Вторые сутки Свей бежал по степи, временами падая от усталости в густую траву и забываясь на мгновение коротким и чутким сном беглеца. Едва заслышав сороку, предвестницу появившегося чего-то нового на горизонте, он вскакивал, протирая глаза грязным кулаком, и бежал дальше. Густая донская трава будто прятала смельчака. А когда он падал в изнеможении, шептала, склонившись, ласковые слова, наполняя изголодавшееся тело тринадцатилетнего отрока силой.
К концу второго дня вдали показались небольшие рощицы, и Свей с радостью почувствовал запах горицвета, барвинка. Значит, скоро будет настоящий лес, а туда печенеги не сунутся. Там – свобода!
На закате он повалился возле огромного дуба, что рос на поляне. Израненные ноги не слушались больше, рот сводило от съеденной впопыхах накануне какой-то ягоды. Пролежав ничком неизвестно сколько, он перевернулся на спину и открыл глаза. Дуб. Священное дерево жизни. Может, о нем рассказывала матушка, описывая ирий? Нет, тот стоял на острове Буяне, в море-окияне. Он ни наг, ни одет, а этот покрыт листьями, как шубой. Сквозь густую листву проглядывало синее-синее небо. Холодное, одинокое. как Свей
Он вырвался из плена, он убежал, потому что само слово «раб» было ему ненавистно. Он никогда не будет ничьим рабом. Матушка Малуша не раз говорила, что на его долю выпало великое счастье родиться на Земле человеком. Ведь ветер-сеятель, дувший с острова Буяна, срывает семена с дуба жизни и несет по всей земле. Падают семена и на зверя любого, и на травинку каждую, и на цветок. И какая же это ему удача выпала – жить на Белом свете человеком. А ведь были, наверное, и такие семена, которые погибали, которым не посчастливилось. А раз родился, значит, надо жить, даже если невозможно, даже если остался один- одинешенек.
Свей шмыгнул носом, вытер ладошкой мокрый от пота лоб и горестно вздохнул. Потерял он свою матушку. Печенеги – ворюги, только грабить да жен с детьми в полон брать горазды. Налетели, как ветер буйный, схватили их и увезли в степь бескрайнюю. Поди, поищи ее теперь. Уж больно красива Малуша! Отец Лютода иначе как моя лада да краса ненаглядная и не называл ее. Как она теперь там одна без него у печенега в плену!?
Когда Свея выводили на торги, он вертел головой в разные стороны, искал, а вдруг увидит маму. Хоть бы одним глазком взглянуть. Нет, все напрасно. Ее нигде не было.
Свей печально вздохнул. Его карие глаза, казавшиеся огромными на бледном исхудавшем лице, заволокло слезой. Мальчик с трудом сел, сгибая непослушные ноги, прислонился к шершавой нагретой коре гиганта и попросил у дуба разрешения отдохнуть в тени его кроны. Листочки тихо зашелестели в ответ, и Свею показалось, что ветки еще ниже опустились, желая его прикрыть собой. Наслаждаясь покоем и тишиной, он закрыл глаза, и Дремота тут же набросила на него свое покрывало.
Как сквозь сон он видел около себя волчью морду, обнюхивающую его ноги. Старая беззубая волчица прельстилась легкой добычей. Свей понимал, что надо что-то делать, надо встать или хотя бы откатится, но не мог пошевельнуть даже пальцем. Она зарычала и приготовилась к прыжку. Но не прыгнула, а стала пятиться, поджав хвост. Свею хотелось повернуть голову и посмотреть, кто напугал зверя, но слабость, овладевшая им, была неодолима. Сквозь пелену Дремоты он видел что-то огромное, пыхтящее, оно тяжело шагало рядом, но не трогало его и потом, ломая ветки низких деревьев, ушло, и сон окончательно одолел .
Мальчика разбудило сильно пригревшее солнце. Оно стояло высоко на безоблачном небе и с радостью дарило свое тепло всему живущему на Земле. Свей отдохнул, ноги болели меньше, но очень хотелось есть.
Из лыка он сплел силок и поставил его на звериную тропу. А пока руки занимались привычным делом, он вспоминал, что же с ним произошло накануне вечером. Но так ничего и не смог объяснить себе: сон это был, или явь, но твердо решил, что первая добыча будет принесена в жертву богу Велесу, Великому богу, покровителю путешественников, купцов. Он хозяин леса, только он может принимать облик медведя.
Среча и здесь не оставила Свея, помогла ему. И как бы отрок ни страдал от голода, пойманный заяц с честью был отдан жертвенному огню.
Несколько дней Свей лечил ноги травой-муравой, как учила Малуша, охотился, набирался сил для дальнего похода к самому Киеву-граду. Он давно решил стать воином гриднем в дружине князя Святослава: печенеги князя боятся, он с войском по всей степи ходит. с ним Свей найдет и вызволит матушку из плена.
На исходе третьего дня Свей, наконец, перестал прислушиваться к стрекотанию сорок и опасливо озираться по сторонам. Успокоился. Погони нет. Иногда, глядя на суетливых муравьев, даже улыбался. Права матушка Малуша: какое же это счастье — родиться на земле человеком! Раны на ногах затянулись, и Свей решил на утренней зорьке следующего дня отправиться в путь. Зажаренного на костре зайца разделил на части и завернул в листья лопуха. На дорожку. Улегся под дубом и заснул, спокойно, крепко.
Проснулся от далекого еле слышного гула. Что это? Печенеги?! Побледнел, вздрогнул, присел, судорожно обхватив голову руками, почудилось. будто печенежский кнут просвистел над ухом.
Тихо. Протер глаза. Светает. Цикады устало трещат, в стороне тявкнула лисица, прошуршал мимо еж., но Свей, как дикий зверь, чувствовал опасность и, напряженно всматриваясь в темноту, ждал, когда повторятся разбудившие его звуки. Напрасно. Тишина. Все нежилось на волнах теплой южной ночи. Тогда Свей лег и прижал ухо к земле. Она гудела, сотрясалась от топота сотен копыт. Конница!
Мгновенно Свей оказался на могучем дубе. Он слился с шершавой корой, его тело послушно повторило изгибы ветки. Отрок молил Световида, чуть дыша и не шевелясь, укрыть его листвой священного дерева.
А раскаты гула становились все сильнее, громче, и все судорожнее впивались пальцы в ствол и до боли сжимались веки глаз.
Умолкли птицы, спрятались звери в вековой дубраве, что одиноким островком оказался в степи.
Конница печенегов лавиной катилась по степи. Стороной неслась. А за нею, сколько хватало глаз, тряслось в кочующих кибитках, мычало, блеяло все хозяйство кочевников. поднимая к небу огромные клубы пыли .
Свей облегченно вздохнул, сел на ветку, и вдруг увидел там, вдали, сторожевую вышку. Печенеги совсем рядом. Там же должен гореть сигнальный костер! Не горел. Что случилось? Свей мог только догадываться. Не успел дозорный подать сигнал об опасности. Не успел.
Пронеслась печенежская конница, а костер на сторожевой вышке молчал.
Скорость и натиск — вот что приносит им удачу. И мчат степные кони по бездорожью своих наездников к заветной цели, к городским воротам. Если успеют преодолеть мост и проскочить ворота, то завладеют Киевом без труда.
«Костер надо зажечь! – молнией пронеслось в голове Свея. – Предупредить!»
Не успела осесть пыль, поднятая стадами коров, верблюдов, плетущихся за войском печенегов, как Свей был рядом со сторожевой вышкой. Могучий русич лежал распростертым на земле со стрелой в спине, пальцы судорожно сжимали лук. Мальчик поднял оружие, но тугой лук не повиновался. Собрав все силы, Свей натянул тетеву -и горящая стрела упала прямо в сено, в центр вышки. Робкие и нерешительные язычки пламени костра с каждой минутой становились все яростнее. Скоро красное, жаркое огнище полыхало вовсю.
Все. Дружинники предупреждены. Свей вытер мокрый лоб, размазав по лицу пыль и улыбнулся: успел, бежал, как ветер. Потом повесил лук через плечо, взял кочан со стрелами и зашагал по проторенной печенежским войском дорожке в Киев-град, в войско князя Святослава.
На крепостной стене Подола шла размеренная привычная для русских стражников. работа Заполыхал костер на заставе – враг в степи.
Сразу же тяжело и неумолимо поднимался мост; со скрипом натружено закрывались огромные дубовые ворота; около каждой бойницы вставали воины, готовые к бою.
Хорошо укрепил столицу князь. На страже двойные крепостные стены кремля! И неважно, что дружина мала, они не пустят врага в свои терема.
А печенеги приближались Но где же мост? Исчез?! Назад повернуть нельзя: сомнут своих же. И, не увидев переправы, кони ринулись вперед в ров с водой. Переплыли. Берег — стена. Мокрые копыта скользили, разгоряченные кони вновь и вновь пытались встать на ноги, но крутой берег рва мешал им. Пришлось плыть назад. Купание остудило пыл кощеев, поубавило решимости. Высокие, хорошо укрепленные крепостные стены возвышались над всадниками неприступной скалой. Кощеи махнули рукой молодым воинам, стоявшим позади, и тысячи стрел полетели на защитников города. Ворота не открылись, а на разбойников обрушился ответный шквал стрел.
Прозвучал трубный голос карная, и печенежское войско, окутанное облаком пыли, скрылось в нем на некоторое время. Но враг не ушел от стен города.
Глава 2
– Матушка, матушка княгиня! Беда! Беда!
Княгиня Ольга, немолодая стройная женщина, читавшая у окна книгу трем внукам, прервала занятие. Она спокойно и неторопливо перевела взгляд на запыхавшуюся девку, простоволосую, с распущенными рукавами. «Экая растяпа, – недовольно подумала княгиня, взглянув на взъерошенную рабыню. – Наверное, по дороге потеряла браслеты обереги. Хорошо пояс хоть остался.»
– Что ты кричишь? Говори толком, что случилось?
-Матушка, княгиня, печенеги на город идут!
– Как идут? Не может быть, – с удивлением воскликнула княгиня.
– Вся гридница гудит. Воевода, словно туча, ходит,- размахивая руками, рассказывала девушка.
Ольга стукнула в сердцах ладонью по столу и встала. Ее мысли, обгоняя друг друга путались, метались в беспорядке, Кочевники. Одно слово — варвары! Без чести и совести. Ведь они с князем Святославом ряд учинили и знамена поставили, что не будут воевать русскую землю. А теперь?! Княгиня была ошеломлена этим известием и напугана. У печенегов всегда были завидущие глаза, загребущие руки. Нельзя было им верить! Что делать? Как отвести беду от города? Но, увидев, как внимательно смотрят на нее внуки, женщина закрыла книгу, кивнула мальчикам, и те торопливо гуськом ушли из горницы.
– Поди, позови ко мне воеводу Ратибора, – приказала она девушке.
Ее сын Святослав, давно ушел на Дунай воевать болгарскую землю и взял с собой лучших воинов. Преданные и проверенные мужи служат ему надежной защитой. А что делать ей? Конечно, коварный враг узнал, что она осталась с малой дружиной и тремя внуками и решил и город ограбить, и ее с княжичами в полон взять.
– Звали, матушка княгиня, – пробасил вошедший воевода. дородный седовласый воин, и горница сразу стала не такой просторной, как раньше.
Княгиня остановилась, заставив себя стоять на месте и, повелительно кивнув головой, сказала:
– Рассказывай, что стряслось?
– Эх, матушка, что говорить?! Беда. Тиун Доброслов приказал передать, что несколько улусов поднялись и текут в сторону города, что река. Со сторожевой башни и то конца не видать этому войску. Тьма!
– Что делать будем? Как город и людей защитим от напасти лютой?
– Уже приказал, матушка. Весь посадский люд и ремесленники с подола стекаются в город. Видели людей села Дорогожичей и Предеславино. Успели мост перейти. Золотые ворота дополнительно укрепляются камнем, – хрипло отчитывался старый воевода. – Все гридни и оставшиеся дружинники на городских стенах К ним присоединились бронники, тульники, бочечники, древоделы, мостники, клобучники, белильники, камненосцы, гончары и кузнецы. Смолу уже варят, женщины собирают камни, складывают в кучи. Люди знают свое дело. У страха глаза велики, может еще и обойдется. – вздохнул старик. – А чтобы спокойнее было, пошлем гонца к черниговскому воеводе Претиче, пусть, мол, поспешает на выручку со своей дружиной, как и обещал князю Святославу. А Вы, матушка, с княжичами уехали бы сегодня же из города. Так безопаснее будет. Тиун Ворожей переправит вас на другой берег Днепра.
Княгиня Ольга стояла неподвижно у резного, разукрашенного яркими красками окна и печально смотрела на гудящий княжеский двор. Ее пальцы судорожно сжимались в кулак. Глаза гневно сверкали.
«Варвары! Надо бы им еще раз преподать урок чести!» – подумала она.
– Хорошо, Ратибор. Делай свое дело. Я с княжичами буду в городе: из одной смертной чаши пить будем.
Ратибор низко поклонился и вышел. Княгиня положила в клеть. массивную книгу и
задумчиво посмотрела на свое богатство, свою гордость — книги, с которыми всегда приятно встречаться и уж совсем невозможно расстаться. Две книги ей привез посол из Византии, а две другие написаны своими мужами-монахами. Но самая любимая вот эта – «Евангелие», подарок самого императора Константина, массивная, в железном переплете с яркими иллюстрациями.
Она закрыла клеть, и мысли опять вернулись к печенегам. Как не хотелось ей оставаться одной с внуками! Будто чуяла беду. Хотя разумом и понимала: стоит только Святославу засидеться в столице, сразу враги со всех сторон будут тревожить Русь. Город, конечно, отлично укреплен князем, а вот еды и питья хватит ненадолго: уж больно жаркое лето.
Глава 3
Как огромная река, заполонили печенеги всю степь вокруг города, расположились по-хозяйски лагерем, огородились кибитками, связались сыромятными ремнями, будто огромная змея сдавила кольцами город.
Печенеги нежились в лучах южного солнца, устраивали игры со скачками. Дым от многочисленных костров ел глаза дозорным на крепостной стене. Ни на минуту не умолкали гортанные выкрики врага, мычание коров, ржание лошадей.
Прошла первая неделя. Никаких признаков подхода черниговского войска не было. Осажденный город оживал только ранним утром и поздним вечером, когда Мерцана встречала Световида и провожала его отдыхать во дворец.
На вечерней зорьке шла стая ребятишек на верию. Они не играли в лапту, как раньше, и не бегали, весело крича: «Гори, гори ясно…», играя в горелки, а сидели на выгоревшей траве, водили в раздумье палочками по земле. Всем хотелось есть, но больше всего — пить. Вода в Почайне, что впадает в Днепр, теплая мутная, но и ее не хватает вволю.
– Опять дымком потянуло. Ужин готовят… поганые, – с завистью произнес худенький светлоголовый отрок.
-А мне, ребята, пить охота…очень. Помните, как мы в это время купались в Почайне, на пристани, и бегали пить к Священному ручью. Какая там вкусная вода, – мечтательно протянул мальчик лет двенадцати. Он закатил глаза, сморщил облезлый веснушчатый нос и щелкнул языком.Ему закивали в знак согласия, а длинный худой подросток, молча сидевший по-печенежски, произнес:
-А мне матушка говорила, что раньше была вообще только вода и тьма. Много, много воды, чистой, холодной, вкусной, и Бог летал над этою водою.
-А земля? Откуда она взялась, Свей?
-Бог сказал воде:»Ты будешь первейшей среди всех, без тебя ничто жить не сможет, и на тебя Я поставлю землю». Так и появилась земля, – тихо и просто ответил Свей.
-Да, Бог прав: без воды никто жить не сможет,- уныло проговорил веснушчатый малый.
Из дома напротив вышла молодая женщина в длинной полотняной рубахе, подпоясанной цветным плетеным поясом. Она неторопливо подошла к мальчикам и, погладив самого маленького, такого же , как она, голубоглазого, тихо сказала:
-Пойдем ужинать, сынок.
Ее мелодичный ласковый голос заворожил Свея. Он видел, как встал ее сын, как она взяла его за руку и повела домой. Глубокая тоска и боль светилась в карих глазах Свея.
– И мы тоже пойдем, – произнес рыжий мальчуган. – А ты опять на башню?
– Да….Может, кто из дружинников даст что-нибудь поесть.
Свей неторопливо, как бы нехотя встал и медленно побрел, свесив длинные руки.
На небе зажигались первые звезды, когда он улегся на солому рядом с бойницей. Сегодня ему не повезло: пока шел, дружинники уже поужинали. Ему пришлось вернуться к Почайне, попить мутной воды и возвратиться к крепостной стене. Глядя на эти далекие сверкающие звезды, он мечтал о том, как придет князь Святослав, как разобьет стоявших под городом поганых, а потом пойдет в степь и там тоже их разобьет. Он, Свей, будет гриднем и там, в степи, у печенегов, найдет свою маму. Она такая красивая, ласковая. Свей тогда сможет защитить ее от каких угодно воинов.
В животе заурчало, и к горлу подкатила тошнота. Завтра утром на торговище надо стащить что-нибудь вкусненькое. Он закрыл глаза, но звезды, мигая, все равно мешали. Тогда Свей свернулся калачиком, положил под голову ладошки и уснул.
Глава 4
Вокруг чисто выскобленного стола сидело человек десять дружинников, расположившихся по правую и левую руку от воеводы, за ними ютились гридни. В сумерках с трудом различались их угрюмые лица.
– Надо решать, как будем город спасать, – проговорил Ратибор. – Только стены отделяют нас от печенегов. Если они пойдут на штурм, нам не сдержать их. Нужно опять гонца посылать.
Молодой чернобровый красавец, сидящий рядом с воеводою, предложил:
– А пошлите-ка хоть меня. Ночью я незаметно проберусь к Днепру-батюшке, переплыву и подмогу приведу.
– Нет, Иванко, нельзя тебе: у них посты расставлены везде, костры освещают все вокруг, да и заметный ты. В два раза выше любого поганого. Нет, здесь надо что-то придумать хитрое, чтобы не поняли они ничего.
Ратибор замолчал, в рассеянности перебирая пальцами оберег на груди. Все почтительно смотрели в стол. Последние лучи заходящего солнца почти не проникали сквозь маленькое оконце. Со двора доносилось вечернее стрекотание сверчков. Тишина. Покой.
Вдруг лицо воина озарила лукавая улыбка:
– А не знает ли кто из вас какого-нибудь лихого отрока, знающего по-печенежски? – Он
озорно посмотрел на гридней. – Есть, может, такой знакомый, что не побоится пройти днем сквозь стан печенежский, переплыть Днепр и позвать черниговскую дружину?
Гридни притихли, перебирая в уме своих знакомых, нахмурили лбы, соображая. Наконец, отозвался самый младший воин, недавно принятый в гридни:
– Знаю я одного. Шатается по торговищу. Он в плену был, те его продали в рабство, а он и от хозяев сбежал. Язык их понимает. Очень хочет гриднем стать, чтобы отомстить печенегам за родных и за себя.
– Вот и хорошо. Приведи его сюда завтра.
Ласковое утреннее солнце щекочет лоб и щеки Свея. Он спит и снится ему сон. Он, довольный и счастливый, лежит на лужайке, раскинув руки. Травинки приятно щекочут ухо, кузнечики тянут однообразную песню, и глаза сами собой закрываются. Сквозь дрему мама зовет его, просит откликнуться, но Свей никак не может открыть сомкнутых глаз. Он слышит, как шуршит ее платье, как теплое знакомое дыхание обдает его , как она наклоняется к нему и нежно целует. Свей хочет обнять ее, но руки смыкаются в пустоте и ищут, ищут маму, а губы тревожно шепчут:»Мама, мама». Вдруг что-то черное наваливается на него, давит, не дает дышать и трясет за худенькие плечи. Свея объял ужас, он хочет закричать, вырваться и не может. Сквозь пелену страха, он слышит:
– Да толкни его сильнее. Что ты нянчишься с ним?
Свей окончательно проснулся и открыл, наконец, глаза. Он лежал на соломе под крепостной стеной, где и заснул. Нежные лучи Ярилы закрывали от него какие-то люди. Паника, что охватила его во сне, возвратилась, глаза зло блеснули, и Свей вскочил на ноги, ударил в грудь стоявшего над ним и пустился со всех ног бежать. Гридни бросились за ним. Да где им догнать Свея! Он бежит, как ветер.
Успокоившись, он оглянулся: позади никого не было. Остановился , почти не запыхавшись. Он любил бегать и обычно никому не удавалось его поймать, если не считать одного единственного раза. И поганые его ни за что бы тогда не поймали, но в маленькой роще негде спрятаться. И то печенегам пришлось попотеть, прежде чем его схватить. Мальчик гордился своей ловкостью. Не раз печенеги вываливались из седла, выбитые хлесткой веткой дерева, и, злобно ругаясь, опять пускали коня вскачь за непослушным и хитрым малым, а он петлял между деревьями, как мог, и, задыхаясь от долгого бега, умолял богов помочь ему скрыться от погони.
Свей шел, не замечая никого вокруг, ноги сами пылили к торговищу на Подоле. В животе призывно заурчало. Он обошел всю площадь, выбирая место, где можно стащить что-нибудь поесть. Площадь жила обычной торговой жизнью, кипела, хотя и не так весело, как раньше. Каждый ремесленник старался сбыть свой товар, но на что ему, Свею, нужны горшки или замки, если у него нет сейчас дома. А торговка горшками уже уговаривала полную женщину, вертевшую сосуд в руках.
– Ты посмотри, какой горшок! В нем зерно будешь хранит целый год, и оно не заплесневеет. Молоко никогда не скиснет, –
– Уж очень дорого ты просишь, – торговалась покупательница.
А Свей смотрел на этих женщин с завистью и думал о том, как хорошо, что у них есть дом, и они могут принести туда этот кувшин и наполнить его молоком. Он проглотил слюну и переключился на ряд, откуда плыли вкусные запахи. Но торговки в этих рядах такие злые, что у мальчика сразу заболело плечо. Он стал искать глазами толпу: там легче поживиться. И вот когда он был уже у цели, осталось взять добычу, его руку сжала стальная клешня. От неожиданности и боли Свей присел и тут же был выдернут из толпы.
– Не бойся. Пойдем в гридницу. Воевода с тобой поговорить хочет, а потом я накормлю тебя, – сказал приветливо уже знакомый гридень.
Свей непонимающе смотрел на громилу и молчал. Злость на него прошла и, видя, что убежать не удастся, послушно побрел рядом.
Он уже заканчивал черпать деревянной ложкой овсяную похлебку, как дверь отворилась и, пригнув седую голову, вошел огромный воин и пробасил:
– А, гость дорогой! Ты ешь, ешь, не отвлекайся.
Он сел напротив, положив широкие ладони на стол, но беспокойные пальцы, красные , толстые, потрескавшиеся, сжимались, и, казалось, никак не могли дотянуться до ладони.
Свей, успокоенный сытой пищей, разомлел. Он еще не знал, зачем его привели сюда, зачем кормят, но понимал, что это неспроста, что от него чего-то хотят. Сжатая пружина внутри не разжималась. В гриднице было душно, несмотря на то что все оконца были распахнуты, и Свей решил: если что, прыгнет в окно — и был таков.
– Садись, садись, хлопец, – сказал седой воин и, ухмыльнувшись, добавил, – Не бойся! Лучше вот скажи, можешь ли ты разговаривать с печенегом на его языке? Сказывали, ты их язык понимаешь, или врут?
– Нет, это правда. Я и понимаю язык поганых, и разговариваю на нем.
– А откуда же ты такой сметливый?
– Из Пирятина мы, что на берегу Сулы стоит. К нам в лавку много разного люда заходило, были и печенеги. Матушка Малуша приказывала слушать, как они говорят и запоминать.
Свей опустил глаза. Он и сам не понял, почему не сказал всей правды и, тряхнув головой, постарался отогнать внезапно возникший перед ним образ красивого печенега с добрыми, веселыми глазами.
– Так, значит, ты не только бегать быстро можешь, но и плаваешь, наверное, хорошо?
– Сулу туда и обратно без отдыха переплывал.
– А под водой долго мог просидеть? – спросил лукаво Ратибор.
– У воеводы Всеслава был лучшим учеником, – с гордостью ответил Свей.
– А Днепр? Как? Переплывешь? Поди, раза в три шире Сулы твоей будет, – поддразнивал его воевода.
– Переплыву, – не сразу ответил отрок. – Только бы поесть малость мне и поспать хорошенько. Тогда точно переплыву.
– Ишь ты, какой рассудительный. Верно говоришь: такому тощему не одолеть Днепр-реку. А как попал в город и где твоя матушка?
Лицо Свея помрачнело, словно туча черная закрыла его от людей, отгородила.
– Не знаю, – коротко ответил он и поджал губы.
Воевода не решился продолжать этот разговор. Воина поразило то достоинство, с которым отрок держался, и чувство симпатии, возникшее в начале их беседы, заметно укрепилось. Одинокий старый воин тяжело вздохнул: его сыночку сейчас было бы столько же лет. Опасно посылать, но другого выхода нет, и, грустно глядя на Свея, воевода сразу приступил к делу:
– Понимаешь, хлопец, дело у меня к тебе есть. Дело добровольное: не захочешь, никто не в обиде. Опасное… так что, – Ратибор замолчал и опять тяжело вздохнул. – Если печенеги пойдут на приступ, все погибнем здесь. Осада – тоже участь тяжелая. Вот если бы нашелся смельчак, который бы сообщил черниговскому воеводе о нашей беде, позвал бы на помощь.
Свей удивленно смотрел на воина.
– Я объясню тебе, сынок, как это сделать, если ты согласен.
– Да, я согласен, -не задумываясь, ответил Свей, и его сердечко бешено заколотилось, когда он услышал в ответ:
– Ну что же, считай это первым поручением, гридень. А жить пока будешь у меня в тереме. Места много, сынок, располагайся.
Глава 5
Удивительна и непредсказуема жизнь. Только несколько часов назад Свей лишь мечтать мог о своем доме, а теперь он лежит на самой настоящей деревянной лежанке, устланной соломой, и рассматривает изумленными и счастливыми глазами самый настоящий добротный потолок, а не звездное небо. Могучий Велес услышал его мольбы, сделал так, что у него теперь есть и дом, и еда, и друзья.
Два дня Свей ел столько, сколько хотел, не замечая, что остальные гридни, повинуясь суровому взгляду Ратибора, прекращали есть задолго до него, облизав свои ложки до блеска.
После ужина второго дня воевода, внимательно посмотрев на Свея, спросил:
– Ну что, хлопче, теперь переплывешь Днепр?
Свей молча кивнул воеводе, не переставая работать ложкой. Еда манила его, и руки сами собой успевали зачерпнуть кашу в два раза быстрее, чем все остальные гридни.
– Вот и ладно, – вздохнул, вставая старик, – как закончишь трапезничать, приходи, побеседуем.
Не успел Ратибор перешагнуть порог своего терема, как на него налетели с визгом и криком княжичи. Их было трое, детей князя Святослава. Младшему, Владимиру, около шести лет, а старшему, Ярополку, – около десяти. Они любили приходить к Ратибору, который учил их военному искусству. Воевода был для них отцом, потому что своего родного отца они почти не видели: великий воин Святослав вел бесконечные воины, охраняя и расширяя границы Руси.
Мальчики повисли на старом воине, стараясь его повалить, а старик, хохоча, закружился, обхватив их ручищами и прижимая к себе.
– Ой, напугали старика! Ой, напугали! – кричал Ратибор, весело смеясь.
А когда воевода, изображая убитого воина, упал на медвежью шкуру и закрыл глаза, восторженные вопли ребятишек целиком заполнили одинокий терем старика.
Веселая и радостная возня на полу была прервана вошедшим Свеем. Он изумленно смотрел на барахтающихся детей и лежащего под ними Ратибора. Улыбка все ярче озаряла его худое, загоревшее до черноты лицо. Воевода призывно махнул ему рукой, приглашая присоединиться. Отрок не стал ждать вторичного приглашения и с шумом вторгся в самую середину, значительно увеличив силы ребят, и противнику ничего другого не оставалось, как сдаться, ибо он был побежден в честном бою.
Потом играли в русские таврели, игру строгую и умную. Еще потомки Богумира и Ария владели этой игрой, а к полянам и русичам, как ведали старики, эта игра пришла от самого Велеса. Боги ведь все знают наперед, что с народом будет. Когда мирным предкам, славянам, пришлось учиться защищать свою землю, эта игра им помогла выжить и победить врага.
На деревянный стол мальчики положили отполированную до блеска квадратную каменную плиту, расчерченную на чередующиеся черные и белые квадратики. Ратибор расставил на своей половине черные таврели, а Свей – белые.
В глазах мальчика сиял задорный огонек, и Ратибор, видевший в нем уже сейчас сильного и умного воина, любовался им, нескладным и худощавым. Затаив дыхание, все следили, как взлетел шестигранный кубик и, крутясь, упал на стол, показывая знак таврели, которая должна начать игру. Первому делать ход конунгом выпала удача воеводе. Осторожный Ратибор не тронул конунга, одну из главных фигур, а пошел гриднем, что стоял напротив. Свей решил двинуть вперед всадника и захватить в плен гридня, но Ратибор защитил свою таврель лучником.
Теперь в тереме воеводы стояла звенящая тишина. Склонившись над плитой, все пятеро старались найти лучший ход, который бы принес победу.
По улицам города, по княжескому двору, бродила темень, и далекий слабый свет звезд и луны высвечивал контуры деревянных строений и крепостных башен.
Свей так увлекся игрой, что забыл обо всем на свете. Когда-то он играл в таврели с братьями, но игра по-настоящему становилась веселой и шумной, когда к ним присоединялся отец. Победить его удавалось только Володарю, старшему брату. Для него это было несказанным счастьем. Сейчас было все, как когда-то дома, и Свей наслаждался семейным покоем , как будто не было в его жизни ни гибели отца и братьев, ни огромного невольничьего рынка на берегу Понтийского моря, ни смертельно опасного побега.
Время бежало. Каждый стремился дотянуться до волхва противника, главной фигуры таврелей, и захватить ее в плен. Выигрывает тот, кто сумеет это сделать первым, пленив всех защитников волхва: конунга, ратоборца, лучника и всадника.
Обучая этой игре княжичей, Ратибор любил им повторять: « Надо находить всегда выходы, и быть готовым избрать наилучший ход в любой ситуации». Назидательную речь произнес он и теперь, ставя таврель хельги в центр плиты, что делало ее очень опасной для белого волхва.
– Как наш тятя, да?- воскликнул князь Владимир, внезапно озаренный догадкой.
– Да, малыш, как великий наш воин князь Святослав. Ему нет равных в этой игре, поэтому и боятся его печенеги и слагают о нем легенды как о великом русском богатыре.
Наигравшись, мальчики убежали, а в светелке Ратибора долго еще горела свеча, освещая склоненные над столом две головы: седую, как лунь, большую голову воеводы и темно-русую, безусую голову подростка.
Глава 6.
Мерцана еще покоилась в объятиях вод, а часы стерегли вход и выход из дома Солнца, а Ратибор со Свеем уже подходили к потаенной дверце, надежно спрятанной от посторонних глаз. вьющимся плющом
Был тот сладкий для сна час, когда ночь покидала землю. Тусклым светом светили звезды на небе. Мирно стрекотали кузнечики, и весь мир, казалось объяла нега сна. Свей вдыхал полной грудью запахи летней ночи, смотрел, как светлело небо, и думал, что жизнь прекрасна и он просто не может расстаться с ней.
Осторожно расправив стебли растений воевода оглянулся и, молча, кивнул отроку, пропуская его вперед.
– Да помогут тебе боги! – прошептал воевода, обнимая Свея и еще раз придирчиво оглядывая.
На мальчике была просторная печенежская рубаха, вышитая на вороте и рукавах узором из золотых ромбиков, широкие шаровары, на ногах кожаные сандалии, какие шьют печенежские женщины, а в руках Свей держал печенежскую плеть, камчи, плетенную из тонких полосков кожи. Через плечо висела сбруя, украшенная дорогими серебряными бляхами.
– Спаси город, сынок, постарайся, – чуть слышно прошептал Ратибор и подтолкнул Свея к потаенному ходу. Отрок нырнул в отверстие крепостной стены и очень скоро наткнулся на другую дверь. Открыв ее, уперся в колючий кустарник. Воевода предупреждал, что выход зарос. Свей вытянул руки, обернутые кожаным мешком и, наклонив колючие ветки, шагнул вперед. Нога, не ощутив твердой земли, провалилась в пустоту, потянув за собой тело. Он упал и, прокатившись кубарем по валу, неуклюже сел, но обращать внимание на ссадины некогда. Он торопливо разделся и, держа узел с одеждой высоко над головой, переплыл глубокий ров, наскоро вытерся пучком травы, облачился опять в печенежское платье. Согреваясь на ходу, побежал к вражескому лагерю. Каждый мускул, каждая жилка, каждый нерв его тела были напряжены. Он кожей чувствовал опасность и все равно бежал ей навстречу.
Позади остался город и Ратибор. Воевода будет волноваться за него и молить Перуна, чтобы тот помог гридню.
Наконец, перед Свеем раскинулся лагерь врага. Кое-где тлели головешки в печенежских кострах, освещая юрты ханов-арахонтов и арахонтов-младших князей, а возле костров выделялись на фоне ранней зари очертания воинов, растянувшихся на земле и подложивших под голову седло. Как все знакомо Свею и ненавистно. Он сжал кулаки и закусил губу. Пока еще темно, надо пройти вокруг стены на северо-запад, ближе к реке Почайне, что впадает в Днепр, но лучше подняться вверх по течению, чтобы меньше плыть.
Пригибаясь к самой земле, он бежал, падал, опять бежал, неумолимо приближаясь к цели. Сухая выжженная степь не могла теперь спрятать гридня. Он зорко всматривался в окружающую его темноту, превратившись в слух и зрение. Мысли и действия были ясными и четкими, и тело беспрекословно подчинялось отданным приказам. И все-таки Свей чуть не наткнулся на печенежского дозорного. Он тут же упал ничком в траву и замер. К счастью, тот ничего не заметил. Кажется, целую вечность неподвижно лежал Свей на земле, выжидая удобный момент. Он уже приготовил уздечку для того, чтобы накинуть на шею врага, когда того негромко позвал другой дозорный.
-Быстрее, быстрее, – командует он сам себе, – теперь каждый миг на счету.
И, обдирая локти в кровь, ползет по-змеиному к черной стене кибиток, пробирается под них. Все, он в стане врага. Теперь можно вздохнуть.
Растянувшись, подобно печенежскому воину, на теплой земле, Свей лежит и смотрит на потухающие звезды. Скоро рассветет, печенеги проснутся, оживет лагерь, и он свободно пройдет сквозь посты, не вызывая подозрения у дозорных. Он будет вежливо, виновато улыбаться им и разговаривать на их ненавистном ему языке, хотя совсем недавно ему очень нравилось болтать с печенегом Куркутэ, веселым брюнетом, невысокого роста, но сильным и выносливым.и Печенег носил рубаху до колен, но всегда почему-то без рукавов. Это было очень необычно и любопытно. В конце концов Лютода рассказал дотошному сыну, что в древние времена кочевая орда подчинялась злому и жестокому хану Бече. Они жили разбоем и грабежом, и назвали их по имени этого хана, беченегами а поляне назвали печенегами. Когда на этих разбойников напали гузы, кочевники еще свирепее и сильнее, печенеги разделились: одни ушли со своих земель к Днестру грабить и убивать, а другая часть остались жить на своих землях. Изменилась их жизнь, другой стала и одежда: они укоротили рубаху до колен, а рукава обрезали до плеч. Так они отличались и от своих сородичей-грабителей , и от разбойников гузов. Одежда показывала, что они отрезаны, отторгнуты от своих соплеменников. Но жили бедно и часто нанимались в работники. Куркутэ родом был из такого улуса.
Свею очень нравилась кожаная безрукавка работника. Тот никогда с ней не расставался. Она была вышита руками его любимой, которую отдали в жены арахонту.
Печенег рядович вместе с другими помогал отцу перевозить товары, страстно любил лошадей и брезгливо морщился за столом, видя хлебные крошки, застрявшие в бороде русича. А Свей смеялся до коликов в животе, а потом с удовольствием слушал его рассказы о диковинных местах.
Вдали прокричала какая-то птица, смахнув своим криком, как крылом, и былые воспоминания, и остатки дремы. Рассветало. Слышались голоса проснувшихся воинов, и степь огласила звонкая победная песня жаворонка. Наступил новый день: свет опять победил тьму.
Подождав еще немного, Свей встал, потянулся, простер руки к светилу, молясь, взял свои вещи и спокойно зашагал мимо спящих и уже вставших воинов. Иногда, когда видел, что на него подозрительно смотрят, он подходил и спрашивал по-печенежски с виноватым видом:
– Вы не видели моего коня? Такой черный весь, с белым пятнышком во лбу?
Ему отвечали, что не видели, и успокаивались, приняв за пастушка. Свей шел дальше. Ему не было страшно. Он оставил страх там, в городе. Сейчас у него была цель, и он шел к ней твердыми, уверенными шагами.
Остались позади шатры, малые и большие группы печенегов-воинов, раздирающих на кусочки сухое мясо, а потом медленно и долго их пережевывая. Для них наступил еще один скучный однообразный день под стенами богатого города. Каждый с надеждой смотрел на ворота, а вдруг они откроются. Гортанные выкрики, смех слышны отовсюда. Сегодня они веселятся, а завтра, если ворвутся в город, будут без пощады убивать детей, стариков… Нет, нельзя позволить им ворваться в стольный град. И Свей, помахивая камчи и стараясь держаться в тени, направился к воде.
До реки осталось еще метров десять. На берегу расположилась небольшая группа воинов, там грели на костре воду и громко смеялись, разговаривая. Вернее, говорил один немолодой богато одетый печенег. Его волосы,когда-то черные, как ночь, перемешала седина, а в руках он держал знакомый Свею музыкальный инструмент, карнай, и увлеченно рассказывал что-то.
Инстинктивно замедляя шаг, Свей решал, как быть дальше: пройти мимо печенегов и, пробежав два-три метра, сразу броситься в воду или подойти. Но берег высокий, не видно, какая там глубина. А вдруг мелко! Разобьешься. Да и стрела мгновенно настигнет бегущего.
– Стой, – окликают его. – Куда идешь?
– У печенегов даже в лагере дозорные!- мелькнула мысль.
Свей прижал к груди руки с камчи, проверил на месте ли убрус, что надо передать черниговскому воеводе и подошел к сидевшим печенегам.
– Коня ищу, – отвечает отрок по-печенежски.
– Садись, – кивнул воин. – отдохни и послушай.
Воин рассказывал древнюю легенду кочевых народов о крылатом коне. Это была любимая история Куркутэ, который мечтал заработать столько денег, чтобы купить коня. После трудового дня он садился на землю, и, скрестив ноги, раскачивался из стороны в сторону то ли пел, то ли рассказывал о юноше, у которого был прекрасный крылатый конь.
Они никогда не разлучались. И когда юноша мчался на своем любимце к возлюбленной, буйная грива и шелковый хвост коня издавали чудесную мелодию. Все живое и неживое, даже золотая пыль с солнечных дорог, по которым летел крылатый конь, замирала в сладостном томлении.
– Но если у тебя есть красивая любимая, значит, есть и соперница, – вещал седой воин, мягко пощипывая смычком струны карная. – Злая соперница в черной зависти отрезала крылья коню – и конь умер.
Как печалился юноша, как убивался, потеряв друга. А потом решил в память о неразлучном спутнике создать нечто звучащее. Он сделал каркас из дерева, обтянул его шкурой, а конец грифа, получившегося инструмента, украсил головой коня. Из волос он сплел струны, а из хвоста сделал смычок.
– Вот как у меня.
И певец протянул руку со смычком, показывая воинам, рассматривающим теперь все очень внимательно. Они сочувственно кивали головой рассказчику, будто это у него горькое горе, будто это он сотворил такое чудо. А музыкант продолжал:
– И вновь полилась песня над просторами степей, чудная мелодия, рожденная летящим по солнечным дорогам конем.
Лилась тягучая, однообразная музыка, такая же бесконечная, как степь, и воины внимали ей , закрыв глаза и покачиваясь в такт, как травинки в степи.
Инструмент затих. Все вокруг оживились. Седой печенег недовольно и подозрительно посмотрел на Свея. Воины повернулись и тоже впились глазами в сидящего юношу. Чернобровый, безусый, худощавый, он смотрел спокойно и открыто. Дорогая сбруя, висевшая через плечо, вызывала уважение, а рубаха с длинными рукавами, расшитыми золотыми ромбиками, говорила о том, что пастух принадлежит богатой семье.
– Какой же ты воин, если теряешь коня? – прищурив глаза спросил печенег.
Свей пожал плечами, виновато улыбнулся и развел руками: оплошал, мол.
– Ладно, – смягчился дозорный. – Посмотри, нет ли твоего коня в том табуне, что пасется на берегу.
Свей еще раз виновато улыбнулся и, как можно беспечнее махая камчи, пошел вдоль берега реки. Иногда он останавливался и как будто поправлял сандалии, но не оглядывался и старался идти медленно, а внутри все сжималось от страха. Река рядом, но и кочевников на берегу много. Свей повернулся и посмотрел, насколько далеко он ушел от пристани
– Течение в реке сильное, наверное, отнесет вниз. Может, еще вверх пройти? Нет, это вызовет подозрение, – раздумывал Свей, шагая вперед. Улучив момент, когда дозорный повернулся к нему спиной, Свей в три прыжка очутился на высоком скалистом берегу Днепра. Прыгнул в воду, роняя на лету, и кнут, и камчи, и сандалии.
Выныривает далеко от берега, и только тут печенеги все понимают и хватаются за луки. Стрелы падают совсем рядом с головой пловца, и он снова вдохнув, уходит вглубь.
Теплую , светлую воду сменила холодная, синяя. Свей не обращал внимания на ледяные струйки, охватывающие тело. Он плыл дальше. Самое страшное — это попасть в темную яму, где хозяйничает Водяной. Там такая, говорят, холодная вода, что ногой не пошевельнешь. Свей пытался об этом не думать и изо всех сил плыл быстрее и быстрее, стараясь держаться как можно ближе к поверхности.
Вдруг течение стало таким сильным, что длинные и тонкие руки Свея с ним не справлялись. Он в отчаянии забился, пытаясь продвинуться вперед, но мощный поток тащил его за собой. Сознание того, что его схватил Водяной и теперь ему не освободиться, пронзило мозг. Панический страх охватил мальчика, он инстинктивно оттолкнулся ногами и выскочил на поверхность, барахтаясь и размахивая руками, как ветряная мельница лопастями.
Тут же рядом с ним зашипела вода от метко пущенной стрелы. Смельчак опять нырнул, стараясь, как можно дольше продержаться под водой., но не выдержал: к ногам будто гири кто-то подвесил, река неудержимо тянула вниз и, собрав последние силы, Свей вынырнул. До него донеслись крики печенегов. Позади река вспенилась от падающих стрел. Юноша рванулся вперед, к противоположному спасительному берегу и, не замечая уже ни сносящего его вниз течения, ни ледяных струек, ни Водяного, греб так быстро, как никогда не плавал. И чем тяжелее ему было поднимать руки над водой, тем меньше стрел погружалось в Днепр, тем глуше звучали крики на другом берегу, тем медленнее плыл Свей. Печенеги все-таки выпустили его из осажденного города.
Глава 7
Течение ослабевало, и Свей решил, что теперь можно отдохнуть и обмануть врага. Он вдохнул как можно глубже, раскинул руки и ноги, опустил голову в воду и, отдавшись на волю теплому течению, закачался на ласковых волнах великого Днепра. Его прибивало к берегу, и печенеги, видя лишь неподвижное тело, удовлетворенно крякали, вытаскивая из воды ладьи.
Река сделала крутой поворот, и пловец исчез из виду. Волны, ласкаясь, несли и несли Свея мимо пристани, мимо крепостной стены, мимо Боричевского потока подальше от глаз печенежских.
Когда ноги коснулись дна берега, он некоторое время стоял, безвольно свесив натруженные руки, часто и судорожно дышал, с темных волос стекала вода, широкие плечи слегка вздрагивали, костлявые лопатки выпирали на ссутулившейся спине. Играли
Отдышавшись, Свей медленно побрел по песчаному дну к берегу, утопая по щиколотку в чистом желтом песке. Солнечные блики радостно играли на гребнях маленьких волн. А дальше стеной стоял дремучий лес. Здесь, за крутым поворотом реки, уже можно ничего не бояться. И лес, и степь для него были, как дом родной. Отец научил его разным приметам, а Ратибор указал, что от реки держаться надо все время посолонь.
Свей лег в густую траву на поляне, и стал напряженно вслушиваться в шелест листьев и травинок, в звенящую летнюю тишину, время от времени прикладывая ухо к земле. Тихо.
Не прошло и часа, а Свей уже мчался вперед, как выпущенная из тугого лука стрела. Его твердые пятки мелькали в траве, не замечая колючих сучков и острых шипов. Подобно зверю несся он звериными тропами к становищу черниговского воеводы Претиче, хватая на ходу ягоды и утоляя ими свой голод. Чтобы не сбиться с дороги, Свей постоянно должен чувствовать справа запах воды.
Вот уже Мерцана встречает своего хозяина Световида, открывает златые ворота и, Солнце, заходя в дом, не спеша прощается с Землей, а торжествующая тьма все плотнее окутывает бегущего отрока. И только когда последний лучик погас, Свей остановился передохнуть. Выйдет месяц полюбоваться яркими звездами, зажжет лунную дорожку среди деревьев, и Свей продолжит свой путь. Серебристый свет будет скрашивать его одиночество в темном лесу. Он не страшился зверя, ибо сам стал на него похож, он боялся встречи с человеком, который куда опаснее зверя. Превратившись в слух и зрение, прячась в кустарнике и продираясь сквозь валежник, Свей стремительно приближался к цели.
Вдруг в нос ударил запах дыма. Он остановился, втянул в себя воздух. Пахло костром и потом, людским и конским. В этой чащобе могли быть только воины, или черниговские, или печенежские. За свою не очень долгую жизнь Свей твердо усвоил: осторожный живет долго.
Согнувшись, бесшумно, как тень, скользил гридень между деревьев. Вскоре показалась поляна, освещенная костром. Вокруг спали вповалку воины.
Вглядевшись в темноту, подросток увидел стоящих мужей, почти слившихся со стволами деревьев. Отодвинув подальше от огня босые ноги, задумчиво смотрел на пламя еще один воин. Наверное, это воевода: на нем яркая расшитая золотыми нитями рубаха, поверх которой надета дощатая броня, вместо кольчуги, как у остальных воинов. Рядом с ним лежал засапожник, ратный нож, который носили за правым голенищем сапога; слева брошен кожух.
Не успел Свей решить, что делать дальше, как лежал уже на земле с заломленной за спину рукой. Над ним, возвышаясь, качался воин и что-то бормотал. В этом хриплом голосе было что-то успокаивающее, отчего отрок застыл на земле и не пытался двигаться.
Воин легко, как пушинку, поднял и, изрядно тряхнув, поставил Свея на ноги. Услышав возню, сидевший у костра насторожился и, повернувшись в ту сторону, где стоял дозорный с добычей, напряженно стал всматриваться в темноту. Свея втолкнули в полосу света, и сидевший тихонько свистнул, густые темные брови поднялись от удивления, а в голубых глазах сверкнул озорной огонек.
– Ты куда, голубь дорогой, в такой час бежишь? – насмешливо спросил он. – Ночью детки должны спать.
– Дяденька, вы из Чернигова? Да? – рванулся навстречу Свей, но воин крепко держал руку и, вскрикнув от боли, отрок остановился.
– Вы ведь воевода Претича? Да? Дяденька, я ведь вас искал, к вам бежал.
Бородатый серьезно и внимательно посмотрел на него и кивнул:
– Да, я черниговский воевода Претича. А ты откуда?
Он незаметно кивнул воину, и тот отпустил руку подростка. Свей не задумываясь, шагнул к воеводе и взволнованно произнес:
– Из Киева. Печенегов к городу пришло видимо-невидимо, несколько улусов расположились под стенами, хотят нас измором взять. В городе начинается голод, нет воды. Наш воевода Ратибор просит помощи. Иди, спаси стольный град или хотя бы помоги вывести из осажденного города княгиню с княжичами.
– Не может такого быть, малец. Печенеги только что ряд учинили с князем Святославом, – недоверчиво произнес Претича.
– Вот убрус, его Ратибор приказал тебе отдать, если не поверишь… И еще, – обижено произнес юноша, – просил тебе напомнить, что ты клятву верности князю Святославу давал, когда тот уходил на Дунай, а теперь выполни свой долг: спаси мать и сыновей князя.
– Хорошо, хорошо. не волнуйся так, малец. Ложись у костра, отдохни, а я подумаю.
– Думай, дяденьки, думай, да только быстрее: город подмоги требует, – печально вздохнул Свей.
– Значит много ворога у стен? – переспросил воевода.
– Много и не сосчитать. Разлеглись лагерем вокруг, дожидаются, когда им ворота откроют, – говорил возбужденно Свей, укладывая голову на собственном кулаке у костра, как настоящий воин
– Ну, не горячись, не горячись! Что-нибудь придумаем, – хлопая его по плечу сказал воевода. – А пока ложись спать до рассвета.
Веки Свея слипались. Он сделал то, что от него требовал долг воина, ратника. Он выполнил поручение и стал настоящим гриднем.
А Претича так и не сомкнул глаз до самой утренней зорьки. Бежал от него сон, и думу крепкую думал воевода. покуда спали его воины. Надо все рассчитать и изо всех ходов выбрать самый верный, ведущий к победе, как в таврелях.
Глава 8
Над городом просыпалась алая заря. Приложив руку к глазам, стражник Лядских ворот вот уже целую минуту вглядывался в даль Днепра. Вроде что-то плывет или кто-то. Сердце радостно билось, но поверить в чудо еще не мог. Наконец, когда уже отчетливо были видны ладьи с вооруженными воинами, затрубил стражник звонко и победно в трубу, и все остальные, поддержав его, разбудили громким звуком всю округу. Горожане, ликуя, высыпали из изб, теремов, и звонкоголосая счастливая толпа бежала на крепостную стену. Их возбужденные крики приветствовало всходившее солнце и салютовало отважным воинам. Били бубны, пронзительно звучали трубы, свистели свирели, дружинники ударяли в щиты, женщины махали убрусами, мужи, подняв вверх сабли, кричали хвалу князю.
С крыш и голубятен тучей взлетали в небо голуби и закружились над осажденным городом. Они с недоумением смотрели на печенежских воинов в панике хватающих то рубаху, то колчан, то лук со стрелами.
– Святослав! Святослав! – кричали воины и в страхе метались по степи, с ужасом передавая друг другу страшную весть, – Великий воин вернулся.
Этот клич среди печенегов сеял панику, неразбериху, повергая в ужас их храбрые сердца. Они теряли способность здраво мыслить.
Соскальзывая вниз по песчаному берегу Почайны, карабкались вверх, стремясь убежать от пристани, куда вот-вот причалят воины Святослава.
Счастливые лица княгини Ольги и княжичей, стоявших на крепостной стене у ворот, красноречиво подтверждали догадку: это ладьи Святослава.
Печенеги в спешке сворачивая юрты, торопливо отходили от стен. Ладьи русичей одна за другой причаливали к пристани, где Ратибор с любовью оглядывал каждого воина и, увидев светлобородого мужа, бросился к нему, сжал в объятиях:
– Претича! Наконец-то! А где же наш гридень? Где Свей?
Старик беспокойно окинул взглядом проходивших мимо черниговских дружинников.
– Да, здесь он, здесь, – смеясь отвечал воевода. – На последней ладье мы его усадили: меньше риску. Отважный малец!
По деревянным ступеням спускалась княгиня Ольга с княжичами.
Воеводы почтительно склонили непокрытые головы, а княгиня остановилась перед Претичей, поблагодарила за службу и величаво прошла в ладью воеводы. Мужи дружно напрягли весла, и ладья рванула с места вверх по течению и наискосок. Широкая и ладная, она неслась, как чайка над волной, едва касаясь воды, на противоположный, безопасный берег.
Целый день ликовали киевляне. И стар, и млад кланялся черниговским мужам, спасшим их от неминуемой гибели.
Утро следующего дня разбудил барабанный бой. Два огромных барабана гремели так, что сбежались сразу толпы зевак. Внизу, под воротами, стояла группа богато одетых печенегов, за ними — простые воины. Сверкали драгоценные камни, инкрустированные в ножны сабель, пестрели дары на серебряных блюдах. Но самым драгоценным подарком были кони, которых вели печенеги. Все как на подбор тонконогие, с густой длинной гривой и пушистым хвостом.
Послы тожественно прошли через главные Золотые ворота, и киевляне под громкие победные крики проводили процессию на Гору к воеводе.
Седой печенежский князь сделал шаг вперед, склонил голову и мягким вкрадчивым баритоном мелодично что-то сказал, глядя на воинов. Злая искорка, сверкнувшая в его глазах, мгновенно погасла, и только Свей ее скорее почувствовал, чем увидел. Печенег узнал пастушка в гридне, стоящем позади воеводы, того самого малого, беспомощного паренька, ищущего коня
Свей покраснел, услышав слова печенега, сжал кулаки. Ничего не поняв, Претича повернулся к Свею:
– Толкуй, что он сказал?
– Печенежский князь спрашивает, откуда ты пришел? – перевел гридень.
– Скажи с той стороны, – не моргнув, быстро ответил воевода.
– А ты не князь ли? – продолжал спрашивать гость.
– Я княжеский муж! – гордо ответил Претича, – и пришел с передовым отрядом, а за мной идет князь Святослав с большим войском.
Услышав имя Святослава, печенег опять почтительно склонил голову и спрятал мелькнувший в глазах страх. Его воины вмиг насторожились: им вовсе не хотелось встречаться с сим грозным мужем. Посол предположил:
-Наверное, любит тебя князь, доверяет? Таким гордым орлам, как твои воины, летать вольно в степи и ни перед кем отчета не держать. Ты муж отважный и отчаянный, как и я. Что нам делить с тобой? Степь широка, хватит всем места. Посмотри в окно, русский муж, какого великолепного скакуна мы привели тебе в дар от нашего орахонта.
Претича озорно подмигнул Свею, и, улыбаясь, весело по-дружески признался:
– Да, я уже давно им любуюсь. Сказочный конь! На таком не скакать, а впору летать надо. Благодарю орахонта за подарок.
Печенег опят подал знак , и два воина по очереди поднесли дары: саблю, ножны, которой сверкали самоцветами, расшитый чудными узорами кожаный колчан со стрелами.
-Хороши дары великого орахонта. Князь Святослав будет очень рад им. А тебе, князь Святослав передает этот щит серебряный, дощатую бронь крепкую и наш обоюдоострый меч, чтобы защищали вы степь от всех врагов. Мы же всегда в мире с вами будем жить. Нам нечего делить, это верно, степь широкая, всем места хватит.
Весь день пировали гости. Неслись над городом и над степью песни звонкие, удалые вперемешку с протяжными и напевными. Песни сменялись лихими плясками. Утро сменилось днем, на смену знойного дня пришел вечер, и взял тогда печенежский гость карнай и в наступившей тишине полилась любимая легенда о крылатом коне И мчатся до сих пор крылатые кони, поднимая пыль на солнечных дорогах, и звучит чарующая музыка в каждом волоске их гривы, пробуждая любовь в душах людей.
Автор публикации
