Красная черепаха (поэма – по одноименному анимационному фильму)

Я расскажу вам притчу о любви,

О глубине души и океана,

Когда в глазах читаешь: «Позови…»

И даже чудо вроде бы не странно.

 

На остров одинокий среди волн

Забросило однажды человека:

Разрушен был, наверно, бурей челн.

Несчастный стал на грани Бела Света.

 

Бамбука лес, а в центре озерцо,

Где было жажду утолить возможно…

Но сердцу нужно близкого лицо,

А без него и жизнь, и время ложно.

 

Тот человек был, видно, моряком,

Но помутила разум злая мука

Безмолвия, и, чтоб вернуться в дом,

Он начал строить плотик из бамбука.

 

Бамбук был тонок, нити из лиан –

Прошел бы, может, милю безобидно.

А если волны?! Если в океан?!

И где земля? Ее совсем не видно.

 

Но с норовом ослепшего быка

Валил стволы и нес к воде поближе –

Не разрешал он встать себе, пока

Не вырос плот… Волна его уж лижет.

 

Моряк напрягся, в воду плот столкнул –

Идет… идет… Куда? Да к горизонту.

Попутный ветерок ему подул,

Не предвещая новую заботу.

 

Как вдруг удар! И этот плот в куски!

Ни шквал, конечно, – что-то вышло снизу –

«Морского провидения мазки»

Добавлены к печальному эскизу.

 

Но человек не сдался и теперь!

Не думая, что гибель поджидает,

Он рвался в море, будто в клетке зверь.

И вот он снова плот сооружает!

 

И снова тот удар остановил

Его уход по глади синей бездны!

Он снова к тростнику – и только взвыл.

Все уговоры были б бесполезны.

 

Когда же в третий раз удар предал

Забвенью труд – ничто не помешало, –

В воде он Черепаху увидал –

Она его стремленья разрушала.

 

Большая… Красная… Подумал: «Нападет…» –

Отчаянью предавшись в полной мере.

Но та исчезла, сделав разворот,

И он вернулся на проклятый берег.

 

«Уж лучше смерть!» – и ночь он всю рыдал.

«Отдаться морю… или лечь на плаху…»

А утром на песке у гладких скал

Ту самую он встретил Черепаху!

 

И ярость охватила всё нутро –

С размаху палкой дал по голове ей,

А если б мог, и брюхо бы вспорол!

Ногами бил сильнее и сильнее…

 

Потом, корягой снизу подперев,

Перевернул животное на спину.

И солнце, умножая дикий гнев,

Палило, приближая ей кончину.

 

Стараясь на страданья не смотреть,

Вернулся к тростнику он, как в начале.

Стемнело, и, закончив труд на треть,

Уснул, а сон исполнен был печали…

 

Приснилось, что одно лишь существо,

С кем мог он говорить, кого касаться,

Взлетело, удаляясь от него…

Ему же здесь дано на век остаться.

 

Вскочил он – к Черепахе побежал,

Стал воду лить на раны, на ожоги…

Недвижно бывший враг его лежал

У жизни… или смерти… на пороге.

 

И вдруг! Что это? Чудо? Волшебство?

Любого объясненья будет мало!

Как изменить возможно естество?

Не черепаха – женщина лежала!

 

И локоны, как рыжие лучи,

Рассыпались на том песке горячем.

Что так не может быть – ты помолчи:

Не всё увидеть в мире даже зрячим.

 

Уже не знал он даже, как помочь:

То согревал, то укрывал листвою…

То в муках совести бежал он прочь

И тихо плакал где-то за горою.

 

Потом к полудню начал капать дождь –

Тогда соорудил навес из веток.

И самого уж охватила дрожь.

Холодный дождь – такой здесь очень редок.

 

За ветками пошел туда, где куст

Погуще заприметил он однажды.

Вернулся и увидел – панцирь пуст! –

Как будто короб с трещиною страшной.

 

А та, рыжеволосая, в волнах,

Стесняясь показаться обнаженной,

Стояла, и в глазах чуть-чуть был страх

И свет любви недавно ей рожденной.

 

Рубашку сняв, мужчина отошел.

Она ей оказалась вроде платья.

Ему впервые стало хорошо.

Так начиналось сказочное счастье.

 

Был женщиною панцирь отнесен

Подальше в море и на дне остался.

И плот мужчина дал на волю волн –

Теперь уже он духом не метался.

 

ОН и ОНА – не знаю их имен,

А фантазировать совсем негоже.

Порою кажется, что это сон.

Но нет, не сон и даже не похоже.

 

Она его учила добывать

Из моря пищу… понимать прибои…

Он обо всём, где прежде мог бывать,

Ей говорил… Теперь их было двое.

 

ОНИ гуляли до вечерних звезд,

Ныряли вместе в синие глубины…

И каждый день прекрасен был и прост.

Сложились души словно половины.

 

Я слышал, что у них родился сын!

Смышленый был и схватывал всё слёту.

А плавал… обогнать мог лишь дельфин!

С отцом делил он всякую заботу.

 

Ведь разное случалось в жизни их.

Однажды остров перешло цунами,

Когда же страшный катаклизм затих,

Сын спас отца, снесенного волнами.

 

Но, взрослым став, он, кажется, уплыл –

Родители обняли на прощанье…

Скрыл горизонт – как будто и не был.

Что не забудет, было обещанье.

 

Потом пришла и старость для двоих,

Но светлая – с любовью и заботой.

Не всё вошло, конечно, в этот стих –

Надеюсь, половина доли сотой.

 

Однажды вечерком им танцевать

Так захотелось… тут… на водной кромке.

И волны будто стали целовать,

И голоса заката были звонки!

 

А завтра утром он уже не встал…

Она же встрепенулась, словно птица!..

Но взгляд ее печальным сразу стал –

Ведь во вчера никак не возвратиться.

 

И стала гладить Милого рукой…

Нет, не рукой… и облик снова прежний.

Воруя у минуты роковой,

Смотрела на него щемяще нежно.

 

Потом уж тяжко до воды дошла –

Дожить чтоб в море век свой черепаший.

Ты сохрани, Господь, ее от зла…

Но пусть другого минет эта чаша.

 

Так любящей душою был спасен

Несчастный, оказавшийся в пучине,

И целой жизнью был одарен он

И нежностью, и радостью в кручине.

 

Ведь для него душа свершить смогла

Нигде неописуемое чудо!

Хватило ей сердечного тепла.

И остров плыл по времени, как судно.

 

Иначе что бы совершилось с ним?..

Возможно, миновали боль и страхи.

Он дожил до Призванья ко Благим

В объятьях рыжевласой Черепахи.

Январь 2018 г.