3.
– Давай, кентяра, плескани мальцá, – вынимая складной стаканчик, приказал Максюша Ваняточке. Последний подобострастно наклонил чайник.
– Нам, на-ам! – воскликнули обе Аннушки, когда Максюша выпил. Ваняточка налил им под завязку.
– Будешь? – спросила светленькая, прикасаясь пухленькими губками к вожделенной жидкости, но тёмненькая промолчала. – Я кому базарю, слышь, кошёлка? Оставить тебе?
– Детка, релакс! Конечно, буду, – тёмненькая схватила за запястье подругину руку со стаканом и остатки его содержимого ссадила себе в глотку.
– Слышь, кент, не борзей! Мне капни, – Димуля взял стакан у Аннушек.
– Живей хлебай, тут очередь! – нараспев произнесла Сануля, после слова «хлебай» сплюнув фирменной струйкой сквозь зубы.
– Чё тебе ждать этого кренделя? – Ваняточка радушно протянул ей чайник, она отработанным жестом обхватила эмалированный носик сперва левой рукой, затем губками, и сделала смачное глотательное движение. Хранитель чайника следом сам припал к влажному носику.
– Мне пока не надо! – надменно изрекла Светуля, достав из Максюшиного кармана «беломорину». Профессиональным взмахом трёх пальцев она согнула папиросу в виде буквы Z. Ваняточка со спичками услужливо подскочил к девочке.
– Отдохни, лошарик, а то хлeбало-то вскрою! – Максюша пхнул его ладонью в лоб, но несильно – чтобы тот не опрокинул чайник. – Это моя девушка! Спрячь свои позорняцкие спичёнки!
Светуля, причмокивая, прикурила от собственной зажигалки и пересела к Максюше на колени.
– Ну, кент, базлай, чё там у тя есть? – носком кедыон толкнул Димулю в бедро.
– Да, ребят, заче-ем? – закокетничал юный бард.
– Чтоб бухло не было на халяву, как в прошлый раз, втыкнул? Или пой, или четвертной гони, – спокойно пояснил Максюша и приказал Ваняточке: – Вырубай шарманку! Премьера, слушать всем внимательно!
Димуля покорно передвинул гитару на живот и, набрав левой рукой аккорд Am, оттопыренным средним пальцем правой руки, будто показывая струнам «фак», извлёк долгое тремоло. Оно прозвучало примерно так же, как если бы годовалый ребёнок туда-сюда водил игрушечной сабелькой по прутьям своей кроватки.
– Неразделённая любовь!.. Я возлюбил отца за то, что этот мир он превознёс, не замечая в сéбе ложь, – прохрипел автор и, переставив левые пальцы на аккорд Е7, продолжил: – И что мне делать он велел, то делал безотказно я, ведь я хотел, я так хотел, чтоб он любил только меня! – гитарист снова издал десятисекундное тремоло. – Ми-и-ир – это эрекция [Dm], жи-и-изнь – это ложь [Am]! Живи-и-и, пока не умрёшь [Е7]!.. Моя любовь к тебе сильна [видимо, это пошёл второй куплет], твоё созданье равнодушно. Не будет в людях никогда любви – им от любви так душно. Чтоб человек не смел мешать менé тебе любить отлично, я буду люд уничтожать, чтоб ты меня любила лично! Mир – это эрррекция, жизззнь – это ложь! Живи, пока не умрррёшь! Живи, пока не умрёшь! Живи, пока не умррёшшшььь!!![1]
После трёхсекундного молчания публика разразилась аплодисментами.
– Здо-оровско! – простонала Аннушка-светленькая, тряхнув обесцвеченным хайром, уложенным в стиле «скирда позапрошлогодней соломы».
– …Одной рукой стихи строчил, другою яростно… писал музыку… Мо-ло-бздец! – Максюша резюмировал мнение остальных слушателей. Компания начала второе «приложение» к чайнику.
Сделалось зябко: казавшаяся прочной оболочка горячего воздуха давно рассеялась, зато комары стали наглеть: живое тело в данном месте для них является диковиной, поэтому насекомые всем скопом устремились сюда, словно чукчи к севшему посреди тундры вертолёту. А натереться репеллентом мы не успели…
– Однажды один мужик, – зловеще начал Ваняточка, – в кафе познакомился с девушкой. Влюбился, там, в неё. А у неё было красивое такое, белое платье, типа, как свадебное…
– И он его снял, да? – смеясь, перебил Димуля.
– Нет, пролил на него вино. Извинялся долго-долго, потом говорит: «Раз мой косяк, то железно, отстираю всё без базара». Взял у неё адрес. Назавтра приходит, а ему говорят: «Она умерла семь лет назад!». Он не понял нифига, имя, адрес проверил – всё верно. Откопали гроб, открыли – она ни капли не изменилась, а на её платье – те самые пятна от вина! – в ожидании восхищения оратор устремил взгляд на Санулю.
– Чё, уже надо бояться? – издевательски спросил Максюша. – Да это лажа голимая! Все слышали давно, правда, киска? – он присосался к Светулиным устам, Ваняточка бессильно сглотнул слюну.
– Тише ты, – прошептала девочка, отодвигаясь. – У Клавдии Степановны муж в запрошлом году умер – до сих пор его призрак приходит и говорит: «Почему ты быстро меня схоронила?».
– Фи-игня! – рассмеялся Максюша, к нему присоединились обе Аннушки.
– А вот не фигня, – вступил Димуля. – Я сам слыхал, он по ночам приходит и просит: «Накорми! Я жрать хочу!». И продукты пропадают. И ложки сами по дому летают. Правда – зуб даю!
– А в табло насыплю? Кончай тайгу пылесосить! Это – фи-игня! – повторил Максюша. – Так бомжи в чужих квартирах селятся, жрут там всё, а хозяевам внушают, что те их не видят. Давай, плескани ещё.
В общем, ясно: детки конкретно наглотались той галиматьи про полтергейст, которая намеренно сливалась через СМИ, чтобы отвлечь внимание населения от надвигавшегося продовольственного кризиса. Последний давно миновал, а навоз в умах легковнушаемых граждан остался ещё в изрядном количестве, оттого все и стремятся поделиться им с ближними.
– Тебе, может, и фигня, а я – верю, – выпив, проговорила Сануля. – И потише тут верещи, рядом могилы утопленников, их тени уже сто лет по ночам бродят. Я сама слышала…
– Фуфло не гони! – парировал Максюша. – Утопленников хоронят за оградой, а не у храма. Чё, никто больше ничего реально страшного не расскажет?
– Один чувак был у колдуна и видел, как духов вызывают, даже базарил с ними, – изрёк Ваняточка, закусывая огромным яблоком.
– Чё, без зáкуси – слабó? – вставил пытающийся казаться крутым Димуля. – А-а, не-ет, как же: мамочка унюхает и заругает!
– Пошла она нафиг! Задолбала на мóзги капать! И ты отвали, этo тебе не песенки строчить. Я знаю, как он это делает! Надо загадать имя покойника, сжечь из своей головы два волоска, вдохнуть пепел и сказать: «Такой-то – такой-то, приди ко мне, скажи, как жить на земле?».
– Ты чё, дебил? – перебила Аннушка-тёмненькая, надувая большущий жвачечный пузырь. – Кто ж так духов вызывает! Нужно на кладбище ночью сплести венок из крапивы, раздеться догола, надеть его и прочитать заклинание «Шиндер – мындер – лапупындер»!
– Оструела, тёлка? – вскрикнула светленькая, прикуривая. – Так не покойников вызывают, а духов из будущего!
– Сама оструела! – обиделась девочка. – Пра-авда, Задорнов говорил!
От такой ссылки я хохотнул в голос, от демаскировки спасло то, что мой смешок утонул в ржании остальной публики.
– Ну, ты ду-ура! Он же прикалывался!
– Да-а? Но по ящику показывали! – от огорчения Аннушка поперхнулась жвачкой, её специфически блестевшие глазки наполнились слезами, это стало заметным даже в темноте.
Не зная, что сказать, Димуля тоже прикурил, затем молча протянул пачку тёмненькой.
– Не хочу! – буркнула девочка, оттолкнув руку дающего.
– Да ла-адно тебе, бери!
– «Опал»? Лажовые не уважаю! Курю только «Лаки стрингс», пора бы запомнить!..
Компания опять разразилась хохотом.
– Сколько тебя учить: «Лаки страйк», а не «стрингс», – утирая слезу, возгласила Сануля.
– «Лаки стрингс» – это «счастливые стринги», трусы такие в одну нитку, знаешь? – великодушно пояснил Максюша.
– Фу-у! – встрела светленькая. – Boт что ты, оказывается, куришь!
Бедная Аннушка, во хмелю делающаяся особенно легко ранимой, готова была всплакнуть, но Сануля нарушила затянувшуюся паузу.
– Я знаю, как реально вызвать духов, – встав и немного потряся отсиженной задницей, девочка подошла к моим кустам настолько близко, что я уловил тошнотворный запах бражки: до самогонки «из горлá» детки ещё не дозрели.
– Скажи-скажи, послушаем…
– Не могу, – сплюнув, она произнесла с высокомерием. – Заклинание настоящее, с ним шутить реально опасно!
– А-ага, канешна! – отозвалась Светуля. – Не знаешь ничерта, так и не трынди!
– Не знаю, говоришь? А ты в ночь с четверга на пятницу стань спиной к церкви и скажи: «Дух, приди, дух, приди да порядок наведи!».
– Щас он придёт, ага-а! – начал Максюша, но тут очередной крылатый вампир пребольно впился в мою шею. Инстинктивно шлёпаю по ужаленному месту. Молодёжь, услышав звучный удар, в миг заткнулась. Иного пути у меня не было…
– Ы-ыга-а! Ы-ы-ыга-а-а-а!!! – протяжно произношу через сложенную из ладоней сурдину. – За-ачем, за-а-аче-ем звала? За-аче-ем трево-ожила? – скрестив руки на груди и зажав между ними свечу, медленно восстаю, шурша ногами по успевшей опасть листве.
Народ остолбенел каждый в своей позе – точно по команде «Море волнуется – три!». Замерла даже бражка, начавшая выливаться из наклонённого Ваняточкой чайника, а брошенный кем-то окурок так и завис в воздухе. В лунном мерцании детки могли видеть мои выцветшие волосы и сахарно-белые тощие ключицы, смуглое лицо на фоне остального казалось пустым местом, только белки глаз изредка поблёскивали, да ещё зубы, как выпуклые зеркала, отражали случайный лучик. Я продолжил:
– Опя-ать напила-ась? Я ж запрети-ил, в нату-уре! Кого-то привела мне, клу-уша? Д-давай! – чуть отступив, взлезаю на метровый каменный куб, оставшийся от роскошного памятника, и будто возношусь над кустами. – Веди-и и-их, я жду-у! Хочу свежей пло-оти!
– Надо с ним поговорить, надо поговорить, – зашептала тёмненькая.
– Господи, спаси, господи, спаси! – вторил ей Димуля.
– Скажи ему «Cги-инь», ду-урень! – неземным басом протянул Серёга, сомкнув ладони в рупор.
– Cгинь, дурень, сгинь, дурень, сгинь! – квартетно запричитали моментом протрезвевшие девочки, крестясь обеими руками что есть мóчи [ну, и мочú, разумеется, тоже].
– А-а-а-а! – ору, хватаясь за сердце. – За что-о? За что-о-о-о?
– Cгинь, дурень, сгинь, дурень! – завопили все семеро.
– Ы-ыга-а-а!!! – ору ещё громче, с надрывом, с хрипом, переходящим в визг, и, скрючиваясь, постепенно опускаюсь на землю. – Я приду-у и заберу-у тебя, ду-ура! Всех вас заберу-у!!!
Тишина. Что делать дальше – не знали ни я, ни детки. Обстановку разрядил Серёга. Он раскрыл рот, словно собираясь произнести [о], согнул ладони лодочками и сильно хлопнул перед губами. Извлечённый таким образом оглушительный звук напомнил взрыв гремучего газа. Растревоженные предыдущей сценой галки теперь проснулись окончательно и с недовольным гвалтом дружно вспорхнули с верхушек деревьев, крылами заслоняя луну. Зрелище впечатлило даже меня, «Байки из склепа» – так, сказка про курочку Рябу!
– У-у-уф-ф-ф! – шумно выдыхаю, шевеля ветками.
Максюша, как подобает лидеру, первым вышел из ступорозного состояния. Грубо оттолкнув Светулю в мои кусты, со свистом рассекая воздух конечностями, он ринулся прочь так, что дорожка задымилась. Остальные, пихая друг друга локтями, пустились вслед, бросив и чайник, и гитару, и магнитофон. Жаль, этих юнцов не видит тренер нашей сборной по лёгкой атлетике!
Одна кинутая Светуля никак не могла подняться. Тихонько хныча, ручонками она бессильно хваталась за воздух. В общем, надо помочь девочке.
– Приве-ет! – томно произношу вполголоса и, просунув руку сквозь кусты, щипаю её за попу.
– В-ви-и-и-и! – басом взвыла несчастная и рванула во тьму напрямик, по могилам, через ограды и заросли.
– Видишь, как оно бывает? – я встал, желая размять затёкшие мышцы.
– Интересно, куда она ломанулась? Деревня ж не там.
Будто в ответ секунд через тридцать раздался отдалённый всплеск воды, сопроводившийся леденящим душу воплем.
– Тонет! – дуэтом воскликнули мы и кинулись на крик.
Сколько пришлось пробежать – минуту или пять – неизвестно: в подобных ситуациях чувство времени теряется напрочь. Но вот показалось озеро. Лунные блики сияли на его поверхности, словно серебристые мазки, щедро нанесённые кистью на полоску из волнистого тонированного стекла. Светуля барахталась метрах в семи от берега. Скинув штаны, Серёга поднырнул под небольшую накатившую волну и исчез. Долго, очень долго его не было видно, но вдруг он высунулся прямо перед горе-пловчихой.
– Греби к берегу, ду-ура! – пробасил он, собираясь обхватить её за плечи.
– Ма-ама-а-а! Утопленник!!! – она взнадорвала глотку так, что озеро пошло бурунами, и выбежала по воде аки пóсуху, устремившись прямо ко мне.
– Мама вон там, дура! – ловлю её в объятия и поворачиваю лицом в сторону изб. Потом вижу, как изящные глазки медленно увеличиваются раза в четыре, как плавно отвисает нижняя челюсть, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем звонкий, словно лопата из нержавейки, визг достигает моих ушей. И в следующий миг, закатив глаза, Светуля мякнет в моих руках.
– Bo, доигрались-то! Чё ж теперь делать? – спрашиваю растерянно. – Отнести её в деревню?
– Придё-отся. Кстати, с виду – лужа лужей, а под водой там метра через четыре обрыв такой неслабый!
Я взял Светулю за лодыжки, Серёга, повесив штаны на плечо – за подмышки. Так и понесли, вперёд ногами и лицом вниз, чтоб язык в трахею не запал. Озёрная вода струилась с её одежды. Девочkа конвульсивно дёрнулась, но, решив, что это черти транспортируют её в ад, снова затихла. Зато деревня стала оживать: разбуженные собаки, одни перекрикивая других, разбавили безмолвие сердитым лаем. Значит, остальные детки благополучно добрались домой.
– Хватит, много ей чести, – одномоментно произнесли мы, дойдя до оставленной палатки, и опустили свою ношу на траву.
– Жить будет, – изрёк друг, пощупав Светулино запястье, после чего взялся за полотенце. Я тоже вытерся, надел рубашку.
– Собираем манатки и валим в лес! Ну и переполох тут сейчас начнётся!
– Какой, нафиг, «переполох»! Предки им всыплют по первое число за пьянство, да и всё.
– Н-да? А как думаешь, сами-то предки чем занимаются, если детки их ночью по кладбищам бухают?
– Да и чёрт с ними! С этой-то что делать? – спросил Серёга, завязывая рюкзак.
– Ничё, оклемается.
Я лицом к дороге усадил бесчувственную Светулю под ближайшее дерево, голову приклонил на левое плечо, а на рукав её джинсовой курточки капнул вынутым из аптечки нашатырным спиртом.
– Обождём, – повелел друг, прижимаясь к кустам. Я присоединился.
Оживляющая жидкость подействовала секунд через сто. Девочка резко вздрогнула, завалившись на бок, потом, обнимая дерево, тяжело встала, осмотрелась, силясь понять, на том она свете или ещё на этом, и почему – мокрая. Чувство реальности постепенно возвратилось, и девчонка, тихонько заскулив, выбралась на дорогу и понуро побрела в деревню, приседая от каждого шороха. Серёга напоследок снова хотел звучно хлопнуть в ладоши, но я жестом остановил его: не надо, а то она вообще тут окочурится.
– Да-а, – протянул друг. – Деткам конечно, никто всерьёз не поверит, тем не менее, на карте страны одним прóклятым местом станет больше…
[1] Ни в коей мере не хочу приписывать себе авторство процитированной песни!
Как рождаются легенды
Автор публикации
Посмеялась! Нечто похожее произошло с моими друзьями …”триста лет тому назад” в Чуфут-Кале. Их тоже так напугали ранее расположившиеся в одной из пещерок на ночлег туристы. Потом правда до утра вместе водку пили, когда разобрались, что к чему. Тоже чуть легенда не родилась о призраках Чуфут-Кале.
А тут прототипическое событие – конкретное развлечение моих друзей из сельской местности (когда городские родственники приезжают на отдых летом) – они специально подстраивали ситуацию под такое развитие.
А в рассказе на роли милых деточек я взял са-амых любимчиков моего тогдашнего школьного начальства, с сохранением имён и образов, а для пущего стёба ещё и ласкательные суффиксы к именам примазал)))
Ну, что за прелесть!!! Смеялась долго. Только вот Бедная Светуля!!! Досталось ей!
Очень хорошо прописаны диалоги “деточек”. Натуралистично! Словно сама на кладбище побывала.
Спасибо, Сергей!
За публикацию этого рассказа (в 2006 году) меня потом уволили из типа-элитной школы))))
“Человеку, который с такой ненавистью пишет о детях, не место в школе”)))
Ничего себе! Оборот однако. И формулировочка.
С другой стороны, Вы сами писали, что не очень то и хороши элитные школы. Лично я большее удовольствие получала от работы в классе коррекции. Они порой, не боясь ошибку совершить, такие гениальные идеи выдавали, классу “жвежд” и не снились такие. Климат там я скажу – жесть.
Так что, все к лучшему… Ваша работа нынешняя Вам нравится.
Ну в этом рассказе на роли милых деточек я взял са-амых любимчиков школьного начальства, с сохранением имён, интересов и увлечений. А для пущего стёба и ласкательные суффиксы к именам приштопал.
Особенно оскорбились, прочитав, упомянутые там седовласые тётки, умиляемые поведением мальчика Ваняточки)))
Интересно, а деточки тоже были в курсе, что стали героями произведения?
А про седовласых тетушек… ну, есть такие обаяшки. Не устояли педагоги заслуженные пред Ваняточкой. Двуличный Ваняточка… страшнее нет таких. На мой взгляд.
Хорошей трудовой недели.
Деточки, естественно, в курсе не были) Но парочка душных коллег таких есть, наверно, в каждой школе (обычно это учителя изо, географии или началки). Урока после третьего как засядут в учительской – и давай причитать: Ах, какой милый мальчик Ваняточка (дверь мне сегодня придержал), ах, как он любит маму (так просил не ставить ему сегодня 4, чтоб пересдать на 5), вот же ж повезло-то женщине…
Через три недели таких стенаний меня уже начинало тошнить
Доброе утро, Сергей! не поняла определение “душный” в Вашем понимании…
По дальнейшему содержанию комментария делаю предположение, что перечисленные Вами учителя и предметики – эмпатийные и немного наивные люди?
Ну, думаю обобщать не стоит в любом случае… Поведение человека зависит от личностного склада. У меня в школе был великолепный географ – Евгения Ивановна. Без всяческих сантиментов, строгая, но справедливая! Все ученики ее уважали. А в школу я ходила не в самом благополучном городском районе.
Хорошего дня!
ДУ́ШНЫЙ, -ая, -ое; -шен, -шна́, -шно. Со спертым, несвежим воздухом, затрудняющим дыхание (о помещении).
Душный человек, душнила – сленговое определение неприятного, скучного, нудного человека. Эта метафора напрямую связана с прямым значением: душный человек такой же невыносимый, как и душная погода.
Тем более не соглашусь. Обидно за учителей изо, началки и географии… Это Ваш личный опыт. Мой – другой.
А теперь представьте ситуацию, что кто – то из авторов есть ( был) тем учителем – предметником, из перечисленных Вами… Или им есть/ был его близкий человек. Или любимый учитель как раз вел, например, изо.
Так что, извините, не соглашусь с вашими выводами.
Говорю, что видел/слышал/наблюдал (в разных школах).
Ну что тут сказать, всякое представить можно, и кто угодно (или близкий человек этого кого угодно) может оказаться кем угодно, если этим постоянно морочиться, то и слова не скажи теперь, и впечатлений не выскажи…
Сколько народу узнавали себя (или своего близкого человека) в моих не самых положительных персонажах – и прекращали со мной всякое общение (“Не хочу потом узнать себя в твоих новых героях”).
А ещё есть афоризм такой: Никогда не говорите нудному человеку, что он нудный – он же тут же начнёт выяснять – почему?
Отменный язык, на зависть!
Вы про песенку гениального барда Димули?)))
А вот на Грушинском фестивале её не оценили)))
Да, и про всю историю в целом.
Спасибо!)) Но песня та честно не моя) Текст подглядел в одной сибирской газетке. Музыку – да, сам придумал.
А начало вы тоже видели?))
Нет, я недавно вернулся с отпуска и еще плохо ориентируюсь в новых публикациях.
Класс!