Сегодня: Вторая годовщина.
«В детстве папа всегда учил меня, что после смерти что-то есть. Какой-то бесконечно большой зал, где в виде маленьких шариков, наполненных вспышкой, обитают души умерших или еще не рожденных людей. Эти шарики подсоединены тонкой блестящей леской к белому, ослепляюще яркому фонтану. Так эти души гуляют по бесконечно просторному залу. Леска тянется, позволяя душе гулять на очень больших расстояниях от фонтана, но душа всегда соединена с источником с помощью лески — пока не спускается на землю. Они гуляют, видятся и общаются друг с другом, как это делаем мы здесь. Это мир душ.
Вам я об этом не говорил, но после аварии я дал себе два года на то, чтобы привести все норму, а если не получится, то я сяду писать это письмо. Я бы мог дать себе меньший срок, потому что желание встретиться с ними было сильнее, чем желание привести все в норму, но я постарался быть честным с собой и понимал, что надо хотя бы попытаться, а за год я ничего не успел бы.
Я помню, как лежа в больнице, представлял, как буду писать это письмо. Тогда я думал о том, что напишу это письмо собственным почерком, может даже чернилами, но я почему-то не подумал о том, что без рук мне будет очень тяжело это сделать. Печатать на компьютере тоже было неудобно, но это оказалось чуть быстрее и легче.
Не знаю, что вы увидели первым: меня или письмо, но в любом случае, к этому моменту вы уже знаете, что к чему.
У меня не получилось вернуть себе нормальную жизнь, поэтому я решил сделать то, что должен был сделать еще два года назад. Уйти в мир душ.
Я думаю, хочу и надеюсь, что вы не сильно будете горевать по этому, потому что прекрасно знаете, что эти два года были печальнее, сложнее и больнее, чем мой уход. Считайте, что я вышел погулять и скоро вернусь к вам, а я буду думать о вас так же. Люблю вас. Обязательно передам всем приветы.
До встречи».
Записка лежала на столе, в моей комнате. Я постарался привести комнату в порядок, потому что не хотел, чтобы родителям пришлось лишний раз заходить в нее, мучая себя. Вечером, когда родители собирались спать, я сказал, что выйду погулять по городу. Я не очень часто выходил гулять, тем более по вечерам, поэтому родители обычно удивлялись, когда такое случалось, хоть и были рады, что я предпочитаю не сидеть все время дома. Но сегодня они особенно понимающе восприняли мое желание, потому что это была годовщина аварии. Я вызвал такси и приехал на то место, где она случилась. Последние два года состояли из разной боли и сопровождались ею, поэтому я захотел уйти безболезненно. Но это обязательно должно было случиться на этом месте, потому что я считал эти два года ошибкой. Я специально уехал вечером, потому что хотел, чтобы родители узнали о моей смерти не раньше, чем на следующий день, чтобы не лишать их сна.
Я играл на клавишах, состоял в группе. В тот вечер мы возвращались с концерта. Отыграли вроде бы неплохо, но помню, что у меня сильно потели, а так бывало, когда я волновался.
Я вышел на проезжую часть, вспоминая, как это случилось. Несколько машин резко и громко засигналили, один водитель выругался в открытое окно. Я отошел обратно к тротуару — таким способом умирать не хотелось.
Удар был лобовой, со стороны жены. Мальчики находились на заднем сидении. Я помню только его звук. Очень страшный взрыв, под грохотом которого я не услышал крик своей жены. Потом, уже в больнице, помню сильную тяжесть в руках. Эта тяжесть не позволила мне их поднять. Я лежал, закрыв глаза, потому что боялся, что мое тело разорвано на Части и не хотел этого видеть. Боль была заперта в теле. Ей было тесно, и она пыталась выбраться наружу, срезая плоть на живую.
Я раздумывал над тем, во сколько следовало умереть. Это было важно, потому что, если мое тело обнаружат слишком рано, родители могут узнать о смерти этой ночью, а значит, уже не смогут заснуть. Если тело обнаружат слишком поздно, то они проживут какое-то время в неведении о том, где я и что со мной случилось. Будут волноваться. Хорошо, если меня найдут поздней ночью, чтобы родители получили весть к утру. Таблетки лежали в маленькой поясной сумке, как и все мои мелкие вещи, потому что с тех пор, как у меня появились протезы, пользоваться карманами в одежде стало неудобно. Захотелось покурить. Сигареты лежали в той же сумке. Зажигалки не было. Я не умел ими пользоваться, так что приходилось просить огня у прохожих. Я всунул сигарету в рот и стал искать помощи. За два года я так и не привык к протезам. Мне нравилось их носить, потому что появлялась привычная тяжесть в руках и, наверное, их форма, но пользоваться жесткой клешней было неудобно.
— Извините, у вас не найдется прикурить?
Мимо прошла девушка. Она не заметила его в темной улице, поэтому испугалась, когда внезапно услышала его голос, но сумела вовремя сориентироваться и разобрать, что от нее просил мужчина.
— У вас есть сигарета, но нет зажигалки?
— У меня нет рук, — он чуть-чуть приподнял конечности, и женщина сумела разглядеть на них две застывшие конструкции, по форме напоминающие руку.
— Ой, простите… — она смутилась и тут же нервно принялась рыться в сумке.
— Ничего страшного, — он попытался улыбнуться.
— Вот, держите, — она протянула зажигалку, кажется синего цвета.
— Вы не могли бы поджечь сигарету?
Она отдернула себя:
— Ой, простите еще раз, ради Бога.
Она прикурила ему и торопливо ушла, неловко улыбнувшись на прощание.
Я вспомнил о том, что мне нечем запить таблетки. Глупо. Я не был уверен, где здесь есть магазин и не знал, есть ли у меня с собой деньги. Я залез в сумку несколькими пальцами. Нащупал пару купюр, видимо остались после такси. Теперь осталось найти магазин.
Я вернулся на место аварии минут через двадцать. В руках было пиво, уже полупустое. Я держал его двумя руками, потому что боялся случайно выронить бутылку. Больше денег у меня не было. Дорога была оживленная, а вот пешеходная часть улицы не очень. Я сидел за обочиной и смотрел на дорогу. Пиво было в руках, но я перестал его пить, чтобы осталось на таблетки. Я думал о том, что надо как-то оставить просьбу о том, чтобы моим родителям не сообщали о моей смерти ночью. Не придумал. Ладно, будем надеяться, что их никто не разбудит среди ночи. Мне пришлось уйти чуть дальше от места аварии, потому что в квартале от него был возведен какой-то небольшой памятник, который окружали несколько лавочек. Там бы меня заметили не так скоро.
Я очень долго пил таблетки, раньше я никогда не задумывался о том, как это делается. Из кино я думал, что большое количество таблеток заглатывается сразу. На деле это оказалось невозможным. За раз я принимал одну или две таблетки. Я начал засыпать еще до того, как успел все закончить.
В последнее мгновенье, я успел подумать о том, что моим родителям, скорее всего, придется продать дом. Потом услышал свое дыхание. А потом…. Он станет вспышкой в большом зале. Там будут три вспышки, к которым он стремился.
Пропала тяжесть протезов. Легкость тоже испарилась. Лавочка перестала быть жесткой. Лавочка перестала быть. Исчезла мягкость губ. Закончилась способность чувствовать и воспринимать.
Я растаял. Растворился.
Большого зала не было. Не было вспышек, и он не сиял. Никакого фонтана, никаких блестящих лесок.
Никаких трех душ, с которыми он хотел объединиться.
Он застрял в слишком свободной форме. Его вспышка была растворена в пустой, неосязаемой пелене.
Теперь он не мог заснуть и не мог проснуться. Не мог двинуться вперед и не мог развернуться, чтобы пойти назад. Не мог найти в себе сил и не мог предаться слабости.
Он остановился.
Автор публикации
