Ласточка

– Деда, смотри! – девочка лет трех, в ярком голубом платьице, указала пальчиком в небо. – Что это?

 

Старик вгляделся в лазоревые глубины, щуря, слезящиеся от яркого солнца, глаза. Юркие тени мелькали в небесной выси.

 

– Это, моя хорошая, ласточки. Души невинных деток, что погибли во время войны.

 

Малышка примолкла. Старик на секунду прикрыл ладонью глаза, потом смахнул непрошенные слезы. Сколько лет прошло, а боль не уходит. Боль, что засела в сердце раскаленным прутом, и ворошит жестокие воспоминания.

 

***

 

– Ты чей будешь, малец? – Разглядывая босоногого пацаненка лет десяти, командир протянул краюху хлеба.

– Ванька я, из Ивановки, – качаясь на пятках мальчонка ухватился за предложенную еду. – Разбомбили нас, дед с бабкой померли, а я вот иду к бате, на фронт. – Впившись крепкими зубами в корку, мальчишка проглотил здоровый кусок почти не жуя.

– А мать твоя где же?

– А она от чахотки, еще в первый год войны, померла. – откинув непокорную челку с глаз, он посмотрел на мужчину. – А вы, батю моего не видели? Мховым Василием звать.

 

Командир задумался.

 

– Не, малец, не слыхал я про такого. Давай-ка лучше, как до Нечаевки дойдем, так я тебя в семью определю, живет у меня там тетка, не откажет принять.

– Ты уж, дядь, прости, но не можно мне оставаться с вами, я к бате должен поспеть. – мальчишка доел хлеб и запил водой из протянутой фляжки.

– Да, брат, дела. Ну не связывать же мне тебя.

– Я пойду, дядь, ты уж скажи, как звать-то тебя, когда отца встречу, как ответить, кто меня подобрал, напоил, накормил?

– А я, Ванька, тезка твой, тоже Иван Васильевич.

– Спасибо тебе, Иван Васильевич, я обязательно отцу скажу, а уж он найдет как тебя отблагодарить. Ты знаешь, дядь, господь, души детей отпускает на землю ласточками. Они приносят богу наши молитвы. Когда я умру, я прилечу к тебе, что бы забрать твою молитву.

– Да что ты говоришь, – дал подзатыльник пацану, командир. – Умирать собрался он. Ты выжить обязан, страну отстроить заново, детей вырастить, внуков понянчить.

 

Улыбнулся в ответ грустной улыбкой мальчишка, махнул рукой на прощание и скрылся в пыли дорожной. Будто и не было его совсем.

 

***

 

– Боже, маленькие мои, да что же эти нелюди с вами сделали? – Командир, упал на колени, перекрестился. В отряде знали, что он когда-то был священником, потом его посадили, а когда настала война, отправили из лагеря прямо на фронт.

 

Бойцы разведотряда молча стояли на коленях на краю полузасыпанного землей рва. По их закорузлым, уставшим лицам текли слезы. Прошедшие не один бой, суровые мужики, рыдали совершенно не стесняясь.

 

– Братцы, да что ж это делается? Что ж делается?

– Да как же так-то?

– Это кем нужно быть, что бы детей вот так?

– Звери и то, детей спасают, а люди, они хуже чудовищ!

– Ничего, мои хорошие, вот мы вас сейчас переложим в кроватку поудобнее…

 

Усталые руки копают большую общую могилу. Трясущиеся руки подхватывают маленькие тела и нежно, будто боясь потревожить сон, укладывают их рядком. Поливают бойцы землю слезами, прося прощение за то, что не успели, не смогли спасти. Совершают последнюю молитву. А потом прикрывают плотным земляным одеялом навсегда.

 

***

 

– Выпьем, ребята, за упокой душ невинных. – Фляжка пошла по кругу.

– Сержант, расскажите нам, души детей попадают в рай? – кто-то из бойцов прикрыл глаза, стирая непрошенные слезы. – Они ведь безгрешны.

 

– Да, попадают. Господь наш, даровал им становится ласточками, и приносить людям счастье. Видите, – он указал в небо. Над свежей могилкой кружились десятки маленьких черноспинных птичек, кричали пронзительно, словно прощаясь с бойцами. А потом скрывались в небесной выси. – А они уносят наши молитвы святым. Царствие небесное, пусть земля им будет пухом. Жаль нет возможности по всей правде отслужить зупокойную по ним.

– Царствие небесное, – повторил нестройный хор голосов. – Пусть земля им будет пухом.

 

Помолчали. Выпили. Поднялись молча. Покинули безымянную деревушку. Каждый нес на сердце свой камень. И у каждого прибавилось счетов к врагу.

 

***

 

– Жестока война. Кровава и беспощадна. Да только не этим она страшна. Гибнут в войне те, кого взрослые должны оберегать даже ценой своих жизней. И не важно какой национальности ребенок. Любое дитя безгрешно. – Старик взял в руки маленькую ладошку внучки. – Я молю бога, дитя мое, что бы ты никогда не узнала, что такое война.

 

На скамейку, рядом со стариком, бесстрашно села маленькая птичка. Посмотрела умным черным глазом-бусинкой, кивнула, будто поняла о чем говорит человек, взмахнула черными крыльями и скрылась в небесной лазури.

 

А в голове сами собой всплыли давние слова. «Я когда умру, тоже стану ласточкой, прилечу к тебе, что бы твою молитву к богу отнести…»

 

Сжал старик предательски дрожащие губы, и попросил.

 

– Ты тезка, проси, лишь что бы больше не было войны, а все остальное мы переживем…

 

***

 

Девчушка лет трех, в розовом платьице, с двумя большими бантами в волосах, смеялась бегая за мелькающими тенями на дорожке.  Старик с легкой улыбкой наблюдал за ней, а маленькая чернокрылая птичка поднималась все выше, неся в сердце слова, что сказал седой старик.