Глава 1 Платон Пликарпович Гусев
Платон Поликарпович Гусев, окружной следователь по особо важным делам, опустив голову и заложив руки за спину, не спеша шёл по набережной. Иногда он останавливался, надувал щёки, шевелил усами и морщил нос. Постояв так немного, разворачивался и шёл в обратную сторону до следующей остановки. Платон Поликарпович думал. Вчера он получил дело об ограблении генерала Петра Ильича Ельникова, заместителя начальника окружного Инженерного управления. Дело на первый взгляд казалось простым, но уж слишком много в нём было разных заковык и странностей. Да и Август Генрихович, председатель окружного суда, лично знакомый с генералом, очень просил разобраться и по возможности «не выносить сор из избы».
Набережная находилась рядом со зданием окружного суда и по утрам была обычно малолюдной, поэтому он любил прогуляться по ней перед началом рабочего дня, особенно, когда брался за новое дело. Неторопливое, монотонное впечатывание шагов в мостовую помогал ему систематизировать обстоятельства дела, так сказать, разложить всё по полочкам.
«Итак, что мы имеем по существу дела, – мысленно задавал себе вопрос Платон Поликарпович, в такт шагов слегка покачивая головой. – По заявлению генерала Ельникова, злоумышленники проникли в его особняк, вскрыли сейф в кабинете и унесли часть хранившихся там денег, а также изумрудное колье с серьгами».
На этом факты заканчивались и начинались странности и вопросы. Почему взяли не все деньги и драгоценности? В сейфе, по мимо сбережений генерала, хранились ещё деньги от недавней продажи имения жены. Их не тронули, хотя сумма была достаточно крупная. Оставили и другие драгоценности генеральши. Например, весьма дорогие серьги с бриллиантами. На памяти Платона Поликарповича такого ещё не было. «Медвежатники» и «шнифера» обычно забирали из вскрытого сейфа всё, что имело хоть какую-нибудь ценность. «Что же это за вор такой стеснительный?» – думал Гусев, надувая щёки и медленно выпуская из них воздух. А в том, что ограбление провернул один человек он был уверен: от группы остались бы следы. «Если это неопытный, начинающий «медвежатник», то как он так ловко проник в особняк?» – задал себе следующий вопрос Платон Поликарпович. По словам генерала, сторож на ночь и в те дни, когда в доме никто не живёт, выпускает двух английских бульдогов. Собаки специальной выучки: таких не обманешь и не подкупишь. Да и территория для охраны вокруг здания небольшая.
Очень не понравился окружному следователю по особо важным делам тот факт, что дверные замки и рамы на окнах были целы, посторонним предметом, то бишь отмычкой, не открывались. Это наводило на неприятные мысли. И то, что сейф немецкой фирмы «Меллер» был не взломан, а открыт ключом, тоже ему очень не понравилось. Однако криминальный эксперт в своём заключении указал, что замок внутри всё же имеет несколько свежих царапин, характерных для попытки открытия специальными инструментами. «Что же это получается: «медвежатник» начал работать с замком, а потом у него вдруг появляется ключ от сейфа?» – спросил сам себя Гусев и поморщился, так как ответ на этот вопрос опять мог быть не в пользу семьи генерала.
А дальше шла главная «заковыка»: ключ от сейфа исчез вместе с деньгами. Генерал Ельников сначала не нашёл в укромном месте ключ, а то, что его обокрали, он обнаружил уже позже. Когда именно было совершено ограбление, точно не известно. По словам генерала, он отсутствовал дома почти три дня: ездил с проверкой в соседний уезд, где планировал пробыть неделю, но получилось вернуться раньше срока. Супруги его, Анны Прокофьевны, в это время тоже не было дома. Она в этот же день отправилась к дочери и собиралась пробыть там до его возвращения. Уезжая, генеральша на неделю отпустила слуг. Она так всегда делала, когда Ельниковы собирались выезжать на лето в загородную усадьбу, а это планировалось сделать по приезду генерала. Таким образом, три дня в доме никого не было, кроме сторожа. Сторож Матвей, старый вояка, прослуживший всю жизнь рядом с генералом, своей семьи не имел и жил тут же, в небольшой сторожке при особняке. Вообще-то старик был садовником, но попутно выполнял обязанности сторожа. Ельников даже слышать не хотел о том, что его Матвей, который у него в денщиках со времён учёбы в инженерном училище, может быть замешен в чём-то подобном. За него он ручался, как за себя. « Да… Пётр Ильич, – вздохнул Гусев, – а кто же поручится за вас? Уж очень всё смахивает на инсценировку ограбления. Похоже, что кто-то в вашем семействе не чист на руку».
Платон Поликарпович остановился, недовольно поморщился, снял котелок и вытер платком взмокший лоб. «Ещё только середина мая, а солнце уже больше недели печёт по-летнему. Девяти часов нет, а я уже весь взмок в сюртуке, – думал он, обмахиваясь шляпой. – Нужно позвонить домой и сказать Любаше, чтобы приготовила летний костюм. На обед заеду домой и переоденусь. А к генералу, пожалуй, после обеда съезжу. Надо самому всё посмотреть, да опросить домашних и прислугу. Сыскной дознаватель так обрадовался бросающейся в глаза очевидности, что у сторожа толком не взял показания. И осмотр проведён кое-как. Да, надо будет Серёжу взять с собой. Пусть с сейфа отпечатки пальцев возьмёт».
Окружной следователь по особо важным делам Платон Гусев любил чёткость и порядок. Не то чтобы он был зануда и педант, а просто не любил в делах разгильдяйства и небрежности. Поэтому неустанно требовал от уездных судебных следователей, агентов и дознавателей в сыскных отделениях документировать всё, что так или иначе имело отношение к процессу расследования. Платон Поликарпович любил повторять, что иногда малый волосок или пятнышко могут перевернуть всё с ног на голову и указать верный ход в раскрытии преступления.
Выпускник Императорского Московского университета Платон Поликарпович Гусев вот уже более двадцати лет служил в ведомстве Министерства юстиции. В 1909 году в чине надворного советника он был назначен следователем по особо важным делам окружного суда города N. За пять лет службы на этой должности ему удалось навести в окружном суде кое-какой порядок в ведении следственных дел. Особой гордостью его было то, что он добился введения в сыскных отделениях обязательной дактилоскопии задержанных. В результате чего удалось собрать небольшую картотеку отпечатков пальцев душегубов, воров и мошенников, промышлявших в их округе, что очень помогало в поиске преступников.
Платон Поликарпович в очередной раз остановился, достал из кармашка часы и, откинув на них крышку, покачал головой. Опаздывать он не любил, поэтому быстро зашагал к зданию суда.
Шумно выдыхая воздух и обмахиваясь шляпой, Гусев вошёл в свой кабинет. Его помощник и секретарь Алексей уже сидел за пишущей машинкой и бойко щёлкал по клавишам.
– Что-то лето в этом году слишком рано началось. Пока дошёл до суда весь взмок, – сказал Платон Поликарпович, вытирая платком остатки волос на затылке.
– Принеси-ка мне, Алёша, водички похолоднее, – сказал он, обращаясь к секретарю. – И за одно пригласи Потапова из сыска.
– Хорошо, Платон Поликарпович.
Гусев тяжело опустился в своё кресло и грустно вздохнул, глядя вслед худенькому Алёше, который, легко соскочив со стула, быстро вышел из кабинета. «Да… Платоша, а от твоей былой стройности остались только костюмы в гардеробе», – подумал он и опять вздохнул. В последнее время Гусев стал стремительно набирать вес, что его сильно огорчало. Вспомнив о том, что хотел позвонить жене, он поднял трубку и попросил соединить его с домашним номером.
Пока он разговаривал с Любовью Фёдоровной вернулся секретарь с целым графином холодной воды. От души напившись, Платон Поликарпович принялся за работу. В первую очередь он решил выяснить, нет ли за кем из семейства генерала грехов по части охранного отделения. Время было не спокойное, во всех слоях общества брожение. Люди, поддерживающие революционные идеи, находились и в высшем обществе. «Может кто из генеральской семьи решил таким хитрым способом профинансировать революционеров, – размышлял Гусев. – В Москве вон сын уважаемого человека, банкира, под видом проигрыша в карты регулярно передавал крупные суммы денег марксистам. Запрос я сейчас, конечно, пошлю, но без помощи Августа Генриховича здесь не обойтись. Не любит у нас охранка делиться своей информацией». Рассуждения Гусева прервал вошедший помощник начальника сыскного отделения Потапов.
– Вызывали? Платон Поликарпович?
– Да, Владимир Анисимович. У меня будет ряд поручений твоим агентам. Надо выяснить, не сдавал ли кто в скупку или под заклад изумрудное колье с серьгами, что недавно украли у генерала Ельникова. Так же меня интересует, нет ли у кого из семейства генерала карточных или иных долгов.
– Да здесь особо и выяснять ничего не надо. Шурин генерала Николай Костромин большой любитель азарта. То на бегах крупную сумму просадит, то в карты проиграется, – пробасил Потапов.
– Так, это хорошо. Но справки по остальным членам семьи всё-таки наведите. И выясните поподробнее про долги Костромина и где он сейчас находится. Допросить бы мне его надо.
– Будет сделано, Платон Поликарпович!
– Ещё, Владимир Анисимович, нужно узнать, кто был в курсе продажи имения Анны Прокофьевны Ельниковой, супруги генерала. Особенно меня интересует, была ли известна эта информация в воровской среде и не было ли какого заказа на это.
Гусев немного помолчал, положив ладони на папку с делом, потом хлопнул ими по ней и сказал:
– Ну, пока всё. Работайте. Да! Вот ещё что. Дай-ка мне сегодня твоего криминалиста Сергея Вавилова. Хочу после обеда съездить к генералу, сам всё посмотреть. Не нравится мне это ограбление. Уж очень всё странно и одновременно просто выглядит.
– Хорошо, Платон Поликарпович, – ответил Потапов и шутливо погрозил пальцем. – Эх! Испортите мне парня, господин следователь, своим особым отношением к нему.
– Не переживай! Серёжа мальчик умный, не испортится, – смеясь, сказал Гусев в ответ.
Криминальный эксперт Сергей Вавилов Серёжа, как его любовно называл Гусев, поступил на службу в сыскное отделение тоже пять лет назад. Он с энтузиазмом и азартом молодости помогал окружному следователю по особо важным делам вводить в полицейских отделениях дактилоскопию. Платону Поликарповичу нравилась дотошность и увлечённость, с которой работал этот молодой, но уже очень профессиональный криминалист, и он всегда брал его с собой на интересные дела.
Отдав пару распоряжений секретарю, Гусев углубился в материалы дела генерала Ельникова. «По словам генерала, казённых денег дома он никогда не хранил, но эти показания придётся проверять. И здесь, похоже, тоже потребуется помощь Августа Генриховича. Дело то щекотливое, касается члена высшего общества города, уважаемого человека – действовать надо аккуратно», – размышлял Платон Поликарпович, листая дело.
На столе звякнул телефон. Председатель окружного суда Август Генрихович Штольц решил сам узнать, как обстоят дела с расследованием ограбления генерала Ельникова. Сообщив, что возникла пара щекотливых моментов, Гусев отправился к нему с докладом.
Глава 2 Генерал Ельников
Генерал Пётр Ильич Ельников к пятидесяти годам жизни имел успешную военную карьеру и прочное положение в обществе. В городе с ним считались и уважали его. С подчинёнными он был сух и вежлив. В светской же компании любил блеснуть остроумием и начитанностью, но в лидеры и зачинатели никогда не рвался, предпочитая быть наблюдателем. Многие из коллег считали его за это высокомерным, но прощали ему его дворянский снобизм, так как человеком он был, в общем-то хорошим и добрым. Так, помимо своих двух дочерей, он вырастил и дал хорошее образование младшему брату супруги Коле, которого они в восьмилетнем возрасте забрали к себе после смерти родителей.
Дочерей он два года назад одну за другой удачно выданы замуж. Старшая сейчас жила в Петербурге, а младшая была пока в родном городе, но супруг её получил повышение по службе и благодаря хлопотам свояка ожидал перевода в столицу. Так что можно было сказать, что жизнь у Перта Ильича Ельникова складывалась удачно и размеренно катилась по накатанной дороге.
Однако в последнее время генерал, устав от бумажной волокиты Инженерного управления, стал задумываться об отставке. Военная служба уже не приносила былого удовольствия и даже начала тяготить. Силы и здоровье ещё были, поэтому ему хотелось испытать себя на новом поприще: заняться предпринимательством. Его приятель по Дворянскому собранию Клюквин покупал картонную фабрику и звал его в совладельцы. Фабрика продавалась с большой уступкой, но для её дальнейшей прибыльной работы нужно было купить новую бумагоделательную машину. Приятель, рассчитывая на долю Петра Ильича, даже уже начал вести переговоры с американцами на поставку новой линии. И тут как раз к стати, супруга генерала, Анна Прокофьевна, решилась продать своё имение, доставшееся ей от тётки. Доходов оно не приносило, одни расходы, и генерал давно предлагал его продать.
Анна Прокофьевна, услышав о желании мужа стать совладельцем картонной фабрики, была не то что недовольна, а просто пришла в ужас от этого. Её шокировало само слово «картон» в сочетании с их фамилией. А перспектива превратиться из генеральши в жену фабриканта просто пугала. Она заявила Петру Ильичу, что в обществе этого не поймут и будут смеяться над ней. На предложение Ельникова вложить деньги от продажи имения в фабрику, Анна Прокофьевна категорически отказалась. Не помогло даже его уверение в том, что через год вложенная сумма увеличится вдвое, а то и больше, и они станут богатыми людьми. В ответ супруга заявила, что это деньги её, и у неё на них есть свои планы. Вот это и выводило из себя Петра Ильича больше всего, так как он понимал, что деньги опять пойдут на оплату карточных долгов её любимого братца, который, несмотря на хорошую должность в губернском правлении, постоянно нуждался в деньгах. С конца пошлого года Пётр Ильич перестал оплачивать его долги, и Анна Прокофьевна использовала любую возможность дать денег своему Николеньке.
В день отъезда Ельникова с инспекцией в уездный гарнизон супруга пришла к нему в кабинет и потребовала выдать ей 5000 наличными. Пётр Ильич, попросив воздержаться от траты денег за имение, пока он не получит ссуду в банке, денег ей не дал. Между ними опять разразился скандал. Жена обвиняла генерала в чёрствости и бессердечии, в том, что ему наплевать на её чувства, и даже в том, что он хочет присвоить её деньги. Генерал, в свою очередь, упрекнул Анну Прокофьевну в дурном воспитании брата, в том, что она своей непомерной любовью избаловала его, и что так Николай никогда не научится жить самостоятельно. Не желая больше выслушивать жалобы и обвинения супруги, еле сдерживая клокотавшую внутри ярость, Пётр Ильич, схватив дорожный саквояж, торопливо спустился по лестнице и почти выбежал из дома. Генерал даже не стал дожидаться, когда кучер подаст коляску, а вышел за ограду и сел в проезжавшую мимо пролётку.
Немного успокоившись, он решил ехать не на вокзал, а к Полли. Однако, вспомнив, что у неё сегодня спектакль, велел извозчику разворачиваться. Два часа можно и в ресторане переждать.
С Полиной Андреевной Свирской, оперной дивой их губернского театра, Пётр Ильич познакомился прошлой осенью. Их купе оказались рядом, когда он возвращался из Петербурга. Бывая в опере, генерал всегда восхищался её хрустальным сопрано, а встретившись лично, был очарован обаянием этой молодой женщины. Её лукавые искорки карих глаз буквально свели его с ума.
Генерал Ельников, несмотря на возраст, мужчина был видный. Высокий, худощавый, с благородными чертами лица и офицерской выправкой, он всегда выглядел моложе своих лет. Даже рано поседевшие виски его не старили, а наоборот, придавали особый шарм. Женщины были к нему неравнодушны, но Пётр Ильич, в силу строгости характера и дворянского воспитания, был с ними сдержан. Интрижек не заводил, сводя всё к лёгкому флирту. С супругой генерал долгое время был счастлив в семейной жизни, но постепенно оба охладели, и сейчас каждый жил своими интересами. И вот, встретив молодую яркую женщину, он неожиданно для самого себя влюбился, буквально потерял голову. Полина Андреевна, женщина была свободная, весёлого нрава и на страсть его ответила взаимностью. Двадцатилетняя разница в возрасте её ничуть не пугала.
Для встреч со своей Полли Пётр Ильич отлучался из дома под видом деловых поездок в уезд или столицу. Когда же ему приходилось уезжать с реальной проверкой, то он, пробыв на месте 1-2 дня, оставлял своего заместителя Аркадия Петровича и возвращался назад, остаток дней проводя в обществе Полины Андреевны. Вот и в этот раз генерал, быстро оценив состояние дел по возведению нового укрепрайона, дал все нужные указания заместителю и отправился домой.
Ещё в поезде Пётр Ильич сокрушался по поводу того, что придётся заезжать домой: при жене он не смог взять из сейфа изумрудную полупарюру, что купил Полли на тридцатилетие. Подъезжая к дому, генерал надеялся, что Анна Прокофьевна, как всегда в период его отсутствия, гостит у дочери. Подойдя к кабинету, он удивился, что дверь не заперта, а потом вспомнил, что уехал в домашнем мундире с ключом в кармане. «Видимо, Анна Прокофьевна не нашла запасной, когда уезжала, а может быть, не захотела искать…» – подумал Пётр Ильич, вспомнив о ссоре с женой, и устало сел на диван. Генерал очень рассчитывал на деньги супруги. Ему не хотелось брать ссуду в банке, когда в доме было достаточно денег. И если Анна Прокофьевна по-прежнему будет упорствовать в своём нежелании вложить деньги в фабрику, то Пётр Ильич может подвести товарища. А это уже удар по репутации, чего генерал допустить не мог.
Решив пересчитать имеющуюся наличность, он подошёл к висевшему над столом портрету отца, где в специальном углублении в раме хранился ключ от сейфа. Пошарив рукой, ничего не нашёл. Удивился. Осторожно приподнял раму и заглянул внутрь. Ключа не было! Тут же возникла мысль, что его украли. Но потом, недовольно чертыхнувшись, подумал, что жена всё-таки его не послушалась и взяла деньги, забыв положить ключ на место. Сел за стол, раздумывая, что делать дальше. «К Полли ехать уже поздно. Она, должно быть, после спектакля сейчас с друзьями в каком-нибудь ресторане гуляет. Да и настроение пакостное, не до веселья… Ну, а с Анной Прокофьевной я завтра с утра разберусь. Что за выходка: ключ с собой забрать!» – раздражённо думал Ельников, всё больше погружаясь в мрачное настроение. Вдруг ему в голову пришла мысль, что жена могла забрала все свои деньги. Повернувшись к сейфу, заметил, что дверка неплотно прилегает. Удивился и подошёл к нему. Сейф был не заперт! Вне себя от возмущения дёрнул дверцу и обнаружил, что свёрток с деньгами за имение был на месте. Но не было колье! Пётр Ильич в начале ничего не понял и только когда заметил сильно уменьшившуюся стопку банкнот, до него дошло, что его ограбили.
Когда полиция проводила осмотр места происшествия, генерал почти не вникал в суть происходящего, рассеяно отвечая на вопросы сыскного дознавателя. Все мысли у него были о том, как выкрутиться из неловкого положения с Полли. «Колье нет, денег нет, а через три дня у Поленьки день рождения. Не может же он ей на тридцатилетие абы что подарить. Что же предпринять?» – напряжённо думал Пётр Ильич. «Да и с женой придётся объясняться по поводу колье с серьгами. Ну ладно, Анне Прокофьевне скажу, что хотел подарить на двадцатилетие совместной жизни. Чем-то придётся жертвовать… Может, она тогда посговорчивей будет и даст денег на фабрику. Хорошо бы… А то куда не кинь – везде клин. Но как быть с подарком для Полли… Придётся всё-таки брать ссуду в банке и везти Полину к ювелиру. Пускай сама выбирает». Погружённый в свои мысли, Ельников вначале не придал значения вопросу дознавателя о казённых деньгах: не хранил ли он их у себя. И только после вопросов о том, кто может подтвердить его отсутствие в городе, и настоятельной просьбе никуда не выезжать в ближайшее время, а также вернуться домой его супруге, генерал понял, что его подозревают в ограблении самого себя. Точнее, в инсценировке ограбления, так как следов взлома и проникновения в дом нигде не обнаружено, а сейф открыт своим ключом.
После отъезда полиции Пётр Ильич долгое время лежал в постели без сна. В его голову приходила одна мысль неприятнее другой. «Неужели Анна Прокофьевна опустилась до того, что решила ограбить своего мужа…» – ужасался генерал, ворочаясь с боку на бок. «Ведь только она знала, где лежит ключ от сейфа. И для чего такие фокусы с ограблением? Почему просто не взяла свои деньги, а забрала колье и мои деньги? Ничего не понимаю… Или это на зло мне? И это после всего, что я для них сделал… В голове не укладывается, что порядочная женщина, дворянка, на такое могла пойти! А может быть, она просто взяла ключ и отдала его потом Николаю? Или он вообще его у неё выкрал? Тогда понятно, почему пропали мои сбережения: он пожалел сестру. Господи! Это какой же позор на весь город будет, когда всё откроется!»
После мыслей об ограблении генерал начал корить себя в поспешности. «Ну почему я так поторопился с вызовом полиции. Почему не позвонил дочери и не поговорил с женой, когда не нашёл ключ. Может быть, утрясли бы всё миром, без обнародования. А сейчас не обойтись без суда… Придётся взятки давать. Снова деньги… Везде деньги, будь они не ладны! Да ещё это следствие. Начнут интересоваться в управлении, куда я ездил, да на сколько дней. Вскроются мои маленькие хитрости, то, что я манкирую своими обязанностями. Тут и связь моя с Полиной Андреевной может всплыть. Опять всё нехорошо получается. О-хо-хо-хо-хо! Надо будет завтра с утра дать телеграмму Аркадию Петровичу, чтобы не выдавал меня. А уж по приезду придётся его отблагодарить, денег дать. Господи! Прости меня за грехи мои тяжкие!» Пётр Ильич перекрестился и подумал, что в церкви с Пасхи не был.
Утром генерал проснулся в девятом часу. Разбитый, с больной головой и мешками под глазами, которые не скрыло даже надетое пенсне. Торопливо оделся и, дав распоряжение сторожу Матвею вызвать всех слуг назад, пошёл в почтовое отделение, что находилось в соседнем квартале. От утренней прохлады на улице уже не осталось и следа, так что прогулка не принесла ему ожидаемой бодрости.
На почте он, немного подумав, написал на бланке: «Прошу сообщить интересующимся, что отбыл раньше срока по семейным обстоятельствам». Потом смял листок и написал по новой: «Прошу срочно сообщить начальнику управления, интересующимся, что отбыл раньше срока по семейным обстоятельствам. Жена телеграфировала, что больна. Буду очень признателен».
Отправив телеграмму, Пётр Ильич сел в пролётку и поехал к дочери для разговора с женой.
Глава 3 Анна Прокофьевна Ельникова
Анна Прокофьевна любила почитать на ночь и по обычаю своему вставала поздно. Но сегодня проснулась рано и лежала в постели, раздумывая, что делать с братом. «Он скоро совсем опустится на дно. После того, как Пётр Ильич отказал ему в деньгах, он как с цепи сорвался. Словно назло всё делает. Связался с этой кафешантанной певичкой. Кутит днями и ночами. Так и места своего лишится. Держат только из-за Петра, а так бы, наверно, уже давно выставили за дверь. Ох! Что же мне с ним делать… А какую ему невесту Надин в Петербурге нашла. Приданое умопомрачительное! И согласна была идти за него. Так нет же, стара, да нехороша ему. Ох! С его ли долгами разборчивым быть… Ведь опять в ногах валялся, просил помочь. Божился, что за ум возьмётся… Что же делать? Где искать Николеньку. Третий день дома нет. Как бы чего плохого с собой не сделал».
Анна Прокофьевна горестно вздыхала, глядя в потолок. Ей было вдвойне тревожно за Николая, так как она чувствовала свою вину в его дурном характере и неумении жить. Коля был поздним ребёнком и рано остался без родителей. Заменив ему мать, Анна Прокофьевна всегда жалела брата и баловала его, стараясь угодить. Корила мужа за строгость к её Николеньке. Пётр Ильич же со временем совсем перестал вмешиваться в воспитание шурина, предоставив жене разбираться с его проделками и капризами. Окончив кадетский корпус, Николай на отрез отказался быть военным и поступил в университет на юридический факультет. Кое-как отучившись, он год провёл в праздном безделии, пока генерал не устроил его на должность младшего советника в распорядительное отделение губернского правления. Однако Николай по-прежнему продолжал жить, руководствуясь своими желаниями и капризами, во всём рассчитывая на помощь и защиту старшей сестры. Не умея и не желая себя ограничивать, он, ещё в университете увлёкшись картами, начал проигрывать крупные суммы денег. Анна, переживая за брата из-за долгов, втайне от супруга частенько отдавала ему свою часть выручки с доходного дома, в который она, по совету Петра Ильича вложила их наследство от родителей. Однако Николенька, нисколько не смущаясь, проматывал и эти деньги.
Погружённая в свои невесёлые думы, Анна Прокофьевна неожиданно услышала приглушённый голос мужа, раздававшийся снизу, и удивилась. Не поверив своим ушам, быстро накинула пеньюар и вышла из комнаты посмотреть. Внизу, в гостиной стоял генерал собственной персоной и требовал от горничной разбудить супругу.
– Петр Ильич? Вы как здесь оказались? Что-то случилось? – встревоженно спросила Анна Прокофьевна, спускаясь по лестнице.
– А, матушка, проснулась! Живо собирайся, мы едем домой, – холодно произнёс генерал.
– Но что стряслось? Пётр?
– Объяснимся дома, а сейчас поторопись. Да! Прикажи подать чаю. Пока ты собираешься, я перекушу немного: со вчерашнего дня крошки во рту не было.
Зная характер мужа, что в таком «ледяном» состоянии с ним бесполезно спорить, она пошла в комнату одеваться.
– Папа? – удивилась вошедшая в гостиную Софья. – Ты же должен быть в отъезде. Что-то случилось?
– Случилось. Но об этом мы, дочка, поговорим потом, – вздохнув, ответил ей Пётр Ильич и с жадностью накинулся на принесённый ему завтрак.
– Но может быть, мы все вместе позавтракаем? – спросила удивлённая Софья.
На что получила ответ, что чаи гонять они в следующий раз будут, а сейчас им нужно поторопиться домой. Что он потом всё объяснит.
Вскоре на лестнице показалась Анна Прокофьевна и, молча поцеловав дочь, пошла к выходу. Следом за ней так же молча вышел генерал. В пролётке они тоже ехали, не проронив ни слова.
«Что же могло произойти? Никогда не видела Петра таким суровым. Неужели что-то произошло с Николенькой? Нет… Он, скорее всего, опять что-то натворил. То-то муж так холоден и неразговорчив. Но что такого ужасного мог совершить Николай, что мужа вызвали из уезда? Господи! Ведь предупреждала я его, что отношения с этой певичкой до добра не доведут… Нет, надо срочно его женить. Может быть, тогда посерьёзнеет, за ум возьмётся… Ох! Он точно попал в какую-то нехорошую историю и скрывается. Ах! Ему, наверно, угрожают! Где же его теперь искать?» – озабоченно думала Анна Прокофьевна, глядя из пролётки на мелькающие дома.
Наконец они подъехали к дому. Пётр Ильич вышел из пролётки и, подавая руку супруге, сухо произнёс:
– Поднимемся в мой кабинет.
– Что, в конце концов, произошло? Пётр! Ты мне скажешь или нет! – потеряв терпение, возмущённо воскликнула Анна Прокофьевна.
– Сейчас сама всё увидишь, – коротко ответил муж.
Войдя в дом, она обратила внимание, что портьеры на окнах все сдвинуты в разные стороны, кресла стоят криво, а на полу местами кучки песка и отпечатки обуви. На её вопрос: «Почему у нас такой беспорядок и везде натоптано» генерал только посмотрел удивлённо и хмыкнул.
Когда они поднялись на второй этаж и подошли к кабинету, Пётр Ильич открыл дверь и, демонстративно взмахнув рукой, пригласил жену войти. Анна Прокофьевна удивилась ещё большему беспорядку и испуганно спросила:
– Что здесь произошло?
На что супруг, сложив руки на груди, раздражённо ответил:
– А это вы, сударыня, расскажите, что за цирк здесь устроили в моё отсутствие.
– Я? – удивлению Анны Прокофьевны не было предела. – Пётр, с тобой всё в порядке? Ты какие-то странные вещи говоришь.
Ельников подошёл к сейфу и откинул дверку.
– Я просто восхищён твоим самообладанием и актёрством, Анна. Двадцать лет прожил с тобой и даже представить не мог, как низко ты можешь пасть ради своего братца.
Анна Прокофьевна схватилась руками за виски и замотала головой.
– Пётр! О чём ты? Я ничего не понимаю! Объясни же, наконец, что происходит! Иначе я сойду с ума.
Генерал задумчиво посмотрел на жену, вздохнул и сказал:
– Меня ограбили. Вчера здесь была полиция. Всё обшарили и сказали, что следов проникновения в дом нет, а сейф открыт родным ключом. Меня собираются обвинить в инсценировке ограбления. Где хранился ключ, знала только ты. Вот и объясни, что здесь произошло.
Анна Прокофьевна, ахнув и прижав руки к груди, попятилась назад и рухнула на диван. Какое-то время она молча сидела, изумлённо глядя на мужа. Потом очнулась и деревянным голосом произнесла:
– И ты думаешь, что это сделала я?
– А что мне прикажете делать?! О ключе знала только ты! Да, не скрою, я вначале подумал на тебя, Анна, когда не нашёл ключ. Решил, что ты захотела взять свои деньги и потом забыла положить его на место. Но твои деньги за имение не тронуты! Взяли только мои и изумрудное колье с серьгами, что я купил тебе на 20 лет совместной жизни. Сейчас я думаю на Николая. Что он или выкрал у тебя ключ, или ты сама его ему отдала.
Анна Прокофьевна сидела, закрыв глаза, а слёзы тонкими струйками стекали по щекам. Она вспомнила слова Николая, которые он в сердцах сказал, услышав, что Пётр Ильич не дал ей денег: «Вам же будет хуже. Вы ещё пожалеете об этом».
«Нет… Нет… Он не мог так поступить с нами. Пётр заявил в полицию… Его будет искать полиция! О Боже! Что делать? Надо просить мужа, чтобы он сказал, что деньги нашлись, что произошло недоразумение…» – эти мысли вихрем пронеслись в её голове, пока она пыталась осознать произошедшее.
– Анна, скажи честно, ты забирала ключ с собой? – строго спросил генерал.
– Что ты, Пётр! Я и сейф то без твоего разрешения никогда не открывала. А тем более ключ с собой забирать. Я не верю, что это мог сделать Николай… Это воры забрались и сами нашли ключ!
– Мне бы тоже так хотелось верить, но полиция считает по-другому. Да и воры бы все деньги и драгоценности забрали, – устало сказал Пётр Ильич и сел рядом с женой, взяв её за руку.
– Ты хочешь сказать, что Николенька тайком забрался в кабинет и нашёл ключ?
– Ох! Аннушка! Я уже ничего не понимаю.
Генерал снял пенсне, потёр глаза и, надев его вновь, ледяным тоном сказал:
– Про Николая я ничего не говорил полиции. Ты знаешь, где он? Пусть вернёт украденное, пока его не начала искать полиция. Может, удастся всё замять.
Анна Прокофьевна стукнула кулачком по дивану и с отчаянием произнесла:
– Я не знаю, где он! Его уже три дня нет дома. Я даже посылала горничную к этой певичке из кафе-шантана. Его наверно преследуют из-за долга, и он скрывается где-то. Боже! – воскликнула она и прижала ладони к щекам. – Что будет? Как его найти?
– Я вот одного не понимаю: зачем он забрал ключ от сейфа? – задумчиво произнёс генерал и добавил: – Да и как он попал в дом? Матвей божится, что не слышал никакого шума, что никто не пытался влезть. Да и собаки никого бы не пропустили.
У Анны Прокофьевны перехватило дыхание, и она замерла от пришедшей на ум мысли: «Ах! Боже мой! Как нехорошо получается. Надо срочно сказать Матвею, чтобы не говорил полиции, да и Петру, что я приходила домой на следующий день».
Продолжение следует…
Ключ
Автор публикации
