В понедельник утром мы уезжали из кэмпа. Лагерь, конечно, всем понравился. Такой заряд бодрости!
По домикам собирали вещи. Я еле запихала в кулек свой свернутый необъятный лоскутный спальник. Потом у нас было прощальное собрание и завтрак в столовой сухим пайком из дома – Эдам на понедельник утро не заказал поваров, распустил их в воскресенье вечером.
Как сказал Джейк за завтраком – он сидел со мной за одним деревянным столом на лавочке напротив: – Вечер со свечами как заключение, расходимся по командам, а мы потом еще раз встречаемся, завтракаем, едем в одном автобусе домой, поэтому прощание смазывается… А утром вечер со свечами не проведешь. В прошлом лагере так сделали – совсем не то получилось. Свечей днем не видно…
И это чувствовалось. Прощание на самом деле смазалось. Сегодня было утро прощаний, потом день прощаний в автобусе…
В лагере я увидела много новых лиц, кого я никогда до этого не видела в Американском центре и не видела после. Новенькие были из полицейских…
После завтрака мы сели в автобус, опять большой и полупустой, и направились в Краснодар. В автобусе я опять сидела рядом с Элен.
По дороге мы останавливались и фоткались на фоне гор на память, распластавшись на каменистом берегу бурной пенистой горой реки. Мы лежали на больших скалистых камнях, валунах у горной реки и делали совместное фото – сначала только девушки, потом только парни. На скалистом берегу мы все легли на скалы. Потом сделали совместное фото всех участников лагеря. День был солнечный и фотки получились красочные и живописные…
Саша Горбатов решил по пути из кэмпа остановиться и где-нибудь в укромном месте порезать вены: Отец сказал ему живым домой не возвращаться. Но вспомнил Эдама и … опять передумал… Мы делали фото у реки, а Саша стоял в соседних кустах с бритвой… Но водитель сказал ему, что он должен доставить всех до города живыми. Всех, кто сел в автобус в горах в Лаго-Наки, он должен выпустить из автобуса в Краснодаре. Если хочет резать вены, пусть режет в городе… Чтобы он (водитель) к порезанным венам отношения не имел.
На обратном пути в автобусе американцы писали памятные слова в наших тетрадках – Эдам поэтому и сказал перед лагерем взять с собой тетрадки и ручки – до этого они нам не пригождались. Я попросила Райли написать мне что-то на память. Я почему-то больше доверяла Райли, чем Джейку, и в глубине души он мне нравился: «Ты можешь написать мне что-нибудь» (Could you please write me something?). – «Something – Что-нибудь J – в ответ написал мне Райли, как эхо, и поставил смайлик. И оставил мне свой имейл для будущей переписки. Писать никто никому, конечно же, не собирался.
Девушки-американки этого не поняли – они не просили парней что-нибудь им писать… С их точки зрения это было просто неприлично или развратно… просить парня написать что-то в твоей тетрадке и не дай бог ему потом написать письмо… Американский, да и баптизм в общем предполагал дружбу девушек только с девушками, а парней с парнями и не наоборот. После имейла Райли я прямо почувствовала негатив от Морген.
Потом я подошла к Джейку. Он написал в моей тетрадке: «You are a rock. Just email me» писал он мне на чужом языке… Я перевела его надпись: «Ты скала. Пиши мне». Выглядело это странно. Что я могла написать ему? И оставил мне свой имейл. Я обратила внимание, что фамилия Джейка Рэбитс совпадала с фамилией Джессики, американки из моего детства. Его фамилию было легко запомнить. Я заметила, что имейлы всех знакомых американцев было просто запомнить: они состояли из их имени и фамилии, разделенных точкой, тире или нижним подчеркиванием, и обязательно были на одном из американских популярных ресурсов. Поэтому, даже не зная имейл кого-то из этой группы американцев, можно было легко его вычислить и начать переписку.
После Джейка я подошла еще в Анне, Элен и Элисон. Они тоже пооставляли мне свои почты на память. Подходить к Шерил и Дженнифер я не собиралась – они точно оставались до осени и мы бы еще увиделись.
Сулгвин тоже написала мне: «You are awesome!» и оставила свой имейл – их религиозная миссия предполагала дальнейшую переписку и последующее общение – американцы ведь ехали сюда не за свой счет и должны были оправдывать деньги какого-то богатого миссионера. Создавали положительное впечатление о баптистах, служителях Христа. И если им писали, они всегда отвечали.
Говорили, что если они не будут соблюдать все правила миссионерства, то в следующем году не поедут, их не возьмут.
В тетрадке мне свои имейлы оставили Лена Ситокова, Лида и Аня Петрилина. Лена Ситокова писала, как настоящая американка, точно такие же фразы, завела почту по примеру американской. И ее надпись в моей тетрадке была похожа на надпись Сулгвин: «You are wonderful», и Лена оставила свою почту. Русские в тетрадках тоже писали по-английски.
Когда я ехала из кэмпа, по дороге домой я чувствовала себя недооцененной. Меня не покидало чувство неудовлетворенности, что грамоту лучшего в команде я все-таки не везла. Я чувствовала, что была лучшей. Что мою победу как бы забрали или вообще не заметили, и чувства несправедливости и разочарования не покидали меня. Что меня, золотую медалистку, отличницу, не наградили. Как я думала, по заслугам. И вся поездка домой была омрачена этим чувством разочарования. Я вспоминала мальчика из параллельной группы, который нравился мне в этот момент. И воспоминаниями возвращалась к нему. И надеялась, что с ним все получится в следующем году в университете… Кстати, именно этот мальчик поклялся Байсеку меня убить и был серьезным оружейником. По классике я была влюблена в своего убийцу…
Я не получила этот диплом. Хотя я знала, что была лучшей! Но у американцев, видимо, не награждали лучших…
Когда «маленький» Саша вышел из автобуса, он или собирался домой. Или опять порезать вены где-нибудь по дороге домой. Но опять передумал, он все–таки дошел домой и сказал, что уедет в Америку, Эдам ему поможет… Дома ему были не рады… Его отец надеялся, что он уже умер, в лагере покончил с собой…
Яна не поехала в лагерь. Дальновидная. Даже не подавала заявку, хотя с ее слабым английским, как я думала тогда, она бы не прошла. Но, как я поняла, в лагерь не обязательно брали с хорошим знанием языка. Саши и Марина были тому подтверждением.
Несмотря на то, что лагерь оставил чувство несправедливости, все равно он запомнился на всю жизнь – и для меня оказался life changing [1]. Я не должна была уехать жить в Америку, поэтому не должна была чувствовать себя счастливой и гордой собой среди американцев, только разочарованной и незамеченной.
Кстати, «большого» и «маленького» Саш и Марину я после кэмпа больше никогда не видела. Но о судьбе «маленького» Саши я знаю от его сводной сестры Оли, которая после часто ходила к американцам и даже приглашала меня в свой огромный трехэтажный частный дом, облицованный итальянским кирпичом, который они, его семья, построили сами, помолиться Иисусу Христу. Говорили, что этот дом построили на Сашиных костях и его этажи – символически это его органы. Первый этаж – это его руки, второй – его ноги… и т.д. Его семья убила какого-то «генеральского» отпрыска и «заплатила» Сашей.
Саша Горбатов после лагеря все-таки уехал в Америку – посмотреть мир и поработать программистом! Лучше умереть в тридцать два, чем в двадцать один, решил он. Саша думал, что ему растворили таблетку, когда он пил чай перед отъездом в Америку, но нет. Таблетку ему растворили в Америке свои, знающие его историю. Саша был жертвоприношением их семьи, семьи Горбатовых. Отец положил его голову, его жизнь на «алтарь» благосостояния – они, как и все, поклонялись богу богатства. В Америке его напоили чаем с таблеткой, которая вызвала рост раковой опухоли. Ему давали десять лет плюс лечение… Саша еще «пожил» в Америке, лишился девственности, но детей не заводил. Его и так продали родители – куда еще детей заводить, на кого их потом вешать? Да и можно ли?! Катализатор ему растворили дома родители. Он умер еще через три года на руках у семьи… Некоторые врачи его даже лечили. Через таблетки люди нашли более изощренные способы убийства…
Марину-«льва» я тоже никогда не видела. Думаю, Марина умерла от рака через несколько лет. Надеюсь, она дала свои показания… А отец или брат их записали… Марина была уверена, что Женя Снегирь в лагере была, а ее не было. Женю привозили днем в субботу только на одну поляну, и Марина ее хорошо запомнила. Женя не помнила, что была в том лагере и показаниям Марины не поверили… Сказали, что она не в своем уме…
[1] Меняющим жизнь
Автор публикации
