В троллейбусе ехала пара средних лет, на коленях женщины сидел мальчик.
С передней площадки на остановке вошёл высокий мужчина, одетый, можно сказать, шикарно. Он остановился, держась за поручень, возле этой пары с ребёнком. От шикарно одетого мужчины пахло спиртным, но пьян он был совсем немного, вдруг он ни с того, ни с сего положил свою руку на плечо женщины, на руках которой сидел мальчик. Женщина дёрнула плечом, стряхивая руку незнакомца, на что тот довольно громко сказал, обращаясь к женщине: «Дерьмо!» Женщина подняла на незнакомца удивлённые от такого хамства глаза. А незнакомец, встретив удивлённый взгляд женщины, закивав, спокойно произнёс: «Да-да, дерьмо. Ты дерьмо.»
Тут поднялся муж той женщины, грозно спросив незнакомца: «Что вы себе позволяете?» Незнакомец резко схватил поднявшегося мужчину за шею и, пригнув его голову плотно к стойке поручня, держал. Лицо мужчины, притиснутое к стойке, исказилось от того, что стойка, прижав одну щёку мужчины, сделала её одутловатой, как большой отёк, один глаз от этого прикрылся, а другой смотрел на мальчика, сидящего на коленях женщины, и в этом одноглазом взгляде было столько страха, униженности, вины… Мальчик, смотрящий на всё это, громко заплакал.
Шум, возникший из-за поведения хама, заставил водителя троллейбуса, посмотрев в зеркало, отражающее происходящее в салоне, остановиться, отрыть дверь кабины и потребовать хама покинуть троллейбус. Хам вышел, предварительно оглядев пару с ребёнком торжествующим и презрительным взглядом…
Всё это, сидя на поминках после похорон отца, вспоминал теперь шестнадцатилетний Вадим, это он был тогда шестилетним мальчиком, сидящим на коленях у мамы в том троллейбусе. Тот унизительный случай сломал отца, он, будучи человеком интеллигентным и несколько робким, попросту не смог простить себя за то, что не умел защитить и защищаться, а ещё того, что всё произошло на глазах сына. Отец, решивший, что теперь не может стать примером сыну, заболел от безысходности, всё чаще и чаще мучаясь сердечными приступами, а последний приступ унёс отца в могилу.
Тот хам сломал не только отца, он сломал и мать, и всю жизнь Вадима, потому что с тех пор между всеми в семье появились как бы «стены»: уже не стало веселья, игр, совместных прогулок, праздников, родительских глаз, светящихся любовью и радостью, всё стало окрашено в тёмные цвета. И хотя родители не говорили никогда о том случае, делая вид, что ничего не произошло, но неизгладимость пакостного поступка того хама присутствовала постоянно в семье, хам словно незримо поселился в их доме.
Мама после похорон отца довольно быстро нашла обмен квартиры на такую же в другом районе, и они с Вадимом переехали в новостройки. Стало намного легче, словно часть воспоминаний осталась на прежнем месте их проживания. И даже появились редкие праздники, и мама уже не прятала глаза, но всё ещё смотрела так, как смотрят люди, пережившие тяжёлую трагедию.
Вадиму двадцать. Пара остановок до дома на троллейбусе от института, где Вадим успешно учится на втором курсе.
Вдруг с передней площадки вошёл шикарно одетый мужчина и уселся на сиденье напротив Вадима. Это был он! Тот хам! Вадим, как ни старался, но за все четырнадцать лет, прошедших с того случая, так и не смог забыть этого мерзкого лица.
За эти годы хам почти не изменился, постарел немного и выглядел теперь на пятьдесят с длинным «хвостиком», но всё та же грязная улыбка, презрение и торжество во взгляде.
Вадим понимал, что хам не мог бы узнать его, ведь Вадим уже не тот шестилетний мальчик, а высокий широкоплечий парень, но всё равно чувствовал смесь страха, отвращения, ненависти.
На следующей остановке вошли контролёры и стали проверять билеты у пассажиров, они дошли до хама, попросив предъявить билет, тот начал нагло «выкаблучиваться», говоря, что у него нет билета и что из-за этого он не должен беспокоиться. Голос хама! Это его голос! Вадима снова передёрнуло от омерзения.
Хам всё же предъявил свой билет, контролёры покинули троллейбус, который, поехав дальше, довёз Вадима до его остановки. Но Вадим, видя, что хам не выходит из троллейбуса, поехал дальше.
Вадим шёл за хамом до того дома, в подъезде которого тот скрылся, даже поднялся по лестнице выше той квартиры, которую хам отпер своими ключами.
Теперь Вадим знал адрес хама, ещё не зная зачем ему это.
Мама сразу заметила странный блеск, появившийся в глазах Вадима и спросила: «С девушкой что ли познакомился?» «Да!» – быстро согласился Вадим, радуясь тому, что не надо ничего придумывать на случай, если ему будет нужно уйти не в институт.
Спустя полгода Вадим знал о хаме всё: где живёт, где работает, где бывает и кто вхож в его окружение. Теперь не хам поселился в жизни Вадима, а Вадим в жизни хама, оставаясь незамеченным.
Вадим в своей одержимости часто менял стиль одежды, наблюдая за людьми, повторял другую походку для нового своего образа, для того же приобрёл парики, иногда отпускал бородку и усы, постоянно следя за хамом, а через брата однокурсника, который был опером, приобрёл электрошокер.
Смерть матери надолго выбила Вадима из колеи. Боль разлуки навсегда — это оказалось невыносимо. Вадим часто бывал на кладбище, где теперь рядышком лежали его родители. Молча он сидел на скамье возле их могилы, часы пролетали незаметно за думами, одолевавшими Вадима.
В одно из посещений родных могил Вадим всё же произнёс, уходя: «Простите, что так и не отомстил за вас… за нас…»
Месть! Конечно же, месть! И Вадим, возобновив слежку за хамом, ждал удобного случая.
Случай представился.
Рабочие, выкладывающие асфальт на тротуаре, побросав инструменты, кучу вязкого гудрона поверх кучи уже остывшего, остановив каток, ушли на обед…
Хам в белоснежной рубашке и брюках, с отутюженными на них «стрелочками», обходил кучу гудрона, когда вдруг упал на эту кучу, споткнувшись о подставленную Вадимом подножку. Подбородок и рот хама влипли в гудронную кучу, а его руки и ноги тоже прилипли. Особо Вадиму даже делать ничего не пришлось, он лишь быстро прижал за шею хама к вязкому, ещё горячему гудрону. Хам слабо барахтался, а Вадим, стоя на твёрдом асфальте и всё так же держа хама за шею, заглянул в его глаза: «Помнишь меня, того шестилетку на коленях у матери, которую ты обозвал дерьмом?»
Вадим с наслаждением наблюдал страх, даже ужас в глазах хама, а потом вдавил со всею силой лицо хама в гудрон ногой, дождавшись, пока тот перестал дёргаться.
Всякие глупости
Автор публикации
