Итальянская семья проживала в захолустном городском предместье – в однокомнатной квартирке. Некогда цветущий во второй половине прошлого века посёлок пережил ужасающую разруху и нашествие варваров девяностых годов, и теперь потихоньку хирел и ветшал, приходя местами в полный упадок. Давно уже были вырезаны повсеместно трубы отопления поселковой теплоцентрали, а прорубленные шиферные крыши щетинились частоколом печных труб. Каждое жилище топилось теперь углём, и отгоревший шлак выносился в вёдрах, устанавливаемых на специальных деревянных помостах – до приезда мусорной машины.
Не гоня слезу, скажем сразу, что итальянская семья могла сто раз уже покинуть эти унылые места, и при заработках-то своих запросто перебраться в город в просторные апартаменты. Но, то ли не доходили руки, то ли не было особого желания. Да, и работа душила безостановочно…
– Вот, сейчас мечеть закончили штукатурить, – по-свойски сообщала матрона своей соседке Татьяне. – Деньги, правда, еще не получили за неё. Обещают в конце месяца.
Супруги работали строителями – отделочниками. Делали ремонты по всей области. А уж в городе их знали, как облупленных. Передавали с рук на руки. Становились в очередь. Потому что, дело своё семейный подряд знал туго – неутомимые трудяги, что заехав на свой объект, уже не вылезали оттуда до полного окончания. На все руки умельцы – и венецианской штукатурки, естественно! Впрочем, «отточенто» и «караваджо» заказывали единицы – народ в этих краях был попроще.
Изысканность натуры супругам поневоле приходилось переносить на однокомнатную свою квартиру. Закончив очередной жирный калым, семья покупала себе дорогую мебель – шкафы, диван с витиеватыми подлокотниками и ножками. Страстью хозяйки были зеркала изящных форм – с ажурными, непременно, вензелями.
Но, последний день Помпеи – знала вся округа, – мог случиться в тесной квартирке каждый день по приезду с очередной командировки – выпить супруги были тоже не дураки. Но, а как еще нечеловеческую усталость снимать? Не каждая попойка, конечно, приводила к катастрофическим последствиям, но раз в полгода – край! – извержение вулкана истинных чувств случалась обязательно.
Тогда весь двор оглашался такими пронзительными женскими воплями и визгами, что гоняющие в тополином пуху футбольный мяч, либо шайбу по залитому льду, мальчишки во дворе останавливали игру и с открытыми ртами оборачивались в сторону знакомого уже окна. Зная наперед, что крики очень скоро начнут перемежаться со звоном битого стекла и треском крушимой мебели. Это дядя Коля бил зеркала и тётю Свету. А она его – «в ответку», и уже вместе они ненароком переломают всю мебель. Значит, нельзя сегодня ходить мимо их окон – со второго этажа могут полететь сломанные шкафы , журнальные столики и даже кресла…
Впрочем, изуродованные кресла и окровавленные диваны выносились из подъезда обычно на следующий день. Как и выносились в коробках на мусорку осколки зеркал.
И на следующий же день обязательно появлялась в окнах Татьяны физиономия с иссиня – фиолетовыми, переливающимися на солнечном свете всеми цветами радуги, синяками под обоими глазами. Подружка заходила с огородов, что лежали за домами.
Мама мия!
– Что, опять любовь итальянская приключилась? – без особого удивления кивала Татьяна.
Истерзанная донна криво усмехалась в ответ.
– Ну, ты же знаешь: мы – итальянская семья!
И, под бутылочку красного вина (а то и беленькой) принималась с жаром ведать подробности вчерашней драмы. Которые были настолько одинаковы каждый раз, что Татьяна особо и не слушала, не вникала. Разница состояла лишь в том, кто из супругов ( что были вместе почти ежеминутно) не напрасно заревновал, или даже словесно уличил в измене другого.
В несколько, буквально, мазков итальянской акварелью: Николай был невысок, невзрачен и худ, как глист, а Светлана, что была на полголовы выше благоверного, имела такие крепкие ножки – тумбы, о которых тем сломанным шкафам, креслам и столикам только мечтать…
– Зато знаешь, какой у нас всегда секс после этого!.. А мебель – наживное!
Как-то, в канун самого Нового года, когда Татьяна, сотворив себе праздничный стол, отварив непременных мантов и пожарив любимых беляшей, уже расположилась перед телевизором, в дверь постучали. То был Николай – с чемоданом в руках.
– Тань, привет! Ты чего делаешь?
– Новый год, вообще-то, встречаю.
– Слушай, можно к тебе, а? Меня эта фурия, вишь, из дома выгнала.
На улице трещал сорокаградусный мороз.
– Да, заходи, конечно! – порадела Татьяна. – Раздевайся, располагайся.
Колёк тотчас расположился в кресле, поставив сбоку свой чемодан. А раздеваться повременил – успеется! Так и проспал сидя всю новогоднюю ночь, уткнувшись в меховой воротник куртки. И встрепенулся только от криков своей половины…
– Ну! – грудью напирала гостья на Татьяну. – Где он? Чем вы тут без меня занимались?!
Но, к своему разочарованию, не увидала растрёпанной кровати, в сбитых простынях которой кутался бы изменщик – никаких улик! Зато, живым алиби сидел недотёпа в наглухо застёгнутой куртке: верность муженька сегодня, увы, была налицо!
Даже не присев за стол, вытолкала обманутая матрона муженька домой: не получилось нынче скандала праздничного!
Вот так они и живут – совет, да любовь! Работают честно и с душой, вдвойне двигая экономику: кроме своих дел строительных, еще и мебельщикам – краснодеревщикам, да производителям зеркал заказы постоянные. А что касается личной жизни… Как говорится, Non è vero amore quello che è sensa timore – не настоящая та любовь, что страха не знает.
Автор публикации
