I
“…есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение и – вовремя сказанное, нужное слово.”
Светочке не нравилась своя жизнь. Она не чувствовала, не верила в свою жизнь. Сонными ладошками она растирала по утрам заспанное личико, и каждый раз замечало белую каёмку на безымянном пальчике. Каждое утро она смотрелась в зеркало и не понимала, красивая ли она или красивая очень.
По дороге на работу она всегда проходила под мостом. Там было темно, от шагов создавалось эхо, стены были расписаны в страшных вьющихся рисунках, и там обитали вонючие бомжи. Светочка отворачивалась, закрывала глаза и задерживала дыхание, когда там пробегала, – от этой мерзости у неё першило в горле, и первые полчаса на работе она не могла откашляться. А другой дороги не было.
Каждый день на учебе она пыталась понять, и ничто не укладывалось в её голове по полочкам. Она, как и все девочки, получала на бал меньше, чем мальчики, потому что преподавательница испытывала к ним негласную, но очевидную любовь. И ничего с этим сделать было нельзя, как бы они ни негодовали.
К вечеру, позднему, глухому, Светочка возвращалась в квартиру, где работал безумный бывший профессор, и от усталости обязательно чем-нибудь ударялась. То мизинцем, то локтем, то лбом. Всегда было больно и всегда проступала слеза.
Перед самым сном Светочкин день пробегал перед её глазами во всем своём многообразии и полноте чувств. Светочка всё это рассматривала, как фильм, и не понимала, была ли это вся её жизнь или только один день. И в безвыходной неопределённости на неё накатывал страх. Страх этот поселился в ней из-за одного желаемого и разрушившего её надежды момента. Вернее, не-момента.
***
Вечер был скучен.
Светочка не чувствовала, что в зале есть хоть один человек, с которым можно было бы хорошо поговорить. Вокруг было много полузнакомых, встреченных раз-другой на каких-то странных мероприятиях, после которых Светочка себя только спрашивала: “Вот зачем я туда пошла. Как меня угораздило туда пойти!”. И после эмоционально рассказывала о своём приключении подруге Маше, и они вместе смеялись. И выпивали.
По праву красивая девушка от скуки кусала трубочку от коктейля, иногда потягивала его, корчилась и смотрела с упоением, как в самом центре зала выступают семь пар первокурсников, кружившихся в вальсе. Ей хотелось бы быть на их месте; и она начала мечтать об этом, чтобы перебить тревожные, шелестящие мысли.
Неожиданно к её столику подошёл мужчина. Он был в простом, строгом смокинге. Его бабочка была ровно горизонтальна, ногти его блестели розовым блеском, а из-под пиджака выглядывали шахматные запонки. Они постояли пару минут за одним столиком в молчании. Светочка была ошарашена и испугана его появлением. И наконец он проговорил:
– Меня весь вечер терзает одна дилемма. Развейте же наконец мои сомнения. Вы либо – принцесса, либо – просто никого здесь на балу не знаете, отчего и стоите весь вечер одни.
Он говорил плавно, уверенно, не сбиваясь, и его баритонный голос звучал так всепоглощающе весомо, что не подчиниться ему не было никаких сил. Но только не сейчас, но только не так. И Светочка, выпрямившись и отойдя на полшажочка, парировала:
– Разрешение здесь только одно, и оно, по всей видимости, вашему скудному уму не под силу. – Светочка взяла невкусный коктейль и отпила чуточку, повернувшись в профиль. По её глазам, которые не смотрели в его сторону и не моргали, по её тонкой маленькой шейке, которая, как струна скрипки, напряженно застыла, было видно, что она хотела совсем не такого разворота событий.
– Вот и я так подумал, – сказал он ничуть не изменившимся голосом. – Я так и подумал, что такой принцессе, как вы, не под стать общение со всей этой шушерой вокруг. Пусть лошади ржут, пока графиня обучается езде.
Когда он договорил, Светочка повернулась и посмотрела в его изумрудно-зеленые глаза. Она не отводила от него взгляда целую минуту, и за эту минуту ей показалось, что нет человека ближе, нет человека роднее, нет того, кто её понимает всю, целиком и полностью.
Затем мужчина улыбнулся, блеснул своими крупными белыми зубами и забрал у неё коктейль. Сказал, что нельзя ей пить такой напиток, пока придворные все им не перетравятся. Он сказала ещё что-то замечательное, красивое, Светочка покраснела, застеснялась и пригнулась неловко на локоточках. Помолчали. Неожиданно после он вставил:
– Давай убежим.
Они вновь перебросились взглядами, и он понял, что Светочка только этого весь вечер и ждала. Из внутреннего кармана пиджака он достал картонную бумажку, выдвинул черно-золотую ручку и стал на ней что-то писать. Затем приблизился к её ушку, прошептал, что сейчас вернётся, и растворился.
Призрак ещё стоял перед глазами Светочки. Сердце её билось сильно, так, что пальчики её не слушались и непроизвольно постукивали по столу. Она взяла бумажку и прочитала: “Жди на улице, и твой ангел придёт к тебе”. И более всего её умилила подпись благородным именем “Grey”. Она не знала, что оно значит, видела его в первый раз, но верила, что это что-то благородное, аристократичное, красивое. Её догадку подтверждала размашистая тонкая роспись человека, уверенного и в себе, и в другом, и в другой. Она захватила сумочку, в гардеробе спеша накинула шубку и поторопилась на улицу.
Когда она достигла дороги и остановилась в ожидании, её обдало табачным дымом. Она стояла долго, ждала, томилась; а время всё шло и шло, гул веселья доносился из сияющих окон института – а его всё не было.
Светочка начала винить себя за глупость, наивность, за то, что в этом и есть все её проблемы, что она недостаточно прагматична, что до сих пор ведёт себя как маленькая глупая девочка.
Высоко на небе проступили крапинки звёзд; в самой вышине сияла круглая луна, которая отражалась в капельках слез на щеках Светочки.
Ветра не было, под ногами хлюпал мокрый снег, машины фарами-глазами разрежали темень.
Светочка от холода сунула руки в карман. Нащупала что-то бумажное, достала. Развернула мятую мокрую салфетку и увидела на ней растертую красную помаду. Вторая слеза не отразила уже луну.
А луна высоко на небе спряталась за туман.