Десятый круг. Глава шестая.

 И привел путь их к огромной пещере в огромной горе. И была та пещера полна многими. Облик их был словно помесь обезьяны и волка. Шерсть выпадала и в проплешинах кожа их была дряхлой как у стариков, а глаза мутные.

  И дрожь сотрясла тела их. И немощь подбиралась к ним из-за жажды, бескормицы и заточения. Смрад и дух опьянелый исходили из той горы, словно тысячи умерли от вина выпитого и изрыгнули его.

  Так вспомнил Несчастный жизнь свою. И выпитое вспомнил все до капли. И пожалел о страсти своей земной. И текли слезы из глаз его. И были те слезы вином горьким.

   Возложил на голову его Светлый руку свою: «Грех твой ведаю. Но не смертельный тот грех. Ибо близок ты был к отрешению от вина. И душа твоя томилась во хмелю, и не было у тебя от этого радости. Иди прочь от пещеры смрадной!»

                         

Сознание приходило медленно, гулким отзвуком людских голосов и стонов. Я лежал на скрипучей кровати с железной сеткой. Поворачиваясь, я слышал характерный хруст пружин под тощим матрацем. Плохо пахнущее шерстяное одеяло поверх тела скомкалось с одного бока. Было холодно. Я накрывался и, немного согревшись, засыпал опять.

Просыпаясь, я ощупывал свое тело – болел небольшой участок груди. Словно ожог на коже выступал грубый рубец. Без зеркала его не рассмотреть. Прижав ладонью зудящее место, я чувствовал облегчение, боль чуть затухала. Совершенная потеря ориентации во времени и в пространстве постепенно заменялась желанием пить. Жажда одолевала как после крепкого похмелья.

Я открыл глаза. Мне предстал черный расплывчатый силуэт в белом обрамлении. Что-то знакомое в этом образе заставило меня напрячься и осмысленно распознать видение: молодая монашка, которая уже встречалась в отделении. Мне стало приятно от мысли – если рядом она, значит, зла не будет.
– Вы просили воды, – монашка просунула руку мне под голову и приподняла ее над подушкой. – Попейте. Полегчает.

Несколько глотков воды были невероятно приятны и живительны. Хотелось еще, но монашка отняла стакан от моих губ.
– Хватит, плохо будет. Потом еще дам. Вам бы поесть.

Но не голод меня мучил в этот момент, скорее вопрос. Вопрос подобный вспышке или ключу от тайной двери: почему она не может определиться, как ко мне обращаться, на «Ты» или на «Вы»?

Жажда отступила, с губ ушла сухость, и я опять не заметил, как сон овладел моим сознанием. Не знаю, сколько проспал, но пробуждение сопровождалось сновидениями и странными образами людей. Я проснулся – меня окружал все тот же мир психиатрической больницы.

Но это была другая палата, новая для меня. Сейчас моя кровать стояла у самого входа, а я – ногами к дверям. Я подумал: «Плохая примета», но представив себя лежащим туда головой, совершенно отмел такой вариант. Входная дверь хоть и была запертой, но пропускала массу звуков из коридора. Разговоры, нездоровый смех, плач, стоны, причитания.

Напротив была еще одна дверь, в туалет. Туалет не запирался, и дверь под своей тяжестью постоянно отворялась. Очень неприятно пахло, что аж воротило. Еще воротило от вида больных, посещавших отхожее место. И только периодическое погружение в сон спасало меня от дурных мыслей и ощущений.

В этот раз меня разбудил грубый женский голос, призывающий на обед. Вслед за раздражительным голосом на пороге возникла крупная женщина в белом халате, с чепцом на голове. Черты ее лица вряд ли можно было отнести к нормальным.

Я вспомнил слово: «Гиперболизация». Гиперболизация – всемирная тенденция. Она дошла и до лица этого медицинского работника. Крупный нос, пухлые губы. Явно выступающие уши. Грудь большого размера нависала над увеличенной, грушеобразной нижней частью туловища. Но особенно  бросались в глаза торчащие из-под накрахмаленного чепца волосы. Это модные у молодежи дреды или такая химия? Скрученные в жгуты пучки хаотично торчали пружинными антеннами неопознанного инопланетного существа. Точно «НЛО». Но было в этом образе нечто пугающее. Злое.
– Обед, ироды! –  из ее уст это звучало как набат главного колокола. – Бегом, а то останетесь голодными.

Я попытался встать. Тело слушалось плохо, еще болела грудь. Правой рукой я прикоснулся к коже – свежий шрам от ожога в виде правильного креста. Я вспомнил боль в этом месте и касание чего-то очень горячего. Меня словно клеймили раскаленным железом, навечно оставив на коже тавро.
– Чего ждешь? Есть будешь? Или ще не проснулся? – большая женщина склонилась, заглядывая мне в глаза. Ее «ще», да и произношение других слов выдавало в ней деревенское простое воспитание.
– Иду, – с трудом выговорив, я перенес остаток своих сил на попытку поднять тело в вертикальное положение.

В этот момент дверь отворилась шире, и в проеме появилось «двоение» персонажа в белом халате. Вторая женщина, копия первой, с теми же параметрами фигуры и лица втискивалась в палату. Единственной разницей было отсутствие на голове медицинского чепца. Ее волосы, как у немытой цыганки в диком ночном танце торчали во все стороны. Длинные, черные в массе, но с коричневым оттенком у корней. С редкими седыми волосками в виде серебряных проволочек между прядей. Словно химическую завивку сделали на конскую гриву.

Таким же низким голосом она сотрясла воздух, обращаясь скорее к стенам:
– Не хотят есть, хай спят. Запереть и делофф!

Своими «ще» и «ффф» эти фурии, кажется, подчеркивали свое происхождение и степень образованности. Точно! Фурии. И сестры – близнецы, однояйцевые. Их волосы – это были пучки змей. Казалось, что волосы-змеи в любую секунду могут молнией метнуться в сторону вольнодумца и покорить его, впрыснув ядовитой слюны.

Мое усилие дало плоды. Я поднялся и успел выйти из палаты вслед за двумя стражами этого заведения. Меня шатало от слабости и низкого давления. Держась за стену, я ковылял по направлению общего потока людей в больничных пижамах и халатах. Но это были уже не те люди, которых я видел в больнице раньше. Появилась догадка – меня пристроили в то самое «острое» или «пограничное» отделение.

Здесь содержались явные шизофреники, больные с синдромом Дауна, инвалиды с деформированными черепами и другими частями тела или с признаками детского церебрального паралича. Что я здесь делаю? Давно я здесь? И самый важный вопрос, который меня досаждал в этот момент: как отсюда выбраться?

Я шел тяжело, каждое движение давалось с трудом. Ноги наконец неизбежно подогнулись, и вдруг чьи-то нежные руки взяли меня под локти и придержали в плавном падении на пол.

Это была молодая монашка. Мой благодетель.
– Вы зачем встали? Я бы вам все принесла. Пойдемте в палату, лежать.

Она заботливо помогла обрести моему телу вертикальное положение и повернула в обратный путь. Я не хотел сопротивляться, мне было приятно ее присутствие.

Перед дверью палаты она тихо прошептала мне на ухо.
– Я уже сказала, что вы проснулись. Вас скоро заберут отсюда. Может, даже сегодня.
– А где я?
– Отделение для юродивых, каких уже не вылечить. Вас сюда в наказание, хотели совсем залечить.
– Что значит их не вылечить? Зачем же их тут держат?

Я понял, что это была моя ниточка Ариадны в темном подземном лабиринте среди чудовищ.
– Люди в прошлой жизни сильно грешили. Вот Господь и уберег их от дурного, дав иное от нас разумение.
– Ты о чем? – у меня туманилось в голове. Я готов был завалиться с ног. Но вопросы всплывали и мешались в общий поток надежды.

Мы вошли в палату, и я опять упал на кровать.
– Я сейчас принесу обед. Не спи.
– Тебя как зовут? – я разглядел ее красивые глаза, правильные черты лица.
– Послушница я… Татьяна.

С этими словами послушница Татьяна скрылась за дверью, и та под давлением грубой стальной пружины самостоятельно закрылась. Ручки изнутри не было. Открыть дверь можно было только из коридора.

Через пару минут мой ангел-спаситель вошла с обедом на потертом красном разносе.
– Сами сможете поесть? А то мне идти срочно нужно. Давай я тебя посажу.

Я присел на кровати, разнос поставил на колени. Еда выглядела не очень аппетитно, но мне было все равно. Я взялся за ложку. Татьяна стояла рядом, помогая держать разнос.
– А кто за мной должен прийти?

Послушница слегка пошевелила головой в знак нежелания говорить и указала глазами на полуоткрытую дверь. Я заметил правило, когда в палате находился кто-то из персонала, дверь не закрывалась полностью.

У меня не было сил и желания одолеть весь обед. Но и эти несколько ложек мутной похлебки со вкусом гороха придали мне некоторый внутренний комфорт. Я вновь откинулся на подушку.

Татьяна встала с разносом.
– Я пойду? – из ее уст это прозвучало как вопрос. Вопрос с ожиданием просьбы остаться. И я это почувствовал. Но ответить не успел, а может, уже не было сил. Я засыпал.

Только под вечер меня разбудили трубные звуки. Трубили горластые Фурии. Их голоса заполняли пространство, низкими частотами расшатывали здание и словно радиация проникали сквозь стены и закрытые двери.

Диалог происходил в коридоре. Скорее спор. Фурии дуэтом кому-то пытались доказать свое право быть здесь главными. Другой спорщик был тих и сдержан. Каждую фразу он чеканил, словно вбивал гвозди в пьедестал своего успеха. И его голос был мне знаком.

Дверь отворилась, но на пороге окопалась одна из сестер-монстров, преграждая путь доктору Манну. За доктором стояла Саша, слегка подергиваясь и отбиваясь от назойливых рук второй Фурии.
– Я его забираю. Он болен по моему профилю. Вы хотите, чтоб он тут всех заразил? Уйдите с дороги, – доктор был спокоен. Он четко понимал, что в его силах совершить намеченное.
– Вы все врете! – Фурия номер один отступать не собиралась. – Вы всегда так забираете у нас больных. Покажите результаты анализов! Я буду жаловаться главврачу. Он у нас уже на питание поставлен.
– А вот и он. Как раз! – доктор указал глазами на меня. – Саша, забирайте пациента. А вы… – он пристально уставился на обеих служительниц «острого» отделения: – Вы еще нам расскажите, чем вы здесь занимаетесь. И про постановку на питание и про списанные препараты. Про коробки, которые вы передаете странным людям. Потрудитесь заготовить объяснительные. По всей форме и широте вашего сознания.

На этих словах сестры превратились в каменных истуканов со слегка открытыми ртами. И только их узкие заплывшие глаза моргали с неестественной частотой. Почти синхронно.

Уходя из отделения, я всматривался в лица людей. Многие были обезображены различными синдромами. Отсутствие полного понимания происходящего, или наоборот, чрезмерно активные. Были связанные, которые сидели в креслах и просто наблюдали за происходящим. Масса неприятных звуков и запахов наполняли все пространство коридора и открытых палат.

Но особо угнетало количество закрытых дверей с небольшими смотровыми окошками в решетках. Оббитых жестью словно тюремные камеры. Только в этой тюрьме держали взаперти не только тело, но и сознание.