Дорога в Хьюстон
Они параллельны, хоть и разные пояса, световые дни.
и они все так же не спят и живут одни,
и им все так же ни с кем не выжить и не ужиться.
Одиночество множится от его до ее столицы,
взлетные и посадочные огни.
Воспоминания пахнут утренним льдом с корицей,
он ей снится.
Она хочет ему позвонить,
но не звонит.
Монитор высвечивал новые неправильные предложения. Электронные переводчики лишены литературности. Корявые фразы передают эмоции с одного материка на другой. Вглядываясь в лица на фотографиях в ленте Фейсбука, кажется, что они рядом. Эти лица, эти люди и их жизнь. Обертки от конфет множатся рядом с компьютером. Кофе давно остыл. Улыбка на ее лице для тех, кто так далеко и так близко. Разглядывать чужие судьбы в виртуальном пространстве стало ее хобби. Она копила характеры, события, истории. Проживая их в себе, выдавала новые повести и рассказы. Она писала сказки для взрослых, вовлекая человечество в водоворот историй, событий и чувств. Писательство превратилось из хобби в смысл жизни. Ее публиковали, читали, любили. Сыновья давно выросли. Они с мужем теперь проживали жизнь на двоих. Виртуальные подруги желали ей успехов, хороших дней и новых книг, рассказывали о своих праздниках, традициях, детях и пирогах. По вечерам виртуальная жизнь кипела котлом новостей, перепостов и лайков. Чудная дама из Европарламента выставляла свои фотографии в кулуарах европейской демократии, столь далекой и непонятной. Много говорят об Украине, о поддержке Росси. Болгарский философ брызгал виртуальной слюной от ее грусти по прошлым временам. Злился на Ленина, Сталина и Путина. Призывал безжалостно сносить памятники времен социалистического лагеря в Европе. Она сердилась, писала ему длинные отповеди. Смотреть фото в лентах с Донбасса было невозможно. Жалость вызывала слезы. На страничке выскочило новое сообщение: «Hi Аnni, how are you and how is your weekend going? thanks for accepting my friendship and request, i am David and i hope to know you better, have a great day, thanks» . Она изучила страничку улыбчивого джентельмена из далекого Техаса. И, недолго думая, ответила: «Hello David! The weekend is a great time to be at home with your family. And what do You do? I’m a writer. Write books about women» . Переписка получила развитие, теплые письма улыбчивого на фотографиях странички техасца воспринимались всерьез. Вызывали ответную реакцию. Она начала вспоминать кокетство, которым была переполнена ее юность. Постигая старые эмоции в новом формате, она волновалась. И улыбалась. Не всегда иронично. Реальность жизни отвлекала. Надо было собираться в гости к старшему сыну. Он уже много лет работал в Канаде на нефтяном месторождении. Его жена и маленькая дочка живут с ним, радуясь деньгам и комфорту. Все ее сыновья живут теперь вдали от них с мужем. И раз в год вояж по детям занимал два месяца. Из Канады они летели в Кувейт в гости к среднему сыну, а оттуда прямиком к Баренцеву морю навестить младшенького. Дети пошли по стопам отца. Геофизики всегда в цене. Пока есть нефть и другие полезные ископаемые. Она и сама провела молодость в городках нефтянников. Помнила, как в первый раз приехала туда. Вертолет приземлился на крошечный квадрат асфальта среди жидкой непроходимой грязи местных таежных болот. Они вышли из вертолета и загрузились в трассовый танк, именуемый ГТТ. За танковыми окошечками бултыхалась грязь болота. Вагончики в городке стояли ровными рядами. В отдалении деревянное здание конторы, рядом вагончик, в котором располагался магазин. На прилавке выставлены соки в больших железных банках с изображением неведомого животного с красивыми длинными рогами. Манго и апельсин. Производства Индии. Множественные железные банки со сгущенкой и концентрированным молоком, сгущенным кофе и какао, брикеты сухого концентрата кофе и какао. Дети в городке ели его не растворяя, откусывая крошащиеся кусочки со сладким вкусом этих заморских плодов. Болгарские и венгерские конфитюры и компоты в стеклянных банках. Конфитюры были вкусными и ароматными. Их намазывали на хлеб с маслом и запивали горячим чаем. Мяса в магазин завозили много и регулярно. В железных банках была тушенка говяжья и свиная, готовые голубцы и фаршированные перцы, свинина тушеная с фасолью. Трасса снабжалась изобильно. Иначе нельзя. Рабочие и их семьи оторваны от “большой земли”. Платили хорошо, полагались к зарплате северные надбавки за вредность труда в тяжелых условиях крайнего севера. Дети бесстрашно играли в тайге. Строили шалаши, играли в дочки-матери и в прятки среди сосен и топляка. В совсем лютые морозы она меняла соболью модную шапку на шапку из чернобурой лисы, закрывающую всю голову и шею. Под подбородком эта шапка завязывалась на лисьи лапки. Мех чернобурой лисы в народе именовали чернобуркой. Меха здесь были добротными и красивыми. Куницу, соболя и чернобурку местные дамы носили просто, без помпезности. Для тепла. Шапку из чернобурки дополнял теплый крытый материей полушубок из овчины до колен и валенки. Без валенок здесь зимой не проживешь. Мужчины носили высокие унты на меху. В выходные ходили в тайгу на охоту. Жили весело, не обращая внимания на бытовые неудобства. Молодость дарила эту возможность. Это теперь они с мужем ездят каждый на своей машине, живут в большом доме. Дом строили так, чтобы одновременно могла разместиться вся семья. Такой переполох случался не часто. Собираться всем вместе не просто.
Самолет мягко коснулся посадочной полосы. Транзитный перелет всегда утомителен. Но радость встречи затмевала все сложности дальнего перелета. Сын с невесткой и маленькой внучкой радостно встречали их в здании аэропорта. Малышка радовалась приезду бабули и дедули. Они с мужем тискали и целовали ее попеременно и одновременно. Из их троих сыновей только у старшего есть ребенок. Чудесная крошка Дора. Средний сын работает в Кювейте, а младший на шельфе в Баренцевом море. И там, и там невест нет. Поэтому малышке радуется вся семья. Дора вперемешку болтала то на русском, то на английском. В детском саду говорили на английском, дома только на русском. Она не любила летать сюда. Далеко. Холодно. Они летели от Москвы до Квебека, потом на остров. Остров хоть большой, но напоминает благоустроенный райцентр. Низкая пурга, такая сильная снежная поземка, в зимнее время здесь постоянно. С моря всегда дует ветер. Вид бескрайней воды делает зиму еще холоднее. Сын каждый раз покупает ей меховой палантин в подарок к приезду, а отцу меховые жилеты. Это было приятно и полезно здесь, на Ньюфаундленде. В этот раз она обнаружила в большом пакете соболий палантин, отороченный ирландским кружевом ручной работы. Красота необыкновенная. Она понимала, что это дорого, но работая несколько лет здесь на шельфе, благосостояние семьи сына заметно выросло. Они с мужем радовались. Детям здесь нравилось. Жили они в собственном доме. Ипотека еще не была выплачена до конца, но проценты по ней были копеечными. Самыми дорогими в жизнедеятельности были натуральные экологические продукты. Натуральное мясо стоит здесь очень дорого. В массовой продаже соевое мясо и геномодифицированные продукты. Обедали дома, невестка быстро разогрела приготовленное заранее филе «брошетт» . Обжаренные кусочки филейной вырезки, бекона, репчатого лука и шампиньонов. Пирог начиненный устрицами, посыпанными тертым картофелем, имел необыкновенный вкус. Пили традиционное ледяное вино из ягод замороженного винограда. Сын рассказывал новости своей работы. Они много гуляли по острову, играли с внучкой. Она практически не заходила в интернет. Хотя парой сообщений с красавчиком из Техаса она все же перекинулась. Он писал о маленькой дочке, а она ему о своей внучке того же возраста. Через неделю ей позвонил издатель из Нью-Йорка сообщить, что ее новый роман «Послевкусие» купило крупное издательство и ей необходимо прилететь, чтобы подписать документы. Озвученный издателем гонорар позволял ей летать из Ньюфаундленда в Нью-Йорк утром и вечером на протяжении нескольких лет. Она заказала билеты и стала собираться. Потом все решили, что муж и малышка Дора полетят с ней. Она не любила летать, но так сложилась, что в Европе и в Америке ее издавали много и часто. Уже в аэропорту издатель по телефону сообщил ей программу пребывания в Нью-Йорке. Несколько пресс-конференций и парочка чаепитий с ее читателями были для нее неутомительными. Она любила встречаться с людьми, разговаривать с ними и слушать. Умение слушать дарит писателю новые сюжеты и образы.
***
Сумрачное городское утро выплевывает на улицы новых хмурых прохожих. Сигналы автомобилей напоминают карканье ворон на пустыре. Прохожие вздрагивают, поеживаются и продолжают стремительно двигаться в заданном направлении. С бумажным стаканчиком дешевого кофе из уличного автомата она шла уже второй квартал. Кофе остыл и стал невыносимо отвратительным на вкус. Но она не торопилась с ним расставаться. Лучистая копна ее золотых волос привлекала внимание прохожих, но лишь на миг. От слез размазалась туш на правом глазу. Но витрины этого не показывали, а зеркальце затаилось в глубинах ее огромной сумки из модного итальянского магазина на площади. Эта площадь осталась в ее памяти островом счастья и благополучия. Этот остров вместил в себя белое вино, долгие сладкие поцелуи, разноцветные фигурки муранского стекла. Вместо солнца на этом острове было счастье. И вместо воздуха. Огромные номера старинных отелей, в которых останавливались актеры, принцессы, политики. Кровати, впитавшие выпуклости их позвонков, позволяли быть счастливой и ей.
Она не заметила, как споткнулась о бордюр засохшей уличной клумбы, столь неуместной на этих серых улицах города забитого небоскребами до отказа. Кофе из стаканчика выплеснулся на ее грязные кроссовки. Она смотрела на облитые носки кроссовок и вновь плакала. Беззвучно. Просто слезы вперемешку с остатками туши текли по ее белоснежным щекам. Она заглянула в картонный стаканчик и, трогательно поджав свои пухлые губы, линия которых была беззащитной, как у ребенка, опустила его в мусорный контейнер, стоявший рядом с бывшей клумбой. Улица уже кишела пешеходами и автомобилями. И только солнце сегодня на нее не вышло.
Поиски работы она продолжала отчаянно, просто умоляя каждого следующего работодателя о работе. Но никто не спешил брать на работу эту красивую молодую женщину с размазанной по лицу тушью. Одежда ее была дорогой, но давно не знала соответствующего ухода. И еще ее отчаяние, с которым она искала, отпугивало местных работодателей. Никто не хотел лишних проблем и чужих слез. И она шла дальше, уставшая от своего решения, реализация которого оказалась столь мучительной.
После ланча в маленькой полуподвальной забегаловке, она позвонила по последнему на сегодня объявлению. Мужской голос в трубке пригласил ее через два часа на собеседование. Она деловито вытерла кроссовки гигиеническими салфетками. Умылась в близлежащем общественном туалете и даже достала из недр сумки зеркальце и блеск для губ. Тщательно выудила остатки блестящей субстанции и улыбнулась своему отражению. Синие круги под глазами убрать не чем. Пудра и корректор закончились еще на прошлой неделе без остатка.
Адрес, указанный в объявлении, находился в центре города. Высокое крыльцо с каменными перилами, украшенными лепниной на колониальный манер, слегка напугало ее. Но она решительно преодолела все ступеньки и поднялась в лифте на указанный этаж. Из-за нужной двери доносилась тишина. За столом посреди большой светлой комнаты с двумя огромными окнами сидел мужчина средних лет. Его ноги в безупречных по своей чистоте ботинках, покоились на столе. При ее появлении он неспешно убрал их под стол и показал ей рукой на стул. Она поспешила сесть, чтобы хозяин кабинета не разглядел ее несвежей обуви. Глаза ее визави просканировали насквозь, как ей показалось. Но она помнила, что больше нет вариантов. Во всяком случае, на сегодня и поспешила взять себя в руки.
– Вы терпеливы? – вместо приветствия мужчина задал ей вопрос.
– Да – она ответила без колебаний.
– Вы когда-нибудь ловили рыбу на крючок?
– Нет.
– Как Вы определили меру своего терпения?
– Необходимостью найти работу.
Ее собеседник усмехнулся и продолжал:
– Я ищу человека для выполнения конфиденциального задания. Вы подойдете мне, – он наклонился и достал из ящика стола несколько фотографий и передал ей. На снимках была красивая молодая брюнетка в изысканных интерьерах чьей-то гостиной. Алое платье подчеркивало ее стройность и сексуальность.
– Это моя жена, – продолжал мужчина, – Ваша задача устроиться к нам в дом помощницей по хозяйству и приглядывать за моей женой.
Он вопросительно смотрел на нее. И она решилась на вопрос:
– Вы подозреваете ее в неверности?
– Если бы! Я подозреваю ее в измене родине.
– Куда мне идти для трудоустройства?
– Сегодня вечером в восемь Вы придете ко мне домой, – мужчина назвал адрес. Это было далеко от центра. Придется потратиться на транспорт. Пешком ей туда не дойти. По дороге к месту новой работы она размышляла, сидя в вагоне метро, о том, что все как будто фантасмагория. И этот тип в начищенных ботинках, и его жена местная Мата Хари.
Дом работодателя светился китайскими фонариками. Во дворе на лужайке играла огнями елка. На входной двери еловый венок был украшен красными ягодами и лентами. Все готовились к рождеству. Когда уже знакомая ей по фото женщина открыла дверь, она представилась и объяснила суть своего визита. Хозяйка дома обрадовалась ей и пригласила войти. Гостиная была тоже с тех фото. Только она была наполнена детьми, мандаринами и игрушками. Хозяйка приветливо усадила ее за стол, налила кофе и стала рассказывать о том, как трудно содержать дом и присматривать за двумя малышами. Она сетовала на то, что муж всегда на работе. И ей приходится все делать самой. Она говорила о том, что безмерно рада, что у нее будет такая помощница по хозяйству. Какая «такая» она не расшифровала. Затем они пожали друг другу руки и представились. Хозяйку дома звали Матильда. Матильде она назвала свое настоящее имя, хотя сначала не хотела.
– Пять дней в неделю Вы будете жить здесь в гостевой комнате, – Матильда с приветливой улыбкой излагала ей условия работы. Когда кофе и напутствия закончились, она засобиралась в дорогу, чтобы подготовиться к первому рабочему дню.
Обратный путь был пронизан темнотой и порывами холодного декабрьского ветра.
Ночью она ворочалась в своей неудобной узкой кровати и думала о странном господине, подозревающем свою очаровательную жену в измене родине. Дети ее не пугали, но странность этого обстоятельства ее напрягала. Если она будет сидеть с детьми, как она сможет присматривать за разведчицей. Эти вопросы роились в ее голове, перемешиваясь с усталостью и путаясь в преддверии ночного сна. Раннее утро сумеречно заполнило окно. Будильник на сотовом дал понять, что ей пора в новый день на новую работу. С вечера она тщательно помыла кроссовки и они, конечно же, не высохли за ночь. Предстоящий переезд через весь зимний город в мокрой обуви был настоящим испытанием. Она нашла старую газету и напихала ее в кроссовки, бумага намокла, но обувь не стала суше. Взяв сумку, она вышла в промозглый зимней неустойчивостью погоды день. На кофе из уличного автомата она решила не тратить денег. Наверное, в доме, где ей предстояло проводить пять дней в неделю, ей дадут чашку кофе. Подземка тащила ее людским потоком в вагон метрополитена. Также людской волной и вынесла ее на нужной станции наверх. Елка перед домом не сверкала огоньками, а потонула в утреннем зимнем тумане. На ее робкий стук дверь не открылась. Она постучала громче и настойчивее. Но, увы, дом безмолвствовал. Она стучала снова и снова. Ноги перестали чувствовать холод. Отчаяние подкатывало к критической отметке. Потом спустилась с крыльца и заглянула в одно из окон. Но внутри было темно и пусто. Ей показалось, что даже мебели нет. На окнах были полуоткрытые оранжевые шторы. Одна из штор наполовину свисала не закрепленная крючками к карнизу. Вчера здесь все было очень опрятно и уютно. Она решила, что ошиблась калиткой. Вернулась к почтовому ящику на ней и сверила адрес. Ошибки не было. Это тот самый дом, в котором она была вчера. Пересчитав скудные остатки мелочи, она решила поехать в офис, где вчера ей предложили эту работу. Идя к станции метро, она заметила, что улицы здесь в столь оживленный для города час, пустынны. Ей никто не встретился по дороге и только ближе к станции стали попадаться редкие прохожие, спешившие с ней в одном направлении.
***
Она уверенно толкнула дверь, за которой ей вчера предложили работу и замерла от неожиданности. Вместо большого стола и шкафов, комната была заставлена тренажерами, многократно отражающимися в зеркальных стенах. Девушка в спортивной майке и лосинах улыбнулась и спросила:
– Вы на занятия?
– Нет, – выдавила из она себя. Девушка, не расставаясь с улыбкой, теперь уже вопросительно смотрела на нее.
– Вчера я была здесь на приеме…, – неуверенно начала она.
– У кого? – спросила девушка.
И она поняла, что не знает ответа. Газету с объявлением она выбросила, а мужчина ей не представился. Она ничего не знала, кроме имени его жены и адреса теперь уже пустого дома.
– Извините, я ошиблась этажом, – она вышла, прикрыв за собой дверь, на которой красовалась большая яркая табличка «Мир здоровья ежедневно с 10 до 22 часов». Она присела на диван, стоящий в конце коридора у окна. Куда делся мужчина, подозревавший свою жену в измене родине? И куда подевалась эта женщина и двое ее малышей? И на что ей жить дальше? Эти вопросы пульсировали в ее голове, не позволяя сосредоточиться. Она решила идти в полицию. Не потому что волновалась за этих мало знакомых людей, а потому что хотела разрешить это недоразумение и наконец –то начать работать. Она шла в полицейский участок, потому что идти ей больше было некуда. Она устала. Она в полном отчаянии. В сумке она нашла в пачке две последние сигареты. Присела на обледеневший бордюр городского фонтана и закурила. Брызги застыли ледяными струями. Сегодня в городе морозно. Пар изо рта и сигаретный дым смешивались воедино и исчезали в морозном воздухе.
Рядом по телефону разговаривала женщина.
– Нет, не бери Дору. Она может простудиться. Шапку? Зачем? – говорила в трубку ухоженная дама лет пятидесяти. Элегантное пальто цвета фуксии сочеталось с помадой. Этот цвет сочетается только с двумя вещами: с самим собой и с уверенными в себе женщинами. На первый взгляд дама и выглядела таковой. Курившая молодая женщина слушала чужой разговор. Просто так. Просто потому что идти ей больше некуда и не на что. Деньги закончились совсем. Сигарета была предпоследней и она курила ее самозабвенно. Глубоко втягивала дым и словно неохотно выпускала его из себя. Дама в пальто закончила разговаривать и оглянулась. Увидев сигарету в руке красивой молодой женщины, демонстративно поморщилась со словами: «Не комильфо!» Хозяйка сигареты улыбнулась:
– Предпоследняя.
– Отдайте мне последнюю и вопрос будет решен быстрее, – энергично ответила дама.
– Я бросаю не по собственной воле.
– Мы все делаем не по собственной воле, даже если думаем, что это не так. Разве нет?– дама смотрела на нее уже скорее снисходительно, чем дружелюбно.
– Не так. Когда в моем гардеробе были пальто и сумки от Гуччи, я тоже так думала.
– У Вас и сейчас хорошая сумка, – дама пристально ее разглядывала. Когда визуальное обследование было закончено, дама спросила:
– Что случилось? У Вас нет денег?
– В точку, – выдохнула она остатки дыма и бросила окурок на лед фонтана.
– Зайдем в кафе? Я угощаю. Чашка кофе в такой мороз будет кстати нам обеим.
Они заняли столик на двоих у окна во всю стену, открывающую вид на Брайант парк. Когда официантка принесла дымящийся ароматный кофе в малюсеньких чашках, дама обратилась к своей собеседнице:
– Расскажите, что с Вами случилось?
И она стала рассказывать. Издалека. С того момента, когда она полюбила его. Она рассказывала ей про любовь, про жизнь, про сына. И про его измены. Про то, как она сбежала от него сюда на другой континент. Из-за чего? Из-за того, что она думала, что он любит ее такой, какая она есть. У них чудесный сын. А он хотел еще детей и водил ее по врачам. И она не выдержала. Она рассказывала про свою жизнь здесь. Про то, что в итоге ничего никому не доказала. Осталась без работы и без денег. Рассказала про дом, из которого исчезла женщина с детьми, вместе с игрушками, рождественским венком на двери и всем тем, из чего состоит дом. Она уже плакала почти навзрыд к концу своего повествования. Собеседница слушала внимательно, не делая попыток утешить ее. И когда она выговорилась, слезы куда-то исчезли. Чашки давно унесла официантка. Дама открыла свою элегантную сумочку из коллекции этого года и протянула ей визитку. Затем отсчитала двести долларов и тоже положила перед ней.
– Берите, дорогая. Жизнь продолжается. И непременно позвоните мне, когда найдете это необходимым. Или возможным, – добавила она, улыбнувшись. Встала, одела пальто и вышла из кафе не оглянувшись.
Она смотрела на лежавшие перед ней на столе стодолларовые купюры и визитку из дорогой бумаги с выдавленными вензелями. Прочитала на визитке: Анни Навачарро. писательница.
Она позвонила Анни на следующий же день. Писательница не удивилась скорому звонку и пригласила ее вечером в то же кафе у фонтана. Их встреча была словно встреча давних подруг. Анни сняла ей квартиру на Манхеттене. Из окна открывался волнующий вид на многолюдный Брайант парк, где и произошла их первая встреча. Кредитку она получила из рук Анни со словами:
– На нее я буду ежемесячно перечислять оплату за работу моим секретарем. Из этих средств через месяц ты уже будешь в состоянии сама оплачивать квартиру.
Работа секретаря писательницы Анни Навачарро заключалась в их встречах в известном уже кафе и в рассказах Анири о своей жизни. Анири после каждой такой встречи казалось, что она выплеснула на улицу весь ушат своей жизни. Но с каждой следующей встречей она вспоминала новые подробности своего бытия. Чем больше она рассказывала Анни, тем свободнее становилась ее душа. От воспоминаний и не сбывшихся надежд. От разочарований и боязни будущего. Эта женщина вселила в нее уверенность и спокойствие. Появившись из ниоткуда, она стала ее единственной путеводной звездой. Официантка в кафе, обслуживающая их столик, уже улыбалась им как старым знакомым.
– Твой рассказ об исчезновении женщины насторожил меня. Вдруг с ней что-то случилось.
Анири удивленно посмотрела на Анни. Та была абсолютно серьезна и продолжала:
– Завтра ты снова поедешь к этому дому. Все посмотришь, расспросишь соседей. Затем зайдешь в ближайший полицейский участок и расскажешь там все с самого начала, включая твои завтрашние новости.
Анири только и спросила: «Зачем?»
– Может той женщине нужна помощь, – словно отрезала Анни.
Анири смотрела в окно вслед удаляющейся в сторону метро Анни. И думала, что она знает про нее ровно столько же, сколько знает про ту женщину, которую ей завтра предстоит разыскивать. Ледяные струи фонтана отражали огни оживленной площади. Прохожие спешили по домам и по кафешкам, укрыться от неожиданного и редкого здесь мороза. Анири одела пальто, замотала шею огромным шарфом и вышла в морозный Нью- Йоркский вечер. Ее квартира находилась неподалеку, и она решила прогуляться. Мороз ускорял ее шаг, а шарф уже переехал на голову. Руки зябли даже в перчатках. Она с ужасом подумала о том, что с ней будет, если Анни исчезнет из ее жизни как жена офисного призрака.
Наутро она, одевшись потеплее, пошагала к метро.
***
Суета полицейского участка, переполненная голосами, людьми, ароматом кофе и кружками, в которые он был заточен. Рисунок на одной из кружек в виде хмурого зверька неизвестной породы с подписью «Утро добрым не бывает» заставил ее улыбнуться. Молодой офицер посмотрел на нее удивленно.
– Я к Вам, – не растерялась Анири.
Офицер стал серьезен и пригласил ее присесть к рабочему столу. Она начала рассказ с самого начала. С газеты, в которой она нашла объявление. Полисмен слушал ее внимательно, не перебивая.
– Сегодня я снова была там. Дом по-прежнему пуст. А мужчина из дома по соседству оказался не разговорчив и попросту закрыл передо мной дверь, когда я спросила его про соседей.
Полицейский смотрел на нее слишком внимательно. Она поняла, что блюститель порядка про себя решает кто она: наркоманка, алкоголичка или городская сумасшедшая.
– Не то, не другое и третье, – сказала она вслух.
Полицейский встрепенулся: «Что?»
– Я не употребляю наркотики и алкоголь. И я вполне адекватна, – пояснила Анири.
Он улыбнулся и уточнил адрес дома и адрес офиса работодателя. А также название газеты с объявлением и дату ее выхода. Анири обладала отличной памятью. На прощание полицейский спросил у нее адрес и номер телефона. На том и расстались. Анири поспешила к подземке и поехала в сторону дома. Полицейский показался ей симпатичным и внимательным. Вечером она позвонила Анни и доложила о проделанной работе. Анни слушала ее не перебивая, а в конце рассказа только сказала: «Держи меня в курсе» и отключилась.
Анири часто думала об Анни. В книжном магазине она купила две ее книги. Но ни в одной из них не было информации об авторе, кроме имени и фото. Где она живет и с кем было для Анири волнующей тайной. Ей хотелось больше узнать об этой женщине. Но расспрашивать Анни она не решалась. Невероятный город, в котором не бывает скучно, жил своей суетной, переполненной огнями вечерних улиц жизнью. Она стала частью этого города. Изучила и полюбила его.
Полисмен из участка позвонил ей на следующий день и попросил о встрече для уточнения деталей дела. Вот так объявление в газете переросло в дело. О звонке из полиции она поставила в известность Анни, и та напутствовала ее во всем содействовать полиции. Ту женщину надо разыскать во что бы то ни стало.
До чего же он милый, снова подумала Анири, увидев офицера полиции уже в штатском за столиком в кафе, где они условились встретиться.
– Мадам, – офицер встал и галантно подвинул ей стул. Она села и поздоровалась.
– Мадам, в Вашем деле появились некоторые детали. Помещение, которое было офисом на Хаустон-стрит, на самом деле арендовано мистером Льюисом Реболфом под офис. Но было перепрофилировано под спортзал для его жены миссис Элизабет Реболф. Очевидно, Вы и видели ее в свой последний визит.
Анири смотрела на полисмена широко открытыми глазами, затаив дыхание.
– А Вы нашли этого мистера Реболфа? – не верила она такой быстрой удаче.
– Практически да. Он проживает на соседней улице от того дома, куда Вы приходили.
– Вы были у него дома? – не унималась Анири.
– Еще нет, мадам. Но завтра я отправлюсь туда и хотел вас попросить поехать со мной, чтобы вы могли удостоверить, что это именно тот человек, с которым вы встречались на Хаустон-стрит.
Анири утвердительно закивала головой:
– Конечно! Во сколько мне приехать в участок?
– Я сам заеду за вами в десять утра, – улыбался полицейский.
Они распрощались здесь же в кафе. Анири ушла первая, торопясь домой, чтобы сообщить новости Анни.
Утром по дороге к дому господина Реболфа они условились, если это окажется тот самый человек из офиса, Анири кивнет. На пороге дома появился джентельмен, которого она никогда ранее не встречала. Полисмен объяснил ему суть визита. Мужчина пригласил их в дом. Анири слушала беседу хозяина с офицером, разглядывала фотографии на стенах. На одной из фото она узнала того мужчину из офиса. Анири аж вскрикнула и со словами «Это он!» устремилась к фото. Мистер Реболф удивленно смотрел на нее. Офицер спросил:
– Кто этот джентельмен на фото?
– Это мой кузен. Он тоже работает в полиции.
– Как я могу его найти?
– Он живет в Хьюстоне. Настоящий техасец! Чемпион родео прошлого года.
Полисмен записал адрес и имя родственника мистера Реболфа и попрощавшись с ним, они поехали в сторону полицейского участка. По дороге Анири очень волновалась. От Хьюстона до Нью-Йорка почти три тысячи километров. Мистер Реболф их заверил, что его кузен в последний раз приезжал в Нью-Йорк летом по служебным делам. Но Анири уверенна, что именно этот мужчина с фото несколько дней назад предлагал ей работу. Теперь она знала его имя и торопилась домой к ноутбуку. Она нашла его в фейсбуке. Это был улыбчивый техасец. Его фото с дельфинами в бассейне, на лошади в прерии, с маленькой голубоглазой девочкой удивили ее. В том доме, куда она приходила, играли двое детей. И они были мальчиками.
***
Монитор высветил новое сообщение: «I dont speak Russia but it would be an honor to learn from such a pretty and beautiful lady such as you, i spend my Christmas with my daughter and it was fun and had.» . Она усмехнулась. Улыбкой симпатичной леди, которой за пятьдесят, матери троих детей и бабушки, а так -же жены своего мужа в течении двадцати семи лет. Удивительная улыбка женщины, вспомнившей, что она леди. Если и не сейчас, то в прошлом времени уж точно. В ответном сообщении она заверила своего техасского друга в том, что ее книги он может читать и на его родном языке. В мире их продают немного, но на жизнь ей вполне хватает. Один из романов даже экранизировали силами и средствами болгарского режиссера и продюсера, с которым она случайно познакомилась в одном из музеев Софии. Затем пригласила его на презентацию своего нового сборника в Русский культурный центр здесь же. И все сложилось. Их творческий союз был приятен и интересен обеим. Следующее сообщение не заставило себя ждать: «My Dear, how are you doing today and how is your day going?» . «Моя дорогая» это уже слишком. Она поспешила попрощаться, сославшись на позднее время в России. Но до России они еще не доехали. Кувейт облепил их жарой, невероятными ароматами еды, шумом броуновского движения улиц. Своего секретаря она также держала в неведении о своем местонахождении. Она ждала вестей от Анири. Наброски новой истории уже жили в ней. И Анири была проводником на пути создания нового сюжета. Утром ее разбудил этот долгожданный звонок.
Они жили на берегу Персидского залива на месторождении. Это государство в государстве. Типовые дома для рабочих были из далекого социалистического братства народов. Здесь работали россияне, болгары, венгры. Строили, добывали, жили, дружили. Сейчас все изменилось. Здесь все подчинено добыче нефти и ее отгрузке. Трудовой ритм слит воедино с ритмом жизни. Их сын загорел, возмужал. Он свободно разговаривает на английском, удивляя и ее и мужа своим натуральным иностранным произношением. Они с мужем налепили пельменей, забили ими половину морозильной камеры сына. Она варила щи, потому что борщ здесь невозможен. В Кувейте не продают свеклу. Сын возил их в город. Смотреть на Большую мечеть. На шумном восточном базаре в центре города Анни купила себе кулон с белым жемчугом нежно розового оттенка. Такой жемчуг продают только здесь. Местные торговцы называют его «золотой розой». В кофейне пили крепчайший кофе с восточными сладостями.
Расставались в аэропорту трудно. Анни вытирала слезы и в самолете долго всхлипывала на плече у мужа под его нежные поглаживания. Пересадка в Москве оказалась долгой. Самолет до Когалыма задержали на два часа в связи с неприбытием. Циклоны там часты и людям приходится считаться с их капризами и неожиданностью. «Не все происходит в жизни по нашей воле», – думала она, сидя в жестком кресле аэровокзала. После приглашения на посадку они с мужем не удержались и купили в буфете целый мешок румяных пирожков. Им всегда кажется, что их младший сын заслуживает большего внимания, любви и…. вкусной еды.
И вот они сидят в столовой работников буровой платформы. За стенами этого комплекса Баренцево море и тундра. Работают здесь вахтовым методом. И только их сын здесь постоянно. Он руководит добычей, отгрузкой, комплексом, рабочими и даже погодой. Он –сердце этой платформы. Ее жизнедеятельность невозможна без их младшенького. Анни зябко куталась в соболий палантин и слушала рассказы сына о своем житье- бытье здесь. Народу в столовой было немного. Четверо мужчин и две женщины. Обе женщины не сняли с плеч пуховые шали. Здесь ее соболий палантин с ирландским кружевом выглядел нелепо своей роскошью и изяществом. У всех женщин на плечах со дня начала освоения Сибири всегда были пуховые шали. Их одевали на голову при выходе на улицу. Накидывали на плечи в помещении. Обматывали поясницу при сквозняках. Пуховая шаль – исконно русское изобретение за века не уступила лидирующее место ни палантинам, ни горжеткам, ни чему бы то ни было еще. Пуховая шаль по- прежнему царица России.
***
Анири звонила Анни практически каждый день. Новости появлялись постоянно. Полицейским управлением в Хьюстоне мистер Робсон Кевин Дэвид характеризовался положительно. Но было одно «но». Два года назад убийца, известный под кличкой Ребелохен, что на албанском языке означает бунтарь, убил свою жену и двоих малолетних близнецов за то, что она не разделяла его политические взгляды. Этот албанский бунтарь был застрелен полицейским Кевином при задержании. По этому факту прошла прокурорская проверка в виду того, что стало известно о не сопротивлении Ребелохена полиции при его задержании. Кевину вменялось превышение допустимой самообороны и превышение своих полномочий в качестве офицера полиции.
Анири поглощала пончики в буфете Нью-Йоркской публичной библиотеки. Запивала их бодрящим кофе из автомата и вновь возвращалась в читальный зал к газетам того года, выискивая крупицы информации о том громком деле. Она старалась изо всех сил, чтобы обрадовать Анни. А скорее даже, чтобы удивить симпатичного полицейского, с которым у нее уже было первое свидание. Они сходили в кино на современную комедию. А потом потанцевали в клубе за углом ее дома. «Кровавой Мэри» с сельдереем они выпили немного и потому расстались у двери ее подъезда. Она долго не могла уснуть в ту ночь. Пронзительный взгляд синих глаз офицера полиции растревожили ее душу вконец. Воспоминания о его сильных руках на ее талии во время танцев заставляли ворочаться в постели. Со стаканом воды она долго стояла у окна, глядя на опустевшую на короткое время улицу города, который никогда не спит. Она мурлыкала песню, под которую они танцевали. И только под утро ей удалось уснуть. Но ненадолго. Ее разбудил звонок Анни.
***
Анни в который уже раз внимательно рассматривала страничку своего виртуального друга Робсона Кевина Дэвида из техасского Хьюстона. Невероятное совпадение. Он писал ей о том, что собирается в Россию увидеть ее. Но сначала должен лететь в Венесуэлу на митинг в защиту чего-то ей непонятного. А уже оттуда он планирует лететь в Россию. Спрашивал сможет ли она его встретить. Выпытал ее размер ноги, чтобы привезти невероятные туфли. Она растерялась от неожиданного напора виртуального обожателя. Пообещала его встретить в аэропорту. И сообщила свой размер обуви. Это смущало ее и волновало одновременно. Она даже изучила все отели в городе. Утешала себя тем, что только встретит его и отвезет в отель. Найдет ему спутницу из числа знакомых девушек в качестве гида. И все. Но надеялась на другое развитие событий, таясь от самой себя. И тут Анири назвала ей его имя. Анни не удивилась. Она обомлела. А техасский друг уже спрашивал из Венесуэлы что ей здесь купить. Он выслал ей посылку перед отъездом. С туфлями и прочей ерундой. Гугл подсказал Анни, что из Венесуэлы туристы везут кофе и шоколад. Это она и заказала ему. Он писал ей о долгожданной встрече. А она размышляла, что с этим делать. Он убил ту женщину с детьми? Едет убить ее? Маньяк? Эти вопросы не давали ей покоя. Она корила себя за то, что написала ему свой адрес. Чертова посылка усыпила ее бдительность.
Ее не удивило вечернее сообщение на экране компьютера о приостановке почтового отправления в Малайзии. Почему-то митинг в Венесуэле уже был обозначен как работа на шельфе в океане, вызвавшая невозможность оплатить штраф в три тысячи долларов. Анни рассмеялась, глядя в монитор. Даже в Баренцевом море комплекс шельфа был оборудован платежными терминалами. Только сейчас она обратила внимание на плохой английский большого текста. Ее визави называл себя глупцом и молил ее перечислить обозначенную сумму на указанный счет. Она написала, что глупость – это признак молодости. И позвонила Анири.
– Скажи мне, Анири, – без лишних объяснений и приветствий начала Анни, – еще раз имя этого техасского рейнджера.
– Мистер Робсон Кевин Дэвид.
– Ты удивишься, но я с ним знакома.
Анири подскочила на кровати от этих слов.
– Когда ты едешь в Хьюстон?
– Я не собиралась, – робко возразила Анири.
– А ты собирайся и в путь. Найди его. Спроси у него о той женщине с детьми. Но прежде чем встретиться с ним, позвони мне перед встречей.
Разговор закончился так же неожиданно, как и начался. Анири уже стоя в душе, пыталась догадаться что может связывать Анни и Дэвида. Но логичного объяснения этой связи не нашла. Замотавшись в полотенце, уселась на диван с чашкой кофе и телефоном. Заказала себе билет до Хьюстона. Допила кофе и пошла собираться в дорогу. Самолет через четыре часа.
***
Все пошло не так еще в самолете. В зоне турбулентности она пролила кофе на белые джинсы. Спускаясь по трапу, подвернула каблук и теперь он предательски шатался, делая каждый ее шаг шагом эквилибриста на канате. А когда она пыталась затащить чемодан в багажник арендованного в аэропорту автомобиля, у чемодана оторвалась ручка. И в первый раз с того ледяного вечера ей захотелось курить. Но, поспешившая ей на помощь девушка с явными признаками парня в прошлом, отвлекла ее. Анири подвезла сердобольного трансвестита до ближайшей станции метро. В киоске поблизости она купила карту города. Навигатор в телефоне не позволял ей сосредоточиться. Ее взаимоотношения с бумажной географией были куда более продуктивными.
Хьюстон поразил ее необыкновенной красотой. До нужного полицейского участка она добралась без приключений. Ослепительно улыбаясь копу, сидящему у входа, она спросила где может найти мистера Робсона Кевина Дэвида.
– Э-э…, – протянул полицейский, -он взял отпуск. Готовится к родео. Он чемпион. – Комиссар гордо приосанясь, улыбался во весь рот, обнажив белоснежные крепкие зубы. Она сделала вид, что удивилась:
– Чемпион?! От полицейского участка?
– Что Вы, мадам! Он чемпион Техаса по родео!
– Невероятно! Он же полицейский?
– Да. Только он сначала чемпион, а потом уже полицейский.
– Как это? – уже неподдельно изумилась Анири.
– Мадам, это сложно понять. Родео у него на первом месте. А полиция… Он увольнялся, потом возвращался. Его отстраняли, потом возвращали. Я и сам удивляюсь: зачем ему полиция? Он ковбой, а не рейнджер. Так-то. Он и в полиции ковбой. А иногда это ой как осложняет нашу работу.
– Как в случае с Ребелохеном? – не удержалась Анири. Комиссар посмотрел ей в глаза и строго спросил:
– Зачем Вы разыскиваете мистера Дэвида?
Анири растерялась. Все шло так хорошо. И этот ее дурацкий вопрос показал комиссару, что она в курсе дела. Анири задумалась лишь на минуту, а затем выложила комиссару всю историю, связанную с мистером Дэвидом. Умолчав лишь об Анни. Комиссар слушал ее внимательно. А, дослушав до конца, спокойно сказал:
– Это не мистер Дэвид. Это его брат близнец Иствуд. Настоящее исчадие ада и постоянная головная боль мистера Дэвида. Иствуд мелкий аферист. Он обманывает женщин. Втирается к ним в доверие. Он взял у Вас денег?
– Нет. Но мне необходимо разыскать ту женщину с детьми! – запальчиво ответила Анири.
– Она наверняка его сообщница. Будьте уверены, – ответил комиссар, словно отмахиваясь от Анири, как от назойливой мухи.
Анири удалось узнать адрес мистера Кевина здесь же в участке и она, поймав такс, ехала прямиком к его дому. От волнения она позабыла распоряжение Анни позвонить ей перед встречей с техасским другом. Квартира мистера Кевина оказалась на последнем этаже сорокаэтажного небоскреба. Дверь ей открыла улыбающаяся афроамериканка. Шоколад ее гладкой кожи лоснился, а улыбка сияла белизной зубов. Словно в рекламе стоматологических услуг. Анири экспромтом решила схитрить и спросила:
– Могу я видеть миссис Кевин?
Негритянка сомкнула улыбку и холодно спросила:
– Как Вас представить?
– Мисс Гим. Анири Гим. Я нанималась няней к ее малышам, – уточнила Анири.
Дверь закрылась. Через несколько минут дверь открылась и она увидела Матильду. Ту самую, с которой она беседовала в доме в пригороде Нью-Йорка. Анири испытала радость и облегчение, увидев вновь эту женщину живой и невредимой. Матильда узнала ее и виновато улыбнувшись, извинилась, нехотя ссылаясь гна срочные дела мужа, которыми и был вызван их отъезд.
Анири уточнила:
– Миссис Кевин, у Вас все хорошо?
Матильда слегка смутилась и утвердительно кивнула в ответ. Они попрощались и Анири вошла в лифт.
Матильда Кевин догнала ее у остановки городского транспорта. Она задыхалась и была взволнована. Заговорила быстро, боясь остановиться и передумать. Анири слушала ее молча, не перебивая, чтобы не упустить или не спугнуть такую хрупкую решительность этой красивой женщины. Она говорила о муже, о его брате-близнеце. О страшной тайне ее близости с последним. Скрывая эту слабость, она покорилась воле Иствуда Кевина. Рассказывала о своем участии в его авантюрах. Именно так она называла преступления, совершенные братом чемпиона родео. Матильда уже не казалась Анири привлекательной. Из жертвы она здесь же на улице Хьюстона в глазах Анири превратилась в похотливую сообщницу. Потому что о любви Матильда не сказала ни слова.
Вечером Анири позвонила Анни из аэропорта. Ее самолет вылетал через час. Она волнуясь пересказывала Анни все, что узнала и услышала здесь. Анни посоветовала ей быть осмотрительнее, потому что Иствуд мог быть опасен. Матильда вполне могла расказать ему о своей сиюминутной слабости перед Анири.
***
Ее квартира в Нью-Йорке хранила все ее вещи, запахи и привычки. Но войдя в нее по приезду из Хьюстона, Анири ощутила что-то еще. Не принадлежащее ей. То ли запах, то ли что-то лежало не так. Она разволновалась и не могла сосредоточиться. Закрыла дверь на все замки и, не раздеваясь, обошла комнаты. Все так, как всегда. Но что-то было не так. Она набрала номер офицера полиции, который вел ее дело и с которым она уже успела потанцевать. Он ответил сразу, словно ждал ее звонка. Голос в трубке звучал тепло и участливо. Она попросила его приехать, и он приехал. Внимательно выслушал ее рассказ о поездке в Хьюстон. О дружбе Ребелохена и Иствуда, об их совместных ужасных тайнах, о чувствах на грани помешательства.
– Ты повторишь это на протокол? – спросил он.
– Нет, – твердо ответила Анири.
– Почему? – изумился красавец офицер.
– У меня была цель: найти женщину с детьми, которых я видела в том доме. Я их нашла. Они не жертвы. Все.
– Но Матильда соучастница преступлений!
– Это уже другая история. И она не моя, – Анири встала со стула, сняла пальто и пошла варить кофе. Она выполнила задание Анни. Она сделала свою работу.
Красавец офицер подошел к ней и обнял за плечи:
– А я хочу услышать твою историю.
Она посмотрела ему в глаза пристально, словно оценивая все его естество на искренность.
– У меня нет истории. Ты – начало моей истории.
Кофе уже перебежал джезву и разлился по плите. Его счастливый аромат кружил голову. Он задохнулся от мгновения счастья в золотой копне ее волос. Эта русская бесстрашная молодая женщина, хранившая печаль прошлой жизни на дне своих глаз, стала и его историей. Он не знал, да и не хотел знать, что будет дальше. Он любил ее здесь и сейчас.
***
Анни шла по длинному коридору как королева. Без свиты. Шелк платья, его шуршание заменяли ей многое. Свет включался при ее приближении. И камни в колье вспыхивали, притягивая новый свет. И пропускали его через себя. И отражали его, отдавая миру все что взяли. Благодаря его своей неописуемой природной красотой. Открытой руками человека. И светом в этом длинном коридоре. Шелк платья в цвет шампанского и эти сияющие камни на ее шее, дополняли друг друга и были невозможны друг без друга. Как игра пузырьков без сладости шампанского.
Эта книга давалась ей нелегко. И она частенько хитрила, просиживая в кафе подольше. Ее ждала книга. Еще в ноутбуке. Еще не дописанная. Сюжет еще не впитал в себя все шампанское и его пузырьки, весь цвет акаций и россыпи сосновых шишек. Сюжет еще не до конца наполнен птичьим пением и звуками города. До краев этой книги осталось чуть-чуть. Еще немного ее фантазии. И эмоции выплеснуться через край. И только тогда они увлекут и взволнуют читателей. Но не сейчас. Она не любила торопиться. Сюжет романа не терпит суеты. От суеты сюжет комкается. Послевкусие теряет свою головокружительную остроту.
За завтраком самый легкий кофе – капучино. И к ноутбуку. Эти игры с сюжетом измотали ее вконец. Сама жизнь прекрасна и неповторима. Как сюжет. Его оттенки, чувственность, сгустки жизни в ровных рядах букв на мерцающем экране монитора. Редкие телефонные звонки отвлекали ее от действа, которое она воплощала. Монитор настойчиво фокусировал ее взгляд, не позволяя ей любоваться окружающим миром. В минуты сюжетного течения, монитор брал над ней верх. И только в минуты сюжетного метания ее подчиняли себе впечатления, звуки и прогулки. Она жила именно в эти минуты. Когда же сюжет вновь выстраивался, она отдавала себя ему, своим читателям, миру. А потом вновь жила, наполняя свою жизнь этим миром.
Витающая в воздухе предгрозовая нежность, напоминала ей нежность, переходящую в исступление перед страстным актом любви. Все понимали, что сейчас грянет буря. И наслаждались предгрозовой тишиной. Предгрозовым безветрием. Через мгновение кроны деревьев уже наполняются ветром, оголтело бьются в нем листья. Ветер спускается ниже, подхватывая с земли пыль и кидает ее в лица спешащих укрыться от непогоды людей. На ветру страдают сорванные шляпы, трепещут нежные юбки и развеваются бесстрашные шарфы. Она любит это время перехода природы из одного состояния в другое. Эти порывы, как попытка побороть стыдливость при всеобщем обозрении. В такие минуты весь ее мир наполнялся страстью, как паруса наполняет ветер. Дыхание становилось учащенным. Покой возвращался к ней с первыми каплями дождя. Она смотрела на дождь через огромное окно кафе. Слушала его удары по крыше. И понимала, что она на правильном пути. Сюжет делал очередное па и перетекал в плавное русло повествования. Жизнь продолжается. Скоро выглянет солнце и сотрет с лица планеты все следы дождя. Он останется только в недолгих воспоминаниях людей. Каждый раз ей хотелось запомнить мгновения навечно. Но мгновения ускользают от памяти, как девушка из нежеланных объятий. Иногда мгновения селятся в ее сюжетах. И оживляют их. Иногда она сама ищет встреч с людьми, общения с ними. Она не экономит время, а щедро тратит его на долгие беседы и короткие междометья. Только время может создавать ее сюжеты. Только время ее жизни.
Нобелевскую премию по литературе ей сегодня вручали впервые. Она прибыла в городскую филармонию одна. Ее встретили члены Нобелевского комитета. Вслед за ней и лауреатами в других номинациях, места в зале заняли члены королевской семьи. Сегодня поддержку она нашла в шуршании шелка и тяжести камней в колье. Зрители обезоружены. Их аплодисменты и восторженные взгляды равноценно заменимы этим легким шелковым шуршанием, волнами света от светильников и яркими всплесками пенных пузырьков. Зал кипит орхидеями и лилиями, даря всем удивительные оттенки жизни. Над всей этой пеной тщеславия и красоты зазвучали бессмертные творения Эдварда Грига и церемония началась. Вихрь музыки, орхидей, бриллиантов королевской семьи, немыслимая аура, исходящая от шведского короля, лучезарные улыбки, вспышки сотен фотокамер. Этакое ожерелье из россыпи человеческих достижений! Нобель и не подозревал, что его деньги и почести достанутся и ее творениям. Ее жизнеописаниям, которые она вынашивает в себе и пережив их, дарит миру. Жаль, что старик Нобель не прочитает их. А она не станцует вальс с ним на праздничном банкете по окончанию церемонии.
Вместо эпилога
Ароматы кофе и ванили,
И духов заморских на щеке.
Тебя страстно и отчаянно любили,
Ты была как мира обоже.
Промелькнули годы, самолеты,
Губы и усталые глаза,
Чудом уцелевшие моменты
И не сказанные важные слова….
Кофе расплескался в кофеварке,
Растеклась и выдохлась ваниль,
Но твои творения остались,
На бумаге белой без чернил.
2015 год.
Автор публикации
