Странно: почему некоторые события, которые случаются в нашей жизни, иногда становятся для нас настолько важными и значительными, что мы помним их даже многие годы спустя. Даже если они не имеют никакого отношения к нашей теперешней жизни.
* * *
Мне тогда только исполнилось двадцать лет. Дела давно минувших дней, как говорится. Я тогда жил в одном из сибирских мегаполисов, учился в местном университете на историческом факультете. В ту пору я только вступал во взрослую самостоятельную жизнь, был полон надежд и иллюзий, свойственных молодости, когда чистая, юная душа ещё не обременена горьким жизненным опытом, а сердце не испытало, говоря словами классика, «перечень взаимных болей, бед и обид».
В то лето я закончил очередной учебный год, начались летние каникулы. Это лето должно было стать для меня особенным – на него я запланировал поездку в Петербург.
Так вышло, что я никогда прежде не бывал в этом городе. Давно хотел, но всё никак не получалось. И вот наконец моя мечта сбылась. Это были фантастические две недели – я гулял по Питеру, наслаждаясь его фантастическими видами и вдыхая особую, неповторимую атмосферу, представлял себя Евгением Онегиным или самим Пушкиным, бредущим по гранитным берегам Невы, и чувствовал себя абсолютно счастливым.
В те же дни со мной произошла одна история, которую я часто вспоминаю даже теперь, спустя много лет.
Я гулял по Екатерининскому каналу, который теперь называется каналом Грибоедова. Было тепло, даже жарко. Петербург славится тем, что в году в нём не так много солнечных дней, но летом там периодически выпадают вот такие дни, когда на небе ни облачка, а солнце палит поистине нещадно. Тот день был из таких. Слава Богу, к вечеру стало попрохладней, и я решил не спеша прогуляться по историческому центру. Как историку мне это доставляло особое, неизъяснимое наслаждение. Пройдя Фонтанку и Мойку, я дошёл до Екатерининского канала и тут, что называется, залип. Некоторое время я стоял неподвижно и глядел на воду. Не знаю, сколько это продолжалось, но внезапно я услышал за спиной приятный девичий голос:
– Молодой человек, вы не могли бы меня сфотографировать?
Я оглянулся и увидел перед собой очень красивую девушку лет восемнадцати, не больше. Некоторое время я стоял, как столб, и, должно быть, выглядел как полный дурак. Барышня меж тем пояснила свою просьбу: она первокурсница, приехала из Пскова поступать в местный педагогический. Гуляла по городу, захотелось красиво сфотографироваться, а так как она была одна, то помочь ей оказалось некому.
– Ну так как, поможете? Если, конечно, вам не сложно, – при этих словах незнакомка одарила меня такой очаровательной улыбкой, что отказаться не оставалось никакой возможности.
– Конечно, с удовольствием, – ответил я и дрожащими руками взял у неё из рук телефон.
Тем временем я немного пришёл в себя и мог спокойно разглядеть таинственную девушку. Она была высокая, почти с меня ростом, брюнетка со светло-зелёными глазами, в белом платье и на каблуках. Словом, девушка была даже слишком красивая, и я невольно удивился: неужели ей, кроме меня, случайного знакомого, некого больше попросить себя сфотографировать?
Она встала около самого парапета, опершись на него двумя руками, а я отошёл немного дальше, чтобы получился хороший кадр. Я щёлкнул несколько раз, показал, что получилось. Результаты её вполне устроили, после чего я вернул телефон законной владелице.
– Спасибо вам огромное, – ласково усмехнувшись и будто даже немного смущённо сказала красавица, – вы мне очень помогли. Ну что, раз такое дело, давайте знакомиться. Меня зовут Настя, а вас?
– А меня Валерий.
– Прекрасное имя, моего брата так же зовут. Извините, я, наверное, вам помешала.
– Нет, нисколько. Я собирался сейчас идти дальше до Зимнего, если не торопитесь, можете составить мне компанию. Заодно и познакомимся.
Делая подобное предложение, я особо не рассчитывал на согласие, но Настя неожиданно согласилась. Между тем, над нами начали сгущаться тучи, и в ближайшее время, чего доброго, мог начаться знаменитый питерский дождь.
– Смотрите, пока мы тут с вами болтаем, погода сильно испортилась, и мы, чего доброго, рискуем промокнуть. Кстати, мне кажется, нам пора перейти на ты. Не возражаешь?
Что я мог на это ответить?
– Конечно, я только за. Только мы и впрямь рискуем с тобой промокнуть, так что давай пойдём куда-нибудь, а то не успеем потом укрыться.
И мы пошли в сторону Дворцовой.
Тучи над нашими головами выглядели угрожающе, правда, по счастью, дождь так и не начался. Как подобает настоящему comme il faut, я силился завязать какую-то светскую беседу, но, будучи робок с женщинами, как герой Достоевского в «Белых ночах», не мог придумать ничего толкового. Тем временем мы дошли до Зимнего, погуляли там немного. Потом я проводил её до метро – ей нужно было на Крестовский, где жила её тётя, у которой она временно остановилась. Конечно, на прощание мы обменялись номерами телефонов, но я ни на что не рассчитывал и не строил никаких планов. Мне просто было хорошо, и больше ничего.
После этого мы встречались ещё несколько раз. Просто бродили по городу, сидели в кафе, побывали в Петропавловке, в Юсуповском дворце на Мойке, где убили Григория Распутина. Как-то так всё удачно сошлось в одной точке: фантастический город, отличная погода и красивая девушка рядом. Если вдуматься, что ещё нужно для счастья. При этом у нас обнаружилось много общего. Например, она тоже учила в школе немецкий язык, и мы даже пытались на нём разговаривать, но выходило так себе – отчаянно не хватало разговорной практики. Я на память декламировал что-то из Гёте, Гейне, Шиллера. Что хорошо помнил в подлиннике, читал прямо по-немецки. Скажем, «Ночную песнь странника» Гёте. Некоторые – те, что я не читал в оригинале – просто по-русски. Допустим, «Лесного царя» того же Гёте я читал только по-русски, в блистательном переводе Василия Андреевича Жуковского.
Шутки ради, мы загадывали друг другу по-русски какие-то фразы из известных немецких стихов, которые надо было перевести на немецкий язык. Например, я спросил Настю:
– Как будет по-немецки «Бей в барабан и не бойся»?
– Ну, это просто, – сказала она, подумав пару секунд, и затем выдала, – Schlage die Trommel und fürchte dich nicht. Правильно?
– Да, вполне, – ответил я, и по памяти воспроизвёл весь этот стих великого Гейне. Не люблю хвастаться или приписывать себе качества, которыми не обладаю, но, сколько помню, на Настю мои стихотворные декламации произвели изрядный эффект. Я и раньше изредка пытался произвести впечатление на барышень подобным способом, но все мои усилия обычно пропадали даром. Здесь же, хоть мы и были знакомы без году неделя, я чувствовал, что мы с Настей если и не одной крови, то точно на одной волне. Со стороны мы, наверное, походили на влюблённых, но на самом деле романтический, чувственный аспект здесь был глубоко вторичен. Главным же было то самое «духовное сродство, единство идеалов», о котором говорила героиня «Крейцеровой сонаты» Толстого.
Как известно, всё хорошее рано или поздно заканчивается. Мне пришла пора возвращаться домой. В последний наш день мы гуляли по Питеру до самого рассвета. Я всё больше убеждался в том, что всё в этой жизни не случайно. И не зря я приехал в Петербург именно тем летом, а не раньше или позже. Мне было жалко уезжать, не хотелось расставаться с этим местом, но я к тому времени уже был взрослым, умным человеком, и понимал, что счастье не может длиться ad infinitum, бесконечно долго. Просто по законам жизни так не бывает. Наверное, это и правильно. Будь иначе, мы не умели бы ценить те счастливые мгновенья, что нам даёт судьба. Tout est pour le mieux dans le monde, как мудро заметил старик Вольтер.
Понятно, что мы продолжили общаться и на расстоянии. Переписывались в соцсетях, иногда созванивались. Встречались, когда мне удавалось вырваться в Питер. Настя закончила институт и осталась в Петербурге, вышла замуж. Я тоже добил свой истфак, но остался в родном городе. Ничего выдающегося из меня не вышло: работал учителем в школе, закончил аспирантуру, стал преподавать в местном пединституте. Женился. В общем, обычное мещанско-обывательское житьё-бытьё. Вроде бы и грех жаловаться, но в душе нет-нет да шевельнётся предательская мысль, что я мог бы жить лучше, интереснее, значительнее, ярче. Но уже ничего не попишешь, поезд ушёл. Настя с мужем на какое-то время уезжала за границу, потом они вернулись. Как-то мы пересеклись в Питере, пообщались, повспоминали старые-добрые времена. Классика жанра: «Я встретил вас, и всё былое». Но воспоминания у нас были разные: мне было грустно от того, что те счастливые моменты ушли и не вернутся; ей эти воспоминания были приятны, она говорила об этом с теплотой, и, как мне показалось, в её душе память о прошлом не отзывалась никакой болью или грустью. Она выглядела совершенно счастливой, производила впечатление человека, у которого всё хорошо, и которому абсолютно не о чем жалеть. Я был искренне рад за неё, как можно радоваться счастью близкого, дорогого тебе человека.
В тот же день мне нужно было уезжать. Я проводил её до дома, пообещав писать и по возможности ещё раз приехать в Питер. Но с тех пор мы больше не виделись. Мне предложили работу в одном из дальневосточных городов, и мы с женой уехали туда. Иногда нужно уметь оборвать все нити, что связывают тебя с прошлым, чтобы начать всё с начала. Да, это больно, но только поначалу, зато потом обычно становится гораздо лучше. Впрочем, одна вещь из прошлого у меня всё же осталась: та самая фотография Насти, которую я сделал много лет назад на канале Грибоедова. И это фото останется со мной навсегда. Просто на память.
Автор публикации
