Люська смотрела через окно больничной палаты во двор. Был майский праздник, прохладный, но солнечный день. Уже проклюнулись почки на деревьях.
«Сегодня бы с Вовкой поиграть в пристенок, или с Гошкой в напёрстки, или бы с родителями в дурака, если они не напились ещё.» – думала Люська, с тоской глядя на улицу.
К окну подошла тётя Тома, держа на руках своего годовалого ребёнка, которого вскоре должны были оперировать.
Конечно, никакая тётя Тома – не тётя Люське, просто её так называли все девчонки в палате.
«Смотри-ка, на скорой кого-то привезли, в праздник не поздоровилось.» – сказала тётя Тома.
Из машины скорой вышла худая и с очень бледным лицом девочка лет четырнадцати, она, оперевшись на руку, наверно своей матери, медленно направилась к крыльцу приёмного покоя.
Через четыре часа эту же девочку, ещё спящую под наркозом, привезли медсёстры на каталке в палату, где лежала Люська, наказав, чтоб посмотрели за больной, когда она от наркоза отходить будет, чтоб швы не сорвала.
Швы бледная девочка срывать не собиралась, она, очнувшись от наркоза, улыбнулась Люське. А Люська… Люська, растерявшись, тоже улыбнулась и спросила: «Тебя как звать-то, мать?» «Катя.» – ответила она.
Вечером того же дня в палате было шумно. Люська, обыгрывавшая всех в дурака, заставляла проигравших то кукарекать под столом, то пойти в другую палату и облить там кого-нибудь водой, или украсть у дежурной медсестры авторучку… Вдруг Катя сказала: «А давайте-ка, я расскажу вам историю.» Все обрадовались, кроме Люськи, но и она села слушать.
Уже через минуту от начала рассказа Кати в палате установилась такая тишина, что было слышно лишь шорох тапочек тёти Томы, которая, тоже слушая рассказ, носила ребёнка на руках, чтобы тот плачем не нарушил тишину.
То, что рассказывала Катя было очень интересно, но главное было не это, главное — это то, как именно она рассказывала! Катя там, где говорили герои, меняла голос и интонацию, рассказывая как актриса. Её красивый голос звучал не занудно или обыденно, а так, что заставлял жить жизнью героев рассказа, заставлял даже забыть, что это рассказ, что это звучит в больничной палате, а не там, где сейчас находятся герои. Иногда Катя, прежде, чем сказать важное слово, которое определило бы поворот в ситуации рассказа, намеренно делала краткую паузу, и тогда замеревшим слушателям было слышно биение собственных сердец.
Задержавшись у открытой двери палаты и послушав немного, санитарка тётя Маруся сказала: «Ах, вот чё! А я-то думаю почему тишина в вашей бешеной палате!»
Тётя Маруся пришла с ведром воды и шваброй, чтобы вымыть полы в палате, все девчонки молча вскочили, не сговариваясь вынесли стулья в коридор, чтобы тётя Маруся побыстрей управилась с уборкой и ушла.
Катя продолжила рассказ до самого отбоя, пока дежурная медсестра не выключила свет в палате, грозно прикрикнув: «Всем спать!»
А Люська спать не смогла. Ей было так плохо и одновременно так хорошо! Она словно отведала странного, до сих пор неизведанного яду, от него всё внутри Люськи, сопротивляясь, вновь тянулось вкусить ещё и ещё!
На следующий вечер слушателей прибавилось. Подходили мамы с маленькими детьми, но если их дети издавали хоть какой-то звук, слушатели шикали на них и даже выпроваживали из палаты.
На правах главной ближе всех к рассказывающей истории Кате сидела Люська, она взяла шефство над Катей, приносила ей еду, выносила за ней, смущавшейся, утку, добилась, чтоб принесли в палату стулья, а Кате поменяли постельное бельё на красивое. Санитарки, медсёстры и даже врачи побаивались Люську, считали её девкой-оторвой и предпочитали с ней не спорить, поэтому все требования Люськи выполнили.
А слушателей меж тем всё прибавлялось по вечерам в палате. Однажды, увидев, что на всех стульях и койках было так много народу, дежурный врач разрешил устраивать «представления» в больничном холле, где были диваны и два кресла.
И теперь в холле слушателей у Кати прибавилось раз в десять. Подходили и слушали все, даже санитарки, медсёстры, врачи. А Катя рассказывала, сидя в удобном кресле, глядя поверх голов своих слушателей, по-прежнему уводя всех в совершенно другой мир, всё так же мастерски владея своей аудиторией, заставляя всех даже дышать так, как захочет она — Катя.
На завтра жизнь для Люськи запланировала горе, — Катю выписывали. Накануне Люська сказала пришедшим к ней родителям, чтоб тоже немедленно забирали её из больницы, на что те очень удивились: «Да ты что, мать? У тебя ж живот часто болит!» «А кормите меня нормальной едой, вот и болеть не будет! Пьянки прекращайте и обеды готовьте!» – отрезала Люська, удаляясь по коридору от обалдевших родителей. Уже заворачивая в палату, крикнула: «Чтоб послезавтра я дома была!»
После очередного, но уже последнего удивительного вечера рассказов Кати, Люська, принеся, как обычно, стакан воды для Кати, поставила его на табурет возле кровати и, присев, спросила: «Откуда твои истории?» И Катя назвала имена и фамилии авторов, но для Люськи они прозвучали незнакомо. Чтобы что-то сказать в ответ, Люська спросила: «Катя, ты актрисой будешь?» «Скорее, актрисой будешь ты!» – с улыбкой сказала Катя. «Почему?» – удивилась Люська. «Потому, что ты красивая.» – ответила Катя.
Дома Люська, найдя недопитую бутылку водки, с силой размахнувшись, швырнула её через всю кухню. Бутылка пронеслась над головами жующих пельмени родителей и ударившись о противоположную стену, разлетелась на мелкие осколки, оставив вонь водки и мокрую стену.
Переставшим жевать родителям Люська рявкнула: «Чтоб этого говна здесь больше не было! И ремонт сделайте дома и у бабушек! Съезжаться с ними будем! Квартиру в центре возле театра сменяем, я в артистки поступать буду!» В этот момент в дверь позвонили. Люська, рывком распахнувшая дверь и увидевшая за порогом троих родительских собутыльников с трёхлитровым баллоном пива, выхватила у них баллон и также с силой грохнула его на лестнице, проводив пинками начавших было возмущаться троих мужиков.
Минут через тридцать-сорок после учинённой Люськой выходки, в комнату к ней вошли родители: «Мать,… то есть, Люся, ремонт мы сделаем, но с бабушками нашими съезжаться… Ты же знаешь, что они свои порядки начнут устанав…» Люська, не давшая родителям договорить, крикнула: «Потерпите!.. Костюм и галстук отцу купите, а матери платье! В театр на премьеру пойдём скоро! Завтра меня в центральную библиотеку запишите, паспорт не забудьте!»
Прошли годы. Люська не стала актрисой, но книги и театр стали для неё всем. И для родителей тоже, они не пропускали ни одной премьеры, а заведя знакомство с зав книжным магазином, стали покупать редкие издания. Теперь в их четырёхкомнатной квартире в центре на месте сервантов и мебельных стенок — шкафы с книгами. И книги стали их лучшими друзьями.
Всякие глупости
Автор публикации
