В некотором царстве. В некотором государстве жил да был добрый молодец по имени Егорка. Ничего он не делал, и делать не умел. Только лежал на печи, да семечки грыз. На траве в поле валяется, цветы нюхает. Пойдет рыбу удить, прямо возле реки засыпает. Так и прожил бы он свою жизнь лодырем и неумёхой, пока не случилось чудо.
А чудо случилось как раз в самый разгар лета. В тот день, когда произошла эта история, на небе не было ни одного облачка. Матушка Егорки — Прасковья, работала в поле — ворошила сено. А её сын Егор тем временем лежал на готовой копне с душистой сухой травой и, наслаждаясь, солнечным теплом, мечтал о красивой и богатой жизни.
Солнце, неумолимо припекая, поднималось все выше и выше, и уже к полудню над лугом нависла, жуткая жара. Заморившись на солнцепеке, мать Егора, решила немного передохнуть. Она села под копну, на которой лежал сын, и испив студеной водицы, так ему с намеком сказала:
—Пожалел бы ты Егорушка, свою маманю! Помог бы сено ворошить, пока дождя нет. Коровке да овечкам на зиму надобно еды заготовить. А там глядишь, молоко и шерсть будет. Настрижем тебе к зиме на новые валенки да рукавицы теплые справим.
А Егорка лежит травинку жует, слепней отгоняет, да отвечает ей:
—Не велика маманя, наука сено то ворошить. Махай себе граблями, туды — сюды, туды — сюды, да в копны складывай, а копны в стога скирдуй! Вот кабы мне другую работу – какую умную, я бы с радостью её выполнил. А сено грести, и дурак сможет!
Мать улыбнулась, вытерла рушником пот со лба и говорит сыну:
—Ты Егорка, даже этой крестьянкой работы вздолить не сможешь. Нет у тебя ни сноровки, ни умения. Делу своему сынок, сызмальства учиться надо, чтобы не прослыть лодырем.
А Егорка ей отвечает:
—Я маманя, от рождения она все руки мастер! Все я знаю и все я умею! Давай, покажу тебе, как надо правильно сено в копны складывать, – сказал он матери, и спрыгнул на землю.
Мать усмехнулась и, подав Егорке грабли, спряталась в тень, чтобы на сына посмотреть, да малёхо отдохнуть. Взял он их в руки, а не поймет — как их надо держать, чтобы с поля сухую траву собирать. И так попробует — не получается. И перевернет их зубами кверху— то же ничего не получается. Стал Егорка граблями махать, как мельница крыльями машет. Трава в разные стороны клочками летит. Махал, махал Егорка, а ни одной копёнки сложить не может. Расстроился, что у него ничего не получается. Бросил грабли на землю и чуть не плачет.
—Не правильные у тебя маманя грабли, не хотят они меня слушать. Не желают сено грести,— сказал Егорка.— Сильно зубы в них редкие. Вся трава промеж зубьев проскакивает.
—Да как же неправильные? Я же только сейчас сама ими гребла. Не может быть, чтобы что—то испортилось пока я воду пила.
А Егорка стоит на своем:
—Испортились верно! Это ты что—то подделала, что они меня совсем не слушаются. Верно волшебные они у тебя, али какая в них сила бесовская вселилась.
Смеётся мать над Егоркой. Мычат коровы. Блеют бараны. Мухи да слепни и те смеются над добрым молодцем.
—Испортились,— кричит Егорка. Да так разошелся, что стал ногой свой оземь стучать. Да на грабли то и наступил. Как даст ему ручка по носу. Искры во все стороны полетели. Боль жуткая. В глазах потемнело. Упал Егорка на траву и притворился мертвым.
Конь увидел, как Егорка по носу получил, ржать стал да задними ногами от смеха брыкать. Овцам в загоне тоже смешно. Петух на заборе от смеха умирает – кудахчет, курам рассказывает, как добрый молодец получил по носу и теперь на земле валяется.
Обиделся Егорка, плачет от боли, да сквозь слезы матери говорит:
—И почто ты меня маманя, такого неумеху родила? Мне казалось, что я все умею делать. А как беру в руки инструмент, так он у меня как живой из рук убегает. Ничего я не умею.
—Эх, Егорка, Егорка, – сказала мать сыну. – Ремеслу учиться нужно, а не лежа на копне цветочки нюхать. Сызмальства надо тайну промысла постигать. Вот тогда у тебя свое дело будет. Сможешь и траву косить, и в копна и стога её складывать. Значит и коровка твоя сыта будет. А от коровки и молочко, и масло, и сметанку будешь получать, значит и сам сыт и дети твои тоже сытыми да одетыми будут. Все в этом мире связано. Сделает мастер грабли, к примеру, так я мастеру этому или маслом коровьим или яйцами за работу заплачу. Мастер сыт и скотина в доме сыта.
—А как маманя, узнать какое ремесло мне нужно,— спросил Егорка.—Нет у меня ни к чему тяги.
—А ты берись сын, за любое дело. Сердце оно тебе подскажет, к чему у тебя сноровка есть и любовь. Без любви и сноровки ни одного дела не сделаешь. Зато как сделаешь с любовью, так твоим мастерством люди будут годами радоваться.
Так слова матери затронули парня, что решил он в поисках своего дела уйти из дома. Собрал котомку. Надел новые лыковые лапти. Подпоясался кушаком да уже идти собрался. Мать сыну перечить не стала. Решила напутственное слово сказать, да на дорожку окрестить, чтобы ему во всех делах удача была:
—Вот тебе сынок краюха хлеба, луковица, да три вареных картошки. На первое время хватит. Вот тебе еще дедова солонка. Смотри сынок, солонку не потеряй, – просила Егора мать, – она волшебная и цены стоит не малой. От деда отцу твоему досталась, а от отца я её тебе передаю по наследству.
—Эка невидаль солонка, — сказал Егорка. – На базаре таких тысячи. Денег не хватит купить все.
Мать улыбнулась да говорит:
—Эта солонка сынок, не простая, в ней сила волшебная скрыта. Если из нее хлеб посолить, аль что другое, то силы во сто крат прибавляется, и дело любое спорится. Дедом твоим солонка делана, а дед великий мастер краснодеревщик был. Да и отец твой тоже был хорош в ремесле, пока его война проклятая не забрала.
Взял Егорка в руки солонку — присмотрелся, а она не просто деревянная коробка для соли. Невиданной красоты вещь. Витиеватый узор по всей солонке рукой великого мастера исполнен. Каждую жилочку, каждую прожилочку, резец художника коснулся и душу свою на стенках коробочки этой оставил, как оставляет рисунок мороз на стекле.
—Красота какая,— сказал Егорка, рассматривая солонку.— Настоящая живописность!!!
—От того она глаз тебе радует, что дед с любовью к своему промыслу сделал её. Без любви сынок, ни одно дело у тебя не будет спориться. Все к чему руку приложишь, нужно делать так, как будто делаешь для самого любимого человека. Дело не только копейку должно приносить, но и великое душевное удовлетворение. А солонку Егорка, береги пуще зеницы ока. В нужный момент ты посмотришь на неё, и она подскажет тебе, как дело вершить.
Откланялся Егорка матери, трижды перекрестился на святую икону и пошел в сторону стольного града дело своё искать, да нужному ремеслу учиться.
Идет, он идет — песню поет, как вдруг видит впереди река. Там где раньше мост был, только сваи из воды стоят. Вода черная бурлит, белая пена на волнах как шапка растет. Смотрит, а на пеньке старушка сидит и плачет.
—Что бабушка плачешь,— спрашивает её Егорка.
—А как же мне не плакать. Три дня тут сижу, жду, когда кто—нибудь мост построит. Видно паводком старый унесло. Три дня я ничего не ела, а домой возвращаться не могу, сгорел он у меня. Дочь с мужем в городе живет к ней иду.
Егорка присел рядом, достал из котомки картошку да хлеб. Отломил от краюхи кусок, да подает старушке.
— Держи хлебушек бабушка, покушай. На сытый желудок оно и думать веселее, и ждать ловчее, когда мастера мост построят.
Взяла старуха хлеб да картошку да и говорит добру молодцу:
—Эх, добрый молодец, как бы ты мне щепотку соли дал. Я тебе всю жизнь была бы благодарна. Хлеб ведь без соли, как конь без седла.
Достал Егорка солонку, подает старухе. Та взглянула на неё, у неё даже картошка изо рта выпала.
—Это откуда у тебя красота такая сказочная? В ней добрый молодец, впору не соль, а камни самоцветные хранить, да бриллианты с изумрудами. Продай мне, её я тебе рубль дам,— сказал старуха, не выпуская солонку из рук.
—Не могу! Матушка мне завещала хранить, как зеницу ока. Не продам!
Старуха не унимается. Прищурила лукаво глаз, да и говорит.
—А как десять рублей дам – отдашь?
Егорка почесал затылок, да отвечает ей:
—Нет — не отдам и за десять. Отцу от деда солонка досталась.
А старуха со всей силы вцепилась в шкатулку и не выпускает.
—А коли я тебе за неё сто рублей дам!? Сто рублей деньги ведь не малые, можно дом купить, аль аккурат две коровы купишь.
—Две коровы говоришь?! И даже дом?!— сказал Егорка, а сам думает, что и вправду солонка больших денег стоит, а сколько не знает.
Старуха обрадовалась, думает, сейчас добрый молодец согласится. Тут Егорка мозги напряг, да говорит:
—Нет, бабушка, и за сто рублей не отдам!
Пуще прежнего взвилась старуха. Разошлась, будто её чего—то кровного лишают.
—За тысячу отдашь!
—За тысячу?! За тысячу, пожалуй, отдал бы, да маманя мне наказывала беречь её. И не из—за того, что она цены не малой, а потому, что память это дедова. А дед мой великих дел мастер был. Не отдам я тебе шкатулку и за тысячу рублей. Сила в ней волшебная скрыта.
Вздохнула старуха, да и говорит:
—Жаль мне, что не смогла я у тебя эту вещицу выкупить. Да и ладно! Видно и впрямь дорога она тебе как память, а память беречь надобно. Ты добрый молодец, сам—то путь куда держишь?
Егорка задумался да и отвечает ей:
—Иду я бабушка, в дальние дали, хочу дело свое найти, которое моему сердцу близко. Хочу промысел свой наладить, чтобы не только на хлеб им зарабатывать, но и людей своим трудом и умением радовать.
—Хорошее дело надумал,— сказала старушка. — А вот мост мог бы починить, или тебе слабо?
—А чего ж и не починить,— ответил Егор,— руки есть, голова есть. Жаль, инструмента нет. Мне бы хоть топор, я бы в один момент смог бы мост сделать.
Старуха заглянула в свою торбу, вытащила оттуда топор, да и говорит Егорке:
—Спасибо тебе за хлеб за соль. Вот хочу тебе топор дать. Топор этот добрый молодец, не простой, а волшебный. Удержишь его в руках, великим мастером будешь. А не удержишь, на все воля господа нашего. Видно так и помрешь неумёхой и лодырем.
Посмотрел Егорка на топор, да и говорит:
—А давай попробую, авось удержу инструмент в руках.
Старуха подает топор да заветные слова сказывает.
—Ты как работу хочешь начать, так сокровенные слова скажи – «с Богом»! А как устанешь, да работу закончишь, так обязательно скажи – «спасибо»! Понял?
—Ну, кажись, я понял: Если работу делать, нужно сказать с Богом! А как работа закончена, нужно топору сказать – «Спасибо тебе — кончай работу!»
Взяв у старухи топор, он подошел к дереву, поплевал на руки, и глубоко вздохнув, сказал:
—Ну, давай с Богом!
Топор вмиг стал, словно живой. Он бросился дерево рубить и Егорку за собой тащит. Так и норовит выскочить из рук. А Егор вцепился, крепко — не отпускает. Одно дерево повалил. Другое срубил, третье. Топор не устает — летает. От комля до макушки только ветки в разные стороны только кора отлетает. Вырубил Егор три бревна, да кое — как на сваи приладил – устал очень. Кладки кривые в разные стороны разваливаются. Не мост, а просто смех курам.
—Ну, вот бабушка, готов мост. Можешь смело в город идти, да и я следом за тобой.
Посмотрела старуха на мост «дивный», да и говорит Егору:
—Что—то братец, жидковата твоя конструкция. Боюсь, я ногу сломаю. По людскому закону: кто мост строит, тот по нему первый и идет. Так во все времена было принято. Так что ступай сынок смело. Коли господу угодно будет, попадешь ты на ту сторону.
Егорка спорить не стал. Смело шагнул на свое детище. Кое — как он добрался до середины. Жерди разошлись, он не удержался, да как полетит в воду. Плюхнулся, прямо с головой. Вынырнул, да к берегу плывет. Весь промок, до нитки.
Старуха засмеялась да говорит ему.
—Ну что добрый молодец, надежно построил?
А Егорка подплыл к берегу, схватился за камыш—траву, выбрался из воды на берег и говорит:
—Это, бабушка такие бревна не правильные. Тонкие они — да хлипкие. Давай я лучше тебя на ту сторону на своей спине перенесу. Второй раз пока не высох мне не мокнуть.
Залезла старуха на спину к Егору да говорит:
—Поехали!
Егор перешел на другую сторону реки, перенес старуху и говорит ей.
—Вот видишь бабушка, можно и без моста обойтись. Главное брод найти, да чью – нибудь спину, на которой можно переехать.
—Эх, ты, добрый молодец! Слушай, что скажу тебе: только запомни на всю жизнь и детям и внукам своим поведай. Коль нет у тебя своего дела и нет промысла, которым живешь и жить будешь — то возить тебе на своем горбу чужих людей всю жизнь. А коли будешь своим делом владеть, как великий мастер, то тебя и уважать будут и даже на бричке с бубенцами возить. Забирай мой топор, да учись ремеслу, иначе так горбатым на всю жизнь останешься,— сказала старуха.
Пока Егор лапти перевязывал, бабка исчезла. Поднялся он с земли, а разогнуться не может. Горб мешает. Тут вновь слова старухи эхом повторились – « Коли не можешь своим делом владеть –до конца дней носить тебе горб, на котором другие кататься будут». Испугался Егор. Хотел было вернуться к матери домой, да и подумал: что скажут люди в деревне, когда увидят, у него на спине горб вырос?
Идет Егор плачет, «червь» гложет душу. Такая тоска—печаль его обуяла. Старуха то, наверное, колдунья была? Идет, он идет, смотрит на дороге карета на боку лежит. Рядом с ней кучер ходит вокруг кареты, да причитает, от своего бессилия.
—Здравствуй добрый человек,— говорит ему Егор. —Что у тебя за беда такая случилась? Почему ты плачешь?
—Третий день тут стою добрый молодец. Не ел я ничего, а мне к барину надо ехать. Коней не бросишь и карету тут не оставишь, разбойный люд растянет. Вон колесо на камне сломалось. Вот как бы до кузницы дотянуть, так там и починить можно было бы. Силы у меня столько нет, чтобы поднять её.
Достал Егор краюху хлеба, разделил её пополам, дал кучеру картофелину и говорит:
—Ты пока ешь, а я посмотрю, что сделать можно. Может, я, чем могу тем и помогу?
Кучер взял хлеб, да и говорит:
—Эх, как бы мне да еще соли щепотку. Без соли сам знаешь, еда в рот не лезет.
Достал Егорка солонку да подает кучеру. Увидел тот солонку, чуть картошкой не подавился.
—Продай, я тебе рубль дам,— сказал кучер.
—Нет — не продам,— ответил Егор.— Бесценная она.
—А за десять отдашь?
Егор подумал и сказал:
—За десять тоже не отдам.
Кучер смотрит на солонку и говорит дрожащим голосом:
—Какая работа дивная — свет не видывал. В такой солонке впору камни самоцветные да жемчуга с изумрудами хранить, а не соль. Сто рублей дам – продай!
Подумал Егорка, да и отвечает:
— Давеча мне за неё тысячу давали — я не отдал. Бесценная она, так как это от деда память.
—Так твой дед великим мастером был?
—Дед был мастером, и я хочу быть таким как дед,— сказал Егор.
—Так почини мне карету, вместе к барину поедем,— сказал кучер.— Барин отблагодарит тебя.
Егор подошел к карете посмотрел и сказал:
—Я вижу, колесо с оси слетело, и спица сломалась. Эх, как бы был у меня молоток, я бы починил.
Открыл кучер рундук достал молоток и сказал Егору:
—За хлеб, за соль – спасибо! От голода спас ты меня путник. За это, хочу подарить тебе молоток. Не простой молоток, а волшебный. Удержишь его в руках быть тебе мастером. Не удержишь, так всю жизнь и будешь своим горбом промышлять.
Взял Егорка в руки молоток и сказал:
— Ну, с Богом родимый!
Молоток давай стучать по колесу. Держит его Егорка, направляет куда надо, а молоток сам бьет. Подпер горбом карету. Посадил колесо на ось, да и говорит:
— Спасибо тебе молоток — кончай работу.
Молоток успокоился. А кучер стоит, смотрит, на Егора с удивлением, даже рот открыл.
—Удержал добрый молодец, инструмент, значит твоим ему быть. А откуда ты слова волшебные знаешь?
—Так, старуха мне топор волшебный подарила и слова такие сказывала.
—Ну, раз так, то садись в карету, поехали к моему барину,— сказал кучер. – Видно он заждался меня.
Сел Егор в карету едет, а сам думает:
—«Сделал мост плохой, пришлось старуху на хребту через реку переносить, а починил колесо, теперь меня карета везет. Хорошо быть настоящим мастером».
Ехали— ехали, да приехали. Стоит усадьба красоты необыкновенной. Вокруг лужайки стриженные. Дорожки подметенные. На клумбах цветы не виданной красоты цветут. На высоком крыльце барин стоит и трубку курит, да в трубу подзорную глядит, свои поместья осматривает.
—Где это ты Трифон, столько дней пропадал? Я уж было подумал, тебя разбойники в лес утащили, аль волки дикие загрызли.
—Так ваше благородие, в карете колесо испортилось. Тут вижу, добрый молодец идет, он мне колесо и помог починить. Мастеровой он, наверное…
—Напои, да накорми коней, карету в сарай поставь, да с добрым молодцем жалуйте ко мне в кабинеты. Поговорить желаю,— сказал барин, и ушел в усадьбу.
В ту пору дочке барина Меланье исполнилось восемнадцать лет. Девушка выросла вдали от людей. Красивая – свет не видывал! Характер кроткий, спокойный. Душой как раз под стать Егору. Привел кучер Егора к барину в кабинеты, да и говорит:
—Руки золотые у добра молодца. Жаль только горб на спине, так бы дочери вашей хороший муж мог бы быть.
Барин осмотрел Егора и говорит ему:
—Не тебе Трифон, о моей дочери беспокоиться. Коль добрый молодец, мастер великий, то горб ему не помеха ни для любви, ни для промысла! На работу его смотреть будут и за неё платить. А с горбом или без, народу все едино!
—Простите барин, не подумал, – отвечает за него кучер.— Давеча, как колесо к карете прилаживал, он мне шкатулку показывал – резную — красоты невиданной. В ней барин, жемчуга и камни самоцветные хранить, а он дурачок соль в ней держит.
—Покажи шкатулку,— спросил барин Егорку.— Правду мой кучер говорит, али врет!?
Егор, достал из торбы шкатулку да подносит барину. Тот как увидел, так у него сразу пенсне упало на ковер. Кучер склянку поднял, да барину подает и говорит:
—Купить я хотел шкатулку эту ваше благородие, так не продает он. Говорит бесценная она.
—А коли я тысячу дам,— продашь?
—Не продам,— говорит Егор.
—А десять тысяч,— спросил барин.
—И за десять тысяч не продам,— ответил Егор.— Дорога она мне не ценой, а тем, что память это от деда. А дед мой был великим мастером. Память о нем в шкатулке этой.
—А если я свою дочь Меланью, за тебя замуж отдам – продашь мне шкатулку,— лукаво пошутил барин.
—Нет, не продам,— сказал Егор. – Я, жениться еще не имею желания, ибо мне надо ремесло освоить, чтобы жену крепким рублем радовать.
В это время в кабинет входит Меланья. Как увидел Егор девушку – сразу влюбился. Сердце забилось, словно голубка в клетке. На лицо румянец проступил. Дыханье подперло. Девушка больно собой хороша. Дочка барина, увидев Егора, тоже к нему, воспылала чувствами. Парень то кучеряв, светловолос. Ликом светел, да пригож, словно с картины писаной сошел. Жаль только что на спине его горб.
—Значит, не продашь, мне шкатулку? Ну, тогда заточу я тебя в темницу. Буду держать до той поры, пока не надумаешь мне продать.
Заточили слуги барина Егора в темницу. Бросили на сырой пол. Да следом двери заперли.
Сидит Егор в темнице, только луч света в маленькое окошечко попадает. Вдруг из норы крыса появляется. Смотрит она на него жалобными глазами, усами шевелит. Пожалел Егор её, достал последний кусок хлеба. Отломил половину и ей подал. Крыса схватила кусок, да в нору. Через минуту снова прибежала и опять на Егора смотрит, усами шевелит. Дал теперь Егорка крысе картошку. Схватила крыса картошку и снова утащила в нору. Сидит Егор ест лук, солью посыпает, и плачет.
—Что ты плачешь, добрый молодец?— спрашивает крыса человечьим голосом.
—А как мне не плакать. Пошел я дело свое искать. Хотел стать великим мастером, чтобы промыслом на жизнь свою зарабатывать. Да вот горб себе нажил, да в темницу попал. Барин меня до тех пор заточил, пока я ему шкатулку не продам.
—Какую шкатулку,— спросила крыса удивленно.
Егор достал из торбы шкатулку и показывает.
—Да, добрый молодец, не видеть тебе света божьего до конца дней твоих. А ты продай —это же безделица деревянная и жизни твоей не стоит!
—Нет, не продам, – сказал Егор. – Мать наказывала хранить пуще своего сердца. Видно придется мне всю жизнь в этой темнице теперь просидеть.
—Не печалься и не кручинься. Нет худа без добра, а добра без худа! Сделай такую же и продай её барину, ты же сможешь. Он тебя домой отпустит, — сказала крыса.
—Не умею я,— ответил Егор и заплакал пуще прежнего.
—Не переживай так. Коль спас ты меня и моих деток от голодной смерти, подарю я тебе добрый молодец нож волшебный. Как скажешь заветные слова, он тебе поможет, любую вещ вырезать. Любой узор создать. Только учти – его в руках удержать надо!
Притащила крыса из норы раскладной нож. Егор взял его в руки, и хотел было сказать с Богом, но промолчал.
—А что заветные слова узнать не хочешь,— спросила крыса.
—Я их знаю,— ответил Егор улыбаясь.
—Ну, тогда с Богом,— сказала крыса и исчезла в норе.
В этот миг двери загрохотали и в темницу, где сидел Егор, вошла дочь барина Меланья.
—Как спалось тебе добрый молодец,— спросила она и, развернув рушник, положила перед ним хлеб, сыр, кусок мяса, да стакан молока. — Батенька велел покормить тебя, чтобы ты добрый молодец, от голода не умер.
—Меня матушка Егоркой кликала,— сказал он. – За что папенька твой меня в казематы холодные заточил? Я же не преступник.
—Уж больно Егор, папеньке твоя солонка в душу запала. Говорит подарок царский, такой можно и королеве подарить. И дочери как подарок свадебный, чтобы она драгоценности да кольца с серьгами хранить в ней могла.
—Эх, мне бы дерева кусок. Я бы папеньке твоему, новую шкатулку сделал. Авось получится у меня?
—А сумеешь,— спросила Меланья и ласково улыбнулась.
—А если не делать ничего, так ничего и не получится. Попробую, чай за это папенька твой казнить меня не станет.
Ушла девушка, оставив Егорку в одиночестве. А крыса тут как тут.
—Что девчонка хотела?
—Еду принесла,— сказал Егорка.
—Хлеба дашь?
Отломил ей Егор хлеба, а сам чуть не плачет. Слезы рукавом вытирает.
—Что не весел добрый молодец,— спросила крыса.
—Как мне веселиться, если я ни разу не пробовал в руках ножик держать. Я ничего делать не умею.
—Не кручинься,— говорит крыса.— Когда к делу приступишь, тогда и узнаешь, к чему твое сердце тягу имеет.
Схватила крыса хлеб да убежала.
Поел Егорка, попил молока да хотел прилечь на солому, как тут двери в темницу отворились, и на пороге появился кучер. Заносит чурку из грушевого дерева и ставит перед арестантом.
—Тут мне дочка барина сказала, чтобы я тебе чурбак грушевый принес. Говорит тебе не на что даже тарелку поставить. На вот держи – это тебе и стол будет и табуретка!
Смекнул Егорка, что чурку ему Меланья для работы передала. Взял он в руки это палено, крутит его, то в одну строну, то в другую сторону. С чего начать не знает.
Вдруг крыса появилась.
—Что, ты это палено крутишь,— спросила она.
—Ума не приложу, что делать с ним. Надо шкатулку сделать, а с чего начать не знаю.
—Ты добрый молодец, сперва инструмент достань, а сердце тебе само подскажет.
Разложил Егор на рушнике инструмент, взял в руки топор, да и говорит:
—С Богом!
Топор кинулся чурку стругать, Егор, что есть силы, держит инструмент да направляет его куда надо. Выстругал две заготовки. Ладно, получилось — красиво. Грушевое дерево ароматное медом пахнет. Бока гладкие каждый прожилок видно. Долго ли коротко ли стругал Егорка полено, да заметил, что не топор им управляет, а уже он топором. Удивился Егорка, душа как кожух овчинный расстегнулась.
—Спасибо тебе топорик, пора спать,— сказал добрый молодец и, поцеловал его. Сложив инструмент в торбу, он спрятал её под голову да завалился в солому спать.
Пока он спал, крысы в темнице порядок навели. Все опилки, да стружки через нору на улицу вынесли. А тем временем сниться Егору сон, будто он ножиком плотницким диковинные фигуры режет. Да так у него получается красиво, что не в сказке сказать, ни пером описать. Проснулся Егорка утром да удивился. В темнице, где он сидит, чисто все и очень аккуратно. Ни одной стружки, ни одной опилочки не осталось.
—Утро доброе добрый молодец,— сказала крыса, шевеля усами.—Мы тут порядок навели, чтобы барин не знал чем ты занимаешься.
—Ой, не нравится мне эта затея,— сказал Егорка.— Не сумею я с инструментом совладать. Так и норовит он у меня из рук вырваться.
—Глаза видят, а руки делают,— сказала крыса и скрылась в норе.
Позавтракав, чем Бог послал, Егорка снова достал инструмент, и, сказав, заветные слова принялся за работу. Как прошло время, не заметил. Только очнулся тогда, когда двери в темницу открылись.
На пороге стоит барин.
—Ты Егор, еще не надумал мне шкатулку продать?
—Нет, ваше благородие, не надумал,— ответил он.
—Ну, тогда дальше сиди, пока не решишь. Денег дам и дочь свою Меланью отдам за тебя замуж, если к концу недели надумаешь, мне солонку твою продать.
—Подумаю,— сказал Егор и отвернулся от барина, заслоняя инструмент, от его любопытного глаза.
Барин ушел. И тут Егора такая злость взяла. Достал он из торбы солонку, да так стал её пристально рассматривать, что даже глаза у него заболели. Закрыл он их и все, что глазами видел, в своей голове представил. Смотрит он на шкатулку закрытыми глазами, а пальцы вслед повторяют каждый завиток, каждую линию, которую должен нож резать. Долго ли коротко ли сидел Егор, изучая дедов рисунок, пока не заплакал. Встал он на колени да взмолился перед Богом.
—Помоги мне господи, в деле моем ремесленном. Хочу шкатулку сделать красоты не виданной и не писанной. Не ради наживы личной, а ради опыта в промысле.
После слов этих взял он острый нож и говорит ему:
—Ну, с Богом!
Ножик, словно невесомый — словно перо птицы, заскользил по дереву, оставляя за собой гладкий до блеска срез. Каждый завиток, каждый узор, представленный им в голове, тут же выходил на шкатулке, вплетаясь в уже готовые вензеля.
За работой совсем не заметил, как и день закончился. Сказав инструменту спасибо, он аккуратно сложил его в торбу и чисто вымел темницу, чтобы крысе делать было нечего. Не успел Егорка поужинать тем, что принесла Меланья, как тут же вновь появилась крыса.
—Что делаешь,— спросила она, шевеля усами.
—Ужинаю, а потом спать буду ложиться.
—А хлеба мне дашь?
—А как же не дать, ты же тварь божья, с тобой не грех и поделиться,— сказал Егор и отломил от краюхи половину. Крыса схватила, да в нору спряталась. Поел добрый молодец, молоком запил, да спать лег. А ночью снится ему сон, будто вместо горба у него крылья выросли, и летит он над землей и сморит, как мастера дело свое делают. Влетел в мастерскую да присел в уголке, чтобы видеть, как мастер нож держит. Так и прошла ночь, а на утро достал Егорка ножик да давай резать шкатулку, как во сне видел. Стружка тоненькая, словно соломка из—под лезвия выходит, а по тому месту, где нож прошел, стал узор появляться прозрачный, словно зимой на стекле. Да такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Утром к Егору Меланья пожаловала. Принесла хлеб, кашу, молоко.
—Утро доброе,— говорит девушка.
—Это для тебя оно доброе, а для меня нет! Я же в темнице сижу и света божьего не вижу.
—А ты продай, папане шкатулку, он тебя и выпустит,— сказала девушка улыбаясь.—Может и меня тебе в жены отдаст?
—Не продам! Лучше я здесь зачахну, чем против воли матушки своей пойду,— ответил Егорка.
—Ну как знаешь,— ответила Меланья, и, поцеловав Егорку в щеку, скрылась.
Добра молодца, будто кто по щеке ладонью ударил. В том месте, где девушка губами прикоснулась, щека стала горячая и покраснела от прилива крови. Сердце забилось, и он почувствовал, как внутри него воздушные пузырьки лопаться стали.
—Что влюбился,— спросила крыса.— Дочка хозяина девушка работящая и папенька в ней души не чает. Очень красивые картины рисует. Хочешь, я тебе принесу. Посмотришь, как у неё это получается.
—Хочу,— ответил Егор, и вновь взяв в руки ножик, приступил резать шкатулку. –Карандаш поищи, мне для дела нужен.
Крыса скрылась, но уже через час вернулась, притащив за собой картину, скрученную в трубочку, да обломок карандаша. Развернул Егор рулончик и дар речи потерял. Там на холсте красовался его портрет. Он как живой смотрел на Егора и в этот миг он почувствовал, что девушка влюбилась в него. Его осенило. И понял он, как надо ему последнюю сторону шкатулки резать. И стал он карандашом портрет Меланьи рисовать да потом ножом по этому рисунку выводить, повторяя в дереве её портрет. Столько приложил он души и терпения, что уже через пять дней на шкатулке прорисовался божественный лик дочки барина. Он, словно живой сиял и радовал глаз очаровательной улыбкой. В шелковистых волосах запутались ромашки, и казалось, что это не просто резьба по дереву, а это настоящий образ девушки, глядя на которую у Егора постоянно перехватывало дыхание.
—А говорил, не можешь,— сказала ехидно крыса.— Вот видишь, как у тебя хорошо получается. А ты мне твердил, что не умеешь. А знаешь почему? Потому, что делаешь это дело с душой и сердцем. Как будешь, так и далее к делу относится, то промысел твой всю жизнь будет радовать тебя твердой копейкой, да людской благодарностью.
Егорка крутил шкатулку и никак не мог поверить, что вся эта резьба на ней это его рук дело. Он настолько вложил в портрет Меланьи свою любовь, что ему окончательно стало ясно – это его промысел.
Двери в темницу открылись. На пороге снова появился барин.
—Прошло уже две недели, как ты у меня добрый молодец, под арестом сидишь. Неужели не решился шкатулку продать,— сказал он, лукаво покручивая свои усы.
—Решился я барин,— ответил Егорка.
—Ну, и сколько ты за неё хочешь,— спросил хозяин.
—Хочу, чтобы дочка твоя Меланья за меня замуж пошла. Как пойдет, так шкатулку и забирай.
—Ты что возомнил о себе горбун? Ты хочешь, чтобы я дочь барина за холопа отдал? Не бывать этому! Сгниешь у меня в заточении! Даром отдашь,— сказал барин и, хлопнув дверью, покинул казематы.
Заплакал Егорка. Схватил солонку, да уже хотел разбить её о сырую стену, как вдруг появилась крыса.
—Ну и чего ты удумал дурашка?
—Не хочет барин меня отпускать. Хочет, чтобы я ему солонку даром отдал,— сказал Егорка.
—Ну, раз так хочет — то отдай,— ответила крыса.
—А как? Маменька наказывала не поддаваться искушению — что мне теперь делать?
—Ты слезы понапрасну не лей, маменьке покажи шкатулку, которую ты своими руками сотворил. Она непременно простит тебя,— сказала крыса.— Уж больно невестка хорошая для неё будет. Да и приданое богатое можешь получить.
—Ты так считаешь?
—Клянусь своим хвостом,— сказала крыса.—Давно тут живу, всякого на своем свете повидала.
—А как же горб?
—Не бери в голову, иногда под горбом крылья ангела спрятаны.
На следующий день, как всегда с самого утра в темницу пожаловалась Меланья и принесла еду. Егорка лежал на соломе, заложив руки за голову, и смотрел в потолок.
—Здравствуй добрый молодец. Вот отведай, чай уже завтракать пора,— сказала она улыбаясь.
—Не буду,— буркнул Егорка.— Тятя твой, меня свободы лишил не законно. Я ему предлагал продать солонку и даже цену назначил, но он отказался, — сказал Егор и отвернулся к стене.
—Я поговорю с батенькой и узнаю, почему он так поступил. А ты не печалься и не кручинься, может это тебя сам господь такой дорогой ведет, чтобы ты познал то, чего ранее не ведал.
Меланья коснулась руки Егора, и он почувствовал, как бабочки вновь вспорхнули с его сердца словно с цветка и стали крылышками щекотать ему душу. Егор достал солонку, на которой красовался портрет Меланьи и показал её девушке.
— Ой, что это,— спросила она, принимая из рук Егора его творение.
— Это, я сделал,— сказал Егор смущенно. — Из того грушевого чурбака.
— Красота какая, — сказала девушка и от восхищения прижала солонку к груди.— Это же я!?
— Папеньке своему передай, что я решился ему солонку отдать даром.
— Эту,— спросила девушка, возвращая солонку Егору.
— Нет! Эту я оставлю мамане своей оставлю,— сказал Егор.
Меланья, бережно вернула шкатулку и, поцеловав его в щеку, выскочила из темницы. А Егорка, сам себе улыбнулся, и глубоко вздохнув, сказал: — «Вот и дело нашел себе по сердцу».
—Жди гостей,— сказала крыса — сейчас барин за солонкой прибежит.
Егорка подал ей кусок хлеба, а сам стал прислушиваться, ожидая вестей со свободы. И правда. Как сказала крыса, через несколько минут после ухода Меланьи в темницу спустился её благоверный папаша.
—Ну, здравствуй добрый молодец,— сказал он.— Дочка сказывала, ты решил мне шкатулку продать?
— Решил,— ответил Егорка. —Только не продать. Хочу я тебе её барин просто так – даром отдать. Подарить хочу.
— Как так,— спросил барин обиженно. – Я, что беден, чтобы не суметь заплатить тебе за понравившуюся вещь.
— У Вас ваше благородие, столько денег не будет. Да и не в деньгах её ценность. Волшебная она.
—А в чем тогда, коли не в деньгах?
— Счастье барин, жить по совести и любви. Деньги это еще не всё, ради чего нужно жить,— ответил Егорка.
—Мне сдается мил человек, что ты философ,— сказал барин.
—А это как,— спросил Егор.
—Философ, это тот, кто много говорит, а ничего не делает. Его промысел такой рассуждать на тему жизни и бытия.
—Нет, барин, я не философ. Я по совести хочу, чтобы было.
—Ладно, добрый молодец, собирай вещи и выходи. Коль решил мне солонку отдать так тому и быть. Дам я тебе за неё тысячу рублей. Домой матери снесешь, да дом новый поставишь.
Егор спорить с барином не стал. Взяв свою котомку с инструментом, он вышел из темницы и оказался на улице. Свет больно ударил по глазам. Егор прищурился на какое—то мгновение, а когда открыл их, то увидел Меланью. Девушка стояла напротив, и, улыбаясь, подала ему божественной красоты цветок. Вновь Егор почувствовал, как кровь ударила по его щекам, а сердце забилось в груди с утроенной силой. Казалось вот— вот, и оно выпрыгнет на улицу и поскачет домой к маменьке.
—Трифон, отведи гостя в баню, пусть помоется, чай две недели в казематах просидел, пылью весь покрылся. А уже после, веди его в мои кабинеты,— сказал барин своему слуге и обняв дочь, пошел с ней в дом.
—Ты меня прости брат. Не знал я, что тебя барин в темницу упрячет. Не любит он, когда поперек его воли встают. А ты молодец встал! Знать дух в тебе сильный,— сказал Трифон.
—Знаешь, а я благодарен барину, за то, что он меня в темницу упрятал. Там я понял многое и многому научился. Теперь у меня в жизни свой промысел будет, — сказал Егор.
—Что по темницам сидеть,— усмехнулся слуга.
—Нет, Трифон, я лучше стал разбираться в людях и не унывать в трудную минуту,— сказал Егор, и, войдя в баню, захлопнул двери перед его носом.
Егорка постирал свою одежду, помылся чисто начисто и через час предстал перед барином как истинно новый рубль.
—Так вот ты какой, добрый молодец. Лицом красив, да кудрями злат. Кабы не горб, был бы ты мне добрым зятем. Вот даю тебе за солонку тысячу рублей. Деньги за такую вещ не малые.
Егорка достал из торбы шкатулку, протягивает её барину и говорит:
—Кабы не мой горб, не стал бы я барин, вашим зятем. Хочу солонку вам подарить бесплатно – запросто так. Пусть она вам в дом счастье принесет, коли вам так этого хочется.
Барина слова Егорки, словно хлыстом ударили: как он богатый человек от какого—то крестьянина солонку за просто – так бесплатно примет. Не бывать этому.
—Ты что себе надумал холоп!? Ты, свой горб ценишь больше дочери моей?
—Мой горб — мне его и носить! Как люди говорят: иногда горб на спине, крылья ангела скрывает. Как бы барин, за слова свои каяться не пришлось,— сказал Егорка, и отдав солонку, пошел домой к матери.
Долго ли, коротко ли, он шел, но пришел обратно к реке. На берегу, на пеньке сидит старуха и плачет.
—Что ты бабушка плачешь,— спрашивает её Егорка.
—Как мне не плакать добрый молодец, мне на ту сторону реки нужно, а мост водой смыло. Перенеси меня через реку.
Вспомнил Егорка слова старухи, да и говорит:
—На чужом горбу бабушка на ту сторону реки перебраться, дело не мудреное. Вот построю мост, по нему и перейдешь как королевишна.
Достал Егорка волшебный топор, да и говорит:
—Ну, топорик, давай поработаем с богом!
Как начал топор деревья валить, а Егор его держит, не упускает. Ветки в одну сторону— кора в другую сторону. Ветки в одну — кора в другую сторону. Уложил гладкие бревна на старые сваи — глаз радуется. Все крепко стянул шипами. Все ровно будто по шнурку. Перила поставил, связал бревна лыком, да на иглицы их посадил, чтобы не разъезжались по сторонам. Все сделал правильно и прочно, как настоящие мастеровые делают.
— Спасибо тебе,— сказал он топору и спрятал его в котомку.
Бабка дар речи потеряла. Такой мост славный получился, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
—Кто мост строил, тот первый переходит,— сказала ехидно старуха. Я убедиться должна, что надежно сделано.
Егор закинул котомку на плечо, и смело шагнул на мост. Дойдя до середины, он попрыгал на нем и пошагал дальше домой.
Старуха следом за добрым молодцем перешла мост, догнала его, да и говорит:
— Погодь, добрый молодец, хочу поговорить с тобой.
Остановился Егор, присел на пенек, на котором еще прошлый раз сидел, да говорит:
—Ну, говори бабушка, что хочешь, я домой спешу к матушке.
—Хочу тебе слово доброе сказать, да лепешкой медовой угостить, и сытным молочком коровьим, за твою доброту и работу знатную.
Достала старуха из котомки медовую лепешку да крынку молока. Подает еду Егору и говорит:
—Кушай соколик ясноглазый лепешку, чай заработал её своим трудом. Вон какой, изящных форм мост построил. Не только глаз радуется, но и душа поет! Не мост а загляденье!
—Ха, бабушка! Я бы лучше мог, да мне горб мешает,— сказал Егор.
—Какой горб, сынок!? Ты что—то перепутал. Нет у тебя никакого горба.
Егора эти слова за душу тронули.
—Как нету!? А куда же он делся ? Только что был,— спрашивает старуху добрый молодец.— Был с утра еще?
—Не горб то был Егорушка. Это твои крылья были, которые ждали момента, чтобы раскрыться. Вот как ты мост построил, так они и раскрылись. Лететь теперь тебе по жизни, словно ясному соколу. Любое дело в твоих руках теперь спориться будет.
Обрадовался Егор, что у него горб пропал, да хотел было назад бежать к барину, чтобы дочку Меланью за себя посватать да старуха говорит:
— Никогда не возвращайся туда, где тебя душой не приняли и предали. Иди всегда вперед, а кто не прав был, тот тебя, если нужно догонит и в ногах твоих еще прощения просить будет.
— Спасибо тебе бабушка,— сказал Егорка и, закинув на плечо котомку с волшебным инструментом, побрел в сторону дома, где его ждала матушка. Увидев Егора в окно, она вышла на крыльцо, чтобы сына встретить, а тут поднимая клубы пыли, показалась барская карета.
Подъехала карета к дому. Из неё вышел барин и под руку свою дочь Меланью вывел. Стоит мать на крыльце понять ничего не может. А барин встал перед Егором на колени, да и говорит:
— Прости меня добрый молодец. Простите меня люди добрые. Гордыня ослепила меня. Жадность сделала меня глухим. Хочу грех свой перед вами замолить. Решил я, как ранее обещал, отдать за тебя свою дочь Меланью, уж больно ты ей по сердцу пришелся. Ни спит она. Ни ест — все о тебе Егорка мечтает. Хотела руки на себя наложить, да благо люди добрые не дали.
Отпустил барин дочку, а она подошла к матушке Егора, да и говорит ей:
—Благослови нас матушка на брак с Егоркой. Уж больно по сердцу он мне.
—А что скажет сын мой,— ответила мать.—Ему решать, с кем жизнь прожить, да детей рожать!
—Я согласен матушка в жены взять Меланью,— ответил Егор и протягивает матери солонку с образом невестки. – Вот образ её на память себе изваял. Коли по нраву тебе будет, прими её в дар, вместо дедовой.
Мать приняла из рук сына новую солонку, перекрестила детей по русскому обычаю и сказала:
— Совет вам да любовь дети мои.
И был пир на весь мир. И целую неделю, гуляло село на свадьбе Егора и Меланьи. И ни кто не мог поверить, что смог Егорка настоящим мастером своего дела стать. А все благодаря не волшебной солонке, а вере своей и великому желанию быть мастером своего дела.
Автор публикации
