Каменная Гуля

Когда я вернулся из армии, то первое время чувствовал себя чудаковатым чужаком. Это был незнакомый, колючий мир. Последние полгода службы мне снилась улица, по которой в детстве мы бегали босиком – теперь город изменился до неузнаваемости. Цены кусались, а денег не было. Я устроился работать на текстильный комбинат, где зарплату выдавали комплектами постельного белья. Продав один комплект, я купил китайские кроссовки. Они порвались на второй день, и стало ясно – красота не определяет качества.

Я потерялся в огромном инопланетном мире, заблудился в его непохожести на моё бездумное детство и лёгкую юность, оказался как бы вне времени. Вчера осталось позади, а в поезд, увозивший сегодня в завтра, сесть не успел.

Я серьёзно затосковал о прошлом. Денис, мой школьный друг, видя, что у меня не получается влезть в формат нового мира, решил – мне нужно развеяться и предложил поехать на несколько дней в горы. Он обещал познакомить меня с интересной компанией. Я не стал сопротивляться и, загрузив рюкзаки, ранним субботним утром мы отправились на вокзал. Своим новым друзьям он представил меня уже в электричке. Вагон был забит, как банка селёдки в собственном поту, духота стояла неимоверная – Средняя Азия! – и разговор не клеился. Громада скал своей тяжёлой красотой раздавила во мне желание говорить, и я вовсе замолчал. Увлёкся впечатляющим видом за окном, и мне показалось, что всё это сон – служба в армии, возвращение в чужую страну после развала Союза. Горы оставались неизменными, вот где можно поучиться спокойствию и терпению.

Электричка протяжно взвизгнула. Мы подъехали к конечной остановке. Неторопливо, дождавшись, когда вагон опустеет, выгрузились на перрон. Степенно осмотрелись. Станция была втиснута меж двух высоких хребтов. До их вершин нам никогда не добраться. Ползать по прилегающим к ним скалам – наш дилетантский удел.

Мы стояли на перроне и вдыхали опьяняюще чистый воздух. Близкое небо ярко синело над головами, и лишь одинокое облачко парило в его глубине. По-настоящему мы познакомились, сойдя с электрички. Подруга Дениса оказалась моей тёзкой, ее звали Александрой, а вторая девушка носила экзотическое имя Гульташ. Оно наводило на детские воспоминания, но об этом я расскажу чуть позже, одной строчкой не обойтись.

Все согласились идти к нашему с Денисом укромному местечку, а по поводу маршрута возникли некоторые разногласия. Он предлагал пройти Тропой Беглецов, а я – Мокрым Путём. Гульташ заинтересовалась названиями, и Денис голосом утомлённого гида прогундосил:

– Ну, Тропа Беглецов и Мокрый Путь – это наши с Сашкой маршруты. Первым мы прошли в мае восемьдесят восьмого, а вторым – в июне того же года. То есть Тропой Беглецов мы поднялись, но спускаться по ней сил уже не было, и мы вышли к дороге Мокрым Путём.

– Она спрашивает о названиях, – перебил я его. – Тропа Беглецов потому, что нам было по шестнадцать лет, и мы убежали из дома. Мокрый Путь потому, что с рюкзаками на головах, по пояс, а то и по грудь в воде.

Спор закончился вничью. Мы договорились, что по Тропе дойдём до Террасы, а дальше переберёмся в другое ущелье и продолжим путь по саю[1].

На станции мы набрали воды, распределили груз по принципу «мальчик-девочка» и начали подъём. Наши с Денисом рюкзаки-станки имели преимущество перед обычными туристическими, они позволяли грузиться по полной программе, и вес при этом равномерно давил на всю спину. Благодаря этому мы смогли максимально разгрузить рюкзаки наших спутниц.

Через полчаса подъёма мы устроили привал. Саша и Денис уселись в тени старого дуба. Гульташ стояла в стороне с моим полевым биноклем и разглядывала железнодорожную станцию под горой. Она была красива, как пери в восточных сказках, падишахи в таких влюбляются с первого взгляда. Её густые чёрные волосы были заплетены в тугую косу, круглое личико светилось радостью. Огромные, чуть раскосые глаза выхватывали из общей картины два-три объекта, она улыбалась и заглядывала в окуляры бинокля.

– Как красиво! – сказала она, повернувшись ко мне. Будто не в бинокль смотрела, а в калейдоскоп.

– Это только начало, – пообещал я, склонившись над рюкзаком. – Наверху куда красивей.

Она ещё что-то сказала, и я подумал, какой у неё милый акцент. Не резкий, восточный, а мягкий, мармеладный. Слова соскальзывают с её языка, и плавно летают вокруг меня. Голос у неё нежный, бархатный. В общем, я, как падишах, влюбился в луноликую Гульташ.

Или я просто хотел влюбиться. Хотя до этих пор я не верил в любовь с первого взгляда. Возможно, свою роль сыграла сказка о красавице Гульташ, которую когда-то рассказывала мне мать.

Немного передохнув, мы двинулись дальше. Поначалу шли вприпрыжку по весьма цивильной тропинке, украшенной окурками, полиэтиленовыми пакетами и ржавыми консервными банками. Именно эти украшения и заставили нас с Денисом пойти по нехоженым дорожкам. Нам было по шестнадцать, мы убежали из дома, не любили проторенных дорог и желали найти свою.

Вскоре свернули на Тропу Беглецов. Это были непролазные дебри.

– Мальчики! – сказала Саша, продираясь сквозь кусты вслед за Денисом. – А где же ваша тропа? Почему мы сошли с удобной дороги?

Нас с Денисом обуял весёлый кураж, и мы пёрли, как два горных козла, часа три кряду. Измотав, как следует, наш маленький отряд, мы разрешили короткую передышку.

– Долго нам ещё? – в изнеможении выдохнула Саша и упала на камни, не снимая рюкзака.

Мы и сами тоже устали, но держали марку.

– Если мы и дальше будем ползти, как черепахи, то до места доберёмся к завтрашнему вечеру, – на полном серьёзе пошутил Денис.

– Мы так не договаривались! Я сюда отдыхать приехала!

– Отдыхай, – Денис демонстративно посмотрел на часы. – У нас на это осталось пятнадцать минут.

Гульташ спокойно сидела на валуне с биноклем в руках. Ни дороги, ни станции давно не было видно – что же она там высматривала? Я не решился подсесть к ней, отвык в армии от представительниц прекрасного пола. Единственной женщиной в нашей части была колченогая докторша. Она раздевала нас догола, и мы её ни капельки не стеснялись. Хотя относились к ней с должным уважением.

Отдышавшись, мы совершили героический часовой бросок, и вышли на заросшую травой коровью тропку. Дальше нам предстояло идти, цепляясь за кустики, карабкаться по почти отвесной скале, или поворачивать оглобли.

Денис завёл свою старую песню:

– Да мужики мы или нет? Да что нам стоит? Всего лишь десять метров преодолеть!

– Я присоски дома забыл, а ты опять без пропеллера, – ответил я и напомнил ему, как мы в восемьдесят восьмом поднялись на верхнюю террасу и уронили оттуда рюкзак. Всего лишь десять метров и мы остались без термоса, радиоприёмника и некоторых жизненно важных вещей.

– Пусть решит жребий, – Денис достал из кармана старую пятикопеечную монету и подбросил её. Блеснув на солнце медью, монета звякнула о камень и укатилась вниз. Боги были на моей стороне, потому что мелочи ни у кого больше не оказалось.

Денис насупился и, скрипя зубами, согласился с моими доводами – поднимать за собой связку девчат с их скарбом нам не под силу.

По коровьей стежке мы перемахнули в соседнее ущелье и спустились на самое дно. Тропинка вела к ближайшему аулу. Мы собирались покорять высоту, и на этом и наши с коровами пути-дорожки расходились.

Склоны ущелья были крутыми, и нам оставалось идти по резвому саю, то по колено, то по пояс в студёной воде. Раза два Денис проваливался по грудь и знаками показывал, где можно обойти глубокое место.

Переход по саю действовал освежающе. От холодного потока ноги немели, я их совсем не чувствовал, будто они слеплены из глины или высечены из куска гранита.

Когда мы добрались до облюбованного нами места, мои наручные часы, спрятанные на время перехода по саю в герметичный целлофановый пакет, показывали четверть пятого. Мы поднимались сюда почти целый день.

Девчонки упали и лежат пластом, уснули. Работу по обустройству лагеря пришлось делать мне и Денису. Мы поставили палатку, наломали сушняка, развели костёр, приготовили быстрый ужин и заварили чай. Тут уж и нас свалила с ног усталость, и мы с наслаждением растянулись у костра.

Я подложил под голову громоздкий геологический спальник, взятый у отца. Устроившись поудобней, глядел в синее небо, вложенное в рамку горных вершин. Мохнатые деревья на крутых склонах сглаживали грубые линии рваных скал. Я лежал и думал о нас. Вот мы, шесть человечков, забрались в сердце горного массива. Тысячи лет здесь царил покой, а проснутся девчата, мы начнём шуметь, смеяться и петь глупые туристические песни. Пройдёт лет пятьдесят, на этом месте построят пансионат и загадят всю округу. А потом людям захочется чистого воздуха, и они полезут выше. И так до тех пор, пока в костре туриста не будет сожжено последнее деревце. А дальше что? Куда мы пойдём? Где найдём безлюдное место, чтобы посидеть в одиночестве?

– Сегодня уже никуда не двинемся, – вполголоса сказал Денис.

– Конечно, – так же тихо ответил я. – Мы перестарались, показывая себя героями-первопроходцами. Ноги гудят.

– Я верёвку взял, – продолжил Денис. – На этот раз не бельевую. Карабины, клинья. Всё как положено.

Когда мы были здесь последний раз, Денис обнаружил вход в пещеру. Она находилась в узкой расщелине, по дну которой протекал сай. Если от нашего лагеря пойти вверх по руслу, преодолеть несколько водопадов, то за час можно достичь расщелины метра четыре шириной. Над саем свешивается небольшой карниз, за ним был вход в пещеру. Мы пытались туда подняться, но тонкая бельевая верёвка, сложенная вдвое, перетёрлась на острых камнях. Я свалился на Дениса, оседлав его, как Дон Кихот Росинанта. От неожиданности он совершил небольшую, но полную впечатлений пробежку, и мы оба плюхнулись в воду. Так закончилась наша первая попытка разгадать тайны этой пещеры. Реванш мы назначили на завтрашнее утро.

Чай источал запах дыма, и от этого казался очень вкусным. Мы вдвоём выпили почти весь чайник, а для девчонок, когда они проснулись, пришлось заваривать ещё.

Ночь в горах наступает стремительно. Стоит солнцу перевалить через хребет, непроглядная тьма опускается на дно ущелья. Вместо фонарей и неоновых огней светят звёзды и луна. В каждом тёмном силуэте чудится дикий зверь, в каждом шорохе слышится тяжёлая поступь йетти. Говорят, их когда-то видели в здешних краях.

Вечерняя прохлада подняла наших друзей. Первой к костру подсела Гульташ.

– Давно я так хорошо не высыпалась, – улыбнулась она – Даже сон приснился. Будто мне памятник в центре города поставили.

– За какие заслуги? – спросил Денис. – И вообще, в горах почти все сны – вещие.

Вскоре вся компания сидела у костра. Разговор тёк сонно, но как-то незаметно оживился. Так бывает – один историю расскажет, второй вспомнит ещё одну, а третий приврёт для интереса.

Сценарий разговора не был стихийным. Денис тактично подвёл нас к этому и предложил припоминать необычные случаи из жизни. Первой откликнулась его подружка.

– Я тогда в шестой класс перешла, – начала Саша. – На летние каникулы нас отправили в пионерский лагерь. В то время, если кто помнит, все были зациклены на снежных людях. То и дело появлялись сообщения, то здесь встретят огромного лохматика, то там увидят его следы.

– Сейчас тоже о них говорят, – перебил её Денис. – В Кузбассе археологи йетти видели, огромные следы, а сам высокий и лохматый.

Саша поморщилась, погрозив ему пальчиком:

– Не перебивай, я рассказываю. Так вот, ушли мы с подружкой на прогулку без разрешения пионервожатой. Идём по тропинке, песенки поём и вдруг видим отпечатки босых ног пребольшого размера. Подумали мы и решили – он, снежный человек. Надо идти на контакт. Двинули по следам, осматриваемся, замечаем обломанные ветки и понимаем – высокий гоминид. Следы увели нас далеко от тропинки, и пропали в кустах шиповника. Кусты трясутся, ягоды с них осыпаются. Жаннка кричит: «Снежный человек! Не бойся нас, выходи! Мы маленькие девочки, мы добрые!» Я ей говорю: «Дурочка! Они на гималайском разговаривают». Кусты раздвигаются, и нам становится ясно, что этот экземпляр ни по-русски, ни по-гималайски не понимает. Это был не снежный человек, а здоровенный медведь, стоявший на задних лапах. Он заревел. Может быть, он говорил нам, какая сегодня хорошая погода, но было уже не до контакта. Я уж и не помню, как мы в лагере оказались, быстро добежали. Потом сторожа с топорами и фотоаппаратами там все склоны облазили. Ни медведя, ни снежного человека не нашли.

– Впечатляющая история о том, как две девочки пошли в лес и увидели медведя. Пять баллов за правдивость, – объявил Денис.

Потом и сам он затянул что-то душещипательное, но я не слушал, я знаю все его героические эпосы наизусть. Он говорил без умолку, а я смотрел на Гульташ и думал, даже не помню о чём. Я разглядывал её миловидное лицо. Мы сидели вокруг костра, и в её тёмных глазах отражались языки пламени. В моей груди тоже горел уютный костерок, давно мне не было так хорошо и спокойно. Я будто провалился в прошлое. Мы с Денисом частенько проводили так время, у костра, разожжённого на крыше девятиэтажки, или пили чай на моей кухне – то вели философские споры, то болтали ни о чём, а то и просто молчали. Сейчас, как и тогда, я весь растворился в чувстве умиротворения, как кот зимой на тёплой печке. Мне было безразлично, что там, в городе, меня ждёт нищенская зарплата, отсутствие каких-нибудь перспектив. В данный момент я жил горами, и эта жизнь мне нравилась больше той. И никакого надлома. И эти глаза, в которые можно смотреть бесконечно.

И я начал свой рассказ, не отрывая взгляда от Гульташ. Она смотрела в мои глаза, как пойманная серна.

– Я о тебе уже слышал, – сказал я ей. – Было это давно. Мой отец – геолог, пока мы не осели в городе, нас мотало по степям, пустыням и горам. Мы нигде не задерживались надолго. Полгода, год, не больше. Мы вели кочевую жизнь, весёлое было время. Но помню я в основном переезды. А вот последнее место запомнилось отчётливо. База геологов стояла у подножия горы, на берегу речки. Зимой я обычно сидел дома, в утеплённом геологическом вагоне. Вечерами мать рассказывала мне сказки. И русские народные, и с восточными мотивами. Кое-что из них, думаю, она сочиняла сама. Слишком уж необычными казались её сказки после колобка и трёх медведей. Я до сих пор не забыл легенду о красавице Гульташ. Если вы не против, я вам её перескажу.

Все промолчали, и я продолжил:

– В одном горном ауле жила бедная семья. Не было у них ни друзей, ни родственников, кому нужны бедняки? Семья эта, в отличие от восточных многодетных семей, состояла всего из четырёх человек – мужа с женой, сына Искандера и дочери, которую звали Гульташ. Её имя можно перевести как «каменный цветок».

Отец, чтобы прокормить их, нанимался батраком к зажиточным соседям, мать хозяйничала по дому. Когда дети выросли, Искандер стал охотником и большую часть жизни проводил в горах, охотясь на диких коз. Гульташ оставалась с матерью и помогала ей в домашних делах.

Однажды, когда все были в сборе, в дом постучался редкий гость – странствующий дервиш. За ночлег и миску пустой похлёбки он обещал приподнять перед ними завесу времени и предсказать будущее. И вот что он сказал:

– Минует год и вы двое, отец и мать, окажетесь под камнем. А ты, девушка, станешь холодным молчаливым камнем, а брат твой собственноручно превратит тебя в камень.

Сказал он это и без объяснений лёг спать. Как они утром его ни расспрашивали, как ни умоляли, ничего, кроме этих слов, не открыл. Так и ушёл дервиш, и никто его больше не видел. Погадали они, подумали, что бы значили его слова, да и забыли о них. А если бы и поняли, о чём говорил дервиш, то не смогли бы повлиять на ход Времени – как записано в Книге Судеб, так и будет.

Жизнь шла своим чередом. Отец батрачил на соседей, Искандер охотился в горах, а мать и Гульташ вели домашнее хозяйство. Но прошёл год, и сбылось первое пророчество. С востока пришло несметное монгольское войско, сожгло все окрестные селения, не тронув лишь самые высокогорные, и покатилось дальше на запад. Дольше всех сопротивлялись жители аула, в котором жила Гульташ. Они скидывали со скал валуны, которые, скатываясь вниз, увлекали за собой монгольских воинов. Но монголов было великое множество, а горцев – несколько десятков. Их всех перебили, а тех, кто остался в живых, сбросили в глубокое ущелье, и спустили следом за ними каменную лавину. Таким образом, сбылось первое пророчество странствующего дервиша. Отец и мать Гульташ были погребены под толщей камня.

Искандер в это время был на охоте, далеко от отчего дома. Когда он вернулся, то увидел, что родные места разграблены. От чудом уцелевшего старика, он узнал, что родители его погибли, а сестра попала в походный шатёр одного из полководцев страшного Темучина. Посидев над ущельем, ставшим могилой его отца и матери, Искандер отправился выручать сестру.

Он вспомнил старого дервиша и понял, что значило пророчество. Мать с отцом лежали под камнем. Он не хотел, чтобы Гульташ превращалась в камень и, тем более не хотел быть этому причиной. Искандер решил попытаться переписать одну из страниц Книги Судеб, прочитанной однажды дервишем.

Он узнал, где находится стан монголов, но не успел настигнуть его, застав только выжженные поля. Три раза опаздывал он – монголы передвигались на Запад. На четвёртый раз он догнал монгольское войско. Долго следил за воинами. Наконец увидел сестру, когда она шла к реке за водой для своего нового хозяина. Искандер подкрался к ней и сказал:

– Гульташ, бежим со мной! Я пришёл спасти тебя!

Она обрадовалась, увидев его, но отчего-то покраснела и, опустив глаза, ответила:

– Поздно. Слишком долго ты искал меня. В моём сердце холод, а под ним тяжелый камень. Спасайся сам.

И он оставил её в монгольском лагере. Он ушёл в горы, спрятался в пещере и высек там из камня изображение Гульташ. А потом собрал оставшихся соплеменников и стал совершать набеги на монгольские отряды. В одном из боёв он был убит. Что сталось с Гульташ, мать не говорила. А вот её изваяние по сей день стоит в пещере, и никто его не видел. Вот и вся сказка. Возможно, она имеет под собой реальную историческую основу. Хотя мать могла её выдумать. Она могла ее услышать от кого-нибудь из местных жителей. Мы в то время жили в Таджикистане. Мне почему-то кажется, что эта сказка имеет какую-то связь с нашей Гульташ.

Костёр продолжал гореть, пожирая сухие ветки, искры взметались вверх и таяли в темноте. Гульташ с тенью испуга во взгляде смотрела на меня, зрачки её были расширены, как у кошки.

– Какое странное совпадение, – сказала она после недолгого молчания, голос её дрожал от волнения. – Мой сегодняшний сон и твоя история…

Мы пообсуждали мою сказку, сон Гульташ и сочли всё это не совсем обычным, но совпадением.

В палатке, когда девушки спали, Денис подкрался ко мне и заговорщицки прошептал:

– Ты её сразил наповал! Ну и здорово ты ввернул эту легенду. На ходу выдумал? Слушай, ты же сказочник! Ганс Христиан Андерсен! Признайся, сам придумал?

– Ни слова не выдумал, – ответил я. – Мне её, правда, мать рассказывала.

Теперь и у Дениса были зрачки с три копейки.

Ночь прошла относительно спокойно. Денис толкал меня локтями, я кого-то пинал ногами. В малогабаритной коммунальной палатке, рассчитанной на одного, вчетвером спать было неудобно. Я взял спальник и выбрался наружу.

Где-то поблизости тонкими голосами выли шакалы. Странные создания, они всегда рядом, но я никогда не видел ни одного из них. Раньше меня пугал их жуткий вой, но со временем я привык. Эти звуки заменили мне колыбельную песню.

Ухали, ахали, и пыхали какие-то ночные птицы, стрекотали сверчки. Ночь была заполнена привычным звуковым фоном. Один раз в небе просвистел сверхзвуковой самолёт, нарушив эту нестройную, но красивую музыку.

Глядя в тёмное небо с рассыпанными по нему светляками звёзд, я думал о Гульташ. О том, что сказка, услышанная в детстве, могла быть не вымыслом, а чистой правдой. К нашей Гуле она, конечно, не имеет отношения. Просто случай свёл нас, и я вовремя вспомнил мамину сказку. А этот сон? Гуле приснился памятник, до того, как я рассказал свою сказку. Бывают такие случайности? Наверное, да.

Незаметно для себя я уснул и проснулся на рассвете. День в горах начинается так же быстро, как и ночь. Зелёное небо посинело, как ткань, окрашенная в индиго. Солнце вынырнуло из-за вершин и залило светом противоположный склон ущелья. Наша сторона оставалась в тени. Звёзды спрятались в синеве.

Спальник был в росе, и вылезать из него не хотелось, но кому-то нужно разводить костёр. Постепенно, как мотыльки на огонь, из палатки вылезли остальные. На природе просыпаешься рано, прекрасно при этом высыпаясь. Гульташ, сладко потягиваясь, присела рядом со мной на поваленный ствол дуба.

– Это правда, что ты вчера рассказывал? – спросила она.

– До единого слова.

– Я полночи не спала. Переваривала твои слова.

– Я тоже. У тебя очень редкое имя. Каменная Гуля. Я его только в этой легенде и слышал.

– Мне в ней конец не нравится. Можно его переделать?

– Можно. Гульташ от монгольского воеводы спас русский витязь Александр и увёз её в далёкую Московию. Там они поженились, нарожали детей, жили долго и счастливо и умерли в один день. Устраивает?

– Вполне, – Гульташ чуть покраснела. – Но для начала этот витязь должен получить высшее образование и найти достойную работу. Иначе родители будут против.

– Но у Гульташ не было родителей, – возразил я.

– А у меня-то они есть! – она поднялась с бревна и ушла к костру.

Я стал помогать Денису собирать рюкзаки. Мы решили отправиться сразу после завтрака. Не знаю, что нас постоянно толкало на приключения? Любопытство или обычная неусидчивость? Нежелание показать свою слабость? Сильным характером Бог меня не наградил и во все наши детские забавы я вляпывался, благодаря своей ослиной упрямости.

Прогуляться с нами согласилась только Гульташ. Саша решила остаться в палатке. Дениса это очень оскорбило, и он едва не отказался от похода.

…От ледяной воды ломило кости, но в жаркий день к этому быстро привыкаешь. Идти было легко – мы взяли с собой необходимый минимум – верёвку, клинья, карабины, молоток и мощный фонарь.

Нас с Денисом тянуло туда неудовлетворённое любопытство. А Гульташ? Я самоуверенно думал, что она пошла за нами, чтобы быть рядом со мной.

Мы продвигались вверх по саю, то, прыгая с камня на камень, то, окунаясь в воду по пояс. Полутораметровые водопады окатывали нас брызгами с головы до ног. Над каждым из них висел венец из водяной пыли, пронзенный радужной стрелой. Вид радуги всегда поднимал мне настроение.

В результате часового марш-броска мы оказались у расщелины. Внутри неё было тихо, но журчал сай, но отзвуки наших голосов, перекликаясь, улетали в никуда. Высоко над головами виднелась полоска неба. Сквозило нелетней прохладой.

– Холодно! – словно выстрелила Гульташ. Её слова несколько раз отрикошетили от стен и унеслись к выходу.

– И воздух сырой, – ответил Денис. – Жутковатое место.

– Неуютное, – заметила Гульташ. – Но здесь красиво. Необычно.

– Твоя Саша много потеряла, – добавил я. – Она этой красоты не увидит.

Мы подошли к валуну, над которым находилась пещера. Вход в неё можно и не заметить, но если присмотреться, то увидишь тёмный провал над карнизом.

Посадив Гульташ в сторонке на сухом пятачке, мы стали обрабатывать стену. Настоящих альпинистов мы видели в программе «Клуб путешественников», о технике подъёма знали только три слова – альпеншток, карабин и чайник. Причём, чайник – термин интерпрофессиональный. Чайниками называли всех неопытных вроде нас.

Я запрыгнул на камень, Денис на мои плечи. Восьмисотграммовым слесарным молотком он вбил в щели пару клиньев и стал забивать следующие. Спустя некоторое время он чуть не уронил молоток мне на голову и объявил, что стоит на карнизе.

Я помог Гульташ подняться к нему и взобрался сам. На этот раз верёвка не оборвалась.

– Здесь ещё холодней, – сказала Гульташ.

– И намного темней, – Денис включил фонарь.

На стене появился весёлый жёлтый круг света. Осмотревшись, мы обнаружили, что вход был всего лишь тамбуром, а гостиная находилась глубже.

– Как в моей квартире. Прихожая, коридор, – пошутил я.

– Неандертальцы, – почему-то полушепотом сказал Денис. – Возможно, это их жилище.

Заходить в коридор было страшновато, но сработал проверенный механизм.

– Да мужики мы или нет? – заревел Денис. – Да что нам стоит!

В моей голове включился генератор упрямости. Когда набежало с две сотни ослиных сил, я направился к чернеющему коридору, полный дикой решимости. Разве что не рычал. Впрочем, ослы не рычат.

Денис отпихнул меня и бросился вперёд с фонарём наперевес. Он у нас всегда был в первых рядах. Даже когда мы убегали от сторожей, охранявших яблоневые сады, он гордо нёсся впереди всех.

Гульташ бульдожьей хваткой сжала моё запястье. Я чувствовал, как похолодели её пальцы. В тусклых кварцевых бликах я видел, что она сильно побледнела. На её смуглой коже бледность была особенно заметна.

Коридор расширился и превратился в галерею с высоким округлым потолком и почти гладкими стенами. В древности здесь могли жить люди, как в пещерах Киик-Коба или Тешик-Таша[2]. В то время русло сая, возможно, лежало на одном уровне со входом.

Неужели мы всё-таки прикоснулись к истокам истории? В своё время мы с Денисом все склоны здесь облазили в поисках стоянки неандертальцев. Мы грезили каменными топорами и наскальными рисунками. Когда-то мы нашли эту пещеру, но добраться до неё не получилось.

И вот мы внутри. Идём по тёмному коридору. Ни каменных топоров, ни рисунков. Да, интересно. Да, необычно. Но чувство такое, словно я снова купил китайские кроссовки. Нас обманули. Вернее, мы сами обманулись.

– Здесь ничего нет! Здесь никого не было, – сказал я. – Наши иллюзии не подтвердились.

– А кого вы хотели найти? – спросила Гульташ.

– Мы искали стоянку неандертальцев, – сказал Денис. – Мой отец нашёл в этих местах кремниевый наконечник копья. Он и высказал гипотезу, что неандертальцы ещё живы.

– Фантастика, – в голосе Гульташ я услышал улыбку. – Смелая гипотеза.

– Смелей, чем ты думаешь, – ответил я. – Представь, что не все они исчезли, они живут там, где их трудно обнаружить и где легче всего спрятаться.

– В горах, конечно же, – Гульташ откровенно улыбалась.

– Да, в горах. Несмотря на их осторожность, в газетах всё же появлялись заметки о людях огромного роста. Йетти, снежные люди. Их называют по-разному.

– Неандертальцы были невысокого роста, – возразила она.

– Гомо Сапиенс тоже выросли за тысячи лет эволюции.

– Убедили, – Гульташ перестала улыбаться. – Но ведь здесь никого нет!

– В этом-то и загвоздка, – вздохнул Денис. – Но где-то же они должны быть! Хотя бы одного живого йетти найти!

– Было бы интересно, – согласилась Гульташ. – Но если честно, зачем вам это?

– Неандертальцы – это полудикие обезьяны. К людям отношения не имеют никакого. Наши предки – кроманьонцы. Первые так и остались животными, а вторые научились управлять природой. Хорошо бы узнать, чем отличаются от нас, почему они проиграли в войне за жизненное пространство?

– Но зачем вам это?

Логичного ответа дать мы не смогли. Денис понёс околесицу о том, что люди должны знать историческую правду. На что Гульташ с иронией ответила так – правда привела нас к тому, что люди не хотят ничего, кроме хорошего обеда. И она была права. Хватит людей пичкать голой правдой, дайте им гарнир. Им нет разницы, чьи они потомки, они кушать хотят.

Коридор закончился большим овальным залом. Это было идеальное жилище для йетти, современных неандертальцев. Но здесь никто никогда не жил.

– Никого, – разочарованно сказал Денис, водя лучом фонаря по стенам.

Жёлтое пятно остановилось на небольшой дыре, пролезть в которую можно было с большим трудом. Денису это удалось с третьей попытки. Из темноты появилась его рука и нащупала фонарь.

Несколько секунд он молчал, потом я услышал его истерический крик.

– Сашка! Гуля! Идите сюда! Тут такое!

– Ты нашёл? – с надеждой спросил я. – Ты нашёл их?

– Нашёл! Но я не знаю, что я нашёл!

Я, как истинный джентльмен пропустил даму вперёд (а вдруг там тигры?) и полез сам. Денис, освещая дорогу, ослепил меня, и первое время я ничего не видел. Да ещё и застрял как Вини Пух в кроличьей норе и долго дёргался да извивался как уж, пока не смог протиснуться вовнутрь.

Когда я поднялся на ноги, то увидел прямо перед собой Гульташ. В свете фонаря она казалась неживой. Её неприятно пустые глаза, лишённые зрачков, смотрели сквозь меня, а кожа приобрела неестественно тёмный цвет. И почему-то она была обнажённой. Как она умудрилась так быстро раздеться?

– Гуль-гуль-гуль-таш? – заикаясь, произнёс я.

– Похожа? – завопил Денис.– Смотри, как похожа!

Я развернулся на его голос. Гульташ стояла рядом с ним. Прилично одета.

– Это камень, – сказал Денис. – Точная копия нашей Гули. Жаль, фотоаппарата нет!

Скульптура стояла, впаянная в пол. Она, действительно была очень похожа на Гульташ. Но каким образом она здесь появилась?

– Саш, а от кого твоя мама слышала эту сказку? – шёпотом спросила Гульташ.

– Не знаю, – сказал я. – Я тогда маленьким был.

– А спросить нельзя?

– Его мать умерла, – ответил за меня Денис.

В моей голове всё перепуталось. Я заворожено смотрел на Каменную Гулю и не мог отвести от неё взгляда.

– А ведь это не просто легенда, – Денис обошёл скульптуру вокруг. – Выходит, что наша Гуля – прапраправнучка той, о которой ты говорил.

– А может, и нет, – Гульташ прикоснулась ладонью к камню. – Её не люди делали.

– А кто? – Денис усмехнулся. – Йетти? – он подавился своим смешком. – А что? Смелая гипотеза! Неандертальцы-ваятели.

– Это природное образование, – сказала Гульташ. – Посмотрите внимательно на эти наплывы. Это же сталагмит! Никогда не слышала, что они в Средней Азии встречаются. На Кавказе, в европейских горах их много, а здесь ни одного.

– Сенсация! – воскликнул Денис. – Единственная среднеазиатская сталагмитовая пещера с единственной же сталагмитовой скульптурой обнажённой Гульташ! Да нам никто не поверит! И фотоаппарата нет как назло!

– Я тебе свой снимок одолжу.

– Для «Плейбоя» снималась?

– Подождите! – остановил я их. – Вы меня запутали! Если скульптура естественного происхождения, то, что же получается? Легенда про Гульташ вымышленная? Мать, конечно, могла придумать, она часто сочиняла для меня сказки. Но это… – я потрогал каменную Гулю. – Какая связь?

Гуля, внимательно осматривающая своего двойника, ответила:

– Может быть, какой-нибудь пастух в поисках заблудшей овечки поднялся сюда. И здесь встретил меня, то есть её. А потом люди придумали красивую сказку о красавице Гульташ.

– Но почему же она так похожа на тебя? – спросил Денис.

Никто не смог внятно ответить…

Фонарь заметно потускнел, а это значило, что мы просидели здесь несколько часов. Мы вернулись назад, по дороге обсуждая увиденное. Саша уже приготовила ужин, и я понял, как сильно проголодался…

***

…Не могу сказать, что это было. Случайность? Или это кем-то задумано? Но кем? Богом? Неведомой силой, которая играет нашими судьбами как оловянными солдатиками? И если это не Случай, то кто, а главное, для чего всё это сделал?

Так уж получилось, что мы туда больше не вернулись. Мы спустились, уехали домой и погрязли в тяготах постсоветской жизни. Гульташ после этого пикника я ни разу не встретил. Она закончила учёбу и скрылась где-то за горизонтом. Говорят, она вышла замуж за иностранца. Говорят, она осталась незамужней и преподаёт историю в одном захолустном посёлке. В общем, разное говорят.

Спустя два года мы с Денисом, вооружившись «Зенитом» и взятой напрокат видеокамерой, решили запечатлеть сталагмитовое изваяние Гульташ. Каменная Гуля пряталась, она не хотела нас видеть. Мы заблудились в собственных тропках, а пещеру так и не нашли. Проплутали там неделю, утопили в сае фотоаппарат, разбили на скалах камеру, сами едва не убились и вернулись ни с чем.

В последнее время я часто задаю себе вопрос – а была ли она, эта Каменная Гуля? Может быть, все это было во сне?

[1] Сай  –  сравнительно небольшая горная река в Средней Азии, текущая по дну ущелья.

[2] Киик-Коба и  Тешик-Таш – пещеры в Крыму и Узбекистане, в которых в период палеолита были стоянки неандертальцев.