Играть на флейте

‒ Что ты будешь де-елать, ‒ с кухни слышался тихий женский голос, ‒ с этой войной, чумой, крезой, бедо-ой…

Вечер был темный, промозглый, с болезненным серовато-красным небом. Мрачная пыльная прихожая, куда я только что вошла, и слева впереди полоска света с кухни. Оттуда же доносился голос и бряцание гитары.

‒ Возвратившись домо-ой

Не тем, кем ты был…

На старой кухне с пожелтевшими обоями, за столом, положив ногу на ногу, сидела Инна, молодая женщина лет тридцати, то ли хиппи, то ли цыганка, в поношенной цветастой юбке до пят и коричневой кофте с рюшами. Ее длинные рано поседевшие волосы падали на деку гитары, и она, перебирая струны, напевала глубоким красивым голосом:

‒ Но не тем, кем ты стал,

Милый мо-ой…

Увидев меня, она вскочила со стула и запела веселой скороговоркой:

‒ О, мадам профессор дорогая!

Тысячу рублей взаймы подайте!

Бедным фрилансерам

Гонорара не выдали совсем!

‒ Щас проверим, ‒ прохрипела я, ‒ вроде было шо-то.

Я часто теряла голос к концу третьей пары и поэтому заставляла студентов активничать. Но сегодня студенты отличились особой ленью. Может, погода на них так действует?

В моей комнате на полке среди книг был скрыт конвертик. Посмотрев во внутрь него, я увидела только пустоту, от которой мне стало как-то не по себе.

‒ Были же две тысячи…. ‒ произнесла я, присев на стул и опустив руки.

Пятнадцать ушло за комнату… Пять на проездной на три месяца… Еще пять на еду и другие расходы… Но не могла же я их все проесть? Ну и идиотка: до конца месяца еще две недели, и как же я теперь…

‒ Джульетта! ‒ тихим хрипом воскликнула я, хлопнув себя по лбу.

Из кухни доносились слова:

‒ Что ты будешь де-елать,

Когда превратится в притон твой до-ом,

Что ты будешь де-елать,

Когда твой город превратится в Содо-ом…

«Очень вдохновляюще», ‒ подумала я, усмехнувшись, и положила конвертик обратно.

‒ Я банкрот, ‒ мрачно призналась я в ответ на вопрошающий взгляд моей цыганской соседки. ‒ Филантропия сгубила отца русской демократии… Это Джульетта, она меня уже просила взаймы в начале месяца.

Джульетта, вернее Юля, третья наша соседка, была студенткой-теорфизиком. Влюблялась она часто и рассказывала нам, какие же они возвышенные, эти объекты ее внимания. У последнего был благородный профиль и черные глаза и еще он всем говорил «вы» и «господа». Помню в тот момент, когда Джульетта так очарованно произнесла это слово «господа», я как-то неприлично хрюкнула, но выдала это за какое-то особенно громкое чихание.

Инна постучала пальцами по столу, соображая, что же делать. Я была единственная в этой квартире с постоянной работой и зарплатой. Зарплата была «старшепреподавательская», даже еще не доцентская.

‒ А, ну шло бы это все к известной матери! ‒ воскликнула соседка, хлопнув рукой по гитарной деке, и громко запела, ‒ Я-а-а буду играть на флейте-е! Флейте, флейте! Я-а-а буду играть на флейте-е!

Тем временем я открыла наш вечно пустоватый холодильник и достала свою кастрюлю с рисом. Инна драла глотку, доказывая миру, что она будет играть на флейте, даже когда..

‒ Я буду босой и нагой

Перед входом в дым…

‒ У Арефьевой вроде не так, ‒ негромко заметила я. После горячего чая мой голос стал постепенно восстанавливаться.

‒ М-м? ‒ остановилась соседка на полу-слове.

‒ У нее же вроде «Ты будешь босым и нагим».

‒ Да какая разница! То же мне… Я и не такое могу…

«Там-тым-там-тым-там-тым», ‒ заиграла гитара.

‒ В холодильнике пусто,

А-а на улице темно.

На душе совсем грустно.

Лучше выпрыгну в окно!

На этой оптимистичной ноте послышался звон ключей, скрип входной двери, а потом всхлипывание.

‒ Джульетта… ‒ прошептала я, и мы, переглянувшись, поспешили в прихожую. Там, прислонившись к дверному косяку, сидела девушка лет двадцати и тихо рыдала. Тушь для ресниц текла по ее круглому лицу.

‒ Юль, ты чего? ‒ испуганно спросила я.

Джульетта только всхлипнула и закрыла лицо руками.

‒ Пойдем-пойдем, ‒ сказала Инна. ‒ Хочешь чая?

Через пять минут, умытая Джульетта, с длинной косой, из которой выбивались пушистые каштановые волосы, сидела на кухне и глотала горячий чай.

‒ Он меня назвал тупицей… сказал, что я ничего не понимаю, ‒ всхлипнула студентка. ‒ Сказал, что не хочет больше общаться…

‒ Ой, забей на него, ‒ прохрипела я. ‒ Он дефектный, ненормальный…

Джульетта только всхлипнула. Инна снова взяла гитару и стала перебирать струны.

‒ Что ты будешь де-елать,

Когда превратиться в притон твой до-ом… ‒ негромко напевала она. ‒ Что ты будешь де-лать на пепелище этих миро-ов… Под ищущей пищи стаей ворон…

‒ Ты-ы будешь играть на флейте-е! ‒ вдруг взвизгнула она в полноту своего голоса.

Второй куплет она продолжила громко, и мне тоже вдруг захотелось подпеть ей. Я хрипела припев, и Джульетта, немного успокоившись, застенчиво и тихо присоединилась в нам. Мы пели долго, повторяя одно и то же, и мне становилось немного легче. Отсутствие денег уже не так сильно пугало меня.

‒ Мы-ы будем играть на фле-ейте-е, фле-ейте-е!

Мы будем играть на флейте, что бы у нас ни случилось.

***

В рассказе использовались слова песни Ольги Арефьевой «Флейта».