Глаза у него очень добрые. Ну, бывает же такое. Перед тобой стоит весь человек целиком, а видишь ты только его глаза. Он сразу показался мне мужчиной без возраста. Ну, то есть понятно, что взрослый, пожилой даже, но вот спроси, а сколько примерно ему лет – сразу и не скажешь. Можно было предположить, что шестьдесят. А может быть и семьдесят. А может и старше, просто так выглядит. Бывает же. Он стоял у своей карусели и улыбался. Улыбался моему сыну. Я протянул ему деньги, он легко подхватил Ромку на руки и спросил негромко: – Ты в какой самолёт хочешь?
Ромка указал рукой на выкрашенную в камуфляжные пятна “боевую машину” на крыльях которой краснели звезды. Карусельщик усадил его в самолёт, пристегнул и помахал ему широкой плоской ладонью. Затем нажал в будке какую-то кнопку и привел карусельную эскадрилью в движение. На Ромкином лице застыло выражение абсолютного счастья.
– А помню вот здесь, – я указал рукой, – были ракеты. Я с дедушкой любил на них кататься.
– Даже бетонное основание от них осталось, – подтвердил карусельщик. На его бейдже было написано имя – Фархад. – Две кнопки “вверх”-“вниз”, летали – будь здоров!
Не знаю, почему я заговорил с ним. Видимо, та же магия добрых глаз. А теперь я вполне разглядел и его скуластое широкое лицо, лоб с широкими бороздками морщин. А глаза продолжали улыбаться.
– Все дети на каруселях счастливые, – сказал Фархад, наблюдая за Ромкой. В этот утренний час в парке посетителей было мало и мой сынишка был единственным “летчиком” на этом аттракционе. Все остальные истребители летали без пилотов, пустыми. И мне почему-то стало от этого грустно.
– Да, – подтвердил я. – Ничего не меняется. Вот эти лошадки и верблюды, – я указал на карусель за моей спиной, – тоже меня счастливым помнят, наверное.
– Эх, – вздохнул Фархад. – Был же замечательный завод аттракционов, а теперь что? Один сплошной Китай. Он оживился, приблизился ко мне и даже слегка тронул за рукав, как бы сокращая между нами дистанцию.
– Вот, вы говорите верблюды и лошадки. А я помню на этом самом месте ещё карусель без механизма. Двухъярусную. Внизу дети садились на лошадок, а наверх – добро пожаловать всем желающим. Приводить карусель в движение. А что?! Мне нравилось. Мы подростками частенько тут вертелись и я всегда наверх среди первых, – он широко улыбнулся и мелкие сеточки морщин у глаз расползлись в стороны. – И физическая нагрузка, и детям радость.
– Это в каком же году было? – спросил я
– Если этих лошадок в шестьдесят первом установили, то… году пятьдесят седьмом -восьмом, наверное.
Фархад взглянул на наручные часы, подошёл к будочке и снова нажал кнопку. Самолёты стали потихоньку останавливаться. Лишнюю минуту Ромке подарил, отметил я про себя. Фархад отстегнул ремни у юного пилота и принес его мне на руках.
– Ну, что летчик, – улыбнулся глазами карусельщик, – придёшь ещё к дедушке полетать?
– Обязательно придем, – пообещал я и мы направились к другому аттракциону.
В следующий раз, хотя детей в парке было много, Фархад нас узнал и махнул рукой ещё издалека.
– Давай-ка, Покрышкин мы с тобой на другом сегодня самолёте полетаем, – сказал он Ромке. – Вот смотри, какой жёлтый красавец! Согласен? Ну, вот и замечательно.
Ромка с радостью закивал головой.
– Папа! Зёлтый! – показывал он на свой самолёт, пока Фархад усаживал его в кресло пилота.
– Сразу виден опыт общения с детьми, – сказал я, когда самолёты отправились в полёт. Мне почему-то с неудержимой силой хотелось говорить с этим человеком.
– Трое внуков, – ответил Фархад. – Ну, и десять лет воспитателем в интернате.
– Офицерское прошлое?
– Какое там… Закончил пединститут, факультет физвоспитания. Но до этого рабочим был, в шахте даже поработал немного. Ругают советскую власть, а она мне все дала.
– Местный? Здесь родились?
– Нет. В Душанбе родился. Сюда отца перевели после войны начальником стройки. Мне два годика было всего. А сейчас вот внуки. Что тут осталось… Мне сосед говорит – ты их жизнь проживаешь, неправильно это. А как же неправильно, если я свою уже прожил. Значит наоборот хорошо. Вторая жизнь у меня, получается.
“Вторая жизнь у меня”. Эти его слова я теперь часто вспоминаю, когда прохожу по парку. А тогда, по пути домой, я держал Ромку за руку и вспоминал почему-то своего деда. Я помнил его уже пожилым, хотя умер он всего в шестьдесят шесть. Говорили, что раньше мой дед был душой компании, он и действительно знал много анекдотов и забавных историй, но мне он казался грустным, я знал, что он болен, но как же мне с ним было интересно ни смотря ни на что. Он был настоящим героем, мой дед. Вся улица уважительно звала его “”полковником”, о подвиге его артиллерийской группы во время войны писали даже в учебниках по тактике ПВО. Я ходил с ним на торжественный парад в День Победы, там его узнавали такие же, как он, ветераны, седые, с медалями и орденами на груди. Они обнимались, в пол голоса говорили о чем-то, потом кто-то из них доставал из внутреннего кармана флягу, дедушка становился ко мне спиной, чтобы я ничего не мог увидеть. Но я видел. Головы ветеранов время от времени слегка запрокидывались и кокарды на их фуражках вспыхивали на солнце ярким блеском. Когда мы возвращались, всегда заходили в парк. В кафе “Сказка” я ел мороженное, мы вместе катались на “Ромашке”, на тех самых ракетах, от которых сегодня осталось лишь бетонное основание. Дедушка, пребывая в хорошем расположении духа ( тогда я не знал, что причина тому заветная ветеранская фляга), обязательно приводил меня в стрелковый тир, где неизменно выбивал десять из десяти мишеней и вручал мне положенный ему за меткую стрельбу приз. Пробовал стрелять, конечно, и я. Но после того, как попал пулькой в маленькое зеркальце, которое мишенью вовсе не было, а было просто зеркальцем, больше никогда не стрелял в тире. Я до сих пор помню? как дед доставал какие-то деньги, как инструктор в тире махал руками, отказывался от денег, показывал на награды деда на кителе и кричал: “Такой герой- ветеран, вах! Научи уже своего внука целиться, слушай, дорогой! “
Может быть, когда дед возился со мной, у него тоже была вторая жизнь. Он мне об этом не говорил, а я не спрашивал.
Когда мы снова уже всей семьёй пришли в парк в первые сентябрьские деньки, Фархада у самолётов не было. Вместо него истребители запускала пожилая женщина в утеплённой жилетке, с собранными в пучок крашеными волосами.
– А где Фархад? – спросил я. – В отпуск ушел?
– В вечный, – ответила женщина и вздохнула.
Умер. Странно, но у меня почти, да что там почти, совсем не знавшего этого человека ледяная волна пробежала по спине. А может быть и не странно это. – Сердце?
– Погиб он. Вечером уже дело было. Уходил уже. Шла мимо дамочка, вот прямо сюда к тропинке на выход из парка, – махнула рукой моя собеседница. – И тут парень на нее набросился, сумку вырвать хотел. Фархад наш вступился и получил ножом прямо в живот. Она помолчала и снова вздохнула – Как страшно все это. Господи, как страшно. Этот-то убежал, а дамочка «скорую», говорят, вызвала. Да только не довезли. Крови много потерял.
Я застыл и какое-то время не замечал ничего вокруг. Встрепенулся от того, что Ромка тряс меня за руку.
– Папа! Папа! Давай зёлтый саалёт! Зёлтый!
Автор публикации
