Утро не задалось. Новенький мобильник – подарок мужа на годовщину свадьбы опять подвёл. Второй раз за неделю. Ставила же на семь. И что?
–  Ой, опаздываю, опаздываю… –  стала трясти она посапывающего рядом мужа, но тот продолжал мерно и неправдоподобно громко храпеть.
–  Лёнь, ты что, меня не повезёшь? – повысила она голос.
Глухие нечленораздельные звуки, доносящиеся из-под подушки, были лучшим подтверждением, что на Лёнину помощь в данную минуту  рассчитывать нечего.
–  У, сурок! – ещё раз в сердцах пнула мужа Виктория и пошлёпала в ванную. Вообще возить её на работу было прямой Лёниной обязанностью.  Машину-то брали на двоих.  Правда, в основном на ней разъезжал Лёня. Ему  по работе она была, конечно, нужней, но утром, прежде чем заняться своими коммерческими делами, он был просто обязан доставить Вику в целости и сохранности к месту её службы. Святое дело! Правда, в последнее время это дело выполнялось не совсем регулярно. И вроде бы всегда находились объективные отговорки, объяснения. А вот всё равно, обидно. И даже подозрительно. Чего это он вдруг «не может её отвезти». Её! И не может…  А значит, ей придётся тащиться в общественном и, к тому же, вечно переполненном транспорте через весь город…  А кредит, между прочим,  за машину на неё записан… Ладно, платит-то он.
Вчера, после корпоратива, вернувшись домой, она  сама не помнит, как вырубилась. И вроде бы не пила,  ну разве чуть-чуть. А вон как развезло,  даже не слышала, когда Лёня вернулся. Интересно, во сколько? В час, в два? Обрадовался гад, что у них в редакции праздник, и что можно самому из дома слинять. С друзьями. Наверняка опять пошли в баню, париться.
–  Традиция у них такая, –  мысленно передразнила она мужа. –  Нашли, соколики, отмазку. «Каждый год, мы с друзьями…»
–  И подругами… –  ехидно прошептал внутренний голос.
Опять эти подруги в голову лезут, – Вика постаралась отогнать подальше навязчивую мысль, но та снова и снова возвращалась обратно.
–  Ну, есть же такая традиция, есть, – уговаривала она себя. – Каждый год про неё фильм по телику крутят. При чём тут подруги? Надо же мужикам иногда встретиться, поболтать, посплетничать, похвастаться, наконец…
Но внутри неё что-то продолжало скрести.
– До скольки же они сидели, что он встать не может? Всю ночь? – Вика ещё раз подозрительно посмотрела на закутавшегося в пуховое одеяло мужа, смахивающего на гигантскую куколку шелкопряда. – Нет, в три часа она вставала, организм её работал лучше швейцарских хронометров, Лёня уже храпел. Значит, раньше.
Неизвестность терзала, не давала сосредоточиться. Даже завтрак в горло не лез.
– Господи, – ахнула она, взглянув на часы.   На дорогу оставалось сорок минут, а она даже толком не накрасилась.
– Не успею, – подумала Вика и вновь принялась трясти мужа.
– Лёня! Лёня! Где ключи?
– Какие? – не понял он спросонья.
– От машины. Сегодня я на ней поеду.
То, что на целый день он останется без средства передвижения подействовало на Лёню, как отрезвляющий душ. Хоть он и не пил. Но, встать, одеться, побриться и отвезти Вику в редакцию за сорок минут, при всей сноровке, которой он, увы, не обладал, было реально нереально.   Лёня вздохнул и резко одним движением могучего торса сбросил на пол, стягивающее его члены  одеяло.
– Богатырь! – подбодрила Вика ещё не оправившегося ото сна мужа, старательно убирая на его пути случайные предметы.
Машина не заводилась.  Похоже, сел аккумулятор. Вика поняла это по тому, как при каждом следующем нажатии на кнопку стартера звуки проворачивающегося двигателя становились всё прерывистей и печальней. Они смахивали на стоны загнанного умирающего зверя. Сколько раз она просила Лёню поменять старый аккумулятор, а он всё доказывал ей, что с нашими суровыми зимами, когда минус один – уже холодно, тот проработает ещё не один год…  Ну вот, на дворе минус семь, (кто ж мог предположить, что и у нас зимой морозы случаются)  и  что? Звать соседа?
– Со-се-ед! Ау! Дай ответ! Не даёт…
Вика ещё раз, что есть силы, вдавила тонким окоченевшим  пальчиком ненавистную кнопку. И, о чудо! на третьем или четвёртом стоне двигателя он вдруг, проснулся, зафыркал, заурчал и оглушительно истерично взревел. Вика поддала газу так, что, казалось, ещё мгновенье, и они вместе с машиной взмоют ввысь. К звёздам!
До начала планёрки оставалось двадцать минут.
– Ну и фиг с ней, – сказала Вика, понимая, что уже окончательно опоздала, и, порывшись в бездонной сумочке, извлекла на свет увесистую косметичку. Что время зря терять? Даже глядя в заиндевевшее салонное зеркало, она отчетливо видела те существенные промахи, которые допустила в ходе утренней раскраски,   и теперь, под рёв прогревающегося мотора, решила исправить их. Она раскрыла косметичку и, подобно опытному живописцу, прикидывала, что из многочисленного арсенала красок, теней, консилеров, цветных карандашей, кремов и румян ей понадобится в первую очередь. Она уже потянулась за лайнером для ресниц, но… как-то неловко, неуклюже, может, ещё не согрелась, и, о ужас, все её румяна, тени, пудра, крема, все эти кисточки, щипчики, щёточки, ватные палочки, спонжи, короче, всё щедро рассыпалось по салону, тускло посверкивая в самых труднодоступных местах.
Поиски сокровищ затянулись надолго. Оказывается, закон бутерброда действует не только для хлеба с маслом, но и для менее съедобных, но от этого не менее нужных предметов.  Вика со слезами смотрела на рассыпанную по салону пудру, растрескавшиеся коробочки с тенями, на скривившийся тобус губной помады и на бежевую обшивку автомобильного сидения, так грубо заляпанную тональным кремом.
Но она старалась не раскисать, радуясь каждой уцелевшей вещице. Да, многое ей удалось спасти, но, увы, не всё.
– Ничего, – подумала Вика, – будет, что Лёне дарить мне на Восьмое марта. – Это было, конечно, слабым утешением, но Вика слыла оптимисткой и в каждой ситуации старалась найти положительный момент. Правда, удавалось это не всегда.
О, сколько нам открытий чудных дарует просвещенья век! В поисках рассыпанных сокровищ оно поджидало и Вику. Это чудное открытие представляло собой узкий чёрный перламутровый футляр, из которого предательски торчала овальная щёточка. Обыкновенная щёточка для подкрашивания ресниц.  Всё бы ничего, но Вика никогда в жизни такой не пользовалась. Не её. А чьё? Вопрос, конечно, интересный. Он отодвинул на задний план все остальные. Включая, что её ждёт на работе за опоздание.  А теперь, похоже, и за прогул. Потому как неожиданная находка напрочь отбила у Вики желание куда-либо ехать.
Выходит она права. «Каждый год, мы с друзьями…», – в который раз передразнила она мужа… – И подругами… – снова проскользнула ехидная мысль.
Вот и верь после этого.
– Клянусь, мы там  собираемся исключительно мужским составом, – убеждал её Лёня каждый раз, когда она преграждала ему путь в баню, сомневаясь в чистоте его помыслов. – Не веришь, приходи, проверь. Вот адрес…
– Не верю! – громко произнесла Вика и, схватив валявшийся на полу компромат, помчалась домой к мужу. Она жаждала крови…
А что же муж? Он всё ещё валялся в постели, перебирая в памяти вчерашние события. Ему было то стыдно,  то, наоборот, хорошо, то совестно, то приятно. Его душа, как флюгер от резких порывов ветра металась из стороны в сторону в поисках нужного направления и не находила его.
Зачем  согласился идти в эту баню, он и сам не знал. Ладно ещё был бы заядлым парильщиком. Так нет. А уж скакать голым на морозе по свежевыпавшему снегу, уж извините, это совсем не его. Но скакал же, и в бочку с ледяной водой нырял. За компанию. После того, как Серёга своей чугунной башкой  в ней тонкую корочку льда (оказавшуюся не такой уж и тонкой) проломил. Как вообще после того удара жив остался? Но не зря же говорят – пьяному море по колено. Лёд в дребезги, а голова целая.
Вообще финальную часть этих дружеских посиделок Лёня не любил, когда уже у всех языки не только развязывались, но и заплетались, а ты сидишь, как дурак, трезвый и всю эту галиматью слушаешь. А как уйти? Ему ж их всех потом по домам развозить. Может, они для того его и зовут, мелькнула нехорошая мысль.  Но он тут же её отогнал. Тем более, что дружили они ещё в те давние времена, когда у него и машины не было…
Ещё больше этого пьяного трёпа Лёня не любил разговоры о доблестных подвигах своих закадычных друзей. Обычно они начинались после третьей или четвёртой рюмки.
Первым,  запевал Андрюха.
– Вчера с такой девочкой познакомился, – протяжно, с долгими мхатовскими паузами, растягивая каждое слово, произносил он одну и ту же фразу, сразу же притягивая к себе внимание сидящих, словно римские патриции в белых, спадающих с мокрых плеч туниках, друзей. Каждый из них сам жаждал  поведать миру свою, полную драматизма и романтических приключений историю, но галантно предоставлял право первой скрипки Андрюхе. Тот ещё ходок…
В его рассказах одинаковой была только первая фраза, дальше же происходило всё по-разному, но заканчивалось тоже одинаково. Хэппи эндом.
Чем брал этих девочек уже не очень молодой, не очень красивый, заметно лысеющий и даже седоватый мужчина? Бил на жалость, рассказывая наивным дурочкам о своей нелегкой семейной жизни, где его не понимают ни жена, ни дети, ни кошка, частенько царапающая ему физиономию. Ну и, конечно же, щедрыми подарками он тоже их брал… За чужой счёт, естественно, потому как Андрюха уже лет десять, если не больше, жил в займы.  Лёня уже  со счета сбился, сколько тот ему задолжал. И даже не напоминал. А смысл? Деньги всё равно не вернёшь, а друга потеряешь…
Не менее увлекательные истории бывали и у Сани с Кириллом, и даже у Серёги, но случались значительно реже, без размаха персидских шейхов, скромнее, и нередко заканчивались фиаско.  Но всё равно, как говорится, приятно вспомнить.  И только Лёня старался избегать таких пикантных разговоров. Ему нечего было противопоставить  своим любвеобильным друзьям. Да он особо и не рвался. Ему и с Викой было неплохо. Но совсем избегать столь животрепещущей темы было всё же неприлично. Так что и ему пришлось пару раз поведать всё в той же облюбованной друзьями сауне о своих дон-жуанских похождениях с … воспитательницей детского садика, стюардессой и даже замначальника домоуправления. Он врал. И все отлично понимали, что врёт, но делали вид, что верят. И от этого ему становилось ещё больше стыдно и перед друзьями, которых обманывает, и перед ни в чём не виноватой воспитательницей детского садика, соблазнённой им, и особенно перед Викой, которой он так бесстыдно изменял… с незнакомыми женщинами.
Но все эти откровенные разговоры друзей, все их любовные приключения, как бы исподтишка подталкивали и его на подобные подвиги.  Ну, а ты что, чем хуже? – подзуживал  внутренний голос. – Давай, решайся. Уже не мальчик – муж.  А годы, между прочим, проходят… Всё лучшие годы. И что? На старости и вспомнить будет нечего…
То, что он как бы уже женат, что у него есть женщина, причём любимая женщина, и даже взрослый сын, в эту минуту как-то забывалось. Затмение какое-то, что ли… Дежавю… Душа жаждала подвигов, какой-то неожиданной встречи, средь шумного бала, случайно… в суетном людском потоке… Где  эта девочка-виденье? Где  этот гений чистой красоты? Где, я вас спрашиваю?
Правда, после развоза малоподвижных  тел распаренных и разморенных в сауне друзей по домам, наваждение  обычно рассеивалась, таяло,  мысли постепенно приходили в порядок, и Лёня возвращался к прежней счастливой жизни, то есть в семью. Но что-то там, на подсознательном уровне, где-то очень и очень глубоко,  все же откладывалось, накапливалось. И вот именно вчера выплеснулось. Причем непроизвольно.
Он уже возвращался домой, вручив последнего пассажира – Андрюху, в нежные руки всё ещё преданной ему жены, как вдруг,  на повороте, возле трамвайной остановки увидел барахтающуюся на брусчатой мостовой женщину. Словно перевернутый на спину жук, она беспомощно сучила ножками и ручками,  пытаясь встать, но у неё ничего не получалось.
– Пьяная, наверное, – подумал Лёня, но всё же остановился, чтобы помочь  бедняге. Наваждение, навеянное рассказами друзей об их романтических  встречах, как-то само собой рассеялось. Душа жаждала холодного пива, которым дома он, наконец-то, сможет насладиться, а вовсе не любовных подвигов  и неожиданных встреч. Он думал о мягких тапочках, тёплой постели и о том, вернулась ли его Вика или всё ещё гуляет на корпоративе.  Телефон её не отвечал. Ну, это естественно: или спит, или веселится… И в том, и в другом случае мобильник – вещь ненужная.
Неожиданное препятствие, лежащее посреди дороги,  прервало ход его мыслей.
Выйдя из машины, Лёня подошел к кувыркающейся на мостовой женщине и  галантно протянул ей руку:
– Вам помочь?
Но, ещё не дождавшись ответа, вдруг как-то по-птичьи  взмахнул крылами, и артистично исполнив  на скользкой мостовой замысловатое па, шумно распластался рядом с барахтающейся незнакомкой, мысленно проклиная дорожную службу.  Теперь они уже вдвоём, тщетно пытались помочь друг другу добраться до спасительного островка безопасности, густо посыпанного песком с солью.
В конце концов, им это удалось. Но тут выяснилось, что женщина не может идти. Вернее может, но с трудом. Нет, нет, она не была пьяной, и даже выпившей. Она просто подвернула ногу и передвигаться могла только с чьей-либо помощью. Лёня предложил свою. А что вы хотите, воспитанный человек. Он даже уговорил незнакомку, какая дерзость! сесть в его машину, и довезти туда, куда ей надо. Это уже был поступок. Ни одна женщина, кроме Вики, никогда ещё не сидела в его автомобиле. Незнакомка, как ни странно, согласилась  и, опершись на Лёнину руку, заковыляла к машине. Уютно расположившись на переднем сиденье, она представилась:
– Марина, – и маняще махнула длинными пушистыми ресницами.
Что это были за ресницы. Чудо!
А глаза!  Какие это были глаза… В них мог утонуть кто угодно, даже Бред Пит.
Наваждение! – подумал Лёня. – Вот она, нежданная встреча.  Вот она – девочка-виденье. Вот он – счастливый случай! Лёня так растерялся, что даже забыл представиться.
Так и ехал молча по пустому ночному городу, никак не осмелясь начать разговор.  Он знал, что первая фраза решает всё, но ничего умного придумать не мог. И от того ещё больше злился на себя. Такой момент, такой момент. Ну, скажи, хоть что-нибудь ляпни, только не молчи, – подбадривал он сам себя. – Но не мог проронить ни слова. Заклинило его, что ли.  Ну, точно, наваждение…
– А вы всегда такой молчаливый? – первой прервала затянувшуюся паузу Марина.
– Да нет, – смутился Лёня. – Красивое у вас имя, Марина, – не зная как начать разговор, наконец, выдавил он из себя первую фразу. – Папа, случайно, не моряк?
Что он несёт, что он несёт… При чём тут папа. Ты ещё про бабушку спроси…
– Нет, – засмеялась девушка, – филолог. Меня так назвали в честь Марины Цветаевой. Знаете, была когда-то такая поэтесса.
Еще бы не знать. Конечно же, знает. И поэтессу, и её стихи. Некоторые даже наизусть.
– «Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может — пьют вино,
Может — так сидят…»
– стал он декламировать вслух своё самое любимое. Сейчас, в темноте ночного города, в мчавшемся по скользкой брусчатке автомобиле, рядом с очаровательной пассажиркой, так маняще хлопающей длинными пушистыми ресницами, ему казалось, оно было очень  кстати.  Он даже попытался коснуться руки обладательницы бездонных глаз, в надежде, что и она откликнется на его робкие поползновения. Что, зря старался?
Но девушка не откликнулась и, чуть отодвинувшись, сказала:
– Ничего, классный стих. А это точно Цветаева? Сейчас под кого только не пишут…
– Ну, это стихотворение достаточно известное, можно сказать, хрестоматийное, – вступился за поэтессу Лёня.
– Да я вообще стихи не люблю, – честно призналась Марина. – А Цветаеву никогда и не читала. Это всё папочка, думал – назовёт Мариной, и я прямо всю жизнь ей посвящу.  Раз ему нравится, так и мне что ли должна? Эгоист. Не должна! Сама разберусь, что читать, что слушать, с кем встречаться… Вот выйду замуж, сменю не только фамилию, но и имя.
– Такое красивое имя, а вы его хотите поменять?
Лёня попытался перевести разговор в лёгкую, шуточную плоскость, но Марина его не поняла.
– Есть и другие, не хуже… – сердито  возразила она.
– Зина, например, – уже откровенно стал он подтрунивать над девушкой.
– А что, хорошее имя, – не сдавалась Марина. –  Зина из обувного магазина.
– Почему из обувного? – Лёня весело заразительно рассмеялся. Наконец-то лёд тронулся. Немой заговорил!
– Потому что я в нём работаю, – ответила девушка и тоже стала смеяться.
– Нет, Марина всё-таки лучше… Не зря же говорят: как вы судно назовёте, так оно и поплывёт… – Лёне уже нравилось подтрунивать над девушкой, дразнить её.
– А я не хочу так плыть, как мама с папой хотят. Нравится им Цветаева – ради бога, а я тут при чём? Поэтессы из меня не получится. А Марина из обувного магазина звучит куда хуже, чем Зина… или Клава. Решать мою судьбу, когда я ещё и не родилась – это разве честно?  Вот вы кем работаете? – вдруг резко сменила она тему.
– Программистом, – после небольшой паузы ответил Лёня. Неожиданным вопросом Марина сбила ход его мыслей, нацеленных на плавное обольщение девушки. То, что он не простой программист, а руководитель целого компьютерного отдела, Лёня говорить не стал. В данном случае это не имело никакого значения.
– А мечтали, в детстве? – продолжила свой допрос Марина.
– Композитором…
– Ну и? Чего же не стали?
– Таланта не хватило, – честно признался Лёня. – Да мало ли кем мы в детстве мечтали стать. Жизнь, увы, не простая штука… Мечтаешь перевернуть мир, а трудишься в заштатной конторке,  влюбляешься в самую красивую девушку на свете, а потом, когда женишься на ней, вдруг понимаешь, что живешь-то с чужим человеком, которому ты не интересен, и он тебе тоже. А годы проходят, всё лучшие годы… – тут он глубоко вздохнул и после небольшой паузы выдохнул,  – без любви. Ужасно, правда?
Боже, куда его занесло.  Лёня сам испугался произнесённых им слов. Тем более что произнес он их как-то слишком серьёзно, драматично, с мхатовским  надрывом. Да, хороший у него учитель оказался, подумал он про Андрюху, опытный ходок. Лёня понимал, что пора кончать этот спонтанно разыгранный спектакль, но уже не мог остановиться. Его несло…
– Всё, приехали, – прервала его словесный поток Прекрасная пассажирка. – Вот мой дом. – Она посмотрела на Лёню огромными, бездонными, колдовскими глазами, в которых он увидел, а может, ему только показалось, искреннее сочувствие к его несчастной семейной жизни. А уж, когда она прикоснулась своей нежной тёплой ладошкой к его щеке и произнесла:
– Не переживайте вы так, может, всё ещё и образуется… – он понял, что бросил-таки зёрна сочувствия в нежное девичье сердце. А ведь от сочувствия до любви – один шаг.  Нет, он, конечно, помнил, что один шаг вообще-то от любви до ненависти. Но это уже потом, а сейчас… вот в эту самую минуту зарождалось чувство.  Глубокое чувство! Он был в этом уверен. Если не на сто, то, уж точно, на девяносто пять процентов.
– Ну что, вы поможете мне подняться домой? – кокетливо спросила Марина и призывно махнула длинными пушистыми ресницами.
Что за вопрос? Естественно! Лёня с несвойственной для него прытью выскочил из машины и, обежав её, широко распахнул дверь с другой стороны. Он протянул девушке сразу две своих руки, готовый нести её хоть на край света. Впрочем, пока этого не требовалось.
Но когда они медленно, с частыми остановками (нога всё-таки давала о себе знать) карабкались на седьмой этаж (лифт по причине позднего времени был уже отключён), Лёню стал бить озноб.
– А что потом, а что потом… – вопрошало беспокойное сердце влюбленного идальго. Да так громко, что Лёня боялся, чтобы его не услышала Марина.
Одно дело фривольный трёп, ни к чему не обязывающие намеки, и совсем другое, когда всё это приобретает осязаемые физические формы.
– Ну, вот мы и пришли, – сказала Марина и ещё раз маняще махнула ресницами.
И тут Лёня спасовал…
– Извините, – запинаясь и краснея,  произнес он, – я не могу  к вам зайти. Дела…
– Да я вас, собственно, и не приглашала, – сказала Марина и громко, на весь подъезд, расхохоталась…
Боже мой, какой позор! Какой ужас! Лёня бежал вниз, как никогда не бегал, перескакивая через две, а то и три ступеньки. Лицо горело, сердце билось, голова раскалывалась.
– Как стыдно! Как стыдно!
Он представлял себя этаким  Дон-Жуаном, покорителем женских сердец, а его отшили как жалкого мальчишку, похотливо облизывающегося перед сладкой, но, увы, недоступной конфеткой. Впрочем, он и был таким  мальчишкой. Несмотря на то, что по возрасту годился девушке в отцы. «Уходи малыш домой, вытри щёки и глаза».
Ему было стыдно и перед Мариной, милой девочкой, которой он мог просто помочь, без всяких порочных мыслей, просто помочь. И перед собой  – каким жалким, нелепым и смешным он сейчас видел себя со стороны. Можно ли такого уважать? Вряд ли.  Но больше всего ему было стыдно перед Викой. Несмотря на то, что она ничего этого не знала и знать не могла. И никогда не узнает, если, конечно, он сам, дурак, ей в этом не признается.
Ну, даже если и не узнает, что от этого меняется? Он предал её, изменил. Да, да, изменил. Пусть не  физически, но в мыслях-то, в мыслях он желал другую. Да ещё наговорил ей всякой чепухи про свою несчастную семейную жизнь. Почему несчастную? Счастливую.  Но может ли она быть счастливой теперь, после всего, что произошло?
А что, собственно, произошло? – повернувшись на другой бок,  Лёня посильнее натянул одеяло на голову. Ничего не произошло. Ну, помог девушке, довёз до дому. Ну, поболтали по дороге немного на разные темы. Я что, признавался ей в любви, домогался её, позволил себе что-то неприличное? Нет! Ну а то, что жаловался на свою семейную жизнь. Так у кого она идеальная?  Можно подумать мы не ссоримся, не обижаемся друг на друга, не кричим. Ещё как кричим…
Нет, он не собирается продолжить этот случайный ни к чему не обязывающий флирт, тем более что кроме имени свой ночной пассажирки он больше ничего о ней и не знает. Но воспоминание, причём приятное воспоминание о случайной мимолётной встрече с обладательницей таких неправдоподобно длинных пушистых ресниц, оно останется в его сердце и в его памяти.
Похоже, мятущаяся душа Лёни наконец-то определилась, расставив все точки во вчерашнем ночном приключении. Можно было и вставать.
Но в этот момент в спальню влетела, подобно огненному вихрю, разъярённая жена.
– Что это? – срывающимся голосом прокричала она в прикрытое одеялом ухо всё ещё валяющегося в постели мужа и бросила на кровать какой-то непонятный  предмет…
– Что? – от неожиданности Лёня затряс головой, пытаясь отогнать обрывки воспоминаний о вчерашнем приключении. Жена возвращала его к нормальной человеческой жизни.
– А ты что ещё не уехала? – спросил он, даже не поняв о чём его спрашивают.
– Как видишь! – голос Вики дрожал, да и сама она напоминала разъярённую бешеную кошку, готовую к прыжку.
– Только бы лицо не расцарапала, – подумал Лёня, в отличие от Андрюхи, у него дома кошки не водилось, и полученные травмы было бы значительно труднее объяснить. К тому же он не понимал, что так взбесило жену.
– Что это? – снова прокричала Вика, схватив с одеяла какой-то непонятный предмет, и стала трясти им перед его носом. Ручка – не ручка, непонятно. У Лёни такой, отродясь,  не бывало. Но присмотревшись, он понял, что, скорее всего, это какой-то женский предмет, может даже и интимный, и похолодел. Неужели что-то нашла в машине? Но быстро взял себя в руки. Расскажу всё, как есть, без лишних подробностей, решил он – ну, помог несчастной пожилой женщине на дороге. Довёз её, хромоножку, до дому. Что тут предосудительного? Наоборот, выполнил, можно сказать, свой мужской долг. В смысле проявил благородство и сострадание к несчастной.
Всё выглядело вполне пристойно, а главное – достоверно. Но  Вику его объяснение, похоже, не убедило.
– Ну, хочешь, мы к ней вместе приедем, и ты сама своими глазами убедишься, что ничего у нас не было. Хочешь? – вдруг предложил он.
– Хочу, – ответила Вика.
Господи, зачем он это ляпнул. Идиот! Но слово не воробей… когда язык без костей…
– Правда, я точно не помню, где она живет, темно было, – стал он выкручиваться.
– Ничего, вместе вспомним, – как-то даже зловеще успокоила жена.
И они отправились в путь на поиски вчерашней ночной пассажирки. Вдвоём.
Больше всего Лёню мучило то, что он назвал Марину пожилой. Зачем? И если они всё-таки, не дай бог, найдут её, то это ещё больше вызовет подозрений. Единожды солгав – солжёт и дважды, а то и трижды, и четырежды. И значит, весь его утренний рассказ о вчерашнем ночном приключении вызовет у жены ещё больше сомнений. Как пить дать, вызовет.
– Кажется здесь, –  неуверенно сказал Лёня и притормозил у старой многоэтажки. Против своей воли, можно сказать, на автопилоте, он приехал именно к тому дому, где вчера высадил свою ночную пассажирку.
– Ну, я пошёл, – робко сказал Лёня и чуть приоткрыл дверцу автомобиля, в надежде, что Вика остановит его.
– Иди, – ответила жена и снисходительно улыбнулась, дескать, давай, давай, сочиняй дальше. –  И один не возвращайся! Слышишь!  – уже вдогонку прокричала она мелко семенящему к подъезду мужу.
Лифт уже работал. Лёня быстро под гул дребезжащих шестерёнок вознесся на седьмой этаж и застыл в нерешительности перед знакомой дверью. Сердце колотилось также сильно, как вчера. А может, ещё сильнее. С минуту постояв у двери, он отчаянно вдавил кнопку звонка. Будь, что будет. Послышались шаги. Всё ближе, ближе…  Ужас, подобный тому, что испытал Дон Жуан, услышавший поступь Командора, охватила Лёню.  Сейчас он провалится в преисподнюю или куда ещё там… Но почему-то всё ещё оставался на месте.
Звонко щёлкнула щеколда дверного замка, дверь медленно приоткрылась … и на пороге, вместо командора, появился коренастый мужчина примерно Лёниного возраста.
– А где Марина? Здравствуйте. Можно её позвать, извините, – путая и переставляя слова, стал он что-то лепетать.
– А вы кто? Её новый репетитор? – спросил мужчина и с интересом стал рассматривать нежданного гостя.
– Да, – зачем-то сказал Лёня, – репетитор.
– Ну и правильно, а то от того, предыдущего, мало толку было, – заключил хозяин квартиры. – Слишком молодой. За таким глаз да глаз нужен, сами понимаете, чуть не доглядишь и…
Лёня согласно закивал, он отлично понимал Марининого папу-филолога и робко поддакнул ему. Ситуация становилась всё больше похожа на какой-то дешёвый водевиль.
А тем временем папа-филолог полез в безразмерный карман длинного, чуть ли не до пола, халата и извлёк оттуда мобильник.
– Сейчас, я её позову, – сказал он. – Вы проходите, располагайтесь, – и, взяв Лёню за руку, провёл в прихожую. – Боюсь я за неё, – стал он делиться с гостем своими переживаниями. – Первая сессия  в университете, как бы Мариночка её не завалила. Особенно волнуюсь за «Серебряный век». Она же кроме Цветаевой, это её любимая поэтесса, ведь никого больше и не читала. Так что вы уж постарайтесь наверстать, я в долгу не останусь. – Он снова взял телефон и стал звонить:
– Алло, Мариночка. А ты чего не дома, к тебе репетитор пришёл? – нежно защебетал он в трубку, включив её зачем-то на громкую связь.
– Какой репетитор? – услышал Лёня знакомый голос вчерашней пассажирки и стыдливо опустил голову. Вот же артистка. По всем статьям обвела. Стихи не люблю, Цветаеву не знаю, работаю в магазине…
– У меня нет сегодня никакого репетитора, – голос вчерашней пассажирки разносился на всю квартиру.
– Ну, как же, – продолжал убеждать ее папа-филолог.  Он убрал от лица  мобильник и шёпотом спросил Лёню. – Как вас звать?
– Леонид, – также шёпотом ответил Лёня. И поправился, – Леонид Викторович.
– Не знаю я никакого Леонида Викторовича, – сердито сказала дочь.
– Но он тебя ждёт, – настаивал отец.
– Ладно, сейчас буду, – неохотно согласилась Марина и отключила связь.
– Может, вы пока кофе выпьете? – любезно пригласил Лёню на кухню хозяин квартиры.
– Нет, спасибо, я её на улице подожду, – чуть ли не во весь голос закричал лжерепетитор. Ему было ужасно  невыносимо продолжать играть эту дурацкую водевильную роль.
– А вы что с ней уже знакомы? – удивился папа-филолог.
– Да, знаком, – пробормотал Лёня, – ещё как знаком, – и выбежал из квартиры…
Что ему делать, он не знал. Прятаться в подъезде, поджидая Марину, глупо, а выйти на улицу тоже невозможно – там, в машине, его караулит жена. Хоть беги через чёрный ход, но его тоже нет…
Простояв на лестничной площадке  пять минут, но так и не дождавшись  студентки, Лёня  уж было решил пойти к машине. Не стоять же, в самом деле,  целый день в подъезде, только жильцов пугать, но на выходе из дома лоб в лоб столкнулся с бежавшей к нему, а вернее не к нему, а к лжерепетитору, Мариной.
– А вы что тут делаете? – искренне удивилась девушка. – Преследуете меня? Вдруг её осенило:
– Это случайно не вы мой репетитор?
– Случайно я, – виновато улыбнулся  Лёня. – Не пугайтесь, – видя, как переменилось лицо девушки, как мгновенно из приветливого оно сделалось злым и колючим, попытался успокоить он Марину. – Я не собираюсь вас преследовать. Я просто хотел передать вам вот эту вещицу, – он полез во внутренний карман пальто,  вынул оттуда что-то перламутрово-блестящее и протянул девушке, – вы её у меня в машине оставили. И ещё, – не решаясь сказать самое главное, он закашлялся, – я хотел вас попросить…
Что попросить? Чтобы она вместе с ним подошла сейчас  к машине, где сидит Вика и подтвердила, что вчера ночью у них ничего не было? Что может быть глупее.  Да у него язык не повернётся такое брякнуть.
Но девушка Лёню уже не слушала. Увидев в его руках тушь (сегодня утром и накраситься толком не могла), Марина на полуслове оборвала его невнятную речь и с радостным визгом бросилась своему вчерашнему спасителю на шею. Он даже  отскочить не успел. Два горячих поцелуя обожгли ему щёки.
– Ой, спасибо, ой, спасибо. Вы даже не знаете, как меня выручили. Такой туши у нас нигде нет, мне её из Франции друг привозит, у меня только на неё аллергии не бывает… – счастливо защебетала она.
Но не успела ещё и договорить, как пронзительный крик прервал их задушевную беседу:
– Лёня, сволочь, что ж ты, гад, делаешь! – К ним наперерез, размахивая, словно большая птица, руками, бежала разъяренная Вика, даже дверцу машины не захлопнула.
– Успокойся, – помчавшись навстречу жене, испуганно стал оправдываться Лёня, – это совсем не то, что ты думаешь.
– Тушь, тушь вы мне так и не отдали, – закричала вдогонку Марина. Действительно, в этой кутерьме, когда хорошенькая молоденькая девушка, а вовсе не пожилая дама, как он ещё утром утверждал,  бросается ему на шею, да ещё и целует, притом целует на глазах у жены, про тушь Лёня уже  не думал. Сейчас надо было спасать своё семейное положение.
Но как ни страшно ему было оставлять в эту минуту Вику одну (что она себе насочиняет), он покорно вернулся к Марине и стыдливо, как нашкодивший школьник,  протянул ей  злополучный  тюбик раздора.
– Да, я смотрю у вас тут шекспировские страсти, – съязвила Марина, – а кто-то не так давно жаловался, что никому не нужен.  Бегите, догоняйте свою благоверную. Помните, что от любви до ненависти – один шаг… – она громко рассмеялась.
Лёня, даже не попрощавшись, бросился к автомобилю, но поздно. Машина резко рванула с места, унося жену в неизвестность…
– Куда она сейчас? Разобьётся! Водить же толком не умеет, – испуганно подумал Лёня. Но что он мог сделать? Только надеяться, что всё обойдется…
А что обойдется? Что? Если убрать всё, что он вчера ночью наговорил обладательнице пушистых ресниц, отсечь все его тайные помыслы и надежды, притом что всё равно они остались только помыслами, ситуация осталась бы прежней. И Вика всё равно подозревала бы его в какой-то несуществующей интрижке.  Ведь, по большому счету, он вчера совершил благородный поступок.  Да, благородный! Подвёз до дому подвернувшую на дороге ногу женщину. Ну, пусть не женщину, девушку. Какая разница. Что ж, если она такая молодая и красивая, он должен был её бросить тёмной ночью, посреди дороги? Чтобы её, не дай бог, задавил какой-нибудь пьяный лихач? Это было бы лучше? Благороднее? И разве он виноват, что эта женщина, ну пусть не женщина, девушка, потеряла в его машине тот самый  злополучный дамский предмет? Притом вполне приличный предмет. Могла бы уронить что-нибудь и более интимное. Например… Лёня не стал вдаваться в подробности, что ещё могла бы оставить в его машине незнакомка. Его мысль неслась дальше. И почему в этой ситуации, когда он совершил настоящий мужской поступок, да, да, именно мужской, он должен оправдываться, юлить, заискивать и чувствовать себя виноватым? Значит, сам себя так поставил. Тряпка!
Все опять стало на свои места. И Лёня пошёл искать такси, чтобы вернуться домой.
Все, хватит! Он больше не даст над собой издеваться. Мужчина он, в конце концов, или не мужчина?
А Вика тем временем мчалась по заснеженной скользкой трассе (дорожники, по всей видимости, как обычно всё ещё спали), сама не ведая куда.
– Лгун, трус, тряпка! – обзывала она мужа. – Ну, напакостил, так будь смел признаться. А то всё юлит, врёт.  И ведь так красиво врёт. А его, бац, и спалили… Ни стыда ни совести, целуется, сволочь, прямо на глазах у жены. Ну, надо же!
Она уже давно подозревала, что там что-то не так. Кто-то у него появился. Не зря же не хотела отпускать его на эти банные посиделки. Гусары хреновы.  Довысиживались там. Раньше ведь был такой внимательный, заботливый. Всё замечал: новое платье, новую причёску. Дарил всякие побрякушки и не только побрякушки. А главное, любовался ею, и она это видела, говорил комплименты. Приставал… А сейчас – противогаз на голову надену – не заметит.
Да, уже не девочка, – Вика на мгновение взглянула на себя в зеркало заднего вида, – с этой вертихвосткой не сравниться. Но тоже ведь ещё ничего. Пока…ничего.  Другие мужики заглядываются.  Вон, Анатолий Степанович, всегда что-нибудь приятное скажет:
– Какая вы сегодня, Виктория Михайловна, красивая… – или, – как вам идёт эта прическа. – А то  и подарит какую-нибудь безделушку, ни к чему не обязывающий сувенир.
Так уж и ни к чему… – перед собой уж не ври, Вике даже стало как-то неловко.  Что, непонятно, чего добивается этот Анатолий Степанович? Всем понятно. Только он зайдёт в отдел, тут же все норовят куда-нибудь слинять, мол, поворкуйте тут без нас. И хоть говорили они вроде бы всегда по делу, обсуждали  серьёзные вещи, но подсознательно Вика понимала, что пришёл Анатолий Степанович  совсем не для этого. А для чего? Нет, она никаких поводов для флирта или тем более служебного романа не давала. Старалась держать дистанцию, но, тем не менее, кокетливо улыбалась, смеялась его шуткам, даже если они были не очень смешные. А когда дома надевала перед работой  какое-то новое платье или экспериментировала с прической, невольно думала, интересно, а понравится ли это Анатолию Степановичу. Какое сегодня она произведёт на него впечатление?
Ну, а что, оправдывалась она перед собой, если мужу это неинтересно, если он ничего не замечает, должна же она хоть перед кем-то повоображать.  Хотя бы для своего самоутверждения. Что ещё красивая и чертовски-привлекательная, выглядящая значительно моложе своих лет,  интересная женщина. Должна! Но не больше. Надо уметь держать дистанцию! И она, как ей казалось, её держала. До вчерашнего вечера…
Новогодний корпоратив  – самое весёлое, но и рискованное мероприятие. На следующий день после него нередко испытываешь чувство неловкости, а то и стыда. Не избежала его и Вика. Да, ночью ей было стыдно за вчерашний вечер и оттого хотелось доказать хотя бы самой себе, что её проступок так… Ничто. Пустяк… По сравнению с тем, что совершил её благоверный. Может оттого так и разозлил её неправдоподобный рассказ мужа, о спасённой им девушке. Ага, как же, она поверит… Прямо вот так, на дороге, без свидетелей, ну, естественно, какие в такой ситуации могут быть свидетели, он подобрал беднягу, обогрел её и доставил  по указанному  адресу домой. Какой благородный! Герой!
А я, значит, дрянь… снова вспомнила Вика вчерашний корпоратив. Хотя, ну что особенного произошло?  Ну, сидела она рядом с Анатолием Степановичем за одним столом (так посадили), ну, посочувствовала, когда он стал делиться с ней своей невыносимой семейной жизнью, ну, может, чуть выпила… лишнего. Возможно потому так смело и танцевала со своим постоянным партнером, который от танца к танцу под одобрительные аплодисменты коллег становился всё отважней и нахальнее. А когда поцеловал он её крепко в губы, под вспышки десятков мобильников, почему не оттолкнула, не возмутилась, а даже наоборот придержала на секунду? Она не знала и толком объяснить не могла почему. Пахло от него вкусно. Было приятно. Весело. Беззаботно.
Мобильник непрерывно звенел. Но Вика его не брала. Лёня, небось, пытается дозвониться.  Ничего, пусть помучается… герой. Но тут краем глаза, телефон лежал на переднем сиденье, увидела, что звонит Анатолий Степанович и всё же взяла трубку. Надо как-то замять вчерашний случай.
– Виктория  Михайловна, доброе утро, а вы почему на планерку не явились? – как ни в чём не бывало, спросил  Анатолий Степанович.
– Заболела, – сухо ответила она.
– Ну, я надеюсь, не очень серьезно? – голос в трубке стал более мягок и приторен. –  А вы что нас так внезапно, по-английски, покинули вчера. Я вас везде искал, – продолжал литься  елей. – Может, мы с вами встретимся сегодня вечером, если вы, конечно, к тому времени поправитесь.
Похоже, Анатолий Степанович ждал продолжения банкета.
– Да пошли вы все, козлы похотливые! – вдруг закричала Вика, поставив точку в их отношениях  и отшвырнув телефон, вдавила педаль газа. Машина взревела и, закрутившись на одном месте, въехала в наметенный придорожный сугроб. Вика попыталась выбраться из снежного плена, но автомобиль  ещё сильнее зарылся в сугроб. Всё, приехали.
– Чёрт, чёрт, – выругалась Вика и топнула ногой. Сильно топнула, вложив в удар всю накопившуюся злость. Что-то громко хрустнуло. Она уже поняла что. Теперь ни Анатолию Степановичу не позвонить, извиниться за минутный срыв, всё же начальник, ни  Лёне. Никому!
Выйдя из машины и ещё раз осмотрев её, Вика поняла, что дальше придётся идти пешком. Помощи ждать не от кого. Благо, хоть и на автомате, но она ехала в нужном направлении. Проваливаясь  в глубокие сугробы, она с трудом, но всё же продвигалась в сторону дома. Как вдруг, потеряв равновесие и зыбкую в виде снежной каши почву под ногами, она куда-то полетела.
– У-ух!
Яма была глубокой, вырыли её ещё в прошлом году – что-то собирались закопать, но так и не закопали. Теперь же  сверху её припорошило свежим снежком, и она стала совсем незаметной. Будь Вика повнимательней, то наверняка бы обошла её, всё-таки известная местная достопримечательность. Но, как говорится, не тот случай … и теперь тщетно пыталась выкарабкаться наружу, меся новенькими светло-серыми замшевыми сапожками густую кашу из снега, глины и воды. Хорошо ещё ничего не сломала и не вывихнула, снег и пушистая шубка смягчили удар. Но это было малым утешением. Какой удар, какое унижение для её самолюбия! Во дворе элитного дома, в разгар рабочего дня, в глубокой яме, известной всему микрорайону, страдала красивая, умная современная женщина с высшим образованием, в самом расцвете сил.
Что делать? – мучил её вечный вопрос. Кричать о помощи? Стыдно. Самой выбраться? Нереально. Оставалось только плакать.
А тем временем Лёня подъезжал в такси к дому. Он уже решил, что скажет Вике. В конце концов, так жить нельзя. Или пусть верит ему, больше он оправдываться не намерен, или… Тут он ещё не всё чётко сформулировал, боясь переборщить.  И вдруг, в двух шагах от въезда в их жилой комплекс, увидел знакомую машину, зарывшуюся носом в сугроб. Лёня чуть ли не на ходу выскочил из такси.
–  Вика, Вика! – боясь самого страшного, кричал он, ещё даже не добежав до автомобиля.
Машина была закрыта, в салоне никого, и это несколько успокоило.
– Но почему она не отвечает на звонки? Вообще не желает его знать?
Домой он не шёл –  бежал, думая только о Вике. И даже чуть не угодил в яму, прячущуюся в снегу. Но вовремя  вспомнил о ней и удачно проскочил…
Правда, в этот момент ему послышались  какие-то странные звуки, похожие на плач. Неужели кто-то всё же угодил в ловушку, вырытую коммунальщиками, подумал он, но останавливаться не стал. Всё, хватит подвигов, нагеройствовался.  Никому этого не надо, даже тем, кому помогаешь. Лёне было обидно, что не только жена, но и та ночная пассажирка не оценили его поступка. Жена, та не верит ему, в чём-то подозревает, а Марина ещё и смеётся. Вот она, чёрная неблагодарность.
Но пройдя еще несколько шагов, Лёня всё же остановился и прислушался. Нет, точно там кто-то есть. Кажется женщина. Опять женщина! – бежать от них надо, бежать. Но не побежал, а, напротив, вернулся обратно к яме.
–  Эй, есть там кто! – позвал Лёня.
–  Есть,– услышал он в ответ знакомый голос. Из глубины ямы на него смотрело заплаканное, с размазанной по щекам тушью, такое знакомое,  любимое и желанное лицо жены.
– Ты что там делаешь? – спросил Лёня.
–  Тебя жду,  –  ответила Вика. – Спускайся!
Через девять месяцев у них родился мальчик. Назвали его… Впрочем, какая разница, как его назвали…