Потом у нас был обед и свободное время. Кто-то на поляне играл во фризби.
Перед ужином мы собрались на поляне в лагере и кричали кричалку – мы стали в круг и разделились пополам, одна половина кричала название американской пиццерии, а вторая – известной бургерной. Бургерную кричали громче – она победила.
– Значит, оружейники приехали. Если бы наркодельцы, то победила бы пиццерия, – сказала Марина-«лев».
Я, будучи не в курсе, так и не поняла, зачем мы становились в круг, разделялись пополам и кричали кричалку – это было для полицейских.
Мы смотрели на горы вокруг, и Эдам говорил нам: – Я люблю ездить в горы. Эти горы стояли сотни лет до тебя, они будут стоять еще сотни лет после. Ты прикасаешься к чему-то вечному, незыблемому. В горах все твои проблемы кажутся таким мелкими, такими незначительными. «Если вы хотите понять, насколько незначительны ваши проблемы, поезжайте в горы», – подумала я, почему-то усмехнулась сама себя и вспомнила «маленького» Сашу.
Вечером после ужина опять играли во фризби, было свободное время, а в девять тридцать встретились у костра.
Каждый вечер в полдесятого мы могли пойти или не пойти на вечерний костер. Сегодня Эдам приглашал там поболтать, есть жареный на костре маршмеллоу, жарить в углях картошку и грибы, завернутые в фольгу, поиграть там в игры.
Посиделки у костра были примерно в десяти минутах ходьбы, в лесу. Как обычно в горах ночью было очень холодно, а днем теплело. Вечером оделись потеплее. Я была в красном фланелевом костюме с лампасами и зашитыми карманами штанов. Я пошла вместе с Элен, мы жили в одном домике, вместе вышли из домика и направились к костру. От лагеря мы шли по гравийной дороге в сторону леса. Дорога ближе к лесу перешла в тонкую утоптанную тропинку. Мы не заходили далеко в чащу. Только зашли в лес и сразу же увидели опушку с костром… Вокруг места для костра были сложены бревна, как скамейки. Костер был обложен камнями. И сквозь деревья были даже кое-где видны тусклые фонари лагеря. Свет шел только от огня, никаких фонарей вокруг не было.
В первый день у костра был весь лагерь – все оживленно беседовали, Для костра сложили бревна шалашиком, костер сначала горел высоко, мне по пояс – Эдам просил близко к костру не подходить. Когда костер перегорел, маленький остался только в центре, в раскаленные угли в фольге сложили крупный, даже огромный картофель и грибы, на шампура нанизывали маршмеллоу и слегка поджаривали, маршмеллоу плавился, чернел и стекал с шампуров. – Ты ешь его? – спросила у меня Элен удивленно. Я попробовала. Маршмеллоу я впервые попробовала у американцев, воздушное суфле типа зефира.
Половина или четверть «бомбочки» маршмеллоу была нежно-розовой, а другая белой. Иногда белый и розовый располагался в шахматном порядке. Эдам закупал маршмеллоу для лагеря и купил разного вида.
От огня маршмеллоу слегка подтаивал, плавился и еще больше напоминал сахар, стекал с шампуров. Жарить конфеты казалось странным. Желатиновый крахмальный сахар в «бомбочках» чернел от огня, раздувался и немного обугливался. Райли даже спалил одну «бомбочку». Маршмеллоу горел как и все остальное – до тла.
Мы ели белые, розовые и бело-розовый вязкие «бомбочки» или бочонки маршмеллоу с палочек, жевательный зефир с клубничным или ванильным вкусом. Они таяли во рту, растворялись, складывались, как сладкая вата. Микс из сахара, крахмальной патоки, глюкозы и желатина был не сравним ни с чем, когда-либо мной пробованным. Очень необычен, поражал воображение, и начинал ассоциироваться именно со странными, так отличающимися от нас американцами- баптистами, которых я считала во многом лучше нас. Просто до этого я никогда не пробовала сладкую вату.
Жареный, складывающийся во рту маршмеллоу поражал воображение русских, на что и было рассчитано. И позже каждый раз, как я видела маршмеллоу, я вспоминала американцев и тот лагерь лидеров после первого курса.
Мы пели песни про Иисуса Христа. Разговаривали с соседями по костру о первом дне в лагере. Стоял непрекращающийся гул, все, перевозбужденные, делились впечатлениями.
Райли играл на гитаре им самим сочиненные песни.
Лучшим другом Джейка среди этих американцев был Райли. Они говорили, что в университете вместе жили в одной комнате. Райли был смуглым, даже смуглее Джейка, черноглазым и черноволосым и напоминал негра, но в отличие от негров, его волосы были прямые. Он был на полголовы ниже Джейка и немного выше меня. У него была прическа «котелок» и его волосы немного закрывали уши. Райли как бы играл роль своего знакомого, недавно умершего мальчика, про которого ораклы говорили, что он может стать талантливым композитором. У Райли в Америке осталась девушка, с которой они через несколько лет собирались пожениться. У них все было серьезно. Это для нее он сочинял песни без мелодии и писал ей письма каждый день. Все песни он посвящал своей девушке в Америке.
Песни Райли были, на мой взгляд, бредовыми – пустое, тупое бряцание по струнам.
Если американцы-баптисты начинали встречаться друг с другом, то их «встречи» обязательно заканчивались свадьбой, этим они тоже отличались от наших русских и, как я считала, в лучшую сторону.
Джейк-«лев» тоже играл на гитаре музыку в стиле кантри даже с мелодией.
Вечером у костра Джейк сидел недалеко от меня, мы начали играть в какую-то игру с размытыми правилами… С одной стороны от меня сидела Сулгвин, а с другой Дженнифер.
Дженни говорила, что она из семьи серьезных юристов, но все американцы думали, что она из семьи булочников. Она как будто надела маску другой девушки из семьи богатых юристов, на которую хотела быть похожей. И вела себя соответствующе. Как та, другая девушка. Не она.
– Сейчас будем играть в игру, – Джейк объяснил правила.
Каждый игрок должен был сказать набор из двух слов – крест или параллель, то есть могло получиться крест-крест, параллель-крест, крест-параллель или параллель-параллель. По правилам порядок имел значение: крест-параллель и параллель-крест отличались.
Рядом с Джейкем сидел «маленький» Саша. Он ходил за ним как привязанный, общался на плохом английском, заискивал и смеялся… Как будто в Джейке мог найти спасение от смерти молодым, его ведь «продали» родители. И никому не хотелось верить, что этого спасения у него просто не было. Глядя на него такого молодого, сильного, веселого не хотелось верить, что его годы сочтены…и через несколько лет он будет лысый от химиотерапии, с темными кругами под глазами, худой и умирающий…
Говорили по кругу, каждый говорил любой набор, например, «крест-крест», и ему отвечали, прав он или нет. Выигрывал один человек, который понимал правила, по которым надо было называть набор. При этом считали количество кругов. Джейк был за главного. Эдам с Морген уже ушли в лагерь.
Большинство говорящих не угадывали «свой» набор из четырех вариантов. Вероятность попасть – одна четвертая. Шанс есть. Но маленький. Большинство не попадало.
– Параллель-крест, – звучало за несколько человек до меня. Джейк снова качал головой – неправильно.
– Крест-параллель, – сказала Дженнифер рядом со мной. Опять неправильно.
– Крест-крест, – сказала я и опять не попала.
…- Крест-крест, – сказала Сулгвин. – Да! – Джейк ткнул в нее указательным пальцем, как будто выстрелил их пистолета.
Часто говорили «крест-крест» и именно эта комбинация чаще всего была правильной.
Некоторые американцы знали правила. Некоторые нет. Думаю, Сулгвин знала правила. Не все американцы ездили в первый лагерь и соответственно, не все знали правила игры. Дженнифер в первый кэмп не ездила и правила, соответственно, не знала.
Мы, как идиоты, называли непонятную комбинацию из двух слов. И чувствовали себя полными придурками. А вы попробуйте играть в игру, правила которой не знаете? Мы попробовали, не понравилось. Никто и не рассчитывал, что правила все-таки существуют и нам их в конце концов расскажут. И надеялись, что после десяти-двенадцати кругов американцы поймут, что вдохновение на нас не снизошло и правила нам так и не открылись. Что никто так и не догадался. Расскажут нам правила, если мы сами не угадаем, или нет, так и осталось для нас загадкой.
Я сидела недалеко от Джейка. Где-то на четвертом круге я заметила, что стоит очереди тыкать пальцем в небо «крест» или «параллель» и в какой очередности подойти к Джейку, он сразу меняет позу, меняет положение рук или ног. Я обратила на это внимание и решила делать также. Я тоже решила менять позу каждый раз, когда очередь подходит ко мне. Я долго сидела, вытянув руки вдоль ног. Новый круг. Вот опять. У меня «крест-крест» и я опять не попала. То есть я решила, что выбор параллели или креста связан с позой соседа. А поза – это, прежде всего, положение рук и ног. Я смотрю дальше. Сижу, также вытянув руки вдоль ног. – Параллель-параллель, – говорит Сулгвин. Она знает правила и говорит правильно. Я сижу также. У Сулгвин поза – руки и ноги скрещены. «Крест-крест» – говорит Джейк. Он тут же меняет позу – перекрещивает руки, ноги просто стоят на земле. «Крест-крест», – говорит Саша, даже не задумавшись. «Крест-параллель» или «параллель-крест», – думаю я. Саша и не пытается разобраться в игре, считает, что это просто нереально, и все время параллельно разговаривает с Джейкем. – Неправильно,- вполне логично отвечает Джейк. Саша машет рукой – ему все равно, типа в этой игре никто так и не разберется. Джейк даже цокает языком, так ему это не понравилось, – Саша не должен так просто сдаваться!
Очередной круг. Дженнифер сидит, скрестив ноги и опустив руки. «Параллель-крест», – говорю я. – Правильно, – удивленно поворачивает ко мне голову Джейк. Победа! Значит, я поняла, это оно – правило!
До этого я сидела, вытянув руки вдоль ног, теперь я скрещиваю руки. Я меняю позу, когда приходит очередь моего соседа справа, Сулгвин, отвечать.
«Крест – параллель», – говорит Сулгвин. Как и должна, согласно моему алгоритму.
Следующий круг. Очередь опять подходит ко мне. Я опять меняю позу. Джейк обратил на это внимание. Показал маленькому Саше на меня, мотнув головой в мою сторону. – Смотри… – Сулгвин отвечает: «крест- крест», мои руки и ноги перекрещены.
Я поняла правила. Джейк это понял… Я в теме…
– Did you get it? – I think so.
– OK. I think the winner is… – Типа игра закончена, И я победила!
И я опять поймала на себе оценивающий и одновременно восхищенный, одобрительный и удивленный взгляд Джейка.
Оказалось, что крест или параллель – это положение рук или ног соответственно. При этом мы называли позу соседа слева. Сулгвин называла мою позу, а я называла позу Дженнифер, Джейк называл позу Сулгвин и т.д. Если руки и ноги скрещены – это «крест-крест», самая распространенная поза у нашего костра сегодня. Если руки и ноги не пересекаются – это «параллель-параллель». «Параллель-крест» – руки не пресекаются, ноги скрещены. «Крест-параллель» – наоборот. При этом ноги и руки могут быть перекрещены слегка. Или полностью скрещены – все равно это «крест-крест».
Но Джейк не стал говорить, что я победила громко и торжественно, как я ожидала и, должно быть, заслуживала. Или предполагала ситуация. Моя победа осталась незамеченной и тихой – никто из окружающих так и не узнал, кто все-таки победил! А это я победила! Это я решила этот ребус! Это я разгадала эту головоломку! Никто, кроме Джейка не узнал, что победитель – я! Моя победа оказалась неважна… И я почувствовала себя обделенной и расстроенной. Даже если русские и интересовались, кто разгадал головоломку, то им отвечали равнодушно. Моя победа не предполагала внешнего триумфа…
Потом все начали зевать и потихоньку расходиться. Мы возвращались с Элен и Сулгвин и решили напоследок полежать на лавочке и порассматривать Млечный путь. На обратной дороге мы немного задержались на поляне у лагеря. Мы смотрели на светлячков, огоньки…Сулгвин рассматривала светлячков в траве…
Ночью я рассматривала Млечный путь. Сулгвин пошла в домик, а Элен пригласила меня рассматривать небо и тоже легла со мной на скамейку. Я лежала на деревянной скамейке и смотрела на звезды… И только в горах в теплую ясную ночь вдали от огней города я смогла рассмотреть этот поток звезд, тянувшийся вдоль всего небосклона, называемый Млечным путем, и понять, что это такое! Как он поразил меня тогда! Млечный путь так хорошо виден в горах! Как поток маленьких светлячков, летящих «стаей» по ночному небу, завершающих свой путь за горизонтом. Звезды как светлячки…
Мы с Элен недолго лежали на лавочках, пошли спать в домик – все равно в горах одной ходить было страшновато.
Пока мы с Элен рассматривали Млечный путь, в соседних кустах Саша «маленький» собирался резать вены. Его отговаривал Эдам, приводил весомые аргументы, что не надо портить остальным отдых, что из всех таблеток «инсульт», «инфаркт», «раковая опухоль» лучше всего взять рак, дольше проживешь, а сейчас еще и лечат. Что надо ценить жизнь, сколько бы не осталось, что надо умереть на руках у родителей, чтобы они задумались и пожалели, наказать их своей мучительной смертью, сколько можно убивать детей за материальное благополучие! Пусть видят твою смерть и мучаются!..
Эдам убеждал, что стоит еще пожить. Что можно еще посмотреть мир… Еще счастливо прожить оставшиеся годы. Что из всех раковых опухолей – десятилетней, пятилетней и двухлетней, самой агрессивной, стоит выбрать пятилетнюю, золотую середину, и пожить еще несколько лет. Неприятно выпить «десятилетнюю» таблетку и потом постоянно искать в себе следы болезни, лучше просто прожить оставшиеся годы здоровым и выпить более агрессивную опухоль и умереть быстрее, время жизни такое же, но качество жизни лучше. Что из «инсультов» и «инфарктов» лучше брать инфаркт, быстрее умрешь, после инсультов можно остаться калекой.
Эдам был хорошим лидером, умел убеждать и серьезными аргументами уговорил Сашу … Его родители хотели его быстрее похоронить, с глаз долой и с сердца вон. Но именно в эту ночь Эдам убедил Лешу еще потоптать землю, посмотреть на солнце, еще любить женщин. Может быть, стать отцом. А чтобы не мозолить глаза родителям, не мельтешить и не лезть на рожон, Саше лучше уехать в Америку, посмотреть мир, напоследок себя показать… Отцу тоже неприятно каждый день смотреть на родного сына, уже убитого молодым своими руками.
Ночами и по утрам было прохладно и сыро, и мы спали в спальных мешках одетыми. По крайней мере я – в теплом фланелевом красном костюме с белыми лампасами. С соседками по комнате я мало общалась. В основном с «соседями» по команде.
Американки – Элен и Сулгвин в моей комнате, раздевались и ночевали в спальном мешке в летней пижаме – майке и шортах. Элен попала в команду меланхоликов, а Сулгвин – сангвиников. Хотя я бы не сказала, что Элен меланхолик и себя я скорее причисляла к сангвиникам – мои тесты по психологии в школе говорили, что я что-то среднее между сангвиником и холериком. Команды холериков у нас не было. Здесь я вдруг оказалась флегматиком.
И пусть никто не заметил моей победив игре «Крест-параллель», а я все равно была счастлива! И легла спать одетой и довольной, гордой собой, (игра была не очевидной) – но внутренне неудовлетворенной, что меня не похвалили – в свой лоскутный спальный мешок…
Сейчас американцы-контрабандисты пытались понять, кто из русских есть кто. Элен и Анна вечером обыскивали вещи всех русских. У Марины из моей команды нашли прослушку. Ее избили в кустах. Говорили, что Анна пырнула ее ножом и старший брат, который «пас американцев» где-то неподалеку, поехал с ней в «поселочную» больницу ее зашивать…
Автор публикации
