времени все нет. Погода-то сегодня какая, а? Настоящая весна пришла! Душа и впрямь поёт!
Дворник, прежде чем ответить, внимательно на небо посмотрел. И действительно, утреннее майское солнышко ярко улыбалось на невероятно синем фоне. Да и вообще сам воздух был пропитан чем-то душистым, свежим.
– Я тебе, Игорь, так скажу, – дядя Матвей желтую маковку одуванчика с газона сдернул, понюхал вдумчиво, – весна – это суть самой жизни. Поэтому и настроение в это время года, можно сказать, всегда на верхнем изгибе гиперболы находится. Однако здесь есть секрет особый.
Тут мне уже интересно стало.
– Какой здесь секрет-то, дядь Матвей? Ясно же всё – за зиму организм устал от черно-белого двуцветия, вот люди и радуются запахам и цветочкам. Потому как соскучились по ним…
Дворник вздохнул. Потом метлу черенком в землю воткнул.
– Не так все просто… Ну да ладно, так и быть – расскажу тайну, – затем парироску достал, спичкой чиркнул. – Дело в том, что я сегодня с Весной разговаривал…
– Как так – разговаривал? – не понял я.
– Запросто, вот как с тобой сейчас. Одно плохо: открылась она мне при условии, что я никому тот разговор не передам, мол, нельзя этого делать, заберет она меня к себе за это.
Я улыбнулся.
– Тогда, может, лучше не надо рисковать, а, дядя Матвей? Тайной-то делиться?
– Нет, не смогу я её в себе удержать. Тем более, думается, что неспроста Весна со мной секретом поделилась – знает ведь, что я в школе работаю. И ничего, что не учителем! Вот, тебе расскажу всё, а ты уж деткам передашь, так они знание и получат. А я-то что? Пускай забирает, я старый уже, меня не жалко. Тем более, что навсегда с Весной остаться, среди цветения этого, счастье, считай, сплошное…
Из-за угла школы появилась ученица в белых бантах и белого же цвета фартуке. Поровнявшись с нами, поздоровалась:
-Здрасьте, Игорь Владимирович, здрасьте, дядя Матвей!
Дворник в ответ приветливо улыбнулся.
– Здравствуй, Анечка! А ты опять сегодня самая пераая из всех пришла. Что, дома нелады снова?
Девочка глаза опустила.
– Мамка с папкой весь вечер и с самого утра ругаются, вот уроки и не выучила. Думала, пораньше приду, хоть учебники посмотрю, а то ведь под конец учебного года двоек нахватать ох как не охота.
– Иди-иди, доченька, иди, учи чего задали, – дворник на часы на руке посмотрел, – еще час до уроков, успеешь, не переживай, всё хорошо будет.
Затем снова вздохнул, вслед школьнице глядя.
– Вот, Игорь, вроде весна, но не у всех она безоблачная и радостная. А ведь это как раз её та самая оборотная сторона, о которой я тебе рассказать хочу. Так вот, еще со вчерашнего вечера я знал, что ночью что-то удивительное произойдет, самое настоящее предчувствие у меня было. Вроде всё как всегда – поужинал немного, телевизор включил – там кино какое-то шло, я не всматривался, так что-то, о своем думалось. Сидя в кресле, видать, и задремал. И чудится мне море, от берега которого в самую даль, к горизонту, одинокий пирс ведёт. А я на берегу ещё – не решусь никак: идти или здесь остаться. Но вдруг показалось, что оттуда, со стороны моря, будто зовёт меня кто-то. А мне почему-то боязно стало – я ведь на море-то последний раз, считай, лет тридцать назад был. Еще супруга моя была жива… А, думаю, один хрен, все равно помирать скоро, чего бояться-то! В общем, решился, пошагал по тому пирсу. Иду, в воду гляжу. А там! Рыбы всякой! И полосатые как зебры какие-то проплывают, и зубастые, как в мультфильмах рисуют, рядом с ними, и дельфинов с двух сторон пирса – не счесть. Ты меня сейчас, наверное, спросишь: при чем здесь весна-то? Отвечу: потом поймешь. Думается, что всё нам непонятное где-то в тех местах живет, где земля с небом сливается, на горизонте, на полосочке этой, которую сблизи увидеть совсем невозможно. Наверное, потому люди всегда в небеса или в море стремятся, на горы лезут – чтобы грань эту достичь. А, может, даже и перейти её.
Так вот, иду дальше и дальше, назад посмотрел, а берега уже совсем не видно. Но на полпути поворачивать – себя не уважать. И тут вдруг бац! Неожиданно для себя край пирса увидел! А на нём девушка с распущеными волосами сидит и ногами в море шебуршит. И голубое платьице-то на ней такое легкое, словно из воздуха сотканое, и сама она вся будто облачко. Повернулась ко мне, через плечо улыбается. Присаживайся, говорит, рядом, поговорим, мол, о том о сём. А я ей – я и без предложения сесть готов, ноги то ли от усталости, то ли от страха подкашиваются. Что же, спрашивает, неужели я такая ужасная, что ты меня боишься так? Нет, отвечаю, ты-то, мол, красивая даже. Только вот непривычно мне за горизонтом-то прогуливаться. Да и ты, может, вовсе не простая девушка. А она как прыснет смехом! Совсем, дядя Матвей, говорит, я не простая! Ох, говорит, совсем! И так внимательно в самые глаза посмотрела. Весной меня все зовут, говорит, вот вроде бы идти к вам надо, но неохота что-то, устала я совсем. Как же так, возмущаюсь, мы тебя там ждём, значится, в окошки на небо смотрим, тебя высматриваем, а ты здесь, получается, прохлаждаешься! Устала она! Девка-то вон, погляди, молодая совсем. Эх, вздыхает, дедушка Матвей, это я так выгляжу молодо. На самом-то деле я из всех времен года самая что ни на есть старая. Как же так, спрашиваю, врешь поди? А вот так – лето, осень и зима – они ведь все увяданием заканчиваются, точечкой а не многоточием в предложении. Одна я только расцвет несу, новую жизнь другим временам года даю. Поэтому, мол, в отличии от них мне умирать совсем нельзя, живу поэтому вечно. Вот и устала от этого – вроде весна, вроде молодость и рождение жизни подразумеваю, но старей самой старой бубушки внутри выгляжу. Вот только любовь человеческая мне, говорит, сил даёт. Без неё совсем приходить к вам не хочется, так уж, как-нибудь без меня обойдетесь! Тут я на ноги вскочил. А ну, за руку её тяну, вставай! Пойдем-ка, дорогуша, к берегу, посидели маленько, хватит! Ладно, отвечает поднявшись и платье отряхнув, пойдем, дядя Матвей, только условие одно: если кому вдруг расскажешь о том, что я тебе поведала, с собой заберу, будешь все время со мной здесь вот сидеть, на рыбок любоваться. Не самая, в общем, плохая перспектива, думаю. Так что обратно, в сторону суши тронулись. Идём не торопясь – она впереди, волосы по ветру стелятся, свежестью пахнут – я следом, и всё вспомнить никак не могу: где же видел её, Весну эту. Ведь точно встречал! Давно, наверное, только, не помню ничего. Может, в детстве, а, Игорь?
– Не знаю, дядя Матвей, – я на секунду задумался, – может, и в детстве. Мы же все, наверное, с годами спешить жить начинаем, не только времена года, но и само время проглатываем. Так что… Ну а дальше-то что было, когда до берега дошли?
– А ничего! – дворник на солнышко снова посмотрел. – Не дошёл я, проснулся. Однако главное, что секрет Весны запомнил: грустная и старая душой она, уставшая. От отсутствия любви страдает. Одинокая она…
Дядя Матвей молча развернулся и в сторону пристроя, где свой инструмент хранил, пошел. И я несколько секунд постоял, услышаное переваривая, и только затем меня поглотило здание школы.
На перемене после первого же урока около учительской ко мне подошла та девочка Аня, которая в школу сегодня раньше всех пришла.
– Игорь Владимирович, извините меня, пожалуйста…
– Случилось чего?
– Не знаю, вернее, вполне может быть, что и случилось, – Аня волновалась когда говорила. – Дело в том, что окна нашего класса как раз напротив двери в каморку дяди Матвея смотрят. Так вот, во время урока я всё туда посматривала…
– Ну разве можно отвлекаться от занятий?
– Простите, я всё понимаю, но ведь на двери замочка нет, значит, наш дворник там внутри должен бы находиться.
– Ну и что из этого?
– Так не выходил он ни разу! Вот я и подумала – может, случилось чего?
У меня тут же утренний разговор с дядей Матвеем в голове возник. Что Весна его к себе заберет… Глупость, конечно, но на душе почему-то возникло беспокойство.
– Ладно, Аня, – говорю, – пойдём посмотрим.
Вместе спустились по ступенькам школьного парадного крыльца, к каморке подошли. Тихо там, ни звука изнутри не доносится. Я за ручку двери потянул, открыто.
– Аня, ты здесь постой, – говорю, а сам внутрь заглянул…
Дядя Матвей лежал на полу лицом к верху, его глаза были открыты и, не мигая, пристально смотрели в какую-то точку на потолке.
– Так, Анна, беги в медкабинет – там сегодня как раз врач из больницы, скажи ей, чтобы срочно сюда шла! – девочка в момент развернулась и в школу бросилась.
Я в это время в каморку дяди Матвея зашёл.
На списанной парте находились кружка с чаем, кулек с кренделюшками и открытая пачка сахара кубиками. В противоположном инструментам углу на тумбочке стоял старый приёмник, из динамика которого женский голос бормотал новости.
И тут я услышал вздох.
– Дядя Матвей, живой! – я опустился перед дворником на колени. – Ух, и напугал ты меня! Что случилось-то?
– Сердце, наверное, зашлось, Игорь. Вот здесь болит, – дворник ладонь к центру груди прижал. – И голова кружится…
– Вы лежите, не вставайте, сейчас врач придёт.
– Кружится, Игорь, кружится всё, как в танце. Я же вспомнил, где видел её, Весну-то. Она ведь одним лицом с моей супругой покойной, которую я до сих пор больше жизни люблю. Точь в точь как в молодости. Мы с ней ведь как раз в мае и познакомились. На море. Помню, как танцевали. Вальс это был. Кружились до упаду, Игорь, может, поэтому и жизнь так быстро пролетела, а? Счастье ведь всегда незаметное, как облачко, как платьице голубое, воздушное…
Дядя Матвей глаза закрыл и замолчал на секунду. Затем вновь заговорил:
– Люблю я тебя, Весна моя, люблю больше жизни… Куда же ты меня кружишь-то так быстро, мелькает всё, ох, упаду я сейчас…
На улице в это время быстрые шаги послышались – это врач из медкабинета с небольшим чемоданчиком прибежала. Меня легонько в сторону отодвинула, над дядей Матвеем склонилась, пульс слушать начала, еще что-то делать.
А я уже знал, что наш дворник из своего вальса не вернется больше, где-то там, на пирсе, далеко уходящем в море, со своей любимой Весной останется…
А утром следующего дня на березовых веточках метлы дяди Матвея, которую он так и оставил воткнутой черенком в газон, появились зеленые почки…
Автор публикации
Интересный сюжет, и написано неплохо, читается легко. Мой голос🙌
Спасибо, Ольга!