Крутой ченч ( 5-9 главы)

(начало https://litra.online/proza/krutoj-chench-1-4-glavy/)

Глава 5.
Гнев мавританцев.

Рассветная туманная дымка развеялась с первыми лучами взошедшего над океаном солнца. А вместе с ней, казалось, канула, исчезла, испарилась (разве что-то было?) и ночная канитель.

Обманчивы морские миражи!..

В половине девятого утра, когда технолог, водрузив на свой мясистый, в рытвинах, нос очки, привычно разгладил вислые усы т только-только умостился за столом, намереваясь по обыкновению разобраться в сводках и справках, в каюту без стука влетел Сиди.

– Технологь! – губы мавританца побелели от гнева и особенно четко выделялись на смуглом лице. – Твой матрос украль семь тонн рыба! Я звонить фиш-патруль, у тебя быть проблем!

Рослый Сиди был старшим среди восьмерых своих, как говорил капитан, «мавританских моряков». Не один десяток лет работал на наших судах, и порядком насобачившись в русском, ревностно блюдя свои интересы и как рыба в воде ориентируясь во всех хитросплетениях морской жизни. А тут из-под самого носа увели столько деликатесной рыбы!

Не шибко смутился технолог услышанным, лишь поверх очков деловито взглянул. Но поднялся, подхватил висящую на двери фуфаечку, и кивком головы благодушно пригласил бессовестно обобранного, возмущенного мавританца следовать за собой.

Когда они, под легкий свист одышки технолога, спустились в трюм, их взору предстали ровные ряды коробов под ногами и впереди, со стороны носа судна. С головой ушедший в работу трюмный лишь кивнул технологу на ходу.

– Ну что, – обернулся технолог к Сиди, губы которого побелели от холода еще больше, – где они – твои семь тонн? Ты хоть представляешь, сколько это места в трюме?

– Я видеть: картон, картон. Полиция искать – найдет! – и Сиди птицей взлетел по трапу: трескучий мороз – это не жар родных песков.

А технолог, неспешно прошелся по трюму, высматривая возможные заначки. Конечно, тайников не обнаружив (даром ли я время терял!) приблизился к флагманскому своему трюмному. И, задерживая взгляд на крупной белой чешуе, предательски примерзшей к лотку и коробам, спокойным тоном произнес:

– Алексей, сам знаешь: времена нынче не те! – тут Васильевич воздел указательный палец кверху и повысил голос. – Если с этой рыбой влетишь, то откупаться будешь сам!

Трюмный шельма лишь по-рыбьи рот разинул, в безмолвии сказанное технологом проглотив, и также дав ответ исчерпывающий.

– На вахте бы так работали! – задирая ногу на трап, только и прокряхтел Васильевич напоследок.

Глава 6.
Технолог.

Богдана Васильевича я дюже уважал. Было за что…

– Потому что ты – х-хавно!

Прижав руки по швам, и на манер армейского «Ура!» кричал технолог однажды. Так, что капли влаги падали содрогались и падали со стального подволока (потолка) рыбцеха от громового того раската.

Нет, не на меня так страшно гневался технолог. На правдолюбца Николая (мирового, признаться, парня!), упаковщика смежной бригады, дальнего земляка, к тому же.

Выеденного яйца, как водится, ссора та не стоила. Просто, попросил технолог, по случаю большого подъема рыбы, поработать со сменой на рабочих местах – в счет былых простоев на безрыбье. Понятное дело, Колёк (что влезал со своим пролетарским видением куда надо, и не надо) по такому поводу смолчать не смог. Вот, и выслушивал теперь…

– Х-хавно ты!
Вы на своего сына так говорите, – все хорохорился, все не сдавался Коля.

– Я не буду на своего сына так говорить! Потому что мой сын – не х-хавно!

Резонно, в общем…

Тот же Николай, тлея пролетарской ненавистью уже до опасности возгорания, без особой опаски поведал мне однажды:

– Он – вор! Трюмами рыбу ворует. У него три гаража, и две машины: вторая – «Вольво»!

Понятное дело, наличие толстозадой иномарки было окончательным ворюге махровому приговором.

Эх, Колёк, Колёк! Разве по тогдашним временам то был размах? Три гаража и две подержанные машины – эка невидаль! По три аэродрома личных самолетов прогулочных лучшие люди имели, и ничего! Более того – в чести нувориши были: никто не спрашивал, откуда взялось, и на чем так толстосум «приподнялся» – некрасиво в чужой карман заглядывать. Еще и равнялись: «Молодец, смог хапнуть по-взрослому!».

Генеральная, можно сказать, была линия развития новорусского общества!

Вот и технолог наш: «держащий мед пальцы лижет». Дураком бы был Богдан Васильевич («лохом» – этим словом с тех самых пор стали обзывать честных и порядочных, да и вообще простых людей), кабы со своей должности не имел ничего! Живая рыба – живые деньги.

Ну, а ваш добросовестный рассказчик верно себе смекнул: «плетью обуха не перешибешь», так к чему напраслину на босса наводить? Гораздо разумней будет, по таким делам, пристроиться технологу в кильватер, и за его спиной широкой и свои мелкошкурные делишки обтяпывать. И если ворует Богдан Васильевич трюмами, неужели да не позволится флагманскому трюмному – «недёже» и опоре технолога – каких-то жалких полтрюма по случаю умыкнуть!

Тоже логично!

Потому, в свете всего изложенного выше, просто детским лепетом – шалостью невинной – проделка с какими-то семью тоннами (да приврал мавр, конечно!) масляного карася выглядела. Можно сказать, наш (и мой личный) вклад в развитие современного нашего общества: «верной дорогой идете, братаны!».

Глава 7.
Страшный сон и начальник радиостанции.

Я полз с мешком, из которого торчали хвосты масляной рыбы, по рытвинам и канавам, поминутно закрываясь за ним же от перекрестных автоматного огня. Внезапно путь мне преградил Сиди.

– Зачем ты цап-царап мой рыба? – глаза мавра полнились сочувственной печалью. -Теперь тебя хватай полиция и ты сидеть у нас глубокий яма.

– Судовое время пятнадцать-тридцать; команде пить чай, – спасительно прозвучал свыше голос второго штурмана.

Открыв глаза, я махом приподнялся и сел в койке.

Солнечные блики не вязли в комьях бурой земли зиндана, но, отраженные от морской глади, весело рябили на переборке и подволоке каюты. На верхнем ярусе мерно посапывал Гена.

Родное судно ты мое!..

– Такую муру надо пережрать, – стряхивая остатки сна, я нашарил ногами шлепанцы на палубе и направился к умывальнику.

– Слушай, Витя, – сидя через четверть часа на диване в радиорубке, спрашивал я, – а этот черт, Сиди, может на нас полицию наслать?

Разбитной начальник радиостанции Виктор был проверенным прошлым рейсом, что довелось нам проработать вместе, товарищем. Теперь я был с ним на короткой ноге. Мне импонировали его независимость и трезвость взглядов, при том, что трезвым Витю удавалось застать отнюдь не всегда (но, да ведь: «пьян, да умен – два угодья в нем»). Главное же, я знал наверняка, что начрации не продаст (хоть для большинства он был совершенным барыгой). Потому смело и доверял ему любые тайны.

Впрочем, товарищу я совсем не докучал. Изредка лишь заходил проведать. И тогда, мученически закатывая глаза, Виктор упреждал первым делом: «Лёха, только ты не будешь меня спрашивать, как к тебе Ирина относится?».

Сегодня я был здесь по другому поводу…

– Лёха, я тебе говорил уже, – развалившись, одна нога на колене другой, во вращающемся кресле, Витя стряхнул пепел в банку из-под пива, – он такой же матрос, как и ты, просто его за хорошую работу наш кэп над своими старшим поставил. Да, я уверен, он и не знает, как ее вызывать.

– А если все-таки настучит?

– Лёха, фирмачу нашему, Сидхе, плевать на эти пять хвостов, как и на то, кто их продаст – ты или Сиди. Он как говорит: «Я за каждый сданный груз пятьдесят штук зелени вот сюда кладу (тут начальник радиостанции с оттяжкой похлопал по карману джинсовых шорт), а остальное мне по фигу». Так что не тусуйся – сдавай смело! Я тебе скажу, как на выгрузку пойдем.
Был и еще один маленький нюанс, что делал нашу дружбу теперь крепче, а меня запросто вхожим в радиорубку. Вряд ли это можно было назвать полноценной «крышей», но Витя нуждался в посильной моей защите от недругов, как чемпиона мира по каратэ.

Правда, Виктор как-то высказал мне незадолго до описываемых событий: «Вот в прошлом рейсе – ты весь был в плюсах! А теперь – как, вот, с Аркашей связался…».

Я ничего не мог возразить правоте тех слов.

Глава 8.
Торговец спиртом.

Витя торговал на судне спиртом.

Просто, средь белого жаркого дня в самом конце судоремонта в Лас-Пальмасе, на добела раскаленный солнцем причал тихо подкатило белое-белое такси. Шофер в ослепительно белой рубахе помог своему пассажиру, что прятал глаза за стеклами солнцезащитных очков, выгрузить из салона и багажника четыре белых, доверху заполненных мешка. Шустро сбежавший по трапу длинноволосый кучерявый парень в некогда белой футболке и слегка дебелым от счастья взором помог заволочь мешки на борт.

– Виктор! Ты что там сегодня в мешках припер? – ближе к вечеру строго вопрошал у начрации (а это именно он был пассажиром того такси) прозевавший за полуденной сиестой (вызванной, признаться, не столь уважением к местным традициям, сколь уважением к местному вину) важный момент капитан. Но, «законник» старпом четко доложил об увиденном на вахте.

– Да, так, – уклончиво отвечал Виктор, – себе, там, взял кое-чего… В рейс.

Капитан просверлил колючим взором своих рыбьих глаз начальника радиостанции, но Витя выдержал этот взгляд со спокойной надменностью. Он уже не раз, по ходу судоремонта, твердо отказывал капитану в настойчивых служебных домогательствах позвонить по пьяной лавочке домой: «Просто, власти приедут, и диплом мой – на клочки порвут, и все!.. Потому что, из порта звонить – з а п р е щ е н о!». Он, Виктор не дурак– на саботаж не пойдет, но свою работу знает!

Надо сказать, что совсем не дураком оказался начальник радиостанции. На всю имеющуюся валютную наличность закупил он в инпорту аптечного медицинского спирта, и принялся втридорога торговать его в море своему брату моряку.

Дело пошло. За мелкими обменные операции (именуемыми в морском простонародье «ченч») с мавританцами, живая копейка в кармане почти любого члена экипажа порой заводилась. Впрочем, она достаточно скоро, как правило, перекочевывала в карман джинсовых шорт начальника радиостанции, что дело свое действительно знал туго. В долг не давал, даже если проситель (якобы умирающий с похмелья) приползал за пластмассовой баклажкой спирта чуть не на коленях.

Августейшие особы судна смотрели на шедший в народ бизнес сквозь пальцы: и капитан, и старший механик сами были не дураками выпить. А тут еще масла в огонь (как разбавленного спирта в стаканы) пылающей уже с недюжинной силой страсти подливала общая их пассия – машинист по стирке белья Людмила. И если первый пил, провозглашая изящные тосты во славу возлюбленной, с златокудрой прачкой на брудершафт, то второй в одиночку (либо с вызванными из машинного отделения подчиненными) заливал горе несчастной любви. И если капитану спирт отпускался грамотным бизнесменом Витей даром, то со стармеха стяжатель без стеснения драл деньги, лишь изредка давая разовую скидку.

Что касается вашего честного рассказчика, то я исправно, в меру возможностей, поддерживал бизнес товарища, не порицая судового спекулянта и за глаза: «Положим душа, замученная трудами непосильными, праздника попросила!.. Ну, не будь ВиктОра, где бы в море я ей нашел – организовал?.. А тут пошел и купил запросто – пусть и подороже: спасибо еще надо сказать!».

Иногда оборотистого бизнесмена били (неблагодарные осмеливались на то лишь в момент, когда меня не было рядом). Говорили, что спирт разбавленный. «Да какой разбавленный, мужики, – ширил на глазах распухающие глаза начрации, – баклажки ж запечатанные!».

И вправду!

Свой распухающий от валютной наличности лопатник Виктор постоянно теперь носил при себе. Ключи от дальней кладовой, в которой и хранились запасы спирта, доверял только преданному акустику Евгению – Джону – длинноволосому кучерявому раздолбаю, исправно «пасшемуся» на дармовщинку при любом застолье в радиорубке.

– Джон, нас здесь скоро не будет! Мы на хрен не будем здесь нужны! На иностранцах уже в каждом коридоре, на каждой палубе, висит телефонная трубка: снял – домой позвонил… Выкинут нас отсюда скоро, как мусор! Поэтому… Поэтому надо успевать!

После такой тирады, следующей за щедрыми возлияниями, начальник радиостанции частенько принимался истово выплясывать в радиорубке с подчиненным акустиком нечто среднее между полькой-лейкой и тарантеллой. Джон и тут старался во всем угодить начальнику, задирая согнутые под прямым углом в коленях ноги высоко и синхронно.

Глава 9.
Каютный сбор.

– Значит, мужики, я думаю так: каждый свою долю мешков забирает перед выгрузкой в каюту.

Я оглядел своих орлов, сидевших на стульях и в койке, теснившихся на диване нашей с Геной каюте. Немалая озабоченность читалась на лицах товарищей. Но возразить никто не решался.

– А сколько их там, ты говоришь? – насмелился наконец спросить младший из братьев Каплицких – Олег, что работал на морозильном аппарате левого борта со своим старшим братом – тихоней Сашей.

Олежка – он самый легендарный матрос в нашей бригаде был. Да – имел даже медаль за срочную службу. Служил десантником. «Учебное поле у нас для прыжков было – атас! Справа – завод, секретный какой-то: ни одного человека ни разу на территории не видел. Только трубы дымят. Вот, думаешь – как бы в трубу эту не залететь! Слева – кладбище: оградки металлические со штырьками, как штыками – тоже мало не покажется… А впереди – дачи: так нас там дачники уже с вилами встречали! Я как-то раз тоже залетел туда, и всю грядку редиски – только-только, видно, посаженной – подчистую смел».

Сто две штуки, – ответственно заверил я, – два раза пересчитал.

– Слушай, Лёха, – почесывая жидкую бороденку, подал голос чановой Владимир, – а ты представь, что получится: каждый будет со своей рыбой носиться, цены друг другу сбивать. А потом из каждого иллюминатора мешки полетели! Эдак их джонка час вокруг судна кружить будет.

Вместе с Владимиром мы были самые старшие в молодой нашей бригаде, которая лет пяток назад точно с гордостью могла именоваться «комсомольско – молодежной». И уж конечно, накрутили бы мы всех, с такими-то орлами, в соцсоревновании, и доску почета бы всю заняли, и грамоты все б загребли!.. А ныне – куда было ту бьющую через край энергию молодости девать? Только на контрабанду масляной, и оставалось.

– Это ты, конечно, прав, Вован, – досадливо соглашался я. – Но, представь, что будет, если полиция к нам все-таки нагрянет! Если, положим, одну мою каюту забить – сколько времени нам с Геной от нее избавиться надо будет?

Володя был тоже еще тем партизаном! «Бабка пожаловалась: дрова с поленницы кто-то ворует. Я взял одно полено, расщепил, солью набил: «Бабка, вот это полено, что с самого края лежит, не трогай!». Через два дня иду по улице – сосед во двор кирпичи выносит: «Да, печку вот решил переложить».

– А как, если что, избавляться будем? – навострился Сергей Зеликовский.

Серега служил срочную пограничником, оставшись потом еще на год и контрактником. «Много нарушителей поймал?» – «Да, какие, на фиг, там нарушители: за коровами, да овцами по тревоге только и бегали. Один раз бомжа поймали. Привели – такая рама! Стал одежду снимать – три телогрейки, четыре, наверное, свитера навздрючено! Разделся – скелет такой стоит…»

– Да как избавляться – за борт, да и все дела! Не, не – но этот вариант на крайняк, ясное дело. Надеюсь, что до этого не дойдет. Но – готовым ко всему быть надо: только поэтому и объясняю. Так что, братва, договоримся так: только снимаемся на выгрузку – сразу аврал, мешки из трюма достаем и по каютам растаскиваем. Кстати, рыбин там сто две, а это на восемь не делится – шесть лишних остается.

– Возьми, себе, Лёх!.. Конечно, чего там! – раздался рой благодарных голосов.

– Нет, мужики, – запротестовал трюмный скромняга, – так нечестно будет!

– Да брось ты, Лёха, – сдвинув брови, раздумчиво произнес аппаратчик правого борта Слава, – тут от своей бы уже избавиться!.. Э-э, в смысле, выгодно сдать, – вовремя спохватился он.

Вячеслав – без пяти минут судовой электромеханик, что проходил сейчас плавпрактику, был самым преданным почитателем морских моих талантов. Верным соратником всех начинаний, интеллигентным собеседником с острым умом. Он еще верил в людей, как верил я в моряков. С распахнутым сердцем и чистой душой внимал он моим правдивым морским историям, восторгаясь морской романтикой (которая уж ни к черту, сознаться, в те лихие до безоглядной наживы времена, была уж не нужна). Частенько после вахты на электрической чудо-печи (что исправно брал я с собой каждый рейс) вдвоем, на всю бригаду, мы со Славяном на чистом сливочном масле жарили кальмара с каракатицей, или красного зубана, что просто таял во рту. И пройдя, по готовности прямо-таки ресторанного блюда, по всем каютам и добросовестно не добудившись своих товарищей, сиротливо съедали сковородку деликатеса (что была в окружности чуть меньше автомобильной шины) на двоих.

Правду сказать, славная у нас была бригада, и мировые в ней тогда подобрались парни (признаться, ни до, ни после описываемого рейса таких бригад не случалось). Не гляди, что большинство – «по первому рейсу», и половина тех – курсанты. Право слово, совсем не жаль было времени и сил на обучение их вязанию мочалок, укрывательству кальмара от мавров, цыканью на рыбмастера и справедливому перекладыванию работы на другую бригаду, и всяческому иному насаждению истинно морского духа. Хоть сам, вопреки устоявшимся морским традициям, исправно выходил с парнями на швартовки, лихо метая при том выброску (даже и близко к той забаве никого не подпуская) на соседний борт, после становясь «рулевым» на брашпиль. На других судах «Его Величество Трюмного» не привлекают к швартовным операциям (слишком тяжела его работа на промысле), но здесь технолог передал мне просьбу самого капитана: «Алексей, парни молодые, надо им и помочь, и проследить, и организовать». В качестве бонуса мне полагалось перед швартовкой две кружки «мутной» жидкости, что колдовски булькала в большущей белой фляге в кладовой боцмана: «Пошли, пока студенты швартовые растягивают – по шампанскому!». Впрочем, то был почин исключительно боцмана, что при моем участие именно руководил – «рукой водил» – не прикасаясь за время швартовки ни к чему другому, как только к собственным бокам.
Кроме вышеперечисленных персонажей был в бригаде еще Гена, с коим и делил я свою каюту – высокий светловолосый молодец с вдумчивым взглядом нигилиста в перламутровых глазах. Тоже курсант, но уже судомеханической службы. В недрах рыбцеха, на пересечении лент, каждую вахту бодался он с седобородым, живописным в своей смуглости, страшным в своем стальном взоре, мавром из-за каждой упавшей на палубу рыбины: кому ту поднимать?

А также Миша Зеликовский – добродушнейший малый, первый упаковщик. Нет, он не был братом Сергея – они были земляками (и работали на упаковке вместе) с курортного городка Зеленоградска, именуемого в народе «Зеликом». Миша служил срочную подводником, где, верно, и приучился к стоическому терпению. «Душ – только забортная вода; хозяйственное мыло, голову – стиральным порошком… С водой пресной, конечно – проблема. В чайник компота себе с камбуза наберу, а мой отсек проходной – все кто идут, хвать: попили. Я взял однажды, воды забортной залил… Отвадил цапать».

Сергей рассказывал, что в аврально случившихся пару раз каютных застольях, после «второй» опрокинутой, тщедушный Миша вдруг начинал рвать на себе тельняшку и кричать, что он, де, сорок раз горел, и столько же тонул на своей подводной лодке.

Ну – с такими-то ребятами боевыми грех было чего-нибудь, как говорил опальный друг Аркадий, не «замутить»!

Но сейчас бывалые в огне, в воде и в небе молчали, представляя, верно, одну и ту же картину: восемь продавцов, яро оттесняя и отталкивая друг друга, ломятся за одним-единственным – равнодушным с виду, и конечно надменным! – покупателем в чалме, что поднялся на борт.

– Чувствую, придем мы с этой масляной к технологу, – с чертовской искоркой в глазах, рассмеялся от своих фантазий Серёга Зеликовский, – упадем ему в ноги, и скажем: «Васильевич! Давай, дели эту масляную на весь экипаж – мы запарились ее сдавать!».

Вот язва!

– Короче, порешили, – делово сворачивал бандер (слуга ваш покорный) ускользавший в ненужное русло разговор, – как только сигнал о снятии на выгрузку по моим каналам поступает – за дело!

(продолжение https://litra.online/proza/krutoj-chench-10-14-glavy/)