Был путь их вдоль ограды каменной. И видел Несчастный за воротами большой дом в саду райском. Люди в белых одеждах по саду ходили. И слышались оттуда голоса радостные.
Остановился Несчастный в ожидании и надежде. И не мог взгляда оторвать от дома того. Произнес тогда Светлый: «Не для тебя сия обитель. Но есть в роду твоем молитвенник. За тебя просил и за детей твоих. Не почитал ты предка своего, хотя знал и помнил. Посему, в другую сторону взор обрати!»
И обернулся Несчастный. И увидел реку огненную между горами. Что лавой своей орошала деревья по берегам своим. Но не деревья то были, а люди скованные неподвижно. И шел дождь раскаленными каплями. И от капель этих горела плоть скованных.
Взмолился Несчастный. Пал на колени. И вопрошал: «Чем провинились люди эти? За какой грех меня в огненную реку?»
Отвечал ему Светлый: «Убийцы они. Душегубы. И твое место средь них приготовлено. Толкал тебя Темный на шаг этот. И мыслил ты об убийстве. Но спас тебя молитвенник твой. Спас молитвой чистой и верой сильной. Иди прочь от края пропасти! Ждет тебя другая участь».
Осень совершенно преобразила облик территории. Холодно. Сыро. Желтая листва на деревьях огненными всполохами срывалась с веток и липла к мокрому асфальту.
Шел я, накинув на плечи поверх пижамы одеяло. Саша заботливо прихватила одеяло с собой, а теперь как-то небрежно и даже грубо вела меня, держа под руку. Мы шли вокруг длинного барака двух соседних отделений. В такт нашим шагам слышалось шуршание метлы по асфальту.
Миша монотонно сгребал желтый ковер в кучу, оголяя черноту мокрых дорожек. Он совершенно не обращал на нас внимание. Двор и сад были его стихией. Он их любил и охранял, ухаживал. Подкармливал объедками со столовой местных собак. Раскладывал в кормушки хлебный мякиш для птиц.
Взглянув в его сторону, я опять вспомнил древнее: Минотавр стережет свой лабиринт. Охраняет только ему ведомые переплетения дорожек и троп.
На пороге «Не острого» отделения доктор Манн окликнул санитарку:
– Саша, сдай больного, а потом найди Миноса и скажи, чтоб садовый инвентарь за Мишей собрал и запер в сарае. Там у столовой грабли стояли и ножницы – как бы чего не вышло, – замолчал на секунду и добавил. – Если Моисеев взялся помогать, пусть тоже следит за порядком.
Саша взяла меня под локоть и ввела в отворившуюся знакомую дверь. За этой дверью уже ждала Матрешка. Она всегда следила в окно, когда кто-то проходил мимо корпуса или направлялся к дверям.
Возле дверей стоял Иваныч, увидев меня, он слегка улыбнулся.
– Заходи, – и взглянув прямо в глаза, спросил: – Живой? Соображаешь?
Я кивнул головой и выдавил из себя:
– Чуть-чуть. А что было?
– Потом расскажу.
Матрешка вмешалась в разговор своим визжащим голосом, оповестив всех о необходимости скорее закрывать двери. И по обычаю стала выталкивать Сашу из помещения. Но в этот раз Саша не собиралась уходить. Протянув руку в сторону Иваныча, она как бы моля произнесла:
– Моисеев, доктор сказал, чтоб вы с Миносом и Мишей инвентарь по парку собрали и в сарай запели. Он проверит.
Последняя ее фраза была наполнена особенной значимостью, но не особо подействовала на Иваныча. Он всегда существовал сам по себе, и хорошо понимал, что нужно делать, а на что можно не обращать внимание.
– Вот отпустят на территорию, тогда и соберу.
Матрешка, прекрасно понимая к кому обращено послание, зло посмотрела на Иваныча и встала между ним и Сашей.
– Кого надо, того и отпускаем. И когда надо. Я все буду решать! – И с этими словами она захлопнула дверь за уходящей санитаркой.
Я же знакомым коридором дошел до своей палаты. У самых дверей меня встретил Пашка, на его лице сияла детская улыбка. Он радостно протянул руку, на что я ответил рукопожатием. Я не подал виду, что мне приятно опять оказаться в обществе Иваныча и Пашки. Я доверял этим людям, к ним у меня не было страха. Один только вопрос не давал мне покоя: почему все так носятся со мной?
И я не мог уняться:
– Иваныч, что со мной было?
Иван Иванович посмотрел на Пашку и, переведя глаза на дверь, дал понять, что парню лучше уйти. Пашка вышел из палаты, оставив нас двоих. Иваныч на всякий случай осмотрел прикрыта ли дверь.
– Ты парень, кому-то очень интересен! За тебя хлопочут, вроде даже деньги вносили. Потом люди серьезные приезжали на черном джипе, долго с главврачом говорили. С Манном. Даже к нашему фельдшеру Федору подходили. Он им что-то много рассказывал. Похоже, что-то обещал. Точно по твою душу. Какой-то у тебя есть секрет. Да?
Секрет был. Но еще больший секрет заключался в том, что интересующий всех вопрос представлял из себя натуральную пустышку. Это была большая сумма от проданной фирмы. В валюте, на моем личном счете в банке. Счет взялись искать все – инфляция и солидный размер делали его весьма привлекательной добычей. Жена могла вполне законно претендовать на половину, а в случае моей невменяемости, и на всю сумму. Для нее я очень «кстати» попал в дом для душевнобольных. Но только номер счета так и остался для нее загадкой.
Бывшие компаньоны и партнеры могли искать эти деньги. Их интерес подпитывался моим статусом специфического больного. Достаточно было узнать, в каком банке находится счет и какой имеет номер, а дальше дело юристов. Можно признать сделку недействительной в связи моим состоянием, оспорить решение и потребовать все вернуть. Мне фирму, им -деньги. Но фирма уже будет полностью обескровленной и на корню распроданной. Однако без данных по счету все теряет смысл.
Еще могли заинтересоваться рейдеры. Вокруг нестабильных компаний всегда крутятся сомнительные личности. И в момент оформления документов на продажу к нам неоднократно поступали навязчивые предложения о посредничестве. Предлагали застраховать фирму, жизнь, сделку. Настоятельно рекомендовали поделиться неким процентом от суммы в пользу какого-то фонда. А точнее в «общаг» местной криминальной группировки. Для начала добровольно.
Еще государство – правоохранительные и фискальные органы. Под предлогом контроля и законности они проворачивали очень темные дела. Могли заблокировать счет на неопределенное время в целях проверки, а это практически вечно.
Всем был нужен этот счет. А значит, всем нужен был именно я. И я нужен только для одного слова: названия банка. Потом уже все поворачивалось вспять, и я был бы только помехой. Но, никто не знал, что счет давно открыт в Лондоне в Банке Галифакс. И выводил я деньги очень нестандартным способом. Очень. Обычно так не делают. Большой риск, потери процентов. Но и оставлять деньги у себя было равносильно приговору.
Дни после продажи фирмы до попадания в больницу сжались в один комок событий. Я чувствовал за собой чужое неотвязное внимание. Я знал, что скоро кто-то придет. Эти несколько дней я просиживал в офисе, практически не выходя на улицу. Компьютер и интернет полностью завладели моим временем. Но после офиса я шел в бар и пил.
Два года назад я открыл для себя торговлю на бирже. Бинарные опционы. Все это меня скорее развлекало, нежели приносило доход. Но одна функция этой системы показалась мне очень даже полезной. Несмотря на то, в какой стране ты внес деньги на торговый счет, их в последствии можно было перевести на другой партнерский счет и снять в любой стране. Главное зарегистрировать там свой счет, банковскую карту или найти партнера.
Вот этим я и занимался. Небольшими суммами переводил раскиданные деньги с разных счетов и карт на единый счет биржевой площадки. Они принимали участие в тех самых бинарных опционах, принося еще больший доход. Но череда неподконтрольных событий разрушила все мои планы. Первой проблемой стал запрет на переводы средств между партнерскими счетами. По этой причине уже никто не мог принять от меня деньги на счет. Требовалось только мое личное присутствие в стране вывода средств, для чего мне нужно было ехать в Лондон.
И второе, я загремел в «психушку». Соответственно, оказался полностью лишен информации: что творилось потом на бирже, какое теперь состояние счета, и какие там «просадки»? Не в силах был контролировать эти процессы и сейчас.
– Иваныч, денег хочешь? Найди мне компьютер с интернетом. Или хотя бы телефон. Лучше мой. Он же где-то тут, у персонала. А я нас отсюда вытащу.
Иваныч улыбнулся. Уголки рта ехидно растянулись.
– А зачем мне деньги? Про деньги вспомнил. А про то, что ты умер, не хочешь спросить?
– Как это – я умер?
– По-настоящему, – Иваныч взглянул мне в глаза, пытаясь найти там берега истины. – Ты умер по самому настоящему. Труп. Покойник. Жмур… Как тебя на шабаш повели, помнишь?
– Помню, – я помнил это смутно и скорее поверил бы, что это был эпизод сна. Но это все случилось наяву.
– Думаешь, тебя просто так туда позвали? Что-то в тебе есть и без твоих секретов. Хотя слухи о твоих богатствах уже не секретные. Что же ты такого прячешь, что тебя столько народу хотят допытаться? А и того хлеще, в гроб свести.
– Есть за что. Но все пустое. Как же я умер, если я сейчас жив?
– Это ты Бога благодари. И Альбинку. Она тебя вымолила. Сначала, из молельной комнаты сутки не выходила. А потом как скаженная орала, что ты жив. В морг ходила. Ну и тут началось.
– Кто такая Альбинка? И как это? Что началось?
До моего сознания стали доходить отдельные воспоминания, словно детали сна. И с каждым словом Иваныча картинка становилась яснее и четче, обретала силуэты человеческих фигур. Я стал вспоминать как летел в пропасть через огромную пещеру. Как шел через реку и далее по сухой долине. Как вел меня высокий человек. И как он же отвечал на мои вопросы и показывал разные страшные картины «невозможного».
Иваныч держал паузу, словно давая мне время все вспомнить и зафиксировать в своем трезвом сознании.
– Слышал, что тебя должны были кольнуть на следующий день. Препаратом, от которого ты не понимаешь, что происходит, но все рассказываешь. Эликсир правды, есть такой. Химия жуткая, потом идиотом становишься. Но кто-то организовал так, что ты попал на шабаш. Тут не сильно афишируют это, но один «дурик» собрал вокруг себя целый приход. Ты его должен помнить. Арам Оганесян. Он конечно не в себе, но если начинает говорить, то просто одурманивает.
– Я помню его. Он там был. Странные слова говорил: то ли песнь, то ли молитва.
– Так и есть. Секта, но они там безобидные. Врачи знают. Есть свои фанатики, и свои стукачи. Обычно обсуждают Библию или случаи какие. Но в этот раз Ара приготовил отвар, шут его знает из чего. Где он это все взял или ему кто подсунул, но вы там повпадали в транс. Какое-то время даже мычали как истуканы. Ты видно, больше других выпил, лежал на спине с открытыми глазами. Потом в комнату пришел человек с большим капюшоном на голове. Весь в черном, в плаще или балахоне. Мне показалось, что я его знаю, что-то знакомое было в его фигуре и походке. Он подошел к тебе и несколько минут колдовал над тобой. Ты даже один раз вскрикнул.
– Я помню боль. Вот что у меня появилось.
Я оттянул борт пижамы и на моей груди обнажился шрам в виде шестиконечного креста. Как на могилах, с косой нижней планкой. Иваныч прикоснулся пальцем к шраму. Еще немного отдало болью.
– Ожог. Свежий. Только не понятно это клеймом раскаленным или какой кислотой. Болит?
– Когда прикасаешься, немного жжет.
– Возможно, он тебе поставил. Он был недолго и только возле тебя. Потом ушел. Народ вроде как стал в себя приходить.
– Иваныч, а ты это откуда знаешь?
– Когда тебя Федор повел, я встал и за вами пошел – примерно, знал куда. Спрятался в коридоре в темноте. А как вы завыли, дверь чуть приоткрыл. Пока из темноты тот не появился. Хорошо я услышал его раньше, отступил в глубь коридора. Так, что почти все видел. Пока народ не стал шевелиться. Потом вернулся в отделение.
– А я что?
– Ты?.. Примерно через полчаса прибежали в отделение. Переполох. Спящих всех разбудили. Мол, Готте представился. Манн из «приемного» пришел. Все бегали. Потом Минос приказал всех по палатам закрыть. Тебя принесли на одеяле и в кровать. Как уложили, народ из палат выпустили. Даже не отгоняли, если кто хотел посмотреть. Мол, ты сам, во сне умер. Монашки пришли. Накрыли тебя, на каталку и в морг. Альбинка слезу проронила.
– Кто такая Альбинка?
– Молоденькая монашка, которую Татьяной зовут. Альбинка – по паспорту в миру. Она тебя в морг перекатила, а сама в приемный корпус, там молельня есть. Комната выделена, хотя вечно заперта. До следующего вечера на коленях стояла, тебя вымаливала… Сильная дивчина!
– А потом?
– Потом?.. – Иваныч глубоко вдохнул и с паузой выдохнул, словно силясь сказать тяжелую правду. – Ты не торопи меня. Утром твои дружки приезжали. В морг ходили на тебя посмотреть, типа на опознание. Только тебя никто не трогал до распоряжения. Руки, ноги перевязали, да так и оставили на каталке. Ждали указаний.
– Как выглядели эти люди?
– Номера на машине киевские. Один славянин, но чернявый, по говору западенец-гуцул. А двое вроде на грузинском разговор вели. Кавказцы. И шофер, здоровенный, лысый, – Иваныч смотрел в угол, пытаясь вспомнить детали. – Кстати, они еще перед этим утром приезжали. У ворот с Владленом Марковичем разговаривали. Один грузин доктора даже приобнял – как родного. Не к добру все это.
– О чем они говорили?
– Не знаю. Но после морга Манн вышел совершенно отрешенный, ни на кого не смотрел. Он что-то знает. Эти грузины на него орали за воротами. Недолго. И уехали.
– Так со мной то что было? Я же умер. А сейчас вроде нет.
Иваныч положил свою ладонь мне на кисть.
– Сейчас нет – вон какой теплый. Ты уже сутки лежал в морге, когда все уехали. Тебя утром должны были забрать на вскрытие. Альбинка ту ночь Бога молила, рано утром пошла в морг. А ты там скрюченный от холода на каталке лежишь. В простыню завернулся, которой тебя накрыли. Она закричала. Все сбежались. Тебя срочно укутали в одеяла и повезли в отдельную палату. Никого не впускали весь день. А как ты чуть в себя пришел, начали кормить. Манн сказал, чтоб тебя никто не трогал, и не расспрашивал. Словно ничего не было. Потом все стали вспоминать, что подобные случаи уже были, когда люди в морге оживали.
– И я читал. Но чтоб со мной такое! – я не особо верил в услышанное, но и не хотел опровергать. Меня интересовали другие подробности. – Иваныч, а кто был этим человеком в черном? Ты его узнал? И зачем у меня крест выжжен на груди?
– Зачем крест, спрашиваешь. Наверное, оберег. Я думаю, тут все связано. И под капюшоном он прятался неспроста.
– Кто он? Манн?
– Он. Но зачем?
В этот момент отворилась дверь, и в палату вошел один из больных. Долговязый парень с серым лицом и трясущимися руками. Таких видно сразу и поставить ему диагноз не проблема: наркоман.
– Потом еще поговорим. А к Альбинке присмотрись, она за тебя душой!
Иваныч вышел. У него было задание убраться в саду. Он одел старую рабочую куртку и направился на пост. Получив разрешение Матрешки, Моисеев Иван Иванович покинул унылое помещение лечебного корпуса. Свежий воздух приятно бодрил ему лицо и руки. Немного прохладно, но самое замечательное состояние погоды для работы на открытом воздухе.
Требовалось вывезти собранную ранее кучу листвы. Одноколесная тачка и кусок старого брезента уже были готовы к применению. В помощь Иванычу вышел Миша. Он с легкость брался за любую работу – с его ростом и силой любая работа спорилась. Единственное, Мишей нужно было управлять, всегда четко ставить задачу.
В этот раз Иваныч отправил его перенести весь инвентарь, в пору уже было думать о лопатах для уборки снега.
– Мишка, забирай все лопаты, ведра и неси их в сарай. Там открыто. Только сложи аккуратно, – поставив задачу, Иваныч принялся граблями нагребать листву на брезент.
– Работаешь?
Вопрос прозвучал неожиданно. За спиной Ивана Ивановича стоял санитар Сережа. В приподнятом настроении – новая спортивная обувь сияла белизной, фирменный спортивный костюм под медицинским халатом. Обычно Сережа одевался несколько скромнее, чаще во что-то старое. Но тут он явно хотел подчеркнуть свои обновки.
Иваныч прочитал санитара с первых секунд.
– Сережа, шел бы ты своей дорогой. А то вон, кроссовки замараешь, – Иваныч совершенно не хотел разговаривать. Но почувствовал, что продолжение беседы будет. – А ты чего такой веселый? Может, разбогател?
– Может и разбогател. А что? Нельзя?
– Можно. Это даже и неплохо. Может, что и мне перепадет от тебя?
– Ну, если поможешь, то и перепадет чуток, – санитар ждал когда Иваныч сам начнет задавать вопросы и напрашиваться на тему, но собеседник совершенно отстранено продолжал грести листву. – Так посодействуешь?
– Что нужно делать? Ты же молчишь.
– Помоги выйти отсюда одному больному.
– Кому?
– Потом узнаешь. Получишь сто долларов.
– Так что же он сам не выйдет?
– Сам? А сам он не может.
Иваныч опять сделал вид безучастного слушателя. Он понимал, что Сережа боится сказать лишнее. Но кроме него других вариантов помощи нет. Значит, пусть говорит все.
– Иваныч, ты меня слушаешь?.. Нужно после отбоя вынести человечка за ворота.
– Вынести? Пятьсот…
– Неее. Это много. Я могу и другого попросить. Двести и все!
– Триста и пакет банкетный. Коньячок-балычок. Ты в курсе, что обычно при выписке несут.
– Двести и пакет. Водка с колбаской. Больше не могу.
Сережа почувствовал, как стал зависим от решения этого больного. А он, между прочим, санитар, имеет власть и силу против любого находящегося здесь на лечении. И тут какой-то Иваныч подмял его волю. Хотя двести долларов… вполне заплатить можно.
Помучив молчанием санитара, Иваныч дал свой ответ:
– Договорились. Двести, но до дела. Пакет после. Кто он? Почему нужно нести?
– Он будет крепко спать. Завернем в одеяло и вынесем к воротам.
– Хорошо, – Иваныч вновь начал мести, дав понять, что разговор окончен.
Сережа зашагал в глубь парка. Он был в хорошем настроении, и масса желаний накрывали его. Он мечтал о хорошей машине. О том, как впервые поедет на отдых в Турцию. Как купит там себе золотую печатку и массивную золотую цепь. Как пройдется в этих обновках по району и, садясь в новенький черный автомобиль, опустит тонированные окна, на полную громкость включит “шансон”.
«Тооооолько, рюмка водки на столе!..» – санитар с наслаждением мурлыкал приятную мелодию. Зажатая губами сигарета совершенно не мешала ему напевать. Еще десяток метров и он дойдет до сарая. Там можно смело курить, не опасаясь быть увиденным. Курить персоналу разрешалось на всей территории парка, но привычка прятаться с сигаретой осталась у Сергея еще со школы.
Дойдя до сарая, стало ясно, что он здесь не один. Огромная фигура Минотавра копошилась в маленькой хозяйственной пристройке. Гремел падающий садовый инвентарь и Миша настойчиво склонялся над землей, что-то собирая и вновь раскладывая по углам.
Санитар закурил долгожданную сигарету. Сделав глубокий вдох, максимально наполнил легкие табачным дымом. Ему так хотелось выпустить никотиновое облако в лицо больного человека. Ненавистного им и презираемого.
И на этом вдохе, чуть задержав дыхание, были произнесены слова:
– Эй ты, уродец!
Автор публикации
