Мал форточник, да ловок.
Народная поговорка.
Обычный мартовский вторник только разменял полдень…. Тихий, спокойный дворик. Ярко светило солнышко… Негромко пели птички… Легкий ветерок покачивал ветки кустов сирени у дома… Зеленая травка в кирпичной прямоугольной клумбе около окон только одной квартиры… Неприметный двор, каких тысячи… Узкая дорога между пятиэтажными хрущевками, за двойным рядом гаражей детская площадка… Крики учеников на стадионе у школы за углом…
По дороге шел субтильный молодой человек. На вид абсолютно неприметный, щуплый и хилый. Одет просто, но аккуратно: в толстовке, джинсах и кепке. Он шел, немного ссутулившись и глядя под ноги… Можно было подумать, что он дойдет до конца дома и повернет к школе или политехническому университету и как раз успеет на следующую пару по химии или матанализу…
Вдруг парень прыгнул к кустам, по-обезьяньи взобрался по оконной решетке, как по лестнице. Опираясь на кондиционер первого этажа, он ловко ухватился руками за подоконник, профессионально карабкаясь, подтянулся и… Уже через несколько секунд легко отогнул створку пластикового окна, гуттаперчево проскользнул в форточку второго этажа…
В квартире, покой которой нарушил вор-домушник, жила всеми уважаемая семейная пара под восемьдесят лет: Ирина Александровна и Владимир Иванович. Оба преподавали в техническом университете. Ирина Александровна — тучная невысокая старушка, этакий бочонок на ножках, гений физики, профессор, уже лет пятьдесят преподавала механику первым двум курсам. В молодости красивая блондинка, сейчас полностью седая, но покрашенная в золотистый блонд. Свои длинные волосы ниже колен она заплетала в косу, накручивала ее вокруг головы несколько раз, закрепляя шпильками и ходила, как настоящая русская красавица. Владимир Иванович — высокий, лысый и зачесывающий свою лысину на макушке оставшимися волосами с боков, всегда аккуратно одетый, ходил в хорошо наглаженных рубашках, брюках со стрелками, жилетках, кепочках и плащах. Доцент, изучал гидравлические установки, читал выездные лекции в станицах. Поженились они около пяти лет назад, а до этого встречались лет сорок. Ирина Александровна с шестидесятых годов жила здесь с престарелой матерью, которая была против Владимира Ивановича. И только после ее смерти Ирина Александровна и Владимир Иванович, наконец, съехались, а через десять лет расписались. Они бы и дальше не регистрировали отношения, но на эту квартиру стала претендовать неведомая родственница из Подмосковья, которая пыталась оформить опекунство над Ириной Александровной. Им пришлось через суд доказывать дееспособность и расписываться…
Владимира Ивановича считали интеллигентнейшим человеком, ведь он в жизни не произнес ни одного ругательного слова. Говорил тихо и все сорок пять лет отношений дарил Ирине Александровне цветы. Когда переехал к будущей жене, стал еще вежливее и цветы стал дарить еще чаще…
К этой краже преступник готовился несколько дней: узнал, что в квартире нет собаки; решил, какое окно самое удобное для вторжения, где могут находиться деньги и украшения. Грабитель планировал по-тихому стащить все самое ценное и бесшумно уйти с помощью отмычки уже через дверь.
Форточник быстро узнал расписание занятий «бабульки», как он про себя именовал Ирину Александровну, и «дедульки» Владимира Ивановича. Выбрал вторник, когда «дедулька» уезжал на пары в Динскую, а «бабулька» «отвисала» в универе допоздна. Он навел справки, что старички хорошо зарабатывали: ни детей, ни внуков, жили для себя. Здесь нашлось бы, чем поживиться.
Немного мучила совесть – обворовывать пенсионеров. Уменьшив звук совести до нуля, профи пошел на дело…
Попав в жилище, вор отшатнулся и на мгновение замер. Первая комната напоминала скорее неорганизованный склад. Здесь не жили. В комнате только узкий проход от окна до двери. По обе стороны в четыре-пять рядов стояли коробки, баночки, скляночки, ящички, стопки книг… Паутина по всему периметру…
Поражал запах пыли и пожелтевших от времени книг… Пыль вытирали дважды в год: на январские праздники и в день рождения Ирины Александровны. Но зато комнату часто проветривали. В квартире не разувались — куски грязи на полу. Вор через подошву чувствовал песок хлебных крошек и мусора…
Чтобы добраться до шкафов у стен, нужно разобрать по пять слоев до потолка. О существовании шкафов можно было догадаться, разве что, по лакированным антресолям, примотанным паутиной к потолку. На шкафах штук девять фарфоровых ваз. Грабитель посетовал, что их не вынесешь, привлекли бы лишнее внимание.
В ровненьких стопках, перевязанных джутовыми шпагатами, с семидесятых годов хранилась подписка газет. Рекламные буклеты не выбрасывались, лежали аккуратной стопочкой — вдруг понадобится куда-то подложить.
В некоторых коробах были залежи подаренного преподавателю алкоголя, о котором втайне уже пару десятилетий мечтал сосед сверху. С шестидесятых годов вино и коньяк стали только лучше. У Ирины Александровны, как в элитных погребах, вино и коньяк настаивались десятилетиями. Если хорошенько поискать, то можно было найти бутылку полувековой выдержки.
Ирина Александровна покупала точно такую же технику, как соседка напротив. У нее прямо в упаковке стояли газовая плита и вторая стиральная машина. Нераспечатанный пылесос с девяносто седьмого года. В коробках обувь, ношенная и новая, давно вышедшая из моды, некоторая уже мала или узка. Ящики с посудой, полотенцами, свернутые вещи матери Ирины Александровны, умершей пятнадцать лет назад.
Ирина Александровна ни с чем не расставалась: упаковочная бумага, целлофановые кулечки, пакетики, одноразовая посуда, мытая и немытая… Все складывалось, хранилось и забывалось.
Хозяева уже не помнили, что держали в третьем ряду справа в белом ящике… Они часто переворачивали все вверх дном в поисках, например, узорного чайничка, подарка от кафедры Ирине Александровне на пятидесятипятилетний юбилей. Иногда проводили ревизии, но ничего не выбрасывали, а только дальнозорко пересортировывали… Соседи предлагали завести список: что, где лежит…
Вор нечаянно задел какую-то коробку, и к пожелтевшему потолку поднялась стая моли… С молью хозяева жили дружно. Они ее не трогали, а она жировала, питалась, разве что, шерстяными кофточками, выгрызая равномерные проплешенки, тремя дубленками, из них двумя неношеными, не трогая упакованную в вакуум норковую шубу. Моль царствовала в коробках с вязаными пуловерами, в шкафу с пальто, отъелась и разленилась…
Только недавно с изобретением сотовой связи вымерли рыжие тараканы. Раньше домашние насекомые бесстрашными табунами неспешно скитались по комнате, пировали хлебными крошками, плодились и размножались… За годы жизни вместе с хозяевами сроднились… Жилось тараканам хорошо. Владельцев квартиры они не боялись, настолько обнаглели, что не удосуживались прятаться даже при них. Ирина Александровна пыталась извести прусаков, ставила липучки с ядом… Ловушки месяцами не убирались, превращаясь в маленькие кладбища… Но размножались сытые тараканы быстрее, чем умирали…
Когда вымерли тараканы, вместе с Владимиром Ивановичем появился беспородный пушистый белый кот Мурзик, который заменил бездетной паре маленького ребенка. Они его кормили детским питанием, покупали игрушки, разве что, не пеленали…
Ошарашенный вор заметался между ящиками в тщетной надежде найти деньги в обычных местах: коробках с сапогами, микроволновке. В этом бедламе ничего найти нельзя…
Его действия разоблачали профессионала. Грабитель совершал кражу почти каждую неделю. Обычно сначала он забирал все ценное, что подворачивалось под руку в тонкой кожаной перчатке. Тщательно проверял вазы, шкатулки, ящики шкафов, сервантов и столов, затем обследовал книги и диски. Забирал ноутбуки, сотовые. Люди обожали хранить деньги под матрацами или зашивать конверты с деньгами в подушки. Некоторые даже прятали деньги и драгоценности в смывные бачки. Опытный домушник находил наличные и драгоценности за пять минут.
Но даже этот преступник не был готов к такому беспорядку. Хлам можно было, разве что, выгребать экскаватором. Кто бы мог подумать, что у этих физиков такой срач? Его уже должна была насторожить замызганная незатейливая дверь и окна с грязными мятыми шторами.
В комнате-чулане взломщик не задержался. Попасть во вторую комнату позволял только тонкий проход между коробками… По всей квартире проложены узкие тропы между слоями вещей до потолка…
Посреди второй комнаты большой стол с длинной до пола бархатной красной скатертью. Расчищен только тесный коридор вокруг стола к антикварному серванту, кровати и телевизору. Под столом сваленные грудой всевозможные учебники по физике и гидравлическим установкам, покрытые сантиметровым слоем пыли книги, рыбные консервы, покупная закрутка…. На столе горы бумаг, листы формата А-4, исписанные крупным почерком; тетрадки в линию и клеточку, пожелтевшие от времени, с решенными задачами повышенной сложности. Стопки бумаг, чья-то припыленная диссертация… Тетради студентов и пара дипломов, листочки с контрольными и самостоятельными, исчерканные красной пастой. Только небольшой кусок стола был свободен от кипы бумаг, здесь проступала красная бархатная скатерть, пыльная, кое-где потертая, вся засыпанная крошками. Место очищено как раз для двух тарелок: преподаватели питались у телевизора.
В серванте пыльные дымковские игрушки — коллекция матери Ирины Александровны, черно-белые фотографии без рамочек за стеклом, серый хрустальный сервиз, раритетные учебники по физике еще с семидесятых годов…
Ирина Александровна не лучше и не хуже других педагогов. Все пятьдесят лет она преподавала по тем же методикам и тем же учебникам. Студенты ее не любили, объясняла она сумбурно. Обычно после ее пар запуганные студенты переставали понимать курс вообще и потом всю жизнь вспоминали механику, как что-то недоступное и заумное…. Она усложняла самые простые формулы и внушала чувство неполноценности любому отличнику. Спрашивала по всей строгости, взятки принципиально не брала, не раз была бита студентами-двоечниками за отчисление перед весенним призывом и иногда гордо плыла по коридорам университета, сверкая замаскированными тональным кремом фингалами…
На кухне тоже печальная картина… На грязной плите замасленная чугунная сковородка со вчерашними макаронами. В раковине немытые тарелки. На столе коробка шоколадных конфет, побелевших от времени. После ремонта новенькая плитка на зависть соседке напротив… Сваленные в углу запечатанные наборы посуды из нержавеющей стали, упакованные чайные сервизы. На балконе второй холодильник с просроченными уже пару лет, замороженными пельменями… Человек науки, неприспособленный к быту, Ирина Александровна витала в квантовых облаках. До шестидесяти о ней заботилась престарелая мама. Учиться готовить Ирина Александровна начала после ее смерти и не особо в этом преуспела…
Рожденные в тридцать пятые и выросшие в годы войны, Ирина Александровна и Владимир Иванович не умели расставаться с вещами, помнили, как все сложно достать. Они знали нищету не понаслышке, жили впроголодь, питались по талонам, ходили в обносках по двадцать лет… Семенили годы, cменялись режимы, квартира Ирины Александровны оставалась прежней, как всегда готовой, как маленькое убежище, к войне, перестройке, кризису девяносто восьмого, голоду, дефициту, блокаде…
Умелец рассчитывал обокрасть квартиру за пять-семь минут, максимум, десять. Прошло двадцать. Вор шарахался из комнаты в комнату и заметно нервничал. Проверил сервант, пару раз чихнув, вывалил все на стол, схватил пару тысяч и драгоценности в сахарнице. Виртуозно пошманал холодильник. Ничего.
Разочарованный и грустный он выпотрошил книги – только пыльные учебники. До шкафов не добраться – груды хаоса…
Тут в дверной скважине заскрежетал ключ, Мурзик побежал, мяукая, к двери… Профессор-физик вернулась домой – несколько пар отменили – и недавно прооперированными, глаукомными глазами искала замочную скважину… Форточник расстроенно пробубнил под нос: «Чтоб я еще раз полез к физикам…», и второпях улизнул в окно…
Автор публикации
