Маруся была крепостной, которой посчастливилось попасть во служение аж в дом барыни. Она полагала, что ей повезло, но работала девушка всё равно очень много. Подай принеси, постирай да погладь, убери и даже иногда приготовь — в случае болезни кухарки. Барыня строго спрашивала с Маруси и грозилась в случае чего продать её дальнему родственнику — душегубу Болотницкому. Крепостные боялись Болотницкого, как пожара, потому что нес он им тоже смерть и муку, но в отличие от огненного бедствия управы на него никакой не было. Так что Маруся работала усердно, никогда не ленилась. А когда становилось совсем тяжко, она тихонько пробиралась к барыне в спальню и смотрелась в её зеркало. Красивое было зеркало, в резной золочёной раме. И каждый раз, глядя на себя — молодую, цветущую девку — Маруся радовалась. Зеркало словно говорило ей: «не расстраивайся, всё ты преодолеешь — у тебя ещё вся жизнь впереди!»
И всё так было хорошо, до той поры пока Маруся не подхватила какую-то хворь. Три дня в лихорадке была, некоторые думали, что помрёт, но потом как-то выкарабкалась. Да вот только сил после болезни стало меньше, а работы, казалось бы, только прибавилось. И стала Маруся так уставать, что под конец дня буквально с ног валилась, а короткий сон не приносил как раньше обновление сил, и со временем Марусе становилось только хуже. Барыня же даже слышать не хотела, что Марусе плохо — не валяется в бреду, значит может работать, и точка. Приходилось Марусе терпеть, и не особо помогал уже даже её способ справится с напастями — немой разговор с зеркалом. А потом и вовсе случилась трагедия. В очередной раз Маруся пробралась к зеркалу и после уже и не помнила, что с ней случилось, но очнулась она на полу среди зеркальных осколков. И как потом Маруся не плакалась, как не молила простить и пощадить, теперь у неё один путь был — к Болотницкому.
Горькие слёзы лила Маруся, когда в скрипучей телеге ехала на встречу незавидной судьбе. И впервые задумалась она над своей жизнью. Ей вдруг стало так непонятно за что один человек может другого — не больного и не злого — в своей беспрекословной власти держать? Как так она — чувствующая и живая — не более чем вещь для кого-то? Если Бог справедлив, как он такое допустил? Но не было ответов на её вопросы, кроме одного — мир так устроен и его не изменить. Маруся прочитала это в осколке злополучного зеркала, который прихватила с собой сама не зная зачем. Отражение заплаканного, осунувшегося лица ясно говорило ей, будто с усмешкой: «нет у тебя жизни настоящей, и по сути никогда не было!»
Автор публикации
