Катя

– А почему ты стал таким?

– Почему люди такие, а не иные? На это трудно ответить. Почему кто-то любит сыр, а кто-то нет? Ты любишь сыр? Миссис Джонс, моя домработница, оставила на ужин…

 

E.L. James

Fifty Shades of Grey

2011

 

1.

Она любила отца, хотя росла и воспитывалась без него. Удивительно, но во всем он был просто замечательным человеком. Успехи в неблагодарной профессии учителя позволили уехать за рубеж, а если точнее – за океан. Там он встал на ноги, завел новую семью, купил машину, выплатил ипотеку за дом. Две мировые сверхдержавы признавали его идеальным гражданином, а многие женщины – хотя и заочно – идеальным мужем. Не пил, не курил, как всякий добряк был склонен к полноте, как всякий интеллигент – носил очки.

Она не была красивой. В детстве, как и он, носила очки, но для мужчин была притягательной и интересной. Легкой в общении, движениях, танце, стремлениях, планах. Необременительные отношения ее не обременяли, как и необременительная работа. Филологическое образование даже без постоянного трудоустройства давало хлеб – переводы, экскурсии, репетиторство. А еще она могла сказать так, что у мужчин опускались не только руки. Да у каких мужчин! Однажды в сильном угаре после бессонной ночи, а может и трех, какие бывают только в юности, она с приятелем сидела на бордюрном камне, наблюдая, как трудовые резервы направляются к местам трудовой доблести. Созерцающая в духе Платона молодая чета привлекла внимание сотрудников патрульно-постовой службы.

-Знаете, – неожиданно с высока ответила сержанту нечесаная девушка, томно глядя подведенными глазами декадентки из арт-кабаре «Бродячая собака» – если бы здесь были скамейки, мы, безусловно, сидели бы на них…

К вящему удивлению ее спутника, уже подготовившегося к посещению камеры для административно задержанных, страж порядка не нашелся, что ответить, и удалился.

С отцом она созванивалась каждый день. Если бы они не жили на разных берегах Атлантического океана, могло показаться, что это не отношения папы и дочки.

 

2.

Однажды, когда папы уже не было, в нашу квартиру вошел мужчина. Ему никто не открывал дверь, он просто появился из темноты в неосвещенной прихожей. Высокий, плотный, лысый, в хорошо сидящем черном костюме. Я стояла в теплом круге света от желтого абажура люстры в дверях своей, последней комнаты в квартире. Он не отрываясь смотрел прямо на меня. В руках у него ничего не было. Не было до тех пор, пока я не подумала, что у него может быть пистолет. В следующую секунду большой пистолет из гангстерских фильмов оказался у вошедшего в правой руке. На этот страх из своей комнаты слева вышла бабушка. Мужчина выстрелил в нее не глядя. Та, вскрикнув, гулко упала на пол.  Из кухни справа вышла мама, экспрессивно говоря что-то нравоучительное вошедшему. Тот не оборачиваясь выстрелил маме в голову. Голова изнутри оказалась такой же как у моих кукол: гладкой, из тонкой розовой пластмассы с дырочками, через которые вплетены искусственные волосы. Отверстие в маминой голове оказалось небольшим, ее можно просто заткнуть носовым платочком. Никак не отреагировав, мужчина молча приближался. В поисках защиты я посмотрела по сторонам, но увидела только свои игрушки. Вот, если бы папа был дома…

Я открыла глаза в своей постели в непроницаемо темной комнате. Прислушалась. Где-то в квартире чуть слышно заскрипел пол. Послышался шорох и какой-то приглушенный металлический лязг. «Это он! Я точно знаю!» – пронеслось в голове.

Сделалось жарко, а потом холодно, руки стали холодными и одеревенели. Слух обострился. Свое сопящее дыхание стало очень громким. Вот ведь! Он же услышит и вернется! Звуки больше не повторялись. Надо выйти и посмотреть! Если он уже ушел, я вызову милицию!

В большой комнате тоже темно. На разложенном диване спала мама. Ее лоб был теплым, она дышала.

-Что ты, Катя?! – от прикосновения мама проснулась. – Что случилось?!

Она обняла свою плачущую дочку.

-Там – он! Он! Ходит и скрипит!

-Кто? Там никого нет! – мама зажгла свет, отвела Катю обратно в комнату и уложила в кровать.

-Мама, мне страшно, я его боюсь!

-Кого у нас дома бояться? Не бойся, никого плохого нет! Ложись. Где Гоша? – она уложила рядом с дочкой большую добродушную плюшевую обезьяну, которую подарил папа. – Ну, вдвоем с Гошей ведь не страшно?

Мама выключила свет и закрыла дверь.

-Страшно… – проговорила Катя, прижавшись к Гоше. Плюшевая ткань впитывала соленые капельки.

 

3.

-Не бойся, маленький! – Катя погладила крошечного серенького котёнка, забившегося в угол лестничной площадки. – Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Ты, наверное, замерз? А кушать хочешь? Не бойся… Я тоже боюсь… Его. Она большой, страшный и сильный. Давай вместе бояться. Ты ведь видишь в темноте? Главное в темноте, днем он не придет, понимаешь?

-Катя, что ты тут делаешь? – спросила бабушка. – А ну, иди домой!

-Бабушка, давай его возьмем! Он будет с нами жить!

-Ишь, что выдумала! А ну! Марш! – бабушка исчезла за дверью, не закрывая ее.

-Пойдем, скорей, я тебя спрячу! У меня тебе будет хорошо! Я как раз молоко не люблю… Только тихо, чтобы бабушка не заметила…

За обедом Катя, к удивлению бабушки, быстро поела и улизнула к себе в комнату. Пришедшая мама, приоткрыв дверь наблюдала за увлеченно разговаривающей с кем-то дочкой.

-Ты не бойся, это Гоша. Он хороший, мне его папа купил. Мы всегда с ним. А тот приходит только ночью, когда темно. Садится на стул, кресло или трогает стол, пианино…

 

4.

-Ты чего, Катюха? Надо заканчивать, да и бар закрывается, завтра к первой паре! Семиотика…

Видимо, все отразилось на лице. Надо быть сдержаннее. Как тут объяснишь! Мама уехала к заболевшей бабушке в Свердловск, а я одна с детства боюсь ночевать. Страшно просто по любому поводу! Бред всякий – боюсь, что сосед может выломать дверь или в окно заберутся какие-нибудь таджики… Ложусь спать – включаю сериал на «ноуте» или наушники с музыкой, дверь открываю, оставляю на всю ночь свет в коридоре… Ужас, паранойя! В зале включенный телевизор, если его выключишь он как-то подозрительно пощелкивает; летом здорово – кондиционер, он монотонно гудит, так не прислушиваешься к окружающим звукам, да и словно гипнотизирует, засыпаешь… Шторы на окнах в спальне специально не вешаю, только тюль. Зимой хорошо – близко фонарь, в комнате полумрак, не темнота… Аквариум завела, он гудит, шорохов не слышишь…

-С тобой все нормально?

Как же, нормально! Скажи тебе, что я уже от двух таблеток снотворного не засыпаю! В неосвещенной квартире боюсь открытого черного дверного проема, ведь ночью откуда можно выйти… Свет даже в ванной не выключаю! Ах, да что ты поймешь! Вот, Барсик, пусть не понимал, но помогал… А без него уже пару раз слышалось, что кто-то зовёт меня или говорит! Мебель опять поскрипывает, очень громко и отчётливо, также как я сажусь на нее или облокачиваюсь! Мрак! Все зеркала завесила, боюсь, и все тут! Валерьянка или пустырник для меня «дохлый номер»! К врачам ходила, фенозепам отпила… Да что толку от лекарств, если в зале свет сам включился посреди ночи! Думаю – точно он забрался в квартиру, теперь все… Едва не умерла, как сердце не остановилось – не знаю… Лицо то краснеет, то бледнеет, по шее, груди, спине, плечам жуткие красные нервные пятна, сливающиеся в общую массу, руки ледяные, просто как «мраморные», глаз дёргается и стреляет, давление голову спирает… А недавно ночами казаться стало, что кто-то ходит по дому, трогает меня за руки, грудь, а последний раз он подошел, навалился на меня и душил… Глаза открыла в ужасе, вокруг никого, начала дышать, словно из-под воды вынырнула…

 

5.

Мы обычно о чем-то разговаривали после занятий. О результатах, об оплате, графике. Смеялись. Он как-то в шутку спросил:

-Есть ли ухажёр?

А я ему также в тон:

-У меня, знаете ли, муж и двое детей!

И из-за этого шутливого тона осталась неясность: всерьез ли он спрашивал? Всерьез ли я ответила? Флирт это такая штука: мастерство оставить лазейку.

Я не сразу поняла, что на него женское обаяние не действует. Он что-то предложил, я отказалась, да еще что-то пошутила об этом.

-Нет-нет, это не правильно, – проговорил он, крепко взяв меня за руку, – подумайте…

Только тут я посмотрела в эти неподвижные, ледяные глаза и поняла, что попалась – этому человеку не отказывают. Дело не в простом произнесении слова: «Нет!». Это было ощущение неизбежной фатальности, которое приходит во сне. В таких снах как ни сопротивляйся, тебя все равно догонят, схватят и… Ты проснешься от ужаса со счастливым ощущением, что это всего лишь сон. А он – не сон. Он непробиваемый, как бетонный монолит, как подземелье бомбоубежища, его ядерной бомбой не возьмешь, туда даже радиация не проникает. Кричи, не кричи – никто не придет, не услышит.

Смотрю на него, он мне говорит, я слышу, а ответить не могу, язык будто одеревенел. Мысли словно замороженные. Вопросы-то!

-Подбросить до дома? –  когда такси вызывала.

-Поужинаем? – когда очень хотелось домой.

– Город показать? – когда до ужаса не хотелось его видеть.

 

6.

При знакомстве она мне не понравилась. Я даже выдохнул – жены не было уже полгода, посматривал как направо, так и налево. Дочке нужен был репетитор по английскому языку, с женщиной девчонке проще. Созвонились, по разговору какого-то образа не сложилось. В квартиру вошла весьма бесцветная натура, худенькая, бледненькая, мальчиковой внешности в длинном пальто цвета мокрого асфальта. «Это – женщина? – спросил я сам себя и тут же ответил. – Нет!». У женщины должна быть фигура, а тут…

-Здравствуйте, я – Екатерина, – сказала она как-то легко и просто. –Филолог по профессии, закончила факультет межкультурных коммуникаций, работала гидом, жила в Америке и Испании…

Слишком просто. Каждая женщина, разговаривая с мужчиной, будто смотрится в зеркало, красуется, а эта – нет. Пальто на вешалку, книги под мышку и заниматься. Так каждый раз: «Здравствуйте, Владимир! До свидания, Владимир!». Пусть я не мальчик, но все же не урод, слежу за собой, состоявшийся, успешный, а тут, вроде как пустое место. Не то, что в глаза, даже в мою сторону не смотрит, опустит взгляд куда-то вправо и вниз, правой рукой волосы за ухо закинет и шмыг в комнату дочери. Стал присматриваться, у меня таких не было, неярких. Мне интересно стало – есть у нее кто? Или она «училка-зубрилка», «синий чулок»? Пару раз пытался подойти, заговорить, однажды в ресторан пригласил, она – ноль внимания. Это же видно, что женщине приятны знаки внимая, даже если она их не принимает. А эта – внимания не обращает. Словно я вообще не существую. Первые мысли о ней как о женщине мне пришли после фильма «Пианистка» по роману Эльфриды Елинек. Мучительное, отравленное, просто отвратительное зрелище на фоне бессмертной классической музыки. Словно что-то скользкое и липкое вылили на поверхность старинного отлично отполированного и прекрасно звучащего рояля. Когда жены уже не было, я как-то стал смотреть подобные «психологические» фильмы. В них оказалась своя притягательность. В том фильме есть несколько сцен, где героиня замещает половые отношения черти чем. Тогда я испытал к ней даже не жалость, а унижающее, животное презрение. Я сразу понял – это про нее. Все эти слова про мужа и детей – ерунда. Она просто неудовлетворенное дерево. Ужасное дело – современные медиа! Они страшно расширяют сферу желаемого, приближая его, визуализируя, делая зримым, практически осязаемым! Ты оказываешься за горизонтом возможностей, за чертой, куда еще вчера или минуту назад не собирался проникнуть, даже не подозревал о той или иной области человеческих проявлений. Сначала мысли приходят в виде отдаленного дуновения ветра, без какого-либо намека на их реальное воплощение, но затем ты возвращаешься к ним снова и снова. Потом уже невозможно выбросить придуманные самим собой образы из головы. Обдумывать возможное – этот процесс начинает доставлять тебе удовольствие, а затем этого становится мало – ты хочешь получить желаемое и теперь ни перед чем не отступишь. Особенно, когда допускаешь принуждение, причинение боли партнеру… Не так, кончено, как сосед – весь дом слышал, как он жену и сына по пьянке избил! Хотя почему допускаешь? Они сами этого хотят, им нравится, они тебе это позволяют. Сознательно. Добровольно. Именно тебе. Еще ты уверен, что в силу своей ущербности, они обязаны безропотно подчиниться и с благодарностью все вынести. Теперь все это даже не кажется: мечты настолько часто повторены в сознании, что они становятся воспоминаниями о еще не произошедшем. Вот, тогда, когда она отбрасывала в разговоре правой рукой волосы за ухо, я перехватил ее руку. Она покорно опустила лицо вниз, не сопротивляясь моим действиям. Напротив, она поддалась им, желая продолжения, как плывущая лодка, подхваченная сильным течением полноводной быстрой реки.

 

7.

Что-то нашло на меня и на него. Я, попрощавшись, вышла из комнаты, где оставалась его дочь, и зашагала к выходу из квартиры. Он вышел из кухни, оказавшись у меня на дороге. Я почувствовала, что он специально преградил мне путь.

-Можно на минуту, хотел бы переговорить…

Я шагнула в кухню, внутреннее отчего-то опасаясь подставлять ему спину.

-Есть проблема с оплатой, – говорил он своим не терпящим возражения голосом, – Сбербанк@Online не открывает окно для ввода разового пароля или появляется надпись: «Произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте зайти позднее, наши специалисты уже разбираются с данной проблемой» …

«Какая ерунда!» – я выдохнула и тут же расслабилась.

Все напряжение ситуации в мгновение куда-то улетучилось. Я что-то начала говорить и почувствовала его сильные руки, сжавшие мои предплечья. Прилив жара, волна которого прошла по всему телу, сухость во рту, моментальный озноб, холод в пальцах рук и ног. Голова закружилась. Казалось, я перестала дышать и слышать, а только видела все словно со стороны, в замедленном темпе. Он развернул меня к себе, стал целовать, его губы шевелились, он что-то говорил, но я не слышала слов – в ушах стоял равномерный тихий гул. Эта отстраненность происходящего и тишина придавали всему жуткий оттенок нереальности. Как куклу он положил меня спиной на стол, продолжая целовать, стал гладить, руки проникли под одежду, стали стаскивать ее. Восприятие исказилось, казалось мои вещи сделаны не из ткани, а из противно скрипящей прозрачной упаковочной пленки. Он наклонился ко мне, продолжая шевелить губами в абсолютной тишине. Его голова закрыла потолочный светильник, и тут я узнала его. Это был он! Он! Тот, который пришел тогда ночью в мою комнату! Тот, который убил маму и бабушку! Эмоции горячим импульсом разлились по всему телу, которое напряглось будто от удара электрического тока. Я закричала, и крик полный не испуга, а ярости и готовности до конца сражаться с врагом, еще больше воодушевил меня. Что есть силы раскрытой ладонью одной руки я ударила его по лицу, а потом согнув пальцы рванула вниз. Пуговицы его рубашки отрывались и медленно одна за другой отлетали куда-то в сторону. На открывшейся коже шеи и груди вслед за моими пальцами обозначились багровые линии ссадин. Машинально я отметила, что кончик ногтя на безымянном пальце сломался. Моя голова качнулась от удара. Отвечая на это, я, словно делая ход в шахматах, еще больше усилила давление пальцами, отчего надломились ногти на указательном, да и на других пальцах. Вторая рука, свободная теперь от его пальцев, лежала на столе. Ладонь нащупала что-то металлическое и холодное. Сжав это в кулаке для тяжести, я замахнулась, целясь ему в скулу. Увидев мое движение, он чуть отклонился и повернул голову в сторону, откуда должен был прийти удар. В результате я попала в шею ниже челюсти. Он захрипел, осаживаясь назад, и упал. Не помню, сколько прошло времени, когда я смогла подняться, видеть и слышать. Он лежал на полу на спине, как-то по-детски удивленно смотря перед собой немигающим остекленевшим взором. Я заглянула ему в лицо – какие ребячьи, незрелые, почти безвольные черты. Сейчас он напоминал цыпленка. Рубашка и волосы набрякли от вытекшей крови. Как из куриного окорока из шеи торчала вилка. Нанесенное ею колотое ранение полностью пересекло наружную сонную артерию.

 

8.

-Привет. Меня зовут Михаил Григорьевич. Я – следователь. Ты в присутствии вот этих женщин расскажи все, что с папой случилось, а я запишу. Хорошо?

-Она плохая была.

-Кто?

-Катя.

-Почему ты так решила?

-Я всегда знала. Она жила у меня под кроватью. В темноте вообще чудовища живут. Днем она пряталась, а ночью, когда выключали свет, хотела выйти. Она могла выйти только там, где темно – в углу, в кладовке, под кроватью, куда никто не полезет. А ночью она везде могла выйти. Лежишь в комнате, вдруг стол скрипнет, дверь так закачается или в стенке что-то зашуршит – ясно: она пытается пролезть. Но мама с папой тогда ругались, и я позвала маму к себе в комнату спать. При маме она бы не вышла, маму она очень боялась. У мамы были белые волосы, и она красивая была. А Катя некрасивая, поэтому при маме ей было нечего делать, только сгореть со стыда.  А потом мама уехала. Мне было страшно спать. Теперь я точно знала, что она придет. Могла схватить за ноги и утащить под кровать к себе. Поэтому я всегда сначала свет включала, а потом ноги спускала, и у нее ничего долго не выходило. А потом, в ноябре, на праздниках она решила из-под кровати выскочить, но попала к соседям за стенку. От этого у них там ребенок маленький не своим голосом кричал, и мама его. Они стали с Катей драться. Было страшно. Ее потом кто-то выпустил, и она так пришла. Сама. Она ведьма и колдунья была. У нее большой нос крючком, глаза и волосы черные. Еще она курила. Ну, при папе она, конечно, не курила. А так придет – от нее сигаретами пахнет, и в сумочке они лежат. Только она их поглубже прятала, чтобы папа не заметил. А потом она папу заколдовала. Он, знаете, как на ее смотрел? И разговаривал. Не так как со всеми. Когда мама уехала, папа все-все ее фотографии убрал. Я искала и не могла найти. Только фотография могла это все разрушить. Но я не знала, куда уехала мама, а то срочно-срочно попросила бы ее приехать. Я думаю, она должна была приехать на Новый год, и тогда дальше все было бы хорошо.  А папа все хотел пойти с ней. Он с ней вообще веселый становился, шутил – так она его заколдовала. Но я догадалась. Я ему говорю: «Ты – на Кате женишься как на маме?». Он испугался, что я все знаю. Я-то про Катю давно знаю, раньше, чем он. Рассердился на меня, сказал, что я маленькая и ничего не понимаю. Но я-то понимаю. Она уйдет, а он все сидит как замороженный, не делает ничего, даже не разговаривает. Я его спрошу что-то, а он молчит. А сегодня папа решил ее поймать и наказать. Она кричала: «Что вы делаете?! Пустите меня! Там ребенок!».  Плохими всякими словами его называла. Потом они стали драться на кухне, на столе. Слышно было как он ерзал и скрипел. Катя очень кричала, но папа ей рот закрывал и бил ее. И правильно. Так ей было и надо. Он тоже про нее плохо кричал слова всякие… А потом закричал громко-громко, захрипел, а она заплакала… А Вы ее навсегда посадите?

-Ну, как тебе сказать…

-И правильно. Их надо навсегда. Я тоже теперь буду таких искать, чтобы их вообще не было.