Фейерверк не всегда был таковым. У него было солнечное детство, как у всех, была любящая мама и строгий папа, была любовь с одной девчонкой до утра на сеновале в июльскую тёплую ночь, была не менее тёплая осень золота и размышлений. В общем, у него было что вспомнить с радостной улыбкой и светлой печалью.
А теперь у него появилось и место для воспоминаний: в один какой-то весьма трудный момент жизни его насильно втиснули в маленький металлический снаряд. Причём втиснули туда не весь фейерверк со всеми его потрохами, а лишь самое лучшее и энергичное, вернее, всю его нерастраченную энергию души. Втиснули и плотно закрыли пыжом.
И вот перед нами однажды появился наш герой в новом облачении и сути. Этот теперь фейерверк, наделённый крепчайшим металлическим телом – снарядом. Нашего нынешнего героя создал не Бог, а хорошие мастера из машиностроительного завода. Создали с выдумкой, начинили его разными яркими образами и сюжетами, дав ему право самому в момент высшего вдохновения выбрать понравившуюся цепочку образов и сюжетов. А момент высшего вдохновения, сказали, у него будет тогда, когда его из пушки выстрелом выпустят в небо.
Фейерверк помнил, как его учили в момент сотворения и тогда, когда он проходил школу воспитания на складе:
– Скоро, – говорили. – мы выпустим тебя в жизнь. Это и будет твоя настоящая жизнь! Ты взлетишь на небо, станешь выше всех нас, и там, на небе, все имеющиеся в тебе образы и сюжеты претворятся в причудливую картину огня, красок и звуков. Это будет твой высший момент вдохновения! Ради него и рождаются на свет! Всё, чем ты был до завода, до снаряда, до залпа, – это всё была прелюдия, а сам залп – это и есть самая настоящая жизнь! Она коротка, но – красива! Прекрасна! Ради этого залпа ты и родился на свет! Когда ты превратишься в причудливую картину огня, цвета и звуков, народ под тобой замрёт от радости и счастья! Он всегда будет тебя помнить, и всегда будет тебя любить!
Так воспитывали фейерверк, поэтому он, плод такого воспитания, с радостным предчувствием и трепетом ждал своего салюта, своей настоящей жизни.
Однажды его и несколько его сотоварищей взяли со склад, загрузили в машину и куда-то повезли. Наконец, зарядили в пушку наш фейерверк.
Минута, вторая, третья, и – выстрелили.
Когда с человеком случается смерть, это, наверное, сногсшибательный удар, после которого всё мгновенно исчезает для умершего человека, и сам он исчезает, как дымка, как утренний туман, как призрак. Исчезает раз и навсегда. Всё, не нужно больше просыпаться и засыпать, есть и голодать, думать и чувствовать, испытывать добро и гнев. Всё, ни дна тебе, ни покрышки, финита ля комедиа, как говорится.
С фейерверком было иначе. Правда, начало похоже: сногсшибательный удар! Его выбросило высоко в небо! Это был тоннель, тоннель света и боли, тоннель, ведущий в свет! В конце тоннеля действительно был яркий свет! Фейерверк выбросило в этот яркий свет в конце тоннеля, и там, в конце тоннеля, фейерверк взорвался!
Взорвался и – исчез, умер. Но в последнее мгновение своей жизни он увидел ту самую причудливую картину огня, цвета и звуков, во что он превратился благодаря взрыву. Это было потрясающе!
– Какое счастье! – подумал фейерверк в последнее мгновение своей жизни. – Я выполнил своё предназначение: я стал ярким салютом жизни для всех, кто подо мной внизу, на земле, среди грязи и слякоти, снега и холода. Я показываю им истинную суть жизни! Жизнь – это фейерверк! Мало, но – чертовски красиво! Смотрите, учитесь, пока я жив! Я для вас – символ жизни! Я знак праздника, а праздник – лицо жизни!
Так бы и думал дальше фейерверк, но ему стало больно и душно, тоска снедала его, словно он был для тоски сладкой булочкой. Он вдруг понял, что его мысли – это еще не вся правда. А в последний миг жизни ему хотелось всю правду без остатка. Он оглянулся на себя и на своих тоже пылающих сотоварищей. И стал думать так:
– Господи, я вижу картины своей исчезающей жизни. Это моё детское село на склоне горы возле большой реки, три тополя и одна черемуха у окна кухни. А из окон зала видна железная дорога, поляна и турбаза, и курья, заросшая камышом и лилиями. Благодатное время детства видится мне, мои родители, мама, которая часто сидела рядом со мной молча, папа, делавший надписи на подарках гравировкой, старший брат, рисующий маслом, средний брат бульдозерист, сестра, ездящая на велосипеде, купленном средним братом, старая бабушка, которая оставляла вставную челюсть в граненом стакане на ночь, и еще одна бабушка, курящая Прибой.
– Неужели всё, жизнь кончилась! – закричал фейерверк и заплакал, искры его ярких слез полетели брызгами фонтана. Потом он стал падать вниз, силы еще оставались, он упал на снег и закрутился юрком, громко шипя. Скоро испустил дух.
Какой-то мальчик побежал к крутящемуся трупу фейерверка и кричит:
– Папа, он еще жив, давай его спасем! Папа, ну скорей же, скорей!
Но фейерверк уже нельзя было спасти. Есть время, когда спасти еще можно, а есть момент, когда спасти уже нельзя. У фейерверка именно такой – второй момент, к сожалению.
Люди расходились с площади, все хвалили фейерверк. Он действительно, был великолепен, ярок и причудлив по образам и сюжетам. Расходившиеся люди вспоминали образы села на склоне горы возле великой реки, три тополя и черемуху, поляну и курью, вспоминали образы женщин, мужчин, старух. Никто не увидел в фейерверке стариков, их действительно не было, они почти все погибли на великой войне. Фейерверк напомнил людям их детство, их родных и любимых, вызвал волну любви и добрых чувств.
Все видели и запомнили содержание жизни фейерверка, но никто не знал, как же зовут этот самый фейерверк.
Обидно, никто даже не поинтересовался, как же все-таки зовут этот самый фейерверк.
Автор публикации
