Форест Гамп из под Одессы

Клицк-йии, клицк-йии,  клицк-йии, – пел износившийся протез дяди Якова, когда он нарезал круги по комнате.
На войне ему оторвало ногу выше колена. Раз в два года он приезжал в областной центр за новой механической ногой и останавливался у нас на недельку.
Пока мерку снимут, изготовят, подправят, если что не так…
А жил он в местечке, до войны такие называли штетл.
Вроде уже не село – промышленность кое какая, школ несколько,.. но и городом назвать нельзя.
Почти у каждой семьи надел земли, хлев на заднем дворе, гуси, куры…
Дядя Яков, так называла его моя мама, приходился младшим братом бабушке Соне,  по папиной линии.
Природа не поскупилась на внешность.  Наверное  в молодости, он был очень красив.
Высокий лоб мыслителя, широко поставленные, глубоко посаженные, синие с поволокой глаза, прямой греческий нос и точёная нижняя челюсть с  ямкой на подбородке.
Телосложения  был, крепкого. Выше среднего роста,  широкие плечи, идеально прямая спина и огромные руки.
Отец рассказывал, что он мог так пожать обидчика руку, что у того кровь под ногтями запекалась.
Но на этом щедроты природы закончились.
Его васильковые глаза,  никогда ничего не выражали, как у слепого, и  смотрели  как будто сквозь тебя.
Никто,  никогда не видел,  как он смеётся или плачет. Может поэтому, у него до глубокой старости ни одной морщинки на лице не было.
Ещё в детстве, сверстники  быстро раскусили, что с ним что-то не так.
Они звали его играть,  устраивали какой-то подвох и  потом надрывали животы от смеха.
Однажды придумали такую игру…
Нужно было рвать траву и складывать в небольшие кучки.  Потом, по очереди подбегать, подбрасывать вверх и кричать – дождик идёт !!!
Но под кучкой травы дяди Якова оказалась свежая коровья лепёшка…
С тех пор  он поделил людей  на своих(родственников), которым доверять можно, и чужих – всех остальных, которым доверять нельзя.  А со сверстниками водиться перестал…
-Ну, что ты за ребёнок такой  – говорили родители – перед соседями не удобно….
Пойди на речку искупайся, с детками  поиграй…
Но он сидел и ловил взгляд отца, матери или старшей сестры, в надежде, что они возьмут его в свою взрослую  игру: картошку окучивать, корову подоить или за конём с плугом походить.
Он умел всё, и работал как терминатор, как машина, которая была создана именно для этого.
– Ну что с тобой –  роняла слезу  мать, когда приносила узелок с едой в поле .
-Тебе  десять лет, а пашешь, как взрослый мужик…
– Ах – счастливо вздыхал он, что означало – это для меня  самая лучшая игра…
Дядя Яков почти не разговаривал.  В основном обходился одним словом “ Ах“.
Которое, в зависимости от продолжительности, громкости,  интонации,  могло заменять все остальные слова и звуки. Хотя, в случае крайней необходимости, говорил обычными словами.

II

Кое как, с невероятным трудом,  дядя  Яков окончил семь классов и родители отдали его в ФЗУ(фабрично заводское училище) по плотницкому и столярному делу.
После окончания  училища   он   стал  нарасхват.
Делал деревянные конструкции под любые крыши: одно, двух, четырёхскатные, конические, с чердаками, мансардами,  даже  купола на церквях.
Словно кошка ходил  по стропилам и балкам на любой высоте, будто у него тоже девять жизней.
Его ум был заточен только под работу, а в остальном он полагался на семью…
Как сердце,  знай себе – стучит, гоняет кровь по всему организму, а чтоб думать – на то мозги есть.
Ах  – искренне удивлялся, когда  родители покупали ему добротное  пальто, костюм или туфли.  Что означало – зачем?  Как в этом можно работать?
С войны, его одноногого на костылях, встретила только сестра, родители погибли при бомбёжке в эвакуации.
Но без работы он не остался, переквалифицировался на бондаря.
Переоборудовал бывший хлев в мастерскую и начал делать бочки самой разной формы и размеров.
Работал вместе  с Солнцем,  начинал с восходом и заканчивал,  когда начинало смеркаться.
Он не любил, а может,  боялся электричества.  И в его мастерской  никогда  не было ни электрического освещения, ни одного электрического инструмента.  Даже резцы затачивал на образивных брусках, вручную.
До сих  пор у меня, как память, хранится его коловорот.
Когда Солнце садилось за лес,  дядя Яков  шёл в хату,  где его ждала сестра с ужином.
За всю свою жизнь, он так и не смог распробовать вкус спиртного и аромат табачного дыма.
Легче было лошадь заставить затянуться, чем его…
Однажды  бабушка Соня решила подшутить и налила ему в стакан вместо сладкой газ воды шампанского.
Так он потом с ней неделю не “разговаривал”.
Как то под вечер, вернувшись домой с работы, он увидел рядом с сестрой незнакомую женщину.
Она была немного старше его, высокая, худая и не красивая.
Они сидели рядом за накрытым столом.
– Ах? – сказал дядя Яков(что то случилось?)
– Случилось – сказала бабушка Соня – иди,  умывайся и садись за стол.
– Это Полина – сказала  старшая сестра, когда он вернулся –  она будет здесь жить.
– Ах???!!! (но как это можно?..  совершенно чужой человек…)
– С этой минуты она тебе самый родной  на свете человек: и мать, и отец, и сестра, и …  Короче, понял?
– Ах?..(а ты?..)
– Я выхожу замуж, уезжаю жить в город. Но иногда буду приезжать в гости. Понял?
– Ах… – сказал дядя Яков(чего ж тут не понять?..) – обошёл вокруг стола и сел слева от Полины, как это делает обученная служебная овчарка.

III

Полина была вдовой.
Муж погиб на войне, оставив её с тремя детьми.  Они и до войны бедно жили, а теперь…
Когда бабушка Соня уехала, Полина оставила  свою хату и переехала с детьми на новое место жительства. Она  же перевела нового мужа  с  шести на пятидневку.
В синагогу дядя Яков не ходил,  но шабат соблюдал – по субботам не работал.
А в воскресенье тётя Поля запретила.
В церковь он тоже ходить не стал,  но ждал её дома.

– Ах! – как то  вскрикнул дядя Яков,  пытаясь высвободить руку. Он задремал сидя на лавке  и не заметил, как в хату вернулась Полина.
-Ах, ах?(Полина, что ты делаешь?!)
Но она не отпускала,  продолжая целовать каждый палец.
– Я даже Бога о таком не просила, как мне с тобой хорошо. Впервые в жизни мои дети обуты, одеты и сыты.
А твои руки,  даже когда  спишь,  ни на секунду не останавливаются. Я по ним узнаю, что тебе снится: ты  пилишь, строгаешь, или   клепаешь железные обручи…
Дядя Яков давно понял разницу,  между детскими и взрослыми играми. Смысл детских заключается в самой игре, а взрослых – в деньгах.
Он не знал таких слов как маркетинг или менеджмент, но ценовую политику проводил очень грамотно.
Кругляк покупал в леспромхозе, а готовые бочки продавал на базаре. Сам учитывал себестоимость, накладные расходы, закладывал добавочную стоимость, вычислял продажную цену. И фининспектору лишней копейки не переплачивал.
А торговаться с ним было бесполезно…  Он мог бочку подарить, но продать дешевле – никогда.
– Ах – махал рукой он прижимистому покупателю, что значило – хочешь дешевле иди дальше, там есть…
Но качество его изделий было безупречно,  и только один раз он привёз с базара не проданную бочку, вернее прикатил.  Так как машину заказывал  только в один  конец…
Обычно, он всегда внимательно осматривал брёвна, которые покупал, но как то, не доглядел.
Одно бревно было немного короче, и три  стандартные бочки  из него не получались.  Тогда дядя Яков сделал одну нормальную, а другую огромную, почти в два раза больше.
В воскресенье, вместе с остальными бочками повёз на базар продавать,  но не сторговался…
Тётя Поля всегда встречала его с автобуса, но в тот день он не приехал.  Мобильников тогда не было и она все глаза проглядела, уже не знала, что и думать.
Наконец, под вечер  увидела его на просёлочной дороге, катящим перед собой эту бочку.
– Зачем, зачем ты не продал её дешевле – взмолилась она.
– Ах – сказал дядя Яков – что значило – это тонкости ценовой стратегии, долго объяснять…
Так как от долгого “качения”  бочка потеряла товарный вид,  они оставили её себе.  И тётя Поля в ней лет тридцать солила арбузы, такие вкусные, что как говорил мой школьный друг, ум можно отъесть.

IV

Дядя Яков всегда находился в одном весе, размере, росте, с такой же прямой спиной и одевался всегда одинаково.
На выход,  летом у него был темно синий костюм в тоненькую полоску, а зимой очень плотный чёрный плащ с белой, в мелкий чёрный горошек подкладкой.  И  всегда  семи сегментный картуз такого же цвета.  Перчаток никогда не носил,  потому, что никогда не мёрз,   как машина.
От робота  отличался  тем, что тот  может только зарабатывать деньги, а он мог  тратить, и делал это с удовольствием.
Дядя Яков знал, что люди очень любят подарки, а он может позволить себе их делать по любому поводу и без.
Не знаю,  каким образом, может,   шестым чувством, знал, кто, о чём мечтает.
Когда он к нам приезжал, с ним всегда был саквояж, какие,  когда то носили сельские лекари.
Из которого, как из волшебной шкатулки, появлялись наручные часы,  колечко с рубином,  складной нож с несколькими лезвиями, отвёрткой и ножницами.
Раздарив подарки и пообедав,  он начинал кружить по комнате, клицк- йии,  клицк-йии, клицк-йии, так как ему трудно было усидеть на месте.
А находившись,  принимался читать книгу, шевеля губами.  Причём,  всегда одну и туже – телефонную.
– Ах – говорил он вслух, что значило – какая странная фамилия,  или,  а это какая смешная,  а этих я знал, они до войны на соседней улице жили…
Телевизор он никогда не смотрел,  и телефонный справочник  читал до самого отбоя, а рано утром вставал и шёл хлопотать о новой ноге.

V

В школу я пошёл с шести лет,  и шестнадцать мне исполнилось только в десятом классе.
После празднования дня рождения мы с другом решили поехать на рыбалку с ночёвкой  к дяде Якову.
У них в местечке был пруд, ставок, как они его называли. Там клевали золотистые карпы, а днём можно было купаться.
– Пойдите, погуляйте не много, а я вам пока на стол соберу – сказала тётя Поля и побежала в погреб за соленьями.
Выйдя во двор, я не услышал знакомого стука из мастерской.
– А где дядя Яков? –  спросил я.
– Он скоро придёт – сказала тётя Поля.
– Пойдём Андрюха – позвал я  друга –  покажу тебе, как бочки делать.
– А ты умеешь? – спросил он.
– Да,  чё там уметь? Смотри…- я взял заготовку зажал струбциной и начал строгать.
Но вместо кучерявой стружки,  из фуганка полетели какие то щепки.
– Наверное,  фуганок затупился – предположил я.
– Нет, ты против волокон строгать начал – сказал Андрюха.
– Не учи учёного – огрызнулся я – просто тут света мало, не заметил.
Я повернул заготовку на сто восемьдесят градусов  и фуганок пошёл как по маслу, а стружки сворачивались в ленточные спирали.
– Вот Андрюха, смотри как надо! Учись,  пока я жив!
– Стой, остановись! Ты уже  на миллиметр за метку  вышел.
– Подумаешь… Миллиметра туда,  миллиметр сюда…
– Ах – услышал я голос дяди Якова,  который стоял сзади – что значило – оставь, не для тебя это.
Он осторожно взял из моих рук фуганок и повесил на стену.
– Ах – кивнул он головой, приглашая пойти за ним.
Когда я вышел из мастерской, у меня подкосились ноги,  и я чуть не потерял сознание.  Перед хатой стояла новенькая  Ява – 350.
А это по тем временам, всё равно,  что сейчас Харлей Девидсон, даже ещё круче.
– Ах – вырвалось у меня.
– Ах – сказал дядя Яков – что  значило. –  Бери и езжай,  бензина полный бак.
На рыбалку мы с Андрюхой в тот раз так и не попали, поехали в соседнюю деревню на танцы, девок катать.

VI

Тётя поля и её дети очень быстро изучили язык дяди Якова и понимали его с полу звука.
Он такой же как все, говорила она. И радуется и сердится и переживает…
Только всё остаётся внутри, наружу не выходит…

Время пролетело быстро, как стрела молнии по небу.
Дети тёти Поли выросли, отучились,  переженились и разлетелись по всей стране…
К пятидесяти  годам хата опустела и они остались одни.   Хоть связи с детьми не теряли.
Деньгами поддерживали, когда внуки появились,  тётя Поля  помогать ездила,   а когда подросли, на всё лето к себе брали.
– Ах?!– как то переполошился дядя Яков – что означала – Полина, ты заболела?!
– Нет – сказала она – я  прекрасно себя чувствую.
– Ах?..(но что это?) –  указал он на округлившийся живот.
– Это подарок, к твоему дню рождения как раз поспеет.
– Ах???(но как это может быть,  тебе ведь пятьдесят минуло).
– Ну и что – засмеялась тётя Поля – Сара Ицхака в девяносто родила…
– АААх…(чудно как то даже).
Чем бы дядя Яков не занимался, он делал всё  наилучшим образом, самого высокого качества.
Тётя Поля родила  девочек, близняшек…
Бабушка Соня говорила, что таких красоток в местечке отродясь не бывало. Они были не только хорошенькие, но и очень смышлёные.
Дядя Яков их боготворил и одевал, как дочкам секретаря райкома и не снилось.
Когда они подросли, начали стесняться своих родителей и как только закончили,  школу упорхнули  в Москву и там растворились.
Сначала писали редко, а потом и вовсе перестали.  Кто то говорил, что они мелькали на телеэкранах…
– Вот мерзавки – сокрушалась тётя Поля, – хоть бы весточку прислали, он по ним так тоскует…

Но однажды, она проснулась от звенящей тишины, которая резала слух. Солнце уже взошло, а из мастерской не доносилось ни звука…
На похоронах тётя Поля не плакала и была отрешённо – спокойной, видно предчувствовала, что разлука будет не долгой.

Давно нет той хаты с земляным полом в сенях…
Местечко разрослось и стало районным центром, а вот пруд сохранился  и золотистые карпы там по сей день водятся.
И когда  бываю в тех краях, мне кажется, что я слышу, как дядя Яков клепает бочки в своей небесной мастерской для винных погребов рая…
Продаёт их на небесных базарах и ждёт всех нас в гости  с подарками.
А по вечерам,  они вместе с тётей Полей продолжают сидеть в небесном садике  на своей скамеечке и вести долгие, молчаливые беседы без слов…
А  когда совсем стемнеет, взявшись за руки  и поддерживая  друг друга, идут спать в свою небесную хату с земляным полом в сенях.
Клицк-йии, клицк-йии, клицк-йии…….