Дофамин

– Амфетамин, парабеллум, темно, холод, дорогая.

Очередной дождливый день, что похож на любой другой. Война закончилась почти три года назад. Хотя это время было невыносимым. Я все еще не могу найти себе место. Лондон продолжал тонуть, а единственное, что меня грело в ливень – твои письма, поэтому я тонул в мыслях о том, что мы скоро увидимся.

Возможно, что мое последнее письмо не дошло до тебя, из-за чего я решил сделать еще одну попытку:

«Дорогая!

Я жду нашей встречи, одна лишь мысль об этом дает мне мотивацию проживать дни. Мне очень печально одному, а воспоминания о войне не дают уснуть быстро. Лица товарищей все еще в моей памяти.

Буду честен перед тобой – я хочу сдаться, тут кромешный ад и без тебя лишь как-то грустно порой.

Немцы употребляли опиум во время наступлений, чтобы исключить подобные чувства, возможно, исключить все чувства, которые только возможно.

Дорогая, я задумываюсь об этом.»

Я отправил весточку, остается лишь ждать, только ждать… На тёмном небе сияет яркая луна, сердце трепещет, а ноги ведут меня в паб. По пути я скурил джойнт – лица на мне будто не было. В кармане пальто был трофейный парабеллум – я всегда хотел бы погибнуть в кабаке во время драки, где каждый дерется тем, чем может. «Люгер» я нашел во время контрнаступления осенью 1917 г., в тот день он, возможно, спас меня. Забавно – как может то, что отнимает жизни, спасать их? Хотя. Жизни забирает далеко не оружие.

7 ноября. Пошел снег. Дорога вновь привела меня в излюбленный мною кабак, где я обычно пью скотч, скуривая несколько папирос за разговором с такими же бродягами, как и я.

– Франц, желаешь? – протягивая сигарету, спросил у меня незнакомый.

– Danke schon! – отблагодарил я, смеясь.

У меня возникло страшное ощущение чуждости, но и уйти я не могу, как бы я не пытался напрячься, ничто не шевелиться. Сердце билось очень быстро, знобило, голова кружилась. Резко поднялся шум. Я вновь слышу, как кто-то кричит: «Франц! Франц!».

Я оборачиваюсь на крик, и тот незнакомец бьет мне кортиком в грудь, а вокруг хаос – тотальный «мордобой», во все стороны летело все. Острая боль вынудила меня упасть у стола, но я продолжил наблюдать.

В момент рука моя потянулась в карман пальто, я ощутил парабеллум. Нападавший уходил. В свою очередь, я поднялся и быстро побежал к выходу, прямо за ним несмотря на то, что в моей груди был клинок.

Я и он уже бежали по переулку, фонарей становилось все меньше, но разобрать силуэт можно. Я заряжал парабеллум. Тем временем, к пабу прискакала конная полиция. Я упал, оперевшись на фундамент дома, прицелился… Выстрел.

– Я убил тебя! – крикнул я ему.

В ответ ничего.

Снег падал, а я закрывал глаза.

Я проснулся, вся комната была бела, яркий свет бил сквозь окна, а меня окружили люди в белом.

– Привет с того света – сказал один из них.

Я лишь пробурчал что-то невнятное… Сил совсем не было.

– Какой день? Который час? – все, что сказал я.

– 10 ноября. 10 часов и 2 минуты – очень четко ответили.

Муть из глаз начала уходить, и я начал оглядываться.

– Что за место? – более уверенно спросил я.

– Северлс, мой друг – ответил кто-то.

Я вновь уснул, причем очень быстро. Открыл глаза – тишина и темнота. Я подумал: «Прекрасно всё это, но теперь надо подумать, что мне делать дальше и почему я прикован к кровати». Стараюсь медленно высунуть одну руку и узла белой ткани, немного получается. Продолжаю.

Спустя двадцать минут у меня получилось, а значит, что дальше будет легче – буквально через минуту я вытащил вторую руку. К моему счастью, привязаны были только руки. Полуголый я теперь брожу по псих-врачебнице: меня встречают уже голые стены, потолки, опустевшие коридоры. Захожу в комнату, похожую на гардероб, чтобы осмотреться. Как же мне везет – мое пальто лежит на столе, тогда осмотрю стол – в ящике ждет парабеллум и конверт – беру все и одеваюсь. После выбираюсь на улицу через полностью открытое окно.

Темно. Темно так, что я не вижу ничего, кроме очертания вдалеке, похожего на мост. Медленно иду, всматриваясь вниз. Дрожащими руками открываю конверт, а в нем письмо моей дорогой Мэри.

Письмо Мэри

«Здравствуй, Франц, я нашла в себе силы написать тебе, чтобы закончить все. Мне боязно. Мне действительно страшно за себя – ты сейчас – совершенно другой. Ты закрылся в себе, оттого я не понимаю твоих чувств. К твоему поведению слишком много вопросов. Что случилось с тобой? Почему ты злишься на всех без повода? Ты ненавидишь окружение, хотя это ничем не подкреплено.

Ты жестоко обошелся с мужчиной у кабака, по твоей вине – он погиб.

Возможно, что и любовь для тебя – словесный каркас, за которым ты питал холод, безразличие и личное удобство.

Не пытайся меня найти. Мой лучший друг – осенний дождь. Он точно знает, где меня искать.

Прощай.»

Глаза становятся стеклянными. Я так виноват перед тобой, дорогая.

Здесь я и парабеллум, окруженные мертвым лесом. Луна озаряет мое лицо, руки. В отражении металла я не вижу себя – похоже, это правда не я. Я достал люгер, чтобы закончить все прямо здесь, на мосту, под звук течения реки.

Прости меня тысячу раз, помяни меня не свечами, а теплом сигарет…