Коварство разных вирусов

Лев Савин медленно умирал. Дыхание с помощью кислородного аппарата, впрочем, удалось привести в относительный порядок еще в первый день госпитализации. Получилось войти в ритм и даже в неудобной пластиковой маске не задумываться над каждым вдохом – пораженные ковидом легкие вновь работали автоматически. Вот только лежать приходилось то на животе, то на боку. Как назло, именно на спине больше всего хотелось растянуться. Но медики это сурово пресекали. И вот уже четыре дня крепкий сорокасемилетний мужчина был прикован к койке в отделении реанимации.

Пользоваться смартфоном не разрешалось. Так что умирал Лев главным образом от скуки. Много лет назад с тяжелыми ранениями он пролежал в госпитале не один месяц, но тогда от тоски спасал сон. Теперь – увы… Лев долго не мог сомкнуть глаз, а просыпался ни свет ни заря. Еще и снились главным образом кошмары – будили по два-три раза за ночь. Доктора объясняли, что нарушение сна типично для такой болезни. А днем Льву порой казалось, что он на съемках какого-то голливудского триллера о вторжении инопланетной заразы. Врачи, сестры и санитарки были с головы до пят «упакованы» в медицинские скафандры, лица скрывались под масками.

Лев знал, что у больных ковидом ухудшается память. Так что пациент старался не расслабляться. Несмотря ни на что, заставлял мозг работать. Тренировки в годы службы в милиции по-прежнему давали плоды. Лев внимательно наблюдал за персоналом, сменявшимся каждые восемь часов. Хранил в памяти имена. По сложению, походке и голосу отличал медработников друг от друга. Но иногда с огорчением убеждался, что некоторые вещи из памяти выпадают. Болезнь, ничего не поделаешь. Тем не менее Лев запомнил даже редких визитеров – практикантов с терапевтического отделения. Среди них выделялся любознательный крепыш по имени Гриша – тот задавал много вопросов и персоналу отделения реанимации, и больным.

Вот только время, как назло, словно застыло. Если удавалось спросить у вечно торопившихся медиков, который час, всегда выявлялась солидная ошибка. К примеру, в пять дня Льву казалось, что уже семь… Чуть скрашивало скуку последовательное ожидание завтрака, обеда и ужина – после капельниц и прочих процедур. Еду приносили в одноразовых контейнерах и стаканах, которые потом сразу выбрасывались. Частенько подавали томатный сок. Лев наслаждался его вкусом, вспоминая детство. Тогда сок продавали в гастрономах – наливали в стакан из больших конических стеклянных банок с краниками.

Единственным развлечением больного стало мысленное кино. Лев обожал старый фильм «Адъютант его превосходительства», который знал почти наизусть. И теперь в голове прокручивал серию за серией, добавляя кое-что от себя. Белые офицеры и красные командиры бежали на тачанке из плена от банды батьки Ангела под песню «Погоня»: «Усталость забыта, колышется чад. И снова копыта, как сердце, стучат…» Оторвавшись от погони, хором исполняли песенку извозчика: «Я ковал тебя железными подковами, я коляску чистым лаком покрывал…» Сам полковник Львов, правившей лошадью, запевал – остальные подтягивали. Так что смерть от скуки все же откладывалась, и Лев мысленно повторял кому-то (наверное, коварным вирусам): «Не дождетесь!»

А вот сосед по палате, грузный мужчина шестидесяти пяти лет, выглядел неважно. У Льва получалось во время еды довольно долго обходиться без маски. Сосед же через несколько секунд начинал задыхаться и кое-как натягивал маску снова. Получив живительную порцию кислорода, Трофим Иванович (так звали больного) ненадолго возвращался к еде, но довольно быстро прекращал нехитрую трапезу. Санитарка пыталась его кормить – отрицательно качал головой. Еще более категорически отказывался по утрам сдавать кровь – говорил, что очень больно. Однако показатели сатурации на приборе у койки выглядели вполне пристойно: девяносто – девяносто два процента, лишь чуть хуже, чем у Льва.

– Меня это уже не радует, – с трудом сказал Трофим Иванович врачу на очередном обходе. – Тяжело дышать…

Лев попал в палату четверо суток назад, и с каждым днем все чаще задыхавшийся Трофим Иванович слабым голосом звал сестру. Кнопок вызова в палате не было. Предполагалось, что больные все время находятся под видеоконтролем персонала. Увы, в действительности Льву приходилось довольно долго кричать: «Сестра! Сестра!». Иногда он даже хлопал в ладоши, а потом сообщал, что в помощи нуждается сосед. Трофима Ивановича переворачивали, делали уколы, увеличивали подачу кислорода. Заодно объясняли, что больных очень много, сестры не успевают ко всем сразу.

В редкие минуты, когда тяжелобольной лежал с открытыми глазами, Лев пытался развлечь соседа. Рассказывал истории времен своей службы в милиции. Не без гордости поведал о шикарном отдыхе в особняке друга – бизнесмена и писателя Федора Каратаева. Однако Трофим Иванович никак не реагировал на рассказы Льва. И тому приходилось вновь мысленно крутить очередную серию «Адъютанта…».

– Какое сегодня число? – вдруг послышался слабый голос с соседней койки.

– Пятнадцатое февраля, понедельник, – ответил Лев. – Холодрыга, похоже, на улице.

– Вот только ледяных узоров теперь на стеклах не бывает… Окна же пластиковые… Позови сестричку, Лева… Мне все равно не докричаться…

У Льва получилось. Медсестру Трофим Иванович попросил пригласить врача. Тому заявил, что срочно нуждается в нотариусе. Доктор пытался возражать, но больной проявил неожиданную твердость. Велел в случае отказа немедленно пригласить главного врача.

Лев тоже вставил слово:

– Доктор, это законное право Трофима Ивановича. У нотариусов существует распределение по участкам. Необходимо связаться с нотариальной конторой и договориться со специалистом об оплате его услуг и поездки. Трофим Иванович должен решить, сам он выполнит эти действия или поручит родственникам.

Врач, задумавшись на несколько секунд, кивнул и с явной неохотой произнес:

– Хорошо, Трофим Иванович, я выкрою время и позвоню нотариусу и вашему сыну. Тот человек дела. Думаю, все организует.

На следующий день Лев часа на два остался один в палате. Трофима Ивановича увезли на каталке вместе с подключенной аппаратурой. Когда прикатили обратно, сосед выглядел хуже обычного. С большим трудом рассказал:

– Лева, чтоб ты знал… Завещание я оформил. Квартиру, мою долю – сыну, Герману. Дачу – она полностью в моей собственности – внукам пополам, Корнею и Инне. Но одно условие. Право собственности внучата получат после передачи тебе, Лева, архива. Чемодан с документами там, на даче…

Трофим Иванович не договорил – впал в болезненный сон. Лишь после ужина смог закончить разговор:

– Дети и внуки архив тот иначе спалят. А там старинные документы. Какая-то мы дальняя родня другу твоему, Федору Каратаеву. Я не вникал особо, дед мой занимался – до войны еще. А ты говоришь, Каратаев историей своего рода шибко интересуется. У Полины, моей невестки, сестра замужем за дядькой жены Федора Каратаева. Но они не роднятся особо, да и вообще… Через тебя надежнее… Ты мужик основательный…

– А не рановато ли вы о завещании задумались, Трофим Иванович?

– Самое время, Лева. Вдруг не вылечат… А если закончится все подобру-поздорову… Что ж, сам тебе эти бумаги передам и завещание перепишу.

В среду утром, семнадцатого февраля, Трофим Иванович едва слышно попросил Льва вызвать сестру. Та глянула на показания приборов и моментально привела доктора. Следом появились еще трое в белом защитном одеянии. Вокруг соседа началась суета. Койку Льва отгородили ширмой. Было слышно, как привезли на тележке какой-то агрегат. Потом неоднократно раздавался треск электрических разрядов. Снова что-то возили туда-сюда. Когда убрали ширму, Лев увидел рядом пустую койку – уже без постели. Даже листок с распечаткой «Трофим Иванович Барсов. 20.01.1956» сняли со стены…

Через два дня Льва из реанимации перевели в общее отделение – терапевтическое. Заведующий отделением, Петр Дмитриевич, тщательно осмотрел пациента и пояснил:

– В принципе, вы не должны были туда попадать, Лев Алексеевич. – Просто вам не повезло – дважды. Через три дня после первого этапа вакцинации подхватили где-то коронавирус. У таких больных процесс обычно проходит в сравнительно несложной форме. Но ваши легкие в свое время были серьезно повреждены. Вот и потребовалось некоторое время подержать вас в реанимации. Сколько вы тогда получили ранений?

– Три ножевых, одно огнестрельное, – вздохнул Лев. – Но тем гадам повезло меньше. Двоих я положил, еще трое до сих пор сидят. Аня, жена, поставила тогда условие: если не уволюсь из милиции, уйдет от меня сама. Выбрал семью, а не службу.

Лев с наслаждением растянулся на койке – теперь уже не опутанный сонмом трубок. Их заменили две трубочки, вставленные в ноздри – кислород поступал туда через редуктор, установленный на стене. Вскоре сестра-хозяйка принесла смартфон, и Лев наконец-то смог поговорить с женой.

– Лева, родной! Как же ты нас перепугал! – голос Анны, дрожал. – Ничего толком не говорили… «Состояние стабильно тяжелое», – и все тут.

– «Погибать, погибать нам рановато, – пропел в ответ Лев, почти проглатывая при этом «г». – Только с ра-, только с ранами лежать!» Аня, они преувеличивали. Если и чувствовал я себя «стабильно тяжело», то от скуки.

– Храбришься, как всегда…

Они беседовали с полчаса. Потом Анна передала трубку Катюше. Дочь тоже едва сдерживала слезы при разговоре с отцом:

– Федор Николаевич каждый день, только в офис придет, про тебя спрашивает. Если что не так с лечением – будет в областное правительство обращаться…

За телефонными разговорами с родными и друзьями время словно ускорилось. Жизнь постепенно налаживалась. Уже после ужина позвонил глава ООО «Каратаевы и Кэрт» Федор Каратаев. Тот был чрезвычайно рад, что друг пошел на поправку.

– Федя, а тебе говорит что-нибудь фамилия Барсов? – поинтересовался Лев.

– Очень многое. У первой жены моего предка-помещика, Николая Петровича, была кузина – Мария Барсова, супруга тогдашнего товарища министра иностранных дел. А почему ты вдруг заинтересовался?

Лев подробно рассказал о завещании покойного Трофима Ивановича. Федор чрезвычайно оживился.

– Лева, это фантастика! Выигрыш в лотерею, можно сказать. Раз твой покойный сосед нам сродни, получается, что у госпожи Барсовой был внебрачный сын от Николая Петровича. Судя по записям Евдокии, второй жены барина, такой вариант весьма вероятен. Очевидно, в архиве на даче есть подтверждающие документы. Безумно интересно! Для нашей генеалогической базы драгоценная находка. А тот адюльтер давно быльем порос и могильной засыпан землею… Между прочим, племянник мой, Валерка, что-то в офис «Каратаевых и Кэрт» зачастил – все какие-то поводы находит. Ты не в курсе?

– Хм… Слышал краем уха от Катюши, что симпатичный парень…

– Глядишь, так и породнимся незаметно, – засмеялся Федор.

На следующий день, в пятницу, из разговора сестер Лев узнал, что заведующий отделением Петр Дмитриевич Евсеев к Дню защитника Отечества награжден орденом Пирогова.

Лев впервые услышал о такой награде. Через Интернет выяснил, что задумывалась она еще в годы Великой Отечественной войны. Но учредили орден Пирогова вместе с медалью Луки Крымского меньше года назад, в июне двадцатого. Первыми кавалерами награды стали медицинские работники и волонтеры, отличившиеся в борьбе с распространением коронавирусной инфекции. Так что логично, что и теперь за те же заслуги наградили Петра Дмитриевича.   

Следующие несколько дней Лев регулярно занимался дыхательной гимнастикой: глубокий вдох – долгий выдох. Показатели сатурации постепенно улучшались. Двое соседей по палате, пролежавших в реанимации гораздо дольше Льва, тренировались еще и в ходьбе – мышцы на ногах успели атрофироваться.

А через два дня после праздника защитника Отечества Петр Дмитриевич неожиданно пригласил Льва к себе в кабинет. Осмотрел, послушал и сообщил:

– Думаю, в понедельник вас выпишем – в первый день весны. Немного побудете на больничном дома, – врач на несколько секунд задумался, замялся и продолжил вполголоса: – У меня к вам просьба, Лев Алексеевич. Возможно, вы слышали о моем награждении на днях…

– Слышал, Петр Дмитриевич. От души поздравляю!

– Спасибо. Вот только орден мой внезапно исчез – из сейфа.

– Неужели? – изумился Лев. – И это при таком жестком карантине?

– В том-то и дело. Посторонним в отделение не попасть. Получается, что виноват кто-то из своих. Поэтому я не хочу обращаться в полицию и поднимать шум. А вы служили в полиции…

– В милиции – до ее переименования, – уточнил Лев. – Иными словами, вы хотите предложить мне роль частного детектива?

– Можно сказать, что так. Какая сумма…

– Что вы, Петр Дмитриевич! – перебил врача Лев. – Ни о какой сумме и речи быть не может. К тому же я ничего не гарантирую. У кого-то еще есть ключ от сейфа?

– В том-то и дело, что нет.

Лев внимательно осмотрел сейф и задумчиво произнес:

– Без экспертизы не определить, открывали «родным» ключом или дубликатом. Но замок несложный. Опытному слесарю такой вполне по силам. Петр Дмитриевич, расскажите коротко о сотрудниках отделения и больных. Возможно, среди пациентов есть работники ЖЭКов или фирм по аварийному вскрытию замков.

Однако таковых в отделении не оказалось. А все врачи, сестры и санитарки, как следовало из характеристик их руководителя, просто не были способны на кражу. Лев моральные соображения отмел и выяснял, у кого из медиков не было алиби. В последний раз заведующий видел свой орден накануне в обед. Обнаружил пропажу сегодня – через сутки.

– Скорее всего, кража случилась ночью, – предположил Лев. – Как я понимаю, в это время в отделении всего трое дежурных – две сестры и врач.

– Я им уже звонил, – вздохнул Петр Дмитриевич. – Они же утром сменились, теперь отдыхают. – Ничего необычного никто из них не заметил.

Лев ненадолго задумался, затем предложил:

– Пусть потом они поминутно свои действия распишут. Но при этом должны сидеть в разных кабинетах, чтобы не сговорились. Извините, Петр Дмитриевич, но приходится всех подозревать. А пока прошу  вас организовать неплановый осмотр. Нужно, чтобы больные показали руки. Если у кого-то есть татуировки, запомните рисунок и расскажите мне.

Через час Лев внимательно слушал Петра Дмитриевича. В отделении в основном лежали люди в возрасте. Молодежная мода на пресловутые тату их не охватила. Большинство придерживалось воззрений советских времен. Тогда считалось, что татуировки – удел моряков, заключенных и «калымщиков», работавших на Севере и в Сибири. Морские наколки обнаружились у двоих пациентов, еще у одного – северная.

– А что вы хотели выяснить, Лев Алексеевич? – поинтересовался врач.

– Татуировки – это своеобразный язык заключенных, – пояснил Лев. – Судя по всему, криминального контингента среди больных нет. Приходится отмести такую версию.

– Постойте… Припоминаю – у некоего Николая Дубцова было что-то религиозное, церкви, кажется… Это вас интересует?

– Может, купола? – поинтересовался Лев, сразу оживившись. – Если так, очень интересно!

– Возможно… Утром состояние этого пациента внезапно резко ухудшилось. Перевели в реанимацию. Тогда я сейчас проведаю Дубцова и уточню.

Через четверть часа врач рассказал Льву, что Дубцову стало еще хуже. Лечение в реанимации пока не дало эффекта – серьезные проблемы с сердцем. На обоих предплечьях у пациента вытатуированы по три церковных купола, а на правом еще и ключ со стрелой.

– С ним все понятно, – прокомментировал Лев. – Две ходки по три года. Вор-домушник. Это как раз тот человек, который мог ночью открыть подручными средствами и кабинет, и сейф. Проверьте постель и тумбочку пациента. Впрочем, он мог спрятать орден и в другом месте… Если это Дубцов, конечно. Вчера он себя нормально чувствовал?

– В том-то и дело, – подтвердил Петр Дмитриевич. – Я сам удивлен резкому ухудшению его состояния.

Опасения доктора оказались не напрасными. Ночью больной Дубцов умер в реанимации. А в вещах покойного ничего необычного не обнаружилось.

– Прошу меня извинить, Петр Дмитриевич, – поделился своими опасениями Лев. – Но на вашем месте я бы проверил, действительно ли смерть Дубцова наступила от естественных причин. Существуют ли препараты для имитации смертельной болезни сердца? Я уже отстал от новостей криминалистики, но с подобными вещами нас знакомили в свое время. Слишком уж эта смерть напоминает ловкое устранение исполнителя. И тогда алиби нет практически ни у кого из ваших подчиненных. Еще раз прошу меня извинить.

– Вы говорите ужасные вещи, – вздохнул доктор. – Неужели кусок металла стоит человеческой жизни?

– Нет, конечно. Но циничный злоумышленник не устоял перед соблазном спрятать концы в воду. Бывший зэк не первой молодости умер во время пандемии – кто будет разбираться? И организатор кражи – человек весьма грамотный. Знал, какой препарат нужно ввести, и сделал это искусно – никто не заметил.

– Кошмар! – грустно сказал Петр Дмитриевич. – Я уже не рад, что инициировал расследование. Теперь меня все время будут отравлять подозрения.

– Не забывайте, что я бывший опер, – напомнил Лев. – Немного потолкаюсь среди пациентов. Поговорим о том о сем с мужичками. Наверняка получится что-то интересное узнать от соседей по палате. Сузим круг подозреваемых.

На следующий день Лев рассказывал Петру Дмитриевичу:

– Народ у нас наблюдательный – что бабушки-старушки, что дедушки. Покойного Дубцова несколько раз обследовал практикант по имени Гриша. Кстати, я его еще в реанимации заприметил – толковый и любознательный молодой человек. О житье-бытье в зоне Дубцова тоже расспрашивал. А тот резко изменился, когда утром после завтрака выпил свои пилюли. Препарат, видимо, в коробочку с таблетками и подложил злоумышленник… А те трое дежурных ни при чем – описали события ночи без разночтений.

Доктор помрачнел, надолго задумался и нехотя сообщил:

– У Григория Молокова как раз вчера практика закончилась. Попрощался с нами. Если ваша версия правильна, все равно доказать мы ничего не сможем. Но я ваших выводов никогда не забуду. Возможно, настанет благоприятный момент, когда и Молоков-папа сыну не поможет… Спасибо вам огромное, Лев Алексеевич!

О Молокове-старшем Лев имел весьма смутное представление. Поискал информацию в сети. Оказалось, у Рудольфа Молокова и пост депутата областного Законодательного собрания, и солидный бизнес – торговая сеть по реализации компьютерной техники и другой электроники. Наверняка знаком и с Федором Каратаевым. Лев решил, что нужно будет поинтересоваться у приятеля.

*

Пятнадцатого марта в старинный особняк в райцентре Хвосты съехалось множество гостей на день рождения хозяина – Федор Каратаев отмечал пятидесятитрехлетие. Лев, хоть еще и находился на больничном, чувствовал себя получше. Он и Анна с прошлого года не раз бывали в гостях в отреставрированном барском доме, а вот Катюша увидела особняк Каратаевых впервые. Валерий, племянник именинника, немедленно стал гидом девушки во время экскурсии гостей по семейному музею Каратаевых. Огромное генеалогическое древо во всю стену производило весьма внушительное впечатление.

– Глядишь, и Катюшу нашу туда впишут, – шепнула Анна Льву. – Прямо не отходит Валерик от нашей девочки…

После шикарного застолья Федор уговорил семейство Савиных не возвращаться в город, а заночевать в особняке.

– Вместе твой подарок посмотрим, – предложил именинник Льву. – Чтобы утром, на ясную голову.

Архив с дачи покойного Трофима Ивановича хранился в большом старинном чемодане. Его и привез Лев в особняк. Наутро, освежившись холодным пивом, приятели приступили к разбору документов в кабинете Каратаева.

– Я сам и не смотрел ничего, – сообщил Лев. – Некогда было. Только позавчера на даче вместе с молодыми Барсовыми чемодан забрали – и к нотариусу. Акт приема-передачи архива оформили.

В чемодане хранилось много разных бумаг: благодарности Трофиму Ивановичу с супругой от школы за хорошее воспитание сына; альбомы с рисунками и тетради – и покойного, и его сына. Но самый большой интерес представляли письма. Их накопилось несколько десятков, начиная с посланий второй половины девятнадцатого века и кончая солдатскими треугольниками – такие отправлял с фронта погибший во время Великой Отечественной войны дед Трофима Ивановича. 

Происхождение предков несчастного соседа Льва по палате объяснялось письмом от 1868 года. Степан Степанович Барсов, товарищ министра, писал своей жене: «Дорогая Мария Ивановна! С сожалением вынужден сообщить Вам пренеприятные вещи. Недавнее обследование в клинике доктора К*** принесло неожиданный результат. Оказывается, я бесплоден. Сие означает лишь одно: наши прелестные Стива и Оля не мои дети. Часть вины с себя я не снимаю. Увы, я не уделял Вам достаточно внимания. Мой рассудочный темперамент не соответствует Вашей страстной натуре. Каковы же выводы? Я установил закономерность: Ваши дети рождались через девять месяцев после поездок в Париж. В обоих случаях с нами путешествовала семья Николая Петровича Каратаева, супруга Вашей покойной кузины Натали. Следовательно, грех прелюбодеяния между Вами и Николя имел место именно в Париже. Я не намерен предавать огласке сии досадные происшествия, равно как и подвергать Вас какому-либо наказанию. Тем не менее Ваши грехи не могут быть оставлены без последствий. Мною уже объявлено в обществе, что состояние Вашего здоровья не позволяет Вам покинуть имение и возвратиться в Петербург. Посему Вам надлежит оставаться в имении до тех пор, пока мне не станет угодно даровать Вам прощение. Однако лишь Господу известно, когда сие обстоятельство наступит и случится ли оное вообще».

По документам не было понятно, получила ли неверная жена прощение влиятельного супруга. В 1870 году тот скоропостижно скончался от чахотки. Из схемы, обнаруженной в архиве, явствовало, что покойный Трофим Иванович – прямой потомок Степана, сына Марии Барсовой и Николая Каратаева. Их дочь Ольга в замужестве стала Бежиной. Муж ее погиб в Первую мировую. В 1918 году все Бежины – Ольга, ее сын Глеб с женой Дарьей и две дочери – эмигрировали. В схеме около их имен стояли вопросительные знаки.

Федор тут же ввел предварительные данные в семейную базу генеалогической программы «Древо жизни» и задумчиво произнес:

– Получается, Трофим Иванович приходился мне пятиюродным братом. Лева, скинь контакты его семьи – нужно познакомиться. Это ничего, что седьмая вода на киселе. Все равно любопытно.

*

Через месяц приятели встретились в городе, в офисе фирмы «Каратаевы и Кэрт». Лев с улыбкой наблюдал, как Катюша в скайпе бойко беседует по-английски с кем-то из менеджеров заокеанского отделения компании. Затем прошел в кабинет владельца, и Федор вернулся к разговору месячной давности:

– Лева, закончил я изучение архива. Серьезно с ним занимался только Никита Антонович, дед Трофима Ивановича, но, увы, с войны не вернулся. Сын и внук фронтовика только подкладывали альбомы, тетради и благодарности в чемодан. Исследований не проводили. Но на том спасибо, что документы сохранили. Для нашей базы – огромное подспорье. И вот какая интересная штука обнаружилась. В одном из солдатских писем Никиты Антоновича – хитрая загадка. Тогда ведь цензура письма просматривала, не забывай. Родным-то было понятно, а нам… Вот, смотри.

Лев взял письмо и вслух прочитал указанное место:

– «Насчет подарка парня с тургеневского луга. Б., что подписал сумасшедший торговец вином… Папа велел отвезти тетке Д. в Л-во. Если что, там спросите…» Федя, и что ты от меня хочешь?

– Чтобы ты подтвердил мои догадки или опроверг. Две головы лучше одной. Лева, как ты понимаешь это место?  

– Федя, как я ни тренировал мозг в больнице, все равно после ковида до сих пор притормаживаю. Часто сосредоточиться не могу. А ты загадку предлагаешь… Ладно, подумаю. Кроме тургеневского луга ничего в голову не приходит – это «Бежин луг». Тогда парень с луга – видимо, Глеб Бежин, из их родни. Надо думать, Глеб что-то передал своему кузену, прадеду Трофима Ивановича, перед эмиграцией. А эту вещь, начинающуюся на «б», Бежин получил от какого-то сумасшедшего торговца вином. Бочку, что ли? Или бутылку редкого вина? И какой смысл об этом присылать шифровку с фронта? Не понимаю. В любом случае какую-то вещь на «б» прадед покойного передал на сохранение тетке Д. – видимо, тетушке Дарьи Бежиной, в деревню Л-во. 

– Вот и я примерно так же рассуждал, – согласился Федор. – Но торговец вином – совсем другой человек. Песенку из фильма «Государственная граница» помнишь – которую переодетая в красноармейскую форму банда пела?

– Так фильм восьмидесятых, а письмо от сорок второго… – засомневался Лев.

– О, песня та старая, еще девятнадцатого века. А переделали ее в первую русскую революцию.

– Вот оно что! – догадался Лев. – Как там? «По России слух прошел – Николай с ума сошел… Вся Россия торжествует – Николай вином торгует… Тра-ля-ля-ля-ля…» Выходит, офицер Бежин получил подарок императора?

– Видимо, так, – подтвердил Федор. – И это не орден и не медаль, а Б.

– Извини, Федя, не соображу… Только матерщина вспоминается, да балахон. Или бушлат.

– Да, с царского плеча, – засмеялся Федор. – Офицер мог получить от императора именное оружие – раз речь идет о подписи. А на «б» мне вспоминается только бебут.

– О, я про такое холодное оружие и забыл, – признался Лев. – Изучали же в милиции. Короткая сабля или длинный кинжал – как поглядеть.

– Официально – кинжал, – пояснил Федор. – Состоял на вооружении нижних чинов с 1907 по 1917 годы. Но подарочный вариант, сувенирный, мог быть вручен и офицеру. Что ж, наши мысли в целом сошлись. Это радует. Я отправил запрос в архив Петербурга, оплатил услугу. Бежины эмигрировали из Петрограда. Значит, офицер привез девушку из деревни. Возможно, это была дочь помещика или зажиточного крестьянина. Еще в декабре 1917 года в России Советом Народных Комиссаров был установлен обязательный гражданский брак. Но бывший офицер мог проигнорировать решение большевистского правительства. Так что я запросил информацию как по гражданскому браку в загсах, так и по венчанию в церквях. В любом случае мы, надеюсь, установим, из какой местности происходила Дарья Бежина. Там все, конечно, давно быльем поросло. Поэтому планирую отправить в неведомое пока Л-во нашу молодежь – под видом практикантов, исследователей старины. Ты не возражаешь, Лева?

– Я-то нет. Но нужно еще с Аней переговорить.

– Пусть не волнуется. Организуем маленький молодежный отряд.

*

В разгар лета в село Липово, райцентр Ленинградской области, въехал бежевый «Ниссан». Из автомобиля выбралась группа молодых людей – как на подбор высоких и стройных. Из-за руля вышел двадцатилетний Коля Каратаев, а с переднего сиденья его семнадцатилетний брат Сергей – оба студенты, сыновья Федора Николаевича. На заднем сиденье приехали двадцатидвухлетняя Катюша Савина с Валерой Каратаевым и шестнадцатилетняя школьница Юля, троюродная сестра юношей. Старшим по возрасту был двадцатисемилетний Валерий. Его дядя и уполномочил руководить маленьким коллективом.

Валерий тут же на схеме разделил село на пять районов, и каждый участник экспедиции начал обход своего участка. Юноши и девушки расспрашивали сельчан о событиях и людях времен революции и гражданской войны. Увы, ветеранов в живых осталось уже немного, а помнили старожилы и того меньше. Более молодые липовцы – фермеры и их работники – куда больше интересовались настоящим, чем прошлым.

И все-таки поиски оказались не напрасными. Посчастливилось Катюше. Ее заключительным собеседником оказался восьмидесятилетний Кузьма Лукич Кошкин, еще бодрый старик – бывший председатель колхоза, причем потомственный, в третьем поколении. От своего деда Матвея тот не раз слышал удивительную историю, которую крепко запомнил.

В сентябре восемнадцатого Матвей Кошкин, будущий первый председатель липовского колхоза, прибыл в родное село во главе продотряда. Среди бойцов выделялся бывший офицер Глеб Бежин – очень наблюдательный и интеллигентный молодой мужчина. Умел мгновенно считать в уме. Способности бывшего поручика пришлись кстати. Бежин разыскал припрятанное самыми зажиточными липовцами зерно и разоблачил махинации мельника – тот многие годы обкрадывал крестьян с помощью хитрого устройства, замаскированного в ветряке.

В день начала разверстки от отравления грибами умерла семья середняков Зотовых. Уцелела только восемнадцатилетняя Даша, гостившая в день трагедии у тетки. Девушка полюбила Глеба и уехала с избранником в Петроград. Дом, наследство отца, оформила на тетку. После отъезда племянницы та переехала в опустевший дом из соседнего села. О племяннице и ее муже ничего никогда не рассказывала. Дед Матвей слышал, что те вроде бы бежали из Петрограда.

В конце восьмидесятых, в перестройку, от Дарьи Титовны Бежиной в сельсовет пришло письмо из Парижа. Но вручить послание оказалось некому – потомство Дарьиной тетки вымерло. Кузьма Лукич не стал вскрывать чужое письмо – просто сжег. Дом Зотовых, как и многие другие в Липове, теперь необитаем и полуразрушен.

Катя позвонила Валере, и вскоре тот со всей командой был у ветерана труда.

– Кузьма Лукич, мы как раз и искали бывший дом Зотовых, – рассказал Валерий. – Теперь могли бы просто обследовать избу – и дело с концом. Но мы хотим действовать открыто, цивилизованно. Посмотрите. вот письмо с фронта… Мы полагаем, что в заброшенном доме спрятан некий артефакт. Рассчитываем найти. Хотелось бы сделать это в вашем присутствии.

Кузьма Лукич чрезвычайно удивился, но не имел ничего против. Сразу же повел молодежь на окраину села к старому дому. Вокруг там все заросло бурьяном. Пришлось прочищать дорожку. Из багажника «Ниссана» принесли новенький металлоискатель.

– Вы осторожнее, ребятишки, – предупредил старожил. – Тут черт ногу сломит.

Скамья у дома оставалась более или менее прочной. Девушки очистили ее и усадили старика. Юноши приступили к тщательному осмотру хозяйства. Начали с развалин сараев и хлевов. Металлического там обнаружилось немало – ржавые ведра, лопаты и прочий инвентарь. Затем парни прошли в дом и продолжили поиски. Безрезультатно. В сенях и комнатах мало чего сохранилось: имущество давно растащили, простенькую мебель переломали и всюду оставили следы жизнедеятельности – теперь засохшие.

Оставалось осмотреть только чердак. Позвали со двора Юлю – самую легкую в команде. Подниматься по полусгнившей лестнице девушка не решилась – опасно. Но Коля с Сергеем легко подсадили Юлю в лаз, и та взобралась на чердак. Девушке передали металлоискатель. Хором предупредили:

– Ты там аккуратнее, не провались!

Несколько раз сверху раздавался треск, и юноши в доме уже готовились ловить кузину. Но доски все же выдержали. И вот через четверть часа сверху послышалось:

– Что-то нашла!

Юноши приняли у Юли металлоискатель и находку – мешок с тряпьем. Аккуратно опустили девушку с чердака. Все вместе вышли во двор и вытряхнули наземь содержимое мешка – изъеденные старые чулки, носки, белье и прочее тряпье. Моль тут же разлетелась в разные стороны.

А среди ветоши лежал длинный и узкий деревянный ящик. Когда его открыли, все дружно воскликнули:

– Ничего себе!

В тайнике действительно находился бебут – изогнутый кинжал длиной с полметра, в ножнах из прочной кожи, украшенной золотой и серебряной нитью и жемчугом. Рукоятка была выполнена из слоновой кости, а гарда позолочена. Узорную сталь клинка за век с лишним ржавчина не затронула. Очевидно, бебут изготовили из лучшего булата, самого дорогого. На рукоятке и ножнах сверкали таблички серебристого цвета с выгравированной надписью: «Поручику Бѣжину Глѣбу Владимировичу за заслуги пѣрѣдъ Отѣчествомъ. Импѣраторъ Николай Вторый». 

– Не потускнели, – с благоговением заметил Валерий. – Видимо, из платинового сплава, а не из серебра.

Бебут пошел по рукам. Все тщательно рассматривали драгоценную находку. А Кузьма Лукич только качал головой и повторял:

– Ну, ребята! Вот так молодцы!

Сделав круг, бебут вернулся к Валерию. Молодой человек объяснил Кузьме Лукичу, каков юридической статус находки. Кладом признаются зарытые или спрятанные ценности, собственник которых не установлен или утратил право собственности по закону. Бебут под это определение не попадает. Оружие было передано собственником на хранение другому лицу. Присутствующие здесь – представители законного наследника умершего собственника. Так что нужно будет поехать в администрацию района и оформить наградное оружие как находку, обнаруженную новыми собственниками.

– Мудрено, конечно, но там разберутся, – промолвил Кузьма Лукич.

Валерий еще раз тщательно осмотрел старинное оружие. А потом вдруг встал на колено перед Катюшей, и, держа бебут на вытянутых руках, с жаром произнес:

– Когда-то Глеб Бежин и Дарья Зотова обрели здесь свое счастье. Катя, дорогая, будь моей женой!

Девушка сразу покраснела и несколько секунд молчала. Потом тихо произнесла:

– Я согласна…

Все вокруг зааплодировали, а Юля даже всплакнула.

*

– Поисковая экспедиция плавно переросла в романтическое путешествие, – сказал Лев Федору. – Что ж, все к тому и шло.

– Значит, породнимся, – с удовлетворением ответил Федор. – Не будете возражать, если свадьбу устроим в особняке в Хвостах?

– Федя, шикарное предложение! – обрадовался Лев. – Детали мы уже с твоим брательником урегулируем. Но мне до свадьбы хотелось бы один должок отдать. Возможно, ты сумеешь помочь. Я только теперь после больницы окончательно отоспался и соображать по-прежнему начал. А то притормаживал слегка.

Лев подробно рассказал о краже ордена у врача и тяжело вздохнул:

– Не люблю, когда висяки остаются. Пусть я и не обещал Петру Дмитриевичу полного успеха, но все равно как-то некомфортно. А ты, может, к старшему Молокову подход знаешь…

– С Рудольфом я изредка общался – на всяких собраниях предпринимателей, – пояснил Федор. – Нормальный мужик. Ничего плохого про него не слышал. Разве что сынка разбаловал. Но, выходит, и Григорий – так? – за ум взялся. На врача учится.

– И не только, – заметил Лев. – Гниль в парне проросла. Все-таки упустил что-то батя в воспитании отпрыска… И надо бы вывести хитрого Гришу на чистую воду. Иначе такой врач в будущем много чего непотребного натворить сможет.

– Главное, ничего не доказать, только догадки, – произнес Федор. – Добро, ненавязчиво поспрашиваю тех, кто Молокова ближе знает. Возможно, всплывет что-то интересное.

Через несколько дней Федор рассказал Льву некоторые подробности из жизни семьи Молоковых. Гриша рос типичным мажором. Парень способный, но с ленцой. Любил развлекаться, а не трудиться. После школы два года никуда не поступал, жил на широкую ногу. И однажды отец урезал сыну расходы до минимума, но и то при условии поступления в вуз. Иначе – идти работать и жить на свою зарплату. Так Григорий стал студентом медицинского факультета.

– Что интересно, у Рудольфа есть двоюродный брат – Борис Сажин, – сообщил Федор. – По образованию – фармаколог. А в лихие, так сказать, девяностые водил компанию с весьма одиозными личностями. И несколько раз проходил свидетелем по делам об ОПГ.

– Теперь и я начинаю вспоминать, – сказал Лев. – Я тогда еще в милиции служил. Сам с Сажиным не сталкивался, но, говорили, скользкий тип. Я давно забыл уже эти дела – ты теперь напомнил.

– Сейчас Сажин очень даже респектабельный господин, – продолжил Федор. – Имеет приличную долю акций в одной аптечной сети, член совета директоров. При этом еще и коллекционер: собирает разные награды – от орденов до значков…

– Я так и чувствовал, что должен быть кто-то в этом роде! – воскликнул Лев. – Иначе зачем Грише так тщательно охотиться за орденом, да еще убирать исполнителя? Парню нужны деньги – не от папы, так от дяди двоюродного. Что ж, мы им можем кое-что предложить. Федя, если ты согласишься, есть план…

*

Валерий сидел в парке на скамье и невозмутимо смотрел на Волгу. Время от времени косился на аллею. И вот на дорожке показался коренастый молодой человек – да, тот самый Григорий, с которым договаривались в сети и по ватсапу. Подойдя к скамейке, Григорий осторожно осмотрелся и тоже сел. Валерий достал из сумки старый деревянный ящик и откинул крышку. Предупредил собеседника:

– Руками не трогать! Сам покажу.

Надел перчатки и аккуратно извлек из ящичка бебут. Вынул клинок из ножен и продемонстрировал Григорию со всех сторон. У студента загорелись глаза.

– И сколько ты хочешь? – поинтересовался потенциальный покупатель.

Валерий молча показал сумму на дисплее смартфона.

– Но цена ни в какие ворота! – возмутился Григорий. – Ты же говорил, что будет по-божески!

– А разве нет? – невозмутимо ответил Валерий, убирая оружие в ящичек. – Тогда ищи еще один такой же бебут, подешевле. А я найду другого покупателя, Угадай, у кого быстрее получится?

– Я подумаю… Мне нужно посоветоваться.

– У тебя ровно двое суток. Принимаю только наличность. Если послезавтра в пятнадцать ноль-ноль тебя не будет на этом месте, все наши договоренности теряют силу.

*

Через двое суток оба молодых человека подошли к скамейке в парке одновременно. К этому времени рядом появился новый пластиковый контейнер для мусора, правда, уже побывавший в переделке – с трещиной.

Участники сделки сели на скамейку, недружелюбно поглядывая друг на друга.

– Вот, принес, – буркнул Григорий, показывая небольшой чемоданчик.

Валерий продемонстрировал покупателю бебут, снова убрал тот в ящик и принял чемоданчик. Внутри лежали пачки с пятитысячными купюрами в банковской упаковке.

– Только без фокусов, Гриша! – предупредил Валерий.

Наугад вскрыл одну из пачек и принялся пересчитывать.

– Вы не в церкви, вас не обманут, – нервно процитировал великого комбинатора Григорий, вытирая выступивший на лбу пот.

Валерий, не поднимая голову на собеседника, взял следующую пачку и задумчиво произнес:

– А говоришь, не обманут… Кукла!

Григорий молниеносно выхватил из кармана шприц, замахнулся, но Валерий успел отпрянуть в сторону. А из мусорного контейнера уже выпрыгнул Лев и в мгновение ока оказался около злоумышленника. Сильная рука словно тисками сжала запястье студента-медика. Валерий мгновенно вернулся к скамье и помог будущему тестю скрутить Григория. Через несколько секунд на запястьях того щелкнули наручники.

– Ку-ку, Гриня! – со смехом сказал Лев голосом атамана Бурнаша, похлопывая обезвреженного преступника по плечу. – Между прочим, на камеру все записано. Мы не зря щелку в контейнере сделали. И резервная вебка на дереве. Это дядя Боря тебя научил не платить? Или твоя инициатива? Интересные в аптеке у дяди Бори лекарства, да? Можно и больного Дубцова, бывшего зека, к праотцам отправить. А можно и неуступчивого покупателя устранить… «Сердце, как хорошо, что ты такое», не так ли? В больнице тебе все сошло с рук, уже ничего не доказать. А вот теперь экспертиза разберется с содержимым шприца. И сядешь ты, Гриша, за покушение на убийство. А уж насколько дядя твой двоюродный здесь замаран, следствие разберется. Глядишь, опять только свидетелем пройдет. Он это умеет.

Ошеломленный Григорий молчал. И вдруг на брюках его начало расплываться мокрое пятно.

– Страшно стало, парень, да? – хмыкнул Лев. – С одним вирусом ты в больнице помогал бороться – честь тебе и хвала. Но сгубил тебя вирус стяжательства. Возомнил ты слишком много о себе. Мультик смотрел про самого-самого? Не говори, что умен – встретишь более умного. И так далее.

*

В ноябре, незадолго до свадьбы Катюши и Валерия, Лев узнал приятную новость: Петр Дмитриевич получил обратно свой орден, решением суда изъятый из коллекции Бориса Сажина.