В большом городе, почти миллионнике, в центральной больнице, на четвёртом этаже, в реанимации работали два дагестанца. Дагестанцев не так много, а врачей дагестанцев тем более. Это малочисленный народ. Но так случилось, что именно эти двое должны были встретиться именно здесь. По воле случая у них периодически совпадали смены. Это было не специально, случайно и неожиданно. Их ставили в разные смены, но человеческий фактор штука тяжёлая и аналитике не поддаётся. Врачи всегда приходят друг другу на замену. А иначе никак, ты не заменишь, потом тебе могут отказать. И эти двое опять, и опять вставали в одну смену.
Эти два дагестанца хоть и были земляками, но были из разных народностей, этнические народности в Дагестане насчитывают два десятка. Много это или мало знают сами дагестанцы. Нам это не интересно, мы не вдаёмся в подробности. Мы можем не понять.
Реанимация сложная структура по спасению людей, там все зависит не только от желания пациента жить, но и очень важен человеческий фактор. Если какие-то не лады у людей спасающих жизнь, то и пациенты могут отставать в способностях самоизлечения. Эта тонкая субстанция, как воздушный шарик мечется в облаках сознания. Ведь ни для кого не является секретом, то что пациент сам решает, вернуться или уйти. Кома, это некий слой между между, в коме ты еще помнишь ту, старую жизнь, проблемную и сложную. И видишь новую всю в цветах и необыкновенной красоте, или ужасе и пытках. И опять это зависит от пациента, как прожил жизнь свою, то и получишь в конце туннеля. И даже короли реанимации тоже рано или поздно становятся пациентами. Такова реалия жизни.
Аслан, так звали одного дагестанца, Максуд звали другого. Они не могли примириться, даже на работе, даже в реанимации. При виде друг друга в них разгоралось пламя. Потухнуть оно не могло. Стать полноценными им мешало что-то такое, такое огромное, уже назревшее. Которое давно уже должно было лопнуть, но это подпитывали старейшины. Читали послания предков и заставляли верить неразумную молодёжь, в какое-то правильное деление земли, про этнические сообщества. Которые не имеют права жить на этой или той плодородной земле, про убийства, кровную месть и ненависть. И неразумная молодёжь верила, она не могла не верить, это была их жизнь, их тайна, их судьба.
Они веками воевали меж собой. Убивали и завоёвывали. Поэтому были малочисленны. Если бы не этот фактор, то могло было быть все иначе.
Аслан родился в другой стране, про рознь и ненависть знал, но был далек от этого. Максуд был другим, он не переставал думать о бесправии своего народа, он был бунтарь по натуре. Аслан был добрый, Максуд был злой.
Об этом знали все, поэтому старались в одну смену их не ставить. Стоя над пациентом они вели жаркие споры, Максуд начинал, Аслан ему отвечал. И это невольно слышали все. Спорили они обо всем, бесконечно, и нудно. А пациенты, запертые в своём теле, слышали обрывки слов, гар, багар, гадар. И эти обрывки летели камнепадом в сосуд наполненном наполовину слизистой жидкостью, в которой плавал небольшой кусочек души человеческой. То, что осталось и еще теплится и пытается вырваться, но это получается не у всех. Их маленькая частичка ещё старается, барахтается, из последних сил пытается выбраться, но стенки сосуда неприступны, а горлышко узкое. И сверху доносятся звуки, что раздражают и так потерянную и слабую частичку души, способную сдаться. Сдаться в любую секунду. Но что-то их всё-таки гонит и направляет. Борьба идет серьёзная, кто-то выживет, а кто-то нет. Кто-то устал уже жить. А кто-то ещё не начинал и не желает пробовать. А у кого-то дела незавершённые не отпускают. Или обязанности кажутся превыше всего. Борьба каждый день.
Аслан и Максуд они понимают, что от них зависят жизни, но поделать ничего не могут. Они гонимые памятью предков, живут, так как могут. А это то что назрело и не лопнуло, подпитывается их ненавистью, и ненавистью многих и многих других соплеменников
Автор публикации
