Ремень в очередной раз содрогнулся от боли:
— “За что мне это? Исправно стягивал различные брюки и джинсы, даже когда их обладатель стал расти в толщину. Терпел устройство новых дырок в своём длинном кожаном теле. Сила растяжения становилась огромной, особенно, когда хозяин приседал или наклонялся. Но я держал, терпел и держал, был надёжен, как друг в любимой хозяином песне Высоцкого. И вот родился этот пацан”…
Сначала все было даже забавно. От прикосновения к бархатной коже малыша не было больно. Интересно было это новое предназначение, найденное хозяином. Ремень недоуменно слушал рёв малыша:
— “Ведь я прикасаюсь легонечко?”. Наказываемого малыша всегда было жаль, но ремень всегда узнавал о совершенном малышом преступлении, потому что хозяин назидательно разговаривал во время экзекуции. То ли с малышом, то ли с ним, с ремнём.
С годами удары становились ощутимее и хлестче, крики громче.
Ужаснее всего было однажды, когда ремень взяла в руки хозяйка. От ее крика отказал слух, она размахнулась, больно задев пряжкой потолок. Ремень зажмурился в предчувствии удара. И он последовал. Ооо, такого он ещё не испытывал. Дикой болью отозвался удар во всем теле, на коже ремня остались вмятины. Ремень с ужасом догадался: “Она хлещет мной по стулу”.
— Что же ты делаешь, ненормальная? — заорал ремень. — Бей по заднице! По заднице бей!
Но его никто не слушал. Ребенок орал сильнее, чем когда били ремнём его самого.
— “Ему меня жалко”, – промелькнула у ремня мысль, он даже успел умилиться, но тут невероятно быстро стала приближаться к его голове металлическая дужка кровати. Пряжка выдержала удар, лишь усик погнулся. Пришедший вечером хозяин выправил его и бережно вернул ремень домой в брюки.
Пацан рос, но не становился послушнее. Кожа на его заднице задубела, а ремень не становился моложе. Сначала удары ощущались пацаном и ремнем с примерно одинаковой болью. А теперь с годами ремень сильно сдал, одряхлел и страдал от каждого удара всё сильнее.
После экзекуции он привычно висел на стуле и горевал. Не спалось. В ночной тишине послышались осторожные шаги пацана. Необъяснимый ужас овладел ремнём. В руке ребенка под проникающим в комнату светом уличных фонарей сверкнул нож. Ремень следил за приближением подростка, как будто онемев.
— Что ты задумал? Ведь мы такое прошли вместе, мы почти срослись с тобой, как там у Киплинга — мы одной крови, ты и я… — шепотом спросил ремень. Ответа не было.
— Нет, только не это, это же убийство! — он перешёл на крик. Когда пацан схватил его в руку, сложив пополам, ремень орал во весь голос:
— Помогите, убивают! Помогите!
После нескольких взмахов ножа, пришло странное спокойствие.
— Я возвращаюсь домой, мне пора, — проговорил чей-то голос, и ремень не узнал в нем себя. Потом промелькнули неожиданные, но почему-то до боли знакомые картинки: жаркое солнце, река, на берегу стоит маленькая вкусная антилопа и пьет воду.
— “Хорошо то как”, — подумал ремень.
— А будет ещё лучше, — спокойно произнес голос. И не обманул…
Автор публикации
