Кораблик не хуже самолёта

 

Меня покалывало везде, где только можно.

Меня покалывало физически. Ледяные крупицы воздуха, под прикрытием тумана, беспощадно покусывали оголенную кожу на порванных колготках. С другой стороны, они хоть как-то заботились обо мне, подмораживая хлюпающий кровью нос.

На шестидесятом этаже нью-йоркские очень ранние огни зажигались убитыми офисными клерками. Яркие лучи насильно тянули нижнее и верхнее веко каждой утренней офисной пташки, пытаясь упереться в самую глубину зрачка. Они хотели заставить ее проснуться, осознать кое-что важное. Но пока, изо дня в день, такие пташки только просыпаются, но ничего не осознают, а при ярком свете жмурят болезненные глазки. Таких пташек целый город.

И в мои глаза тоже пытался ворваться острые свет прозрения. Но гораздо больнее было что-то осознавать. Поэтому я просто очень сильно их щурила. Как и все.

Так что, в душе тоже покалывало.

Я не одна сидела на мокром панельном выступе. Рядом со мной появлялись грустные, и исчезали счастливые, когда-то такие же одинокие ребята, изо дня в день. И только я всё сидела и сидела, ждала и ждала, когда прекратится это одиночество. Лишь мое глянцевое отражение в шестиметровом окне обманом спасало меня от тяготящего единения.

Да уж, в душе еще как покалывало.

Мне покалывало везде, где только можно.

Внизу, в реальном мире, в реальной жизни, прохожие, один за другим, словно под такт оркестра, наклонялись, чтобы поднять бумажные самолетики. Лимонные фары такси усиливали мощность, как только в поле зрения появлялись белые стайки. Шоферы выбегали из машин, дабы найти «тот самый» самолетик, и пассажиры ни сколько не ругались. Выпрыгивая из железок прямо в пестро-желтые лужи, они видели в водителях потенциальных конкурентов на мнимое счастье.

Каждый из них очень хотел спастись от самого себя. От самого себя, наедине со своим мозгом. От самого себя, наедине с собой настоящим.

Только, сколько б я раз не запускала свой самолетик, к нему никто не подходил. Заготовленные оригами уже синели от расплывшихся чернил, начинался мелкий дождь.

«Надо успеть! Мой номер телефона, так. Что еще? Напишу, что я ищу человека, которого можно будет любить. Ну, допустим, на этот раз я буду очень красивой..так, пишу..: «модельной внешности» ». Отражение в гигантском окне брезгливо поморщилось. Непонятно, в бликах виднелась моя настоящая пугающая внешность, или это всего-навсего мой придирчивый мозг настолько меня истязал перфекционизмом.

Синее нарисованное сердечко уже смазалось, его пронзила капельная грустинка. И дождь здесь уже был ни при чем.

Ладно. Пора запускать.

Самолетик закружил, выводя замечательные, геометрически-ровные петли. Его крылья подбивал ливень, но он упорно, вновь и вновь продолжал планировать. Яркая искра, отражающая нью-йоркские огни, рассекала холодный воздух…

Стоп! Состыковка. Полет завершен.

Стоп! Грубый башмак равнодушно прищемил самолетик. Ладно бы, сразу. Но я точно видела, он прочитал, и только потом расплющил меня.

Не сдаваться, упорствовать. Второй самолетик гласит: «Номер телефона. Очень хочу дружить! И внешность ничего, и душа, вроде, тоже…».

Самолетик закружил, выводя замечательные, геометрически-ровные петли. Его крылья подбивал ливень, но он упорно, вновь и вновь продолжал планировать. Яркая искра, отражающая нью-йоркские огни, рассекала холодный воздух.

Стоп! Состыковка. Полет завершен.

Стоп! Высокая стервозная шпилька равнодушно прибила самолетик. Ладно бы, сразу. Но я точно видела, она прочитала, и только потом проткнула меня.

Детали менялись, но, по сути, ничего не менялось. И так раз за разом.

Не сдаваться, упорствовать. Третий самолетик гласит: «Номер телефона. Хотя бы, просто познакомиться! Хоть и внешность так себе, и душа, вроде, тоже…». Дрожащая кисть каждый раз выводила буквы, все больше меня обесценивающие. Я чувствовала себя не такой, как все. Не такой – плохой. Не от мира сего, белой вороной. Еще чуть-чуть, и мне покажется, что я сумасшедшая.

«Мисс печалька, как твоя шиза? В таком одиночестве только и придумывать себе воображаемого друга», – после этих слов неожиданно появившийся обидчик гордо сложил оригами. Оно кричало о своей напыщенности и внешней красоте. Мне даже стало стыдно за свой простой, излишне естественный воздушный кораблик. Чистый и добрый.

Крыло его самолета было выкрашено в красный. Моей кровью. Нос все еще хлюпал. И его кулак был в тех же алых оттенках. Красивый, получился, цвет.

Обидчик, по-шакальи подвыв своим друзьям, запустил штук пять самолетиков. Его друзья тоже. И знакомые, и незнакомые (но я уверена, они б подружились, будь они знакомы) тоже запустили. Воздушные судна, подобно белой армии захватчиков, хищнически бросались вниз и втыкались в своих хозяев. Вот и «Грубый башмак» и «Стервозная шпилька» уже  осветили лица экранами смартфонов – открыли записные книжки в телефонах. С шестидесятого этажа мир был прекрасно виден. Туманистый дождь в разы увеличивал яркость светящихся ореолов.

Прохожие, кажется, записывали все номера, все, кроме моего.

О, черт! Как же мне хотелось бы быть такой же! Но у меня не получалось шутить как они, стебаться как они, любить темы такие, как любили они.

***

Вдруг, окно напротив зажглось ужасающе-ядерным светом и уперлось в мои глаза. Ослепительные лучи, отпрыгнув от мокрого крыла третьего самолетика, дернули веки в разные стороны, и…

каждый глаз мой смог проснуться, увидеть и осознать что-то очень большое,  настолько большое, что это пока не сформулировать. Но что-то важное. Очень важное.

Наконец-то.

В следующую секунду комок из помятого потенциального послания бросился вниз, и мне не важна уже была его судьба. Потому что я больше не являлась тем самолетиком, который ищет, хоть куда бы приткнуться. Хоть к кому бы приткнуться.

Зачем притыкаться туда, где не твое? Туда, где люди тебе не подходят, и ты им не подходишь? И нет, ты не плохой, ты – другой. И тебе нужна группа таких же других. И они в тебе нуждаются.

Пять минут в железной коробке, и лифт уже позади. Вхожу в магазин. Больше дерева, более надежного и крепкого, более натурального, чем фальшивая, легко мокнущая бумага. Суденышко будет максимально простым, без внешних приукрасов. Его основа уже все сказала, сама за себя.

***

Море – единое: и когда спокойное, и когда волны ссорятся друг с другом. Оно всегда одно целое, оно – не разлей вода. Сюда мне и надо.

Свежий бриз прочищал обкуренные выхлопами Нью-Йорка лёгкие. Листья бережно гладили мои щёки, травинки щекотали босые стопы. Мягкие руки солнца разглаживали морщинки и ласкали уставшие глаза. Даже в бессмысленных криках чаек можно было уловить по-своему красивую мелодию природы – ее естественное, прекрасное продолжение.

 

Едва мое судно начало спускаться на воду, меня окликнули.

Парень со слегка растрепанными волосами и расстегнутой рубахой приближался ко мне. Тело мое, почему-то съежилось. Несуществующая шерсть встала дыбом.

Юноша был все ближе и ближе, сердце требовало встать и убежать. Но разум понимал: сейчас или никогда. Секунда трусости может закрыть целую новую историю моей жизни.

– Привет.

Молчу.

– Не бойся меня.

Вопросительно молчу. Он заглянул в мои глаза, а я в его.  Цвета морской волны, они отражали еще и небо. После нескольких очень длинных секунд, он произнес, серьезно и заботливо:

– Мы все через это проходили. Не стоит бояться.

Удивляюсь.

– Кто мы? Нас же двое.

Теплая ладонь коснулась моих пальцев, сжала их крепче.

– Иногда надо просто подольше пройтись, чтоб открыть для себя кое-что новое в жизни, – произнес он.

Пыль полетела из-под быстро бегущих босых ног двух маленьких людей. Выше, выше, на самую макушку холма. Камушки, боясь уколоть и обидеть, огибали нас стороной.

У самой вершины он закрыл ладонями мои глаза. Вслепую я почувствовала тот момент, когда мы достигли пика. Солнечный свет пробивался сквозь веки, подсвечивая их оранжевым изнутри.

– Сейчас я уберу ладони. И тебе откроется кое-что. Готова?

– Да.

– Раз, два, три… Открывай.

…

Неужели это… тот самый, другой мир?

…

Сотни ребят, десятки деревянных кораблей. Они заполонили морские воды.

– А почему людей больше, чем кораблей?

– Потому что мы знакомимся сами, на берегу. А в знак крепкой и долгой дружбы, запускаем стойкие деревянные кораблики. Один кораблик, как и дружба, ответственность как минимум двух людей. Бывают и по три, и по четыре  «капитана» на одно судно. Здесь совсем не так, как с бумажными самолетиками.

Значит, он все-таки тогда все понял про меня…

 

Неожиданно,  ко мне в голову пришла идея. По привычке я должна была засмущаться, но вместо этого в душе плавно и тягуче растекалось спокойствие.

– Слушай, а, может, запустим.. мой? Вдвоём?

***

Две улыбки на лицах двух счастливых капитанов. Судно все больше сливалось с закатными мазками на горизонте розовеющего неба. Большому кораблю – большое плавание. Длинною в жизнь.