Диптих

Ночной клуб в центре города. Внутри темно и нестерпимо ярко одновременно.

– Только не надо усложнять! Всё просто: живём один раз! –  Разбивал в который раз ликующую толпу лосеобразный завсегдатай клуба. Он то пружинился, рос над толпой, то вдруг, как бы приседая, обмякал, сравнивался с танцующими, и, наконец, не выдержал их напора, сдался: сел к стойке бара, рукой попросил налить в бокал вина самого крепкого. Почти грациозным движением он извлёк из левого кармана брюк потрёпанный лист бумаги.

– Мне это зачем написали? Чтобы я прочитал? Я читаю: «Ты такую не встретишь больше…» читаю дальше… «Как покладиста, как нежна. Белый памятник, серый холмик…» – мужчина брызгливо фыркнул, вытер тыльной стороной ладони разметавшийся по подбородку напиток, дочитал устало:

–  «…неприметная высота…». А знаешь, в чём простота момента? – обратился он бодливым движением головы к бармену, не поднимая, однако, мутного взора от сверкающего огнями пола бара, – в том, что мне «такую» больше ни при каком раскладе не надо, понял?

Бармен отрешённо размазывал несвежей салфеткой замутнённое чрево бокала. Заметно косоротясь лицом на правую сторону, отдыхающий угрожающе продолжил:

– Или не понял? Ни при каком раскладе такой не надо.

Замахал руками:

– Хватит ангелов на золочёных столиках! Хватит принцесс в кремовых платьицах! Ты понимаешь, нет сына, полный дом принцесс – три дочки! И тут ещё она с неземным взором, томными вздохами… А мне хватит! У меня есть деньги. Мне нужна воля!– И отсёк  от себя свободной рукой пространство с выходом из бара. – Я притомился.

Вдруг он вылил остатки хмельного на запотевший лист, засунул его в рот, пожевал-пожевал и легко проглотил, как устрицу. Потом выкинул перед собой освободившуюся теперь руку и с воплем: «А я стерву хочу! И чтоб захотел – по морде – так можно было бы и по морде. И пусть – мне, но уж тогда и я!  – кулачищами замахал, а потом резко выхватил из сверкающей темноты упругое извивающееся тело. Мелкие растрёпанные локоны, как бесчисленные рожки, заискрились в ослепительном свете  светодиодных устройств багрово-красным свечением.

– Будешь моей? – рыкнул ей в самое темя, пригнув к своим коленям жёсткие игольчатые сосульки волос.

– Буду, – оскалилась на один бок вывернутая голова красавицы, – мне не привыкать!

То ли смех, то ли вой заглушила раскатистая музыка.

 

 

2

 

Новая церковь в пригороде, богато украшенная разноцветными куполами и золочёным крестом, кованой оградой и райским полисадничком в глубине двора. Мощёная розовым резным кирпичом узкая дорожка ведёт от широко раскрытых ворот к высокому крыльцу церкви.

В центральный вход, переполошив пеших прихожан, с визгом чуть не  воткнулся носом кортеж из трёх машин. Во втором автомобиле гремела музыка. Из первого не доносилось ни звука. Третья машина, панически захлопав дверцами, выбросила на площадку перед церковью дружных хлопцев, похожих на охрану.

Из первого, танкообразного, автомобиля, тяжело ступая на некрепкие ноги, вывалилось грузное тело хозяина, примятое и совсем скособоченное на правую сторону. Сделав три шага по направлению к церковной ограде, оно вдруг рухнуло на колени. Музыка во второй машине, осипло всхлипнув, оборвалась. Прихожане, смущённые образовавшейся толкотнёй у церкви, остановились кто в замешательстве, кто в испуге,  кто в трепетном восторге, видя во всём Промысел Божий. Кто-то, перекрестившись, начал читать: «Богородице, Дево, радуйся, благодатная Мария, Господь с тобою…»

Сделавшееся почти уродливым, непропорциональное  тело решительно двинулось по розовой рифлёной дорожке, не замечая никого.

– Смотри, как усердствует!

– Размозжит коленки-то… – заколыхалось сочувствие в народе.

– Эт чё натворил?

– Натворил, небось…

– Мож, и убил кого?

– Кого-кого, а себя, видать, хорошо поистязал!

– Как ты, деда, определишь его? – повернулось сразу несколько прихожан к белоголовому старцу.

– Душу свою испытует молодецкая сила. Ох, и тяжко ему будет, коли выживет! А не выживет – тьма совсем. Одинокая погибель. По кусочкам – по дерьмочкам раздражнил в себе супостата, вот он теперь его и мает! Ну, дойдёт до конца, так, мож, и отмается, прости его, Господи!

– Ничо, сдюжит.

– Силища вон какая!

– Не силищей человек-то спасается, а молитвами.

– Будет кто молиться, так и спасётся.

– Так. Ну, и ежели добра успел наработать вокруг себя…

– Спасёт его это добро?

– Бог всех раскаявшихся спасает!

Подкосолапив к церковному крыльцу, новообращённый размашисто перекрестился и в земном поклоне звонко приложился лбом к первой ступеньке.

– Разобьётся, – горько поджала выцветшие губы немолодая женщина.

– Выдюжит! – оскалился щербатый.

– Лишь бы крыльцо сдюжило! – улыбнулась заходящему солнцу, нарядным прихожанам и всему миру русоволосая высокая красавица в золотисто-оранжевом полушалке.